Корабль Его Величества «Улисс»

Глава пятая ВТОРНИК

Об «Инвейдере» забыли очень быстро. Четырнадцатой группе конвойных авианосцев хватало своих забот. Ей приходилось думать о том, как преодолеть трудности, которые грозили кораблям группы гораздо большими опасностями, чем мины и немецкие подводные лодки.

Тиндэл, стараясь сохранить равновесие на раскачивающейся палубе, крепче схватился за поручни и посмотрел на Вэллери. Уже в который раз за сегодняшний день ему в голову упрямо лезла мысль, что командир «Улисса» выглядит безнадежно больным.

— Ну, что вы скажете по этому поводу, командир? Перспектива не из блестящих, а?

— Ничего не поделаешь, сэр. Погода действительно отвратительная. Кэррингтон проплавал шесть лет в вест-индийских водах, перенес там с десяток ураганов. Говорит, что барометр может упасть еще ниже. Однако такого быстрого спада давления он никогда не наблюдал. Во всяком случае, для северных широт это небывалое явление. Но и это ведь только начало.

— С меня и такого начала достаточно, — сухо заметил Тиндэл.

Девятибалльный ветер не усиливался, снегопад прекратился. Но всем было ясно, что это ненадолго: далеко на северо-западе небо затянула огромная черная туча.

Температура воздуха быстро снижалась. Стены кают и кубриков покрылись льдом. Магистраль пресной воды замерзла. Скованные льдом люки и двери невозможно было сдвинуть с места. Смазка на механизмах управления прожекторами застыла, и пользоваться ими было невозможно. Нести вахту, особенно на мостике, было настоящим мучением. От резких порывов морозного ветра у людей захватывало дух. Стоило человеку нечаянно взяться за металлические поручни голой рукой, как кожа повисала лохмотьями.

Но все это были мелочи по сравнению с главной опасностью — обледенением. На палубах «Улисса» было уже триста тонн льда, а образование нового льда не прекращалось. Лед лежал толстым слоем на главной палубе, на полубаке, на орудийных площадках и на мостиках. Он свисал с комингсов, башен и поручней. Лед был повсюду. Скользкая поверхность палуб грозила людям смертельной опасностью, и опасность эта была гораздо большей на таком современном корабле с дизельным топливом, как «Улисс», чем на судах торгового флота с паровыми турбинами, где угольная пыль из топок, осаждаясь, растапливала лед. На «Улиссе» можно было только посыпать лед солью и надеяться на счастливый исход.

Но главная опасность для корабля состояла в огромной тяжести льда. Корабль может иметь различную остойчивость. Если его центр тяжести расположен низко, корабль остойчив и легко переносит бортовую качку. Если же центр тяжести находится высоко, корабль не остойчив и бортовая качка опасна. Корабль с трудом возвращается в нормальное положение после каждого крена на борт. На обледеневшем корабле центр тяжести перемещается очень высоко, и опасность опрокидывания становится угрожающей.

Эскортные авианосцы и эсминцы, особенно «Портпатрик», оказались в весьма трудном положении. Авианосцы, и без того крайне неостойчивые из-за большой высоты и огромного веса их взлетных палуб, служили прекрасной площадкой для снега и образования на них толстого слоя льда. Вначале имелась возможность держать взлетные палубы в порядке. Люди расчищали снег метлами и скребками, поливали палубу горячей водой и посыпали солью. Но погода ухудшалась, и теперь уже нельзя было заставлять людей работать под резкими порывами ветра на раскачивающейся обледенелой палубе. Посылать людей на такую работу значило бы отправлять их на верную гибель.

На эсминцах условия были еще тяжелее. Там людям приходилось бороться не только со льдом, образующимся из выпавшего снега, но и со льдом, который покрывал все надстройки корабля в результате воздействия морской воды, волнами перекатывавшейся по палубе. Как и их коллеги на авианосцах, командиры эсминцев могли только беспомощно посматривать на зарывающиеся в волны носы своих кораблей и надеяться на лучший исход.

Прошло два часа, в течение которых температура непрерывно падала. Падало и давление. Как это ни странно, но снегопад не возобновился, а черная туча на северо-западе не приблизилась. На юге и востоке небо полностью очистилось от облаков.

Адмирал Тиндэл не видел в этом ничего хорошего. Он всегда пользовался репутацией человека, умеющего сохранять присутствие духа, но сейчас не мог скрыть своего беспокойства. Тиндэл был резок в обращении со всеми, кто находился на мостике, причем резок настолько, что и следа не осталось от той учтивости, которой он славился еще два месяца назад. Он то и дело обводил тревожным взглядом корабли группы, сидя на своем табурете. Наконец Тиндэл встал и направился в командирскую рубку.

В рубке царил полумрак. Вэллери лежал на крохотном диванчике, укрывшись двумя одеялами. В руках он сжимал носовой платок, покрытый пятнами крови. Прежде чем Тиндэл успел помешать ему, Вэллери, корчась от боли, вскочил с дивана и пододвинул адмиралу кресло.

— Ну, представление, кажется, вот-вот начнется, — проговорил Тиндэл. — И что только заставило меня согласиться стать командующим этой эскортной группой?

Вэллери сочувственно улыбнулся.

— Я не очень завидую вам, сэр. Что вы намерены теперь предпринять?

— А как поступили бы вы? — вопросом на вопрос ответил Тиндэл.

Вэллери засмеялся. На какой-то момент его лицо приняло мальчишеское выражение, но смех быстро перешел в резкий сухой кашель. На платке появилось еще одно кровяное пятно. Приступ кашля кончился, Вэллери поднял голову и, улыбаясь, сказал:

— Это наказание за то, что я посмеялся над старшим по званию. Вы спросили, как поступил бы я? Прежде всего я взял бы себя в руки. Лучше всего, конечно, побыстрее добраться до назначенного места.

Тиндэл только покачал головой:

— Вы никогда не умели скрывать своих чувств.

Оба умолкли на мгновение. Потом Вэллери спросил:

— Как далеко нам еще идти, сэр?

— Штурман утверждает, что осталось около ста семидесяти миль.

— Сто семьдесят. — Вэллери посмотрел на часы. — При такой погоде потребуется двадцать часов… И придется идти. Другого выхода нет.

Тиндэл в знак согласия кивнул.

— Там нас ждут восемнадцать судов, даже девятнадцать, если считать тральщик из Хваль-фиорда. Да и старину Старра, наверное, удар хватит, если… — Тиндэл умолк: в дверь постучали, и вошел сигнальщик.

— Два семафора, сэр.

— Прочитайте их вслух, Бэнтли, — приказал Вэллери.

— Первый с «Портпатрика»: «Трещина в корпусе в носовой части. Вода быстро поступает. Насосы пока справляются. Опасаюсь новых повреждений. Прошу указаний».

Тиндэл сочно выругался. Вэллери спросил:

— А другой от кого?

— С эсминца «Гэннет», сэр: «Корпус трещит…»

— Так. А что дальше?

— Ничего. Просто: «Корпус трещит», и все.

— Гм… Какое спокойствие! — заметил Тиндэл. — Подождите минуту, Бэнтли. — Тиндэл опустился в кресло и задумался.

Вэллери что-то пробормотал, и Тиндэл, подняв голову, пристально посмотрел на него.

— Опасный район, сэр, — сказал Вэллери. — Может быть, авианосцы…

Тиндэл хлопнул рукой по колену.

— Наши мысли совпали, Вэллери. Бэнтли, запишите два семафора. Первый всем кораблям охранения: «Следовать в плотной кильватерной колонне за авианосцами». Второй авианосцам: «Травить в море топливо, каждому с одного борта, по двадцать галлонов в минуту». Поняли, Бэнтли? Поторопитесь с отправкой и скажите штурману, чтобы принес карту.

Бэнтли вышел. Тиндэл повернулся к Вэллери:

— Запасы топлива придется пополнять потом. Это единственный выход, если мы хотим дойти до Мурманска… Если в ближайшие сутки погода не улучшится, наши малыши, наверное, не выдержат… А вот и штурман. Давайте посмотрим, где мы находимся. Скажите, как ветер?

— Десять баллов, — ответил Карпентер, раскладывая карту перед Тиндэлом. — Нас немного сносит.

— На норд-вест, да? — Тиндэл потер руки. — Отлично. Ну а теперь покажите, молодой человек, где мы находимся.

— Двенадцать — сорок вест, шестьдесят шесть — пятнадцать норд, — отчеканил Карпентер, не глядя на карту.

Тиндэл поднял брови, но ничего не сказал.

— Курс?

— Триста десять, сэр.

— Ну а если бы нам потребовалось найти укрытие для заправки топливом?

— Курс двести девяносто, сэр. Я уже проложил его на карте. Примерно четыре с половиной часа ходу.

— Уже успели, черт возьми… — процедил Тиндэл. — А кто это вам приказал?

— Я все рассчитал пять минут назад, сэр. Мне показалось, что другого выхода у нас нет. Следуя курсом двести девяносто, мы выйдем к мысу Ланганес. Там можно наверняка найти укрытие, — серьезно, без тени улыбки проговорил Карпентер.

— Ему, видите ли, показалось! — прогремел Тиндэл. — Вы только послушайте, командир, а мне та же мысль пришла в голову буквально минуту назад… А ну-ка убирайтесь вон, штурман.

Карпентер промолчал. С чувством невинно пострадавшего он собрал карты и собирался уже уйти, но Тиндэл окликнул его:

— Штурман!

— Есть, сэр. — Карпентер смотрел куда-то поверх головы Тиндэла.

— Как только корабли охранения перестроятся в новый ордер, скажите Бэнтли, чтобы он передал им новый курс.

— Есть, сэр.

— Только не обижайтесь на старого ворчуна. Можете идти и поплотнее закройте за собой дверь. Мы тут просто замерзаем.

Ветер усилился. Море покрылось белыми барашками ревущих и стонущих волн. Гребни их становились все круче. Ветер срывал с них тучи брызг.

Топливо, откачиваемое в море с авианосцев, образовало на поверхности воды узкую длинную ленту. Увеличившаяся плотность воды уменьшила волнение за кормой авианосцев, и хотя эсминцы по-прежнему подвергались килевой качке, теперь опасность для них значительно уменьшилась. Тиндэл не скрывал удовлетворения.

К половине пятого вечера до намеченного района укрытия оставалось еще около пятнадцати миль, но от хорошего настроения Тиндэла не осталось и следа. Из-за усилившегося ветра он был вынужден дать приказ сбавить скорость хода.

Море становилось все более грозным. Николас стоял рядом с Карпентером, уже сменившимся с вахты, и поглядывал на шедшие сзади «Дифендер», «Вектру» и «Викинг».

— В медицинском училище мне никогда не приходилось даже слышать о таком море, — заметил Николас. — А тебе, Энди, приходилось видеть подобное раньше?

— Только один раз. Нас захватил тайфун у Никобарских островов. Но и тогда было не так страшно, как сейчас. Кэррингтон говорит, что все это ерунда по сравнению с тем, что ждет нас вечером. А он-то уж знает. Хорошо бы сейчас снова оказаться в Хенлее.

Николас с любопытством посмотрел на друга.

— Не могу сказать, что хорошо знаю Кэррингтона. Он ведь не очень общительный человек? Но все вы: и Гиндэл, и старпом, и командир, и ты — говорите о нем с каким-то особым уважением. Что же в нем особенного? Я очень уважаю его, но он ведь не сверхчеловек.

— Волны начинают разрушаться, — проговорил Карпентер таким тоном, будто он не слушал Николаса. — Посмотри, нет-нет да и появится волна ниже остальных. Каждая седьмая волна, как говорят моряки. Нет, Джонни, он не сверхчеловек. Просто он самый превосходный моряк, какого нам когда-либо приходилось встречать. Он обошел мыс Горн на финском баркасе, когда мы еще пешком под стол ходили. Старпом мог бы рассказать о нем очень много. Такого моряка сейчас действительно нечасто встретишь. Тэрнер и сам человек бывалый, но он кому угодно скажет, что не может поставить себя в один ряд с Джимми. Я не любитель поклоняться героям. Ты это знаешь. Но о Кэррингтоне можно сказать то же, что когда-то говорили о Шеклтоне, — когда ничего не осталось и всякая надежда утрачена, встань на колени и молись за него. Поверь мне, Джонни, я очень рад, что Кэррингтон с нами.

Николас ничего не ответил. Он был просто поражен услышанным, и ему очень захотелось поближе узнать Кэррингтона.

Скрипнула дверь. Николас и Карпентер резко повернулись. Это был старший матрос зенитчик Дойл. И хотя борода скрывала три четверти той части лица матроса, которая была видна Николасу и Карпентеру, им обоим сразу стало ясно, что Дойл чем-то раздражен.

Карпентер приветливо улыбнулся Дойлу. Они когда-то вместе служили на базе в Китае, и Дойл пользовался уважением штурмана.

— Ну что, старина. Как там дела, внизу?

— Очень плохо. Страшный холод, все перемешалось от качки. Половина команды… — Дойл вдруг умолк. Взгляд его был устремлен куда-то в море.

— Ну и что же происходит с половиной команды?

— Боже милостивый! — голос Дойла звучал глухо, почти как молитва. — Боже милостивый!..

Оба офицера круто повернулись. Нос «Дифендера» медленно вздымался вверх на гребень огромной волны. Когда волна дошла до миделя, корабль на какой-то момент замер, а потом нос его устремился вниз, так что винт и руль вышли из воды и высоко поднялись над ней. Потом весь корабль как бы нырнул в воду…

Даже на расстоянии двух кабельтовых удар носа корабля о воду был похож на раскат грома. Казалось, что «Дифендер» все еще продолжает погружаться, хотя весь корабль уже скрывался под волнами по самый мостик. Как долго «Дифендер» оставался в таком положении, позднее никто не мог сказать. Постепенно, словно в агонии, корабль снова показался над поверхностью воды.

Открывшийся взорам людей корабль представлял собой невиданное зрелище. Давлением огромной, тысячетонной массы воды взлетную палубу подняло на дыбы, и она стала похожа на подкову. Это зрелище заставило людей даже усомниться в том, что они сохраняют рассудок, лишило их дара речи. Такова была реакция всех, кто был свидетелем случившегося с «Дифендером». И только Карпентер сохранял присутствие духа.

— Честное слово, — пробормотал он. — Это действительно необычная картина.

Еще одна такая волна, еще один такой удар — и с «Дифендером» было бы покончено. Но этого не произошло. Следующая волна оказалась меньшей. Произошло чудо, которое с незапамятных времен природа всегда дарила человеку, словно желая доказать ему, насколько он слаб и жалок… К пяти часам вечера, хотя земля все еще была в восьми — десяти милях, соединение уже вошло в относительно спокойные воды за оконечностью мыса Ланганес.

Время от времени командир «Дифендера» посылал ободряющие донесения адмиралу. В трюмы корабля продолжает поступать забортная вода, сообщал он, но пока с ней справляются. Командир «Дифендера» даже не удержался от того, чтобы не пошутить зло, сообщив, что считает новую форму взлетной палубы вполне удобной и более совершенной, чем прежняя. В горизонтально расположенной палубе, по его мнению, не чувствовалось выдумки. А вот вертикальная палуба служит прекрасной защитой от непогоды, является своего рода парусом. В своем последнем сообщении командир «Дифендера» выразил сожаление по поводу того, что не сможет обеспечить взлет самолетов с вертикальной палубы. Всерьез обеспокоенный Тиндэл разозлился и послал такой строгий фитиль командиру «Дифендера», что шутливые донесения с корабля сразу же прекратились.

Около шести часов корабли легли в дрейф у мыса Ланганес в двух милях от берега. Все крейсеры и эскортные корабли, за исключением «Портпатрика» и «Гэннета», подошли к авианосцам, приняли на борт шланги и приступили к приемке топлива. Тиндэл решил, что «Портпатрик» и «Гэннет» явятся обузой для соединения и поэтому пусть лучше сопровождают поврежденный авианосец обратно в Скапа-Флоу.

Люди на «Улиссе» дошли до последней степени нервного и физического истощения. Позади была бессонная ночь. Прошли еще сутки, полные тревог и лишений. Все молча выслушали сообщение о том, что «Дифендер», «Портпатрик» и «Гэннет» возвратятся в Скапа-Флоу, как только улучшится погода. Соединение лишилось шести кораблей. Осталось — восемь. Почти половина. Не удивительно, что люди тяжело переживали случившееся, считали себя покинутыми или, как выразился Райли, оставленными на съедение волкам.

И все же в людях не было апатии и злобы. Однако в какой-то момент в тот вечер имела место вспышка гнева, сменившаяся чувством отчуждения. Это было вызвано несправедливостью, которая послужила поводом для инцидента. Даже Вэллери считал, что повод для вспышки злобы имелся, но предпринять что-либо он не мог.

Произошло это вот как. Во время обычной вечерней поверки выяснилось, что сигнальные огни на нижней рее вышли из строя. Вероятно, причиной явилось обледенение.

Нижняя рея, в этот вечер сверкавшая белизной плотного слоя снега и льда, находилась над палубой на высоте шестидесяти футов, то есть почти на восемьдесят футов выше ватерлинии. Сигнальные огни подвешивались под самым ноком реи. Чтобы найти неисправность, человек должен был работать сидя на рее — очень неудобное положение, поскольку к ноку реи прикреплена радиоантенна, — или же сидя на беседке, спущенной с реи. Выполнить эту работу трудно в любое время, а сейчас ее нужно было сделать в максимально короткий срок, так как из-за нее пришлось прервать радиосвязь. Стальные предохранители, обеспечивающие поступление в антенну тока под напряжением три тысячи вольт, пришлось снять и отдать на время ремонта под наблюдение вахтенного офицера. А работу, требовавшую большой точности и ловкости, нужно было выполнять на сильном морозе, сидя на скользкой, гладкой как стекло рее, когда «Улисс» равномерно раскачивался по дуге в тридцать градусов. Эта необычно трудная работа сейчас стала, кроме того, и исключительно опасной.

Маршалл не считал возможным поручить эту работу старшему торпедному электрику, поскольку тот был мужчиной средних лет, призванным из запаса и успевшим накопить жирок. Лазанье по реям для него, конечно, было делом минувших времен. Маршалл вызвал добровольцев. Выбор его пал на Ралстона.

Работа заняла около получаса. Двадцать минут ушло на то, чтобы забраться вверх по мачте, доползти до нока реи, пристроить беседку и обвязаться страховочным концом, а еще десять минут потребовалось на ремонт самих огней. Задолго до окончания работы сотни усталых людей, отказавшихся от сна и еды, собрались на палубе и с волнением и гордостью следили за действиями смельчака.

Ралстон раскачивался в беседке на фоне темнеющего неба. Ветер широко развевал полы его куртки. Дважды порывы ветра и размахи корабля на качке подбрасывали беседку к самой рее, и Ралстон, чтобы не сорваться, хватался за нее обеими руками. В последний раз он сильно ударился лицом об антенный провод и от неожиданности выронил рукавицы.

Несколько минут спустя, когда Вэллери и Тэрнер стояли в средней части корабля и осматривали повреждения, полученные катером в Скапа-Флоу, мимо них пробежал спешивший на полубак старшина корабельной полиции Хастингс. Заметив командира и старшего помощника, Хастингс остановился.

— Что случилось, Хастингс? — резко спросил Вэллери.

Ему всегда было трудно скрыть свою неприязнь к этому человеку.

— Неприятности на мостике, сэр, — задыхаясь от волнения, доложил Хастингс. Вэллери готов был поклясться, что в голосе старшины прозвучала нотка удовлетворения. — Не знаю, что произошло. Не мог расслышать всего сказанного по телефону. Но… мне кажется, лучше вам вмешаться самому, сэр.

На мостике они застали только троих. Командира артиллерийской боевой части Этертона, который все еще держал в руке телефонную трубку и рассеянно смотрел на толпившихся вокруг него людей. Ралстона, стоявшего с опущенными руками, ладони были в крови, лицо исказилось в страшной гримасе, на подбородке белело пятно — признак обморожения, на лбу — замерзшие струйки крови. В углу на палубе лежал младший лейтетант Карслейк. Он громко стонал, рукой ощупывал разбитый рот.

— Боже мой! — воскликнул Вэллери. — Боже мой! — Он оперся рукой о дверцу, стараясь представить себе, что здесь произошло. Потом повернулся к Этертону. — Что случилось? — строго спросил он. — Объясните. Разве Карслейк…

— Его ударил Ралстон, сэр, — доложил Этертон.

— Не говорите глупостей, артиллерист, — вмешался Тэрнер.

— Я вижу, что его ударили, — поспешил заметить Вэллери. — Но кто? Зачем? Почему?

— Из радиорубки пришел радист за предохранителями. Карслейк отдал их ему минут десять назад, как мне кажется.

— Как вам кажется? Где вы были, Этертон, и почему вы разрешили это сделать? Ведь вам хорошо известно… — Вэллери вдруг замолчал, вспомнив о присутствии Ралстона и Хастингса.

Этертон пробормотал что-то в оправдание, но из-за ветра его никто не расслышал.

Вэллери нагнулся к нему.

— Что вы сказали, Этертон?

— Я спустился вниз, — произнес Этертон, показывая взглядом на палубу. — Но всего на несколько секунд, сэр.

— Понимаю, — теперь Вэллери успокоился, но выражение его лица говорило о том, что Этертона ждут большие неприятности. Вэллери повернулся к Тэрнеру. — Что у него там, серьезно?

— Ничего, выживет, — бросил Тэрнер.

Он уже поднял Карслейка на ноги, хотя тот продолжал стонать, закрывая рукой разбитый рот.

Вэллери, казалось, только сейчас увидел Ралстона. Он пристально посмотрел на него, потом спросил:

— А что скажете вы, Ралстон?

На обмороженном лице Ралстона застыла гримаса безразличия, но он не спускал глаз с Карслейка.

— Да, сэр. Я ударил этого негодяя, убийцу.

— Ралстон! — крикнул на него Хастингс.

Ралстон виновато опустил плечи и перевел взгляд с Карслейка на Вэллери.

— Простите. Я забыл, что на плечах у него офицерские погоны. Ведь негодяями могут быть только рядовые. А он…

— Потрите подбородок, Ралстон, — посоветовал Тэрнер. — Он у вас обморожен.

Ралстон потер подбородок тыльной стороной руки. Увидев окровавленную ладонь Ралстона, Вэллери поморщился.

— Он пытался убить меня, сэр, — проговорил Ралстон.

— Вы понимаете, что говорите, Ралстон? — спросил Вэллери.

— Он пытался убить меня, — устало повторил Ралстон. — Он отдал радисту предохранители на пять минут раньше, чем я слез с реи. Я еще только дополз до мачты, когда радисты могли включить станцию и начать передачу.

— Чепуха, Ралстон. Как вы смеете…

— Он прав, сэр, — вмешался Этертон. Положив телефонную трубку, он продолжал: — Я только что проверил.

Страх охватил Вэллери. Почти в отчаянии он сказал:

— Никто не гарантирован от ошибок. Ошибка может оказаться роковой, но…

— Ошибка? — громко спросил Ралстон. В его голосе больше не чувствовалось ни усталости, ни робости. Он быстро шагнул вперед. — Ошибка! Я дал ему эти предохранители, сэр, когда пришел на мостик. Я хотел отдать их вахтенному офицеру, а Карслейк сказал, что на вахте он. Я не знал, что на самом деле на вахте стоит командир артиллерийской боевой части Этертон. Когда я сказал лейтенанту Карслейку, что эти предохранители должны быть возвращены только мне, он ответил: «Я не нуждаюсь в ваших указаниях, Ралстон. Мои обязанности мне известны. Выполняйте свои. Забирайтесь наверх и проявляйте героизм». Он все знал, сэр.

Карслейк вырвался из рук поддерживавшего его старпома, повернулся к Вэллери и умоляюще проговорил:

— Это ложь, сэр. Это грязная ложь. — Карслейк с трудом выговаривал слова. — Я вовсе не говорил…

Карслейк перешел на крик, но в этот момент Ралстон наотмашь ударил его по окровавленному рту, и тот как мешок отлетел к штурманской рубке и растянулся на палубе. Тэрнер и Хастингс бросились к Ралстону, схватили его, но он и не пытался сопротивляться.

На мостике воцарилась тишина. Слышны были только завывания ветра. Вэллери приказал:

— Старпом, вызовите караул. Карслейка отправьте в его каюту и попросите Брукса осмотреть его. Старшина Хастингс!

— Есть, сэр.

— Отведите Ралстона в лазарет. Пусть там ему окажут необходимую помощь, а затем посадите его в карцер, под стражу. Понятно?

— Слушаюсь, сэр. — В голосе Хастингса снова прозвучали нотки удовлетворения.

Вэллери, Тэрнер и Этертон молча проследили за тем, как ушли Ралстон с Хастингсом, как два морских пехотинца унесли с мостика Карслейка, все еще не пришедшего в сознание. Вэллери последовал было за ними, но его остановил голос Этертона.

— Разрешите, сэр?

Не оборачиваясь, Вэллери ответил:

— Позже, Этертон.

— Нет, сэр. Прошу вас. Это очень важно.

В голосе Этертона было что-то такое, что заставило Вэллери изменить свое решение.

— Я не собираюсь оправдываться, сэр. Оправдания мне нет. — Этертон посмотрел на Вэллери в упор. — Я стоял у входа в гидроакустическую рубку, когда Ралстон передал предохранители Карслейку, и слышал весь их разговор.

Вэллери застыл. Посмотрел на Тэрнера и понял, что и он с нетерпением ждет дальнейших объяснений.

— А версия этого разговора, которую нам рассказал Ралстон? Правильна ли она? — спросил Вэллери.

— Полностью, сэр, — тихо ответил Этертон. — Во всех деталях. Ралстон сказал правду.

Вэллери на какой-то момент закрыл глаза, повернулся и пошел к трапу. Он не попытался протестовать, когда Тэрнер подхватил его под руку, чтобы помочь спуститься вниз.

Вэллери обедал у Тиндэла в салоне, когда принесли радиограмму. Погруженный в собственные мысли, он смотрел на стоявшую перед ним тарелку, не притрагиваясь к еде.

Радиограмму взял Тиндэл. Он откашлялся и начал читать:

— «Иду назначенным курсом. Состояние моря умеренное. Ветер усиливается. Рассчитываю выйти на рандеву, как запланировано. Коммадор конвоя семьдесят семь».

Тиндэл положил шифровку на стол.

— Черт возьми. Волнение на море умеренное. Ветер свежий. Но ведь они в том же океане, что и мы, так ведь?

— Так точно, сэр. — Вэллери улыбнулся.

— Вот именно, — произнес Тиндэл и, повернувшись к радисту, приказал: — Запишите: «Вы идете навстречу сильному шторму. Условия рандеву прежние. Возможно, вы опоздаете. Буду ждать». Полагаю, что так будет все понятно, командир?

— Должно быть, сэр. А как в отношении радиомолчания?

— Добавьте к тексту: «Соблюдать радиомолчание. Командующий четырнадцатой эскортной группой». Отправьте немедленно и объявите радиомолчание для всех кораблей.

Дверь бесшумно закрылась. Тиндэл налил себе кофе и посмотрел на Вэллери.

— Этот парень все еще не выходит у вас из головы, командир?

Вэллери улыбнулся, закурил сигарету и закашлялся.

— Простите, сэр, — извинился он и с грустью произнес: — Какого черта я принял на себя командование крейсером!

Тиндэл улыбнулся.

— Не завидую вам. Что вы намерены делать с Ралстоном?

— А что предприняли бы вы, сэр? — в свою очередь спросил Вэллери.

— Держал бы его под арестом до нашего возвращения из России. На хлебе и воде. Может быть, даже заковал бы его в кандалы, — сказал он с улыбкой. Потом продолжал уже серьезно: — Всем известно, что нападение на офицера — тяжкое преступление, но если Этертон говорит правду, то мне остается только пожалеть, что Ралстон не задал Бруксу работы по пересадке кожи на лице этой свиньи Карслейка.

— Боюсь, что Этертон сказал правду, — заметил Вэллери. — Но в интересах дисциплины я обязан наказать того, кто едва не стал жертвой убийцы, того, кто уже потерял мать, брата и трех сестер… Наверное, и отец его сейчас где-нибудь в море.

— А Карслейк?

— Поговорю с ним завтра. Мне хотелось бы, сэр, чтобы присутствовали и вы. Я скажу ему, что он должен остаться на корабле до возвращения в Скапа-Флоу, а потом ему придется выйти в отставку. Не думаю, что он захочет быть на суде военного трибунала, даже в качестве свидетеля.

— Конечно, если он в здравом уме, — согласился Тиндэл и вдруг вздрогнул от пришедшей ему в голову мысли. — А как вы думаете, Карслейк не сумасшедший?

— Не думаю, — ответил Вэллери. — Карслейк здоров, хотя Брукс в этом не совсем уверен. Он утверждает, что ему не понравился вид Карслейка сегодня вечером. При таких тяжелых условиях похода даже мелкие провокации могут перерасти в крупный конфликт. — Вэллери улыбнулся и продолжал: — Конечно, Карслейк не склонен считать два покушения на него мелкой провокацией.

Тиндэл в знак согласия кивнул.

— Придется присмотреть за ним… Черт бы побрал эту качку. Весь кофе на скатерти. А я думал, что мы в спокойных водах, командир.

— Да, в спокойных, если иметь в виду, что нас ждет впереди. Послушайте, как завывает ветер. Интересно, что думает по этому поводу наш синоптик.

Вэллери протянул руку к телефону и соединился с центральным постом управления огнем. Выслушав доклад, сказал:

— Анемометр просто сбесился. Ураганный ветер по-прежнему норд-вест. Температура удерживается на уровне минус двадцать три, а барометр показывает двадцать семь и восемь.

— Что?!

— Двадцать семь и восемь. Так мне доложили. Это невероятно, но, видно, так оно и есть. — Вэллери посмотрел на часы. — Прошло сорок пять минут…

В салоне наступила тишина. Вскоре, как бы отвечая на вопрос, который беспокоил обоих, Тиндэл глухо сказал:

— Пора в путь. Пора. Между прочим, этот шпагоглотатель Орр хочет идти с нами на «Сиррусе»… Дадим ему такую возможность. Пусть этот молодой человек учится.

В двадцать часов двадцать минут все корабли закончили прием топлива. При таких сильных порывах ветра лежать в дрейфе и удерживать место удавалось с большим трудом, но корабли, конечно, были здесь в большей безопасности, чем в открытом море. Командирам кораблей приказали: как только улучшится погода, идти по назначению; «Дифендеру» и сопровождающим его кораблям — в Скапа-Флоу, остальным — к месту рандеву с конвоем, в ста милях к ост-норд-осту. Всем кораблям приказывалось строго соблюдать радиомолчание.

В двадцать тридцать «Улисс» и «Сиррус» развернулись и начали движение на восток. На мостиках оставшихся кораблей замелькали огни сигнальных фонарей, передававших пожелания счастливого плавания. Увидев, что приказ о светомаскировке нарушается, Тиндэл сочно выругался, но, вспомнив, что сигналы у этого мыса никто, кроме них самих, не увидит, успокоился и приказал поблагодарить за добрые пожелания.

В двадцать сорок пять, все еще находясь в двух милях от мыса Ланганес, «Сиррус» начал резко раскачиваться под ударами набегавших на него волн. Глядя на корабль, можно было подумать, что это вовсе не эсминец, а подводная лодка, идущая на перископной глубине.

В двадцать пятьдесят, сбавив ход, «Сиррус» попытался подойти поближе к берегу, чтобы укрыться от непогоды, и в тот же момент с него просемафорили прожектором: «Повреждены водонепроницаемые люки. Вышла из строя первая башня. Волны захлестывают вентиляторы левого котельного отделения». Командир «Сирруса» Орр мог только выругаться, когда получил ответ с «Улисса»: «Хороший урок. Немедленно возвращайтесь к оставшимся кораблям. Со взрослыми вам делать нечего». И все же Орр не потерял присутствия духа и снова просигналил: «Понял. Подождите, пока подрасту». «Сиррус», круто развернувшись, направился под укрытие берега. Несколько минут спустя на «Улиссе» его потеряли из виду.

В двадцать один ноль-ноль «Улисс» вошел в Датский пролив.