Корабль Его Величества «Улисс»

Глава шестая ВТОРНИК. ВЕЧЕР

Это был сильнейший шторм за все годы войны. Если бы в адмиралтействе были собраны все отчетные документы, то выяснилось бы, что подобного явления природы никогда раньше не наблюдалось. Никто из членов экипажа «Улисса», на котором собрались опытные моряки, побывавшие чуть ли не во всех уголках земного шара, не мог припомнить шторма, который можно было бы сравнить с тем, какой они испытали в тот вечер.

В десять часов на корабле все люки и двери были наглухо задраены. Переходить по верхней палубе было запрещено. Впервые после вступления корабля в строй всей верхней вахте было приказано оставить свои посты и находиться в нижних помещениях. По признанию самого Кэррингтона, даже ураганы в Карибском море осенью тридцать четвертого и тридцать седьмого годов не шли ни в какое сравнение с тем штормом, в который попал «Улисс». В первом случае Кэррингтон успешно провел небольшой транспорт, а во втором — старый танкер с грузом асфальта. Мореходность этих судов, конечно, нельзя было сравнивать с мореходностью «Улисса», поэтому Кэррингтон был уверен, что «Улисс» выдержит. Однако помощник командира, конечно, не мог знать, как не знал этого и никто другой, что это было только началом страшного бедствия. Подобно безжалостному дикому зверю из древней легенды, полярное чудовище притаилось на пороге своей берлоги, поджидая жертву. В двадцать два тридцать «Улисс» пересек Полярный круг, и здесь чудовище нанесло свой удар.

Удар был жесток и силен. Из своей пасти чудовище выбрасывало мельчайшие кусочки льда. Они били людям в лицо, оставляя кровавые следы. Жестокие порывы ветра рвали одежду и пронизывали до костей. Голос чудовища походил на реквием. Всю свою силу оно вложило в ураганный ветер, под порывами которого у людей захватывало дух. Попавшего под удар ветра человека валило с ног, бросало куда-нибудь в угол, и он лежал там, корчась от боли. В союзники себе чудовище взяло море. Волны всей своей мощью обрушивались теперь на корпус «Улисса».

«Улисс» должен был погибнуть. Ни одно из созданных человеком сооружений не имело шансов уцелеть. Корабль должен был погибнуть в тисках урагана, перевернуться или развалиться под ударами ветра и волн. Но этого не произошло. Каким образом «Улисс» уцелел, выдержал жесточайший натиск — остается тайной.

В нижних помещениях корабля царил невообразимый хаос. Дверцы шкафов в жилых кубриках были сорваны, все содержимое их валялось на палубе. Столы и стулья оказались перевернутыми. Книги, посуду и прочую утварь разбросало по углам помещений. Люди (их были сотни) кричали, ругались. Некоторые пытались подняться, но тут же снова падали. Корабельный врач Брукс, лейтенант Николас и судовой священник трудились в поте лица. В лазарет то и дело приносили новых раненых. Так продолжалось всю ночь. Лазарет превратился в настоящий походный госпиталь. Ссадины, порезы, вывихи, сотрясения и переломы — все пришлось повидать измученным врачам этой ночью. К счастью, серьезных травм было немного, и через три часа в лазарете осталось только девять моряков, в их числе Ферри с двойным переломом руки. Райли и его товарищей бунтовщиков, несмотря на отчаянные протесты, выписали из лазарета, чтобы обеспечить возможность оказания помощи тяжелораненым.

Примерно в двадцать три тридцать Николаса вызвали для оказания помощи Карпентеру. Падая и вновь поднимаясь на ноги, Николас с трудом добрался до каюты штурмана. Тот, видимо, испытывал дикую боль. Осмотрев его, Николас увидел зияющую рваную рану на лбу, распухшую в лодыжке ногу. Травмы были серьезными, но не такими опасными, как могло показаться при взгляде на мученическое лицо Карпентера. Николас улыбнулся и тихо спросил:

— Ну, Гораций, что с тобой? Снова пьянствовал?

Карпентер застонал:

— Спина, Джонни. — Он лег на живот. — Посмотри, пожалуйста.

Выражение лица Николаса резко изменилось.

— Как же я могу посмотреть, если на тебе этот неуклюжий костюм? — с раздражением спросил он.

— Меня бросило прямо на прожекторы, а там, знаешь, торчащие ручки управления и тому подобное. Ну а как костюм? Порван?

— Иди к черту!

Удивленный поведением друга, Николас опустился на стул рядом с койкой Карпентера.

Карпентер с надеждой посмотрел на Николаса.

— Значит, все в порядке?

— Конечно. И если тебе нужен был портной, то почему же ты…

— Хватит, — Карпентер резко поднялся и сел на край койки. — И для тебя есть работа. Он потрогал кровоточащую рану на лбу. — Зашей вот тут и не теряй времени. Такой человек, как я, нужен на мостике… Ведь только я могу сказать, где мы сейчас находимся.

Николас начал накладывать на рану швы.

— А где же мы все-таки находимся?

— Не знаю, — признался Карпентер. — Поэтому и надо тебе спешить.

Самый коварный удар морская стихия нанесла кормовой части корабля. Буквально за несколько секунд серией мощных взрывов корму «Улисса» подбросило чуть ли не выше поверхности моря. В кормовых кубриках людей охватила паника. Все помещения за кормовым машинным отделением остались без света. Гонимые воплями: «Торпеды!», «Мины!», «Тонем!», до изнеможения усталые, раненые, страдающие от морской болезни, люди в отчаянии устремились к дверям и люкам, скованным морозом. Повсюду замигали карманные фонари, освещая скудным светом искаженные от ужаса лица людей, сбившихся в небольшие группы и пытавшихся пробиться к выходу. Чем бы все это кончилось, трудно сказать… Вдруг в этот момент раздался чей-то грубый, но решительный голос. Это был Ралстон. Около девяти часов по приказу командира его освободили из-под ареста: при такой сильной качке оставлять людей в карцерах, находящихся в форпике корабля, было бы преступно. И все же Хастингс с неохотой выполнил приказ Вэллери.

«Это же наши глубинные бомбы! Слышите, вы, дурачье! Наши глубинные бомбы! — Но не столько сами эти слова, сколько их горький сарказм вырвал людей из панического состояния, заставил их остановиться. — Это наши глубинные бомбы! Их смыло волной за борт!»

Ралстон был прав. Все глубинные бомбы оказались за бортом от удара внезапно набежавшей волны. Из-за чьей-то оплошности бомбы, установленные для взрыва на малой глубине, хранились в таком состоянии с тех пор, как их намеревались использовать против немецкой подводной лодки-малютки в Скапа-Флоу. Бомбы разорвались почти под самой кормой корабля, но повреждения оказались небольшими.

Если те, кто находился во внутренних помещениях корабля, испытывали физические страдания, подвергались опасности, то для небольшой группы офицеров, старшин и матросов, работавших на мостике, пребывание там было сущим кошмаром.

Температура воздуха снизилась до двадцати двух градусов ниже нуля. Людям приходилось, конечно, жить и работать на открытой местности и при более низких температурах. Необычным и редко доступным сознанию людей является тот факт, что при температуре ниже нуля увеличение скорости ветра на одну милю в час равнозначно понижению температуры на один градус. Не раз в ту ночь анемометр фиксировал скорость ветра свыше ста двадцати пяти миль в час. Подолгу скорость ветра удерживалась на уровне ста миль в час, а это фактически означало, что люди на мостике корабля подвергались суровому воздействию температуры более ста градусов мороза.

Около двух часов утра группа старших офицеров корабля учинила своеобразный бунт. Командир, которого всего час назад уговорили пойти отдохнуть и согреться, снова вернулся на мостик. Тут ему преградили путь старпом и капитан 3 ранга Уэстклифф. Они вежливо, но настойчиво оттеснили Вэллери назад в командирскую рубку. Тэрнер закрыл за собой дверь и включил свет. Вэллери был, пожалуй, скорее озадаченным, чем сердитым.

— Что все это значит? — потребовал он объяснения.

— Бунт, — ответил Тэрнер. — Бунт в открытом море. Не так ли, адмирал?

— Совершенно верно, — согласился Тиндэл. Вэллери обернулся и, к своему большому удивлению, увидел, что на диване лежит адмирал. — Но ко мне за помощью не обращайтесь, командир — на корабле, и я здесь не распоряжаюсь. Кроме того, я ничего не вижу. — Тиндэл лежал на спине, глаза его были закрыты. Только Тиндэл знал тогда, что слова его вовсе не притворство.

Вэллери не произнес ни слова. Он стоял, сжимая рукой поручень. Лицо его было землисто-серого цвета. Тэрнер сочувственно посмотрел на командира и заговорил необычным для него низким, спокойным голосом. Вэллери насторожился.

— Сэр, эта ночь — не для командира военного корабля. Ведь только море — источник опасности для нас. Не так ли?

Вэллери в знак согласия кивнул.

— Эта ночь — для моряка, — продолжал Тэрнер. — При всем уважении к вам я беру на себя смелость сказать, что никто из нас не может сравниться с Кэррингтоном. Как моряк он просто ни с кем не сравним.

— Хорошо, что вы и себя включили в это число, — пробормотал Вэллери. — А между прочим, напрасно.

— Кэррингтон будет на мостике всю ночь. Буду здесь и я с Уэстклиффом.

— И я, — проворчал Тиндэл. — Но намереваюсь поспать. — Адмирал выглядел теперь не менее усталым, чем Вэллери.

— Спасибо, сэр, — улыбаясь, сказал Тэрнер. — Вот видите, командир, боюсь, что здесь будет слишком много народу сегодня вечером… Увидимся после завтрака.

— Но…

— Никаких «но», сэр, — строго сказал Уэстклифф.

— Пожалуйста, сэр. Сделайте всем нам одолжение.

— Как командир «Улисса»… — начал было Вэллери, но вдруг осекся и почти шепотом добавил: — Не знаю, что и, сказать.

— А я знаю, — заявил Тэрнер, взяв Вэллери под руку. — Пошли вниз.

— Боитесь, что я не дойду? — спросил Вэллери.

— Нет, но просто не хочу рисковать. Пошли, сэр.

— Хорошо, хорошо, — сказал Вэллери, тяжело вздохнув. — Ради одной ночи настоящего сна можно согласиться на все.

Огромным напряжением сил лейтенант Николас заставил себя очнуться. Открыв глаза, он понял, что «Улисс» по-прежнему сильно раскачивается под ударами волн. Склонившись над ним, стоял Карпентер. Лоб его был забинтован. На лице кровоподтеки. И тем не менее настроение у него, видимо, было прекрасное.

— Ну, ну, проснись же, — улыбаясь, сказал Карпентер. — Как чувствуешь себя? — с насмешкой спросил он, явно подчеркивая свое пренебрежение к людям в белых халатах.

Николас с удивлением посмотрел на друга.

— Что случилось? Какое-нибудь несчастье?

— Если у руля Кэррингтон и Карпентер, никакого несчастья быть не может. Хочешь, пойдем наверх, посмотришь, как орудует Кэррингтон. Он собирается повернуть корабль на триста шестьдесят градусов. На это стоит посмотреть.

— Что? И из-за этого ты меня разбудил?

— Дорогой мой, когда корабль начал бы разворачиваться, то ты все равно проснулся бы, потому что оказался бы на палубе, возможно, со сломанной шеей. Но случилось так, что Кэррингтону нужна твоя помощь. Ему нужно большое толстое стекло, а мне известно, что в лазарете есть именно то, что требуется. Но там все заперто, и я не смог туда попасть, — объяснил Карпентер.

— Но зачем понадобилось стекло?

— Пойдем. Посмотришь сам.

Уже светало. Над мачтами корабля плыли серо-белые облака тумана, но небо было чистым. Волны стали много меньше, но круче. «Улисс» с трудом двигался вперед, но килевая качка от этого не уменьшилась. Ветер стал слабее, но был все-таки еще достаточно силен, и поэтому у Николаса сразу захватило дух, как только он поднялся на мостик. Карпентер следовал за ним со стеклом в руках. Поднимаясь по трапу, они слышали какое-то объявление по радиотрансляционной сети, но понять ничего не смогли.

На мостике находились только Тэрнер и Кэррингтон. В сумеречном свете их едва можно было различить. Не видно было и их глаз, скрытых темными очками.

— Доброе утро, Николас, — сказал старпом. — Это ведь вы, Николас? — Тэрнер снял очки, повернулся спиной к ветру и с раздражением отбросил их в сторону. — Ничего не вижу через эти проклятые очки… Помощник, смотри, они принесли стекло.

Николас подошел к компасной площадке. В углу валялись защитные очки и противогазы. Он с удивлением посмотрел на это и спросил:

— Что, распродажа?

— Мы намереваемся описать циркуляцию, доктор, — ответил Кэррингтон. Голос его был спокойным. — Но нам нужно видеть, куда мы движемся. Старпом сказал, что все эти очки не годятся — они сразу же запотевают, как только их наденешь. Очень холодно. Держите стекло вот так, Николас, а вы, Карпентер, протирайте его.

Николас посмотрел на море и пожал плечами.

— Прошу меня извинить, сэр. Но зачем нам нужно разворачиваться?

— Потому что очень скоро этого нельзя будет сделать вообще, — резко проговорил Кэррингтон и засмеялся. — Я, наверное, стану самой непопулярной личностью на корабле. Мы только что передали по радиотрансляции предупреждение. Вы готовы, сэр?

— Да, готовы, помощник. Начинайте.

Тридцать секунд, сорок пять, почти минуту Кэррингтон внимательно, не мигая, смотрел через стекло. Руки Николаса замерзли. Карпентер старательно протирал стекло.

— Левая — средний вперед!

— Левая — средний вперед! — как эхо повторил Тэрнер.

— Право руля двадцать градусов!

— Право руля двадцать градусов!

Огромная волна подбросила нос корабля вверх, толкнула его еще больше вправо, потом прошла под днищем.

— Левая — полный вперед!

— Левая — полный вперед!

— Руль право тридцать градусов!

— Руль право тридцать градусов!

Следующая волна прошла под кораблем, и «Улисс» встал на ровный киль. И тут Николас наконец все понял. Хотя это и невозможно было предвидеть, Кэррингтон знал, что в месте встречи двух движущихся волн образуется сравнительно спокойная зона. Как Кэррингтону удалось уловить этот момент — никто не знал. Не мог объяснить этого и сам Кэррингтон. Пятнадцать, двадцать секунд море пенилось в месте встречи волн подобно тому, как это происходит в местах встречи приливно-отливных волн. «Улисс» плавно совершил циркуляцию. В следующий момент огромная волна, высотой почти до мостика, накрыла корабль, когда он уже заканчивал маневр.

Удар страшной силы пришелся по всей длине корабля, и он настолько накренился, что бортовые леера скрылись под водой. Николаса сбило с ног, отбросило в угол мостика Защитные очки его разлетелись вдребезги. Николас готов был поклясться, что в этот момент слышал смех Кэррингтона. Ползком он вернулся обратно к центру компасной площадки.

Волна еще не оставила «Улисс» в покое. Она возвышалась сейчас над впадиной, в которой оказался крейсер, накренившийся больше чем на сорок градусов, и грозила подмять его под себя.

Кренометр неумолимо отклонялся: сорок пять, пятьдесят, пятьдесят три градуса, и замер в таком положении, казалось, на целую вечность. Люди стояли теперь уже не на палубе, а на борту корабля, с трудом удерживаясь на ногах. Они были потрясены тем, что происходило с их кораблем. Ведь «Улисс» мог так и не вернуться на ровный киль.

За эти минуты в сознании людей пронеслась вся их жизнь. Николас и Карпентер пристально посмотрели друг на друга. При таком крене корабля мостик оказался защищенным от ветра. Кэррингтон спокойным, уверенным голосом отдавал одну команду за другой.

— «Улисс» выдержит крен и в шестьдесят пять градусов, — как бы между прочим бросил Кэррингтон стоявшему рядом с ним Тэрнеру. — Держитесь, это будет интересно.

Не успел Кэррингтон произнести эти слова, как «Улисс» вздрогнул и сначала медленно, потом все быстрее стал переваливаться на другой борт по дуге в девяносто градусов, а потом стремительно вернулся в прежнее положение. Николаса снова отбросило в угол, но когда он встал на ноги, корабль уже почти закончил полную циркуляцию.

Карпентер облегченно вздохнул, улыбнулся, подошел к Кэррингтону и, дотронувшись до его плеча, сказал:

— Не смотрите сейчас наверх, сэр: мы потеряли нашу главную мачту.

Карпентер несколько преувеличил, но верхняя часть мачты, высотой около пятнадцати футов, действительно исчезла вместе с находившейся на ней кормовой радиолокационной антенной.

«Улисс» описал полную циркуляцию.

Карпентер поймал взгляд Николаса и кивком головы показал на Кэррингтона:

— Теперь понимаешь, о чем я говорил, Джонни?

— Да, — спокойно ответил Николас. — Понимаю. В следующий раз мне придется верить тебе на слово. Такие доказательства требуют от человека слишком многого…

Час спустя сила ветра упала до тридцати узлов. Радиолокационная станция корабля засекла цель где-то на западе. Еще через час ветер почти совсем стих и на горизонте показались дымки. В десять часов тридцать минут, точно по графику, «Улисс» встретился с конвоем, пришедшим из Галифакса.