Корабль Его Величества «Улисс»

Глава вторая ПОНЕДЕЛЬНИК. УТРО

«Задраить все водонепроницаемые двери, люки и горловины! По местам стоять к выходу из гавани!» — раздались из динамиков сухие и неумолимые слова команды, проникшие во все самые отдаленные уголки корабля.

По зову команды из всех отсеков корабля двинулись по своим местам люди, дрожа от холода под порывами ледяного северного ветра. Они крепко поругивались, отряхивали с одежды снег, падавший за ворот и манжеты курток, и потирали коченеющие от прикосновения к металлу и канатам руки. Матросы очень устали. Погрузка топлива, продовольствия и боеприпасов затянулась далеко за полночь. Спать пришлось не более трех часов.

По-прежнему в сердцах матросов горела злоба. Прикати исполнялись, и довольно четко, как и следовало ожидать от хорошо обученных военных моряков. Однако делалось это чисто механически, без души, а злоба готова была вот-вот вырваться наружу.

И командиры боевых частей корабля, и младший командный состав были предупредительны к матросам — об этом позаботился Вэллери.

Точно в шесть ноль-ноль «Улисс» отошел от бочки и направился к боновому заграждению. В полумраке под свинцово-черными и низко нависшими облаками корабль скользил по темным водам якорной стоянки, словно привидение, нередко исчезая за пеленой быстро проносившихся снежных зарядов.

Но даже при сравнительно хорошей видимости обнаружить «Улисс» было бы нелегко. Контуры корабля были какими-то расплывчатыми. В каждом его движении чувствовалась легкость. Это, конечно, была иллюзия, но она полностью подтверждала ту легенду, которой стал «Улисс» за свою недолгую жизнь. Этот корабль полюбился морякам торгового флота, которые плавали в северных морях, от Сент-Джонса до Архангельска, от Шетландских островов до Ян-Майена, от Гренландии до дальних берегов Шпицбергена. Там, где людям грозила опасность, где их ждала смерть, всегда можно было встретить «Улисс». Он, как призрак, появлялся из тумана и каким-то чудом оказывался всегда там, где слабый свет арктической зори нес с собой только опасность, угрожавшую лишить людей возможности увидеть следующий рассвет.

Корабль-привидение. Почти легенда. «Улисс» был новым кораблем, но рано постарел, действуя в составе конвоев, которые направлялись в Россию, и неся патрульную службу в Арктике. Корабль плавал в этих водах с самого рождения. Другой жизни у него не было. На первых порах «Улисс» действовал один, эскортируя одиночные суда или группы по два-три судна. Затем «Улисс» стал действовать вместе с корветами и фрегатами, а теперь он не расставался с эскортной группой — четырнадцатой группой конвойных авианосцев.

«Улисс» был легким крейсером, единственной в своем роде модификацией известных кораблей типа «Дидо» водоизмещением пять с половиной тысяч тонн. Пятьсот десять футов в длину, пятьдесят футов в ширину, с наклоненным форштевнем, прямоугольной крейсерской кормой и длинным, около двухсот футов, полубаком, выходящим в кормовой части за мостик. Все это придавало «Улиссу» вид стройного, быстроходного, прочного и компактного военного корабля, опасного для врага.

«Обнаружить врага, вступить с ним в бой и уничтожить» — вот классическое требование к военному кораблю во время войны. Причем сделать все это нужно максимально быстро и эффективно. «Улисс» был прекрасно оснащен и имел возможность выполнить все эти задачи.

Возьмем, к примеру, задачу обнаружения врага. Здесь важную роль играют люди. Вэллери был достаточно опытным боевым командиром, чтобы правильно оценить значение постоянной бдительности со стороны наблюдателей и сигнальщиков. Конечно, свою роль играла и радиоразведка, а гидроакустика оставалась единственным средством обнаружения подводных лодок.

Однако наибольшие возможности «Улиссу», с точки зрения обнаружения противника, обеспечивали совсем другие средства. «Улисс» был первым кораблем в мире, полностью оснащенным радиолокационной аппаратурой. Круглые сутки радиолокационные антенны кругового обзора, установленные на двух мачтах, прочесывали горизонт, непрерывно ведя поиск. Внизу, на восьми радиолокационных постах и на постах управления огнем хорошо обученные операторы, не отрывая глаз, внимательно наблюдали за экранами. Эффективность и дальность действия радиолокационной аппаратуры были поистине фантастическими. Изобретатели этой аппаратуры со свойственным им оптимизмом утверждали, что эффективная дальность действия радиолокаторов составляет сорок — сорок пять миль. При первом испытании радиолокационной аппаратуры на борту «Улисса» разведывательный самолет «кондор» удалось обнаружить на расстоянии восьмидесяти пяти миль. После обнаружения этот самолет был уничтожен «Бленхеймом».

Главная же задача любого военного корабля — уничтожить обнаруженного противника. И для выполнения этой задачи «Улисс» располагал всем необходимым.

На корабле было четыре двухорудийные башни — две в носовой части и две на корме, с пятидюймовыми скорострельными универсальными орудиями, в одинаковой степени эффективными при ведении огня по надводным кораблям и по самолетам. Управление огнем осуществлялось с двух командно-дальномерных постов, главный из которых размещался в носовой части корабля, чуть позади мостика, а вспомогательный — на корме. Из этих постов все необходимые для стрельбы данные, такие, как пеленг цели, скорость ветра, углы сноса, дистанция, скорость своего корабля, скорость корабля противника, курсовые углы, и другие передавались на электронную вычислительную аппаратуру в центральном посту управления огнем, который находился в самом нижнем помещении «Улисса», намного ниже ватерлинии. Отсюда обработанные данные поступали непосредственно в орудийные башни в виде всего лишь двух факторов: угла возвышения и курсового угла.

Помимо этих орудий главного калибра «Улисс» располагал зенитной артиллерией — батареями многоствольных скорострельных автоматов, не отличавшихся высокой точностью огня, но создававших достаточно плотную огневую завесу, чтобы отогнать самолет противника. Были на корабле и спаренные зенитные установки «эрликон» — надежные, скорострельные и высокоэффективные огневые средства в руках опытных зенитчиков.

Наконец, на «Улиссе» были глубинные бомбы и торпеды — тридцать шесть бомб, — значительно меньше, чем обычно имеется на корветах и эсминцах, причем одновременно можно было сбросить очередь лишь из шести бомб. Однако каждая такая бомба была начинена четырьмястами пятьюдесятью футами аматола, и такими бомбами «Улиссу» удалось уничтожить за минувшую зиму две немецкие подводные лодки. Двадцатиоднодюймовые торпеды, каждая из которых имела боевое отделение с зарядом из семисот пятидесяти фунтов тринитротолуола, служили боеприпасами для трехтрубных торпедных аппаратов — по одному на каждом борту. Торпедное оружие «Улиссу» еще не довелось использовать в бою.

Таков был «Улисс» — отличный боевой корабль, являвшийся образцом совершенства и сочетавший в себе все последние достижения человечества в области создания средств поражения. Но на любом корабле, каким бы хорошим он ни был, многое зависит от экипажа. А на «Улиссе» экипаж постепенно переставал быть единым коллективом. Бурю удалось погасить, но волнение не утихало.

Первые признаки нового неблагополучия проявились три часа спустя после того, как «Улисс» вышел из гавани. Как и всегда, впереди шли тральщики, расчищая фарватер для «Улисса», но Вэллери никогда не полагался на них полностью, и в этом была одна из причин того, что «Улиссу» до сих пор удавалось оставаться невредимым. В шесть двадцать Вэллери приказал поставить параваны — узкие, по форме напоминающие торпеду устройства, буксируемые на специальных тросах под углом к борту корабля. По теории минрепы, соединяющие мины с удерживающими их якорями на дне моря, зацеплялись тросом паравана, отводились от корабля к самому паравану и разрезались специальным устройством. Мина после этого всплывала и легко уничтожалась или обезвреживалась огнем стрелкового оружия.

В девять ноль-ноль Вэллери приказал поднять параваны. «Улисс» уменьшил ход. Помощник командира капитан-лейтенант Кэррингтон поспешил на полубак, чтобы руководить уборкой параванов. Матросы, машинисты, обслуживающие лебедки, и младшие лейтенанты заняли свои места на каждом борту в соответствии с расписанием по уборке параванов.

Матросы быстро освободили от креплений стрелы для подъема параванов, заработали лебедки, и вскоре параваны, оторвавшись от поверхности воды, повисли на стрелах.

Тут-то и произошла катастрофа. Виноват во всем был Ферри. По трагическому стечению обстоятельств авария произошла у лебедки на левом борту, где был не исправен тормозной механизм, там, где стоял Ралстон. Но только Карслейк был виноват в том, что дело приняло трагический оборот.

Само присутствие младшего лейтенанта Карслейка на спасательном плотике «Карли», откуда он руководил выборкой троса левого паравана, явилось кульминацией в серии ошибок. Первую ошибку допустил отец Карслейка, контр-адмирал в отставке, заставивший сына покинуть Кэмбриджский университет в возрасте двадцати шести лет и поступить на службу в военно-морской флот. Второй ошибкой оказалась нетребовательность, проявленная по отношению к Карслейку командиром корвета, на котором Карслейк начинал служить. Командир корвета знал отца Карслейка и представил его сына к присвоению офицерского звания. Третьей ошибкой было решение аттестационной комиссии на корабле «Кинг Алфред» о присвоении Карслейку офицерского звания. Четвертой и последней ошибкой явился необдуманный поступок старшего помощника Тэрнера, знавшего о некомпетентности Карслейка и его неспособности руководить людьми и все же поручившего ему возглавить работу по подъему паравана левого борта.

Лицо Карслейка напоминало морду перекормленного скакуна. Длинное, узкое, с выпученными бледно-голубыми глазами и резко выступающими верхними зубами. Сильно изогнутые брови под прядью светлых волос походили на два вопросительных знака. Рисунок бровей дополняла так же сильно изогнутая верхняя губа под длинным и острым носом. Говорил Карслейк на жалком подобии английского литературного языка — короткие гласные он растягивал, а длинные, наоборот, произносил отрывисто. И грамматический строй его речи был далеко не изысканным. Карслейк ненавидел службу на флоте, возмущался тем, что срок присвоения ему звания лейтенанта давно истек, презирал людей точно так же, как они презирали его.

Короче говоря, в Карслейке, как в фокусе, сошлись все самые отрицательные качества, которыми только способна наделить человека английская система образования. Тщеславный, надменный, неуклюжий и невоспитанный осел.

Таким ослом он выглядел и сейчас. Едва держась на широко расставленных ногах, он то и дело кричал на людей, отдавая одну за другой бессмысленные команды. Главный старшина Хартли только тяжело вздыхал. Но Ферри не считал нужным сдерживать себя.

— Вот дурак, из кожи лезет, — шепнул он Ралстону, — все выпендривается перед командиром. — Ферри кивком головы показал на Вэллери, стоявшего на мостике, в десяти футах выше головы Карслейка.

— Брось ты думать об этом Карслейке, лучше смотри за тросом, — посоветовал Ралстон. — И сними эти рукавицы. На днях…

— Знаю, знаю, — улыбаясь, ответил Ферри. — Трос захватит рукавицы и потянет меня на барабан лебедки. Не беспокойся, дружище. Этого не случится.

Но то, о чем хотел предупредить Ралстон, все же случилось. Ралстон, внимательно следивший за параваном, бросил мимолетный взгляд туда, где находился Ферри, и увидел лопнувшую прядь на тросе совсем рядом с ним. Мгновение спустя трос зацепил рукавицу Ферри и потянул его к барабану лебедки, прежде чем тот успел даже крикнуть.

Ралстон среагировал мгновенно. Ножной тормоз находился в нескольких дюймах от него, но и это расстояние было слишком велико, чтобы затормозить лебедку. В какую-то долю секунды Ралстон перевел ручку на пусковом реостате лебедки с «Полного вперед» на «Полный назад». Одновременно с криком Ферри, когда его ударило плечом о лебедку, послышался приглушенный взрыв — и лебедку окутали клубы едкого дыма: сгорела вся обмотка электромотора.

Под тяжестью падающего паравана трос стал разматываться и потянул с собой Ферри. В двадцати футах от лебедки трос проходил через зажимное устройство на палубе, и в лучшем случае Ферри отделался бы потерей руки.

Ферри был менее чем в четырех футах от зажимного устройства, когда Ралстон резко нажал на ножной тормоз. Барабан лебедки с лязгом остановился, а сорвавшийся параван полетел в воду.

Задыхаясь от злости, Карслейк спрыгнул со спасательного плотика, подошел к Ралстону и набросился на него с руганью.

— Безмозглая тварь, — прошипел он. — Из-за тебя мы потеряли параван! Кто разрешил тебе остановить лебедку?

Ралстон нахмурился, а через секунду проговорил:

— Виноват, сэр. Не мог удержаться. Ведь иного выхода не было. Рука Ферри…

— К черту руку этого Ферри! — в озлоблении крикнул Карслейк. — Здесь я старший, и я приказываю. Посмотри, посмотри! — Он показал на раскачивающийся трос. — Это твоя работа, Ралстон. Ты просто идиот. Паравана больше нет, понимаешь? Мы теперь без паравана!

Ралстон равнодушно посмотрел за борт.

— Ну и что же. — Ралстон насупился и, похлопав рукой по лебедке, вызывающим тоном бросил Карслейку: — Не забудьте и лебедку. Ее тоже больше нет, а она гораздо дороже паравана.

— Еще дерзишь! — закричал Карслейк. — Ты заслуживаешь наказания.

Ралстон покраснел. Решительно шагнул вперед. Руки его сжались в кулаки. Замахнувшуюся для удара руку Ралстона остановил Хартли. И все же проступок был совершен, и теперь все зависело от командира корабля.

Вэллери терпеливо выслушал взволнованный доклад Карслейка. Но спокойствие это было лишь внешним.

«Черт возьми, — думал он, — забот и без того хватает, а тут еще…» Только железная выдержка позволила Вэллери скрыть свои чувства.

— Это правда, Ралстон? — спросил Вэллери, когда Карслейк закончил свой доклад. — Вы не подчинились приказу и оскорбили лейтенанта?

— Нет, сэр, — ответил Ралстон едва слышно. — Это неправда. — Он с безразличием посмотрел на Карслейка, потом снова повернулся к командиру. — Я не мог не подчиниться приказу, потому что никаких приказов не было. Это подтвердит главный старшина Хартли. — Ралстон кивком головы показал на главного старшину, вызванного на мостик. — Я не оскорблял лейтенанта. Я не собираюсь оправдываться, но многие могут подтвердить, что лейтенант Карслейк оскорбил меня. И если я что-то сказал ему, — Ралстон слабо улыбнулся, — то только в порядке самозащиты.

— Здесь не место шуткам, — заметил Вэллери. Он был озадачен поведением этого парня. Вэллери еще мог бы понять охватившую Ралстона злость, но он никак не ожидал, что тот еще будет шутить. — Я все видел сам. Вы действовали энергично и смело, спасли матроса от травмы, а может быть, и от гибели. По сравнению с этим потеря паравана и повреждение лебедки ничего не значат. (Карслейк побледнел при этих словах.) За это благодарю вас, Ралстон. В остальном завтра утром разберется старший помощник. Идите, Ралстон.

Ралстон бросил долгий взгляд на Вэллери, резко взял под козырек и, четко повернувшись, ушел.

Карслейк умоляюще поглядел на Вэллери.

— Сэр… — начал было он, но сразу же замолчал, увидев поднятую руку Вэллери.

— Не сейчас, Карслейк. Обсудим это позднее. — В голосе Вэллери звучала нескрываемая неприязнь. — Идите и выполняйте свои обязанности, лейтенант. А вы, Хартли, останьтесь на минуту.

Сорокачетырехлетний главный старшина Хартли был образцом английских военных моряков. Этот мужественный, обходительный и знающий свое дело человек пользовался на корабле уважением всего экипажа — от рядового матроса до командира. Вэллери и Хартли служили на «Улиссе» с самого начала войны.

— Ну, старшина, выкладывай. Все останется между нами.

— Да ничего не случилось, сэр, — ответил Хартли, пожимая плечами. — Ралстон действовал отлично. Младший лейтенант Карслейк просто вышел из себя. Может быть, Ралстон и был немного резковат, но виноват в этом Карслейк. Ралстон молод, но он настоящий моряк и не хочет, чтобы им понукали те, кто ни в чем не разбирается.

Вэллери с трудом сдержал улыбку.

— Можно ли поступок Ралстона расценивать как критику действий старшего начальника?

— Вероятно, да, сэр, — ответил Хартли. — Немного пощекотали друг другу нервы, сэр. Матросам такие поступки старших по званию не нравятся. Нужно ли…

— Спасибо, старшина. Постарайтесь все сгладить.

Как только Хартли ушел, Вэллери обратился к Тиндэлу.

— Ну, сэр, вы слышали? Еще один неприятный симптом.

— Симптом? — с раздражением повторил Тиндэл. — Тут целые сотни симптомов! Кто подходил к моему салону вчера вечером? Не узнали?

Во время ночной вахты Тиндэл услышал странный за дверью, ведущей в приемную его салона. Он решил посмотреть, в чем дело, но в спешке загремел креслом, а мгновение спустя услышал топот убегающего по коридору человека. Когда Тиндэл вышел в коридор, там никого не было. На палубе валялась небольшая пилка в том самом месте, где на цепочке висела кобура с кольтом. Цепочка оказалась перепиленной почти до конца.

Вэллери покачал головой и проговорил:

— Не имею ни малейшего представления. Дела плохи, очень плохи.

Тиндэл поежился от холода, потом хитро улыбнулся.

— Как у капитана Тича, а? Пистолеты и тесаки, черные маски, матросы, осаждающие мостик…

— Нет, нет, — поспешил возразить Вэллери. — Только не это, сэр. Возможно, это протест, и не больше. Но ведь коридор охраняется морским пехотинцем, который должен был увидеть бегущего. А он ведь отрицает…

— Да? Зараза распространилась так далеко? — спросил Тиндэл. — Это плохо, командир. А что говорит начальник корабельной полиции?

— Фостер? Он в ужасе и с досады чуть было не оторвал свои усики. Очень обеспокоен, как и Эванс, темнокожий сержант.

— Я и сам обеспокоен не меньше их, — с чувством проговорил Тиндэл, глядя куда-то вдаль. — Интересно, что об этом думает наш старый Сократ? Он хотя, может быть, и простой докторишка, но умнейший человек. А вот и он, легок на помине.

Через распахнувшуюся дверцу на мостик вошел Брукс. Он был явно чем-то расстроен.

— Снова неприятности, командир. Я не мог доложить об этом по телефону. Не знаю, как это расценить.

— Неприятности? — Вэллери закашлялся. — Извините. Какие еще неприятности? Все уже улажено, старина.

— Вы имеете в виду этого идиота Карслейка? О нем мне уже рассказали, моя агентура работает… Нет, я о другом. Послушайте, что я вам расскажу. Вчера вечером Николас задержался в лазарете. Просидел часа два-три. Свет уже не горел, и больные, видимо, забыли, что Николас еще там. Он слышал, как кочегар Райли и другие говорили о том, что устроят сидячую забастовку в котельном отделении, как только вернутся в строй. Чудеса, не правда ли? Николас сделал вид, что ничего не слышал.

— Что? — резко перебил его Вэллери. — И Николас не доложил об этом мне? Вы говорите, что это случилось вчера вечером? Почему же я до сих пор ничего не знаю? Немедленно вызовите сюда Николаса! Нет, я сам, — Вэллери протянул руку к телефону.

Брукс остановил его.

— Я бы не стал делать этого, сэр. Николас умный парень, очень умный. Он понимал, что если бы заговорщики узнали о том, что их планы раскрыты им, то они были бы уверены, что он доложит вам. Тогда пришлось бы принять меры, а это могло бы привести к беспорядкам… Такого развития событий вы ведь не хотите? На вчерашнем совещании вы прямо сказали об этом.

Вэллери заколебался.

— Конечно, вы правы, Брукс. Но сейчас дело приняло другой оборот. Подобный заговор может послужить сигналом…

— Я же сказал вам, сэр, — прервал его Брукс, — Николас умный парень. На двери в лазарет он повесил объявление, написанное большими буквами: «Вход воспрещен. Предполагается заболевание скарлатиной». Это здорово действует. Все бегут от лазарета, как от больного оспой. Райли и его компания не имеют никакой связи с другими кочегарами.

Тиндэл довольно кашлянул, а Вэллери даже улыбнулся.

— Ну что ж, доктор, это неплохо придумано. И все же нужно было поставить меня в известность еще вчера.

— Зачем же было будить вас среди ночи из-за пустяка? Правильно, адмирал?

Тиндэл в знак согласия кивнул.

Брукс улыбнулся.

— Ну вот и все, господа. Встретимся теперь на суде, я полагаю…

— А ну-ка убирайтесь отсюда подобру-поздорову, — прогремел Тиндэл. — Убирайтесь, Брукс, иначе я…

— Ухожу, ухожу, — бросил Брукс, прикрывая за собой дверь на мостик.

Вэллери повернулся к Тиндэлу и с грустью произнес:

— Пожалуй, вы правы насчет сотни симптомов…

— Может быть. К сожалению, сейчас у людей нет работы и им ничего не остается, как ворчать и проявлять недовольство. Потом, вероятно, все изменится.

— Когда? Когда мы будем больше заняты?

— Когда приходится бороться за жизнь, за свой корабль, раздумывать о заговоре и превратностях судьбы некогда… Инстинкт самосохранения — сильное чувство. Вы хотите сегодня обратиться к экипажу по радио?

— Да, как обычно во время подсмены вахты на ужин, после сумерек. — Вэллери улыбнулся. — В это время наверняка никто не будет спать.

— Хорошо. Сгустите краски о противнике. Заставьте их поразмыслить над трудностями похода, тогда у них не будет времени изобретать сидячие забастовки.

Вэллери усмехнулся, ему стало по-настоящему весело от мелькнувшей новой мысли. Лицо Тиндэла выразило удивление.