Королевская кровь 12. Часть 2

Глава 19

Марина, Дармоншир

Около 7.00 по времени Маль-Серены

8.00 по времени Инляндии

10.00 по Рудлогу

15.00 Тафия

После того, как чудовищно прекрасная царица Иппоталия и ее насекомоподобный противник исчезли меж волнами-горами, я долго еще всматривалась в бинокль. Я и битву-то видела лишь урывками сквозь полосы пара и валы воды и все ждала, когда же вынырнет царица, когда же поднимет ее водяной конь на поверхность.

Но она не поднималась.

— Марина Михайловна, нужно вниз! — тяжело раз за разом звал Осокин. И я, ощущая, что прикоснулась к чему-то великому, с неохотой оторвалась от бинокля.

И в этот же момент раздался пронзительный, гулкий, пробирающий до сердца чаячий крик. Я вновь прильнула к системе наблюдения — и увидела, что с искаженным, горестным лицом кричит богиня, в ярости наступая на противника, и крик ее заставляет туман разбегаться круговыми волнами, как будто в эпицентре произошел взрыв.

— Марина Михайловна!

Я кивнула и пошла на спуск. Осторожно — снизу меня страховал Осокин, сверху — еще один гвардеец — спустилась по железной лестнице. На четвертом этаже замка я ощутила, как стало потряхивать землю, в окна яростно застучал ливень. На третьем рев моря стал таким оглушающим, будто волны уже бились в стены Вейна.

На втором Осокин бросил взгляд в окна и побледнел.

— Быстрее, быстрее, Марина Михайловна!

Я заторможенно посмотрела в окна коридора, ведущего к лазарету и к бывшему детскому саду и застыла. Снаружи творилось светопреставление. Шли от Маль-Серены во все стороны концентрические облака, перемежаясь кругами солнечного неба. Серое море с ревом бросало исполинские волны на невидимую стену, перехлестывая через нее. Ливень то сек в окна мокрым градом, то затихал, открывая голубое ослепляющее небо — и все это с разницей в десяток секунд, так быстро двигались облака.

Замок заходил ходуном, со всех сторон утробно, низко заревело, и я с ужасом увидела, как у воды медленно, тяжело взлетают в воздух скалистые осколки размером с дом, а берег лопается, как натянутая ткань. Гигантская трещина разорвала прибрежный городок по краю — в нее тут же хлынуло море — и побежала в сторону Вейна.

Осокин схватил меня за руку… и потащил к окну, распахивая его.

— Улетайте! — умоляюще крикнул он. — Пожалуйста, улетайте!

Снова закрыла обзор полоса ливня, и нам в лица ударил град. Такой любую птицу вобьет в землю.

Осокин отступил.

Снова засияло солнце, освещая побережье и несущуюся к нам трещину шириной с восьмиполосное шоссе.

Я затрясла головой, наблюдая, как рвется берег ближе к фортам и в сторону Маль-Серены. Похоже, все побережье Туры сейчас переживало подобный катаклизм. Если не вся Тура.

Застучал злой град. Засветило солнце. Замок трясло, падали со стен картины и панно, сыпались стекла из окон. Трещина, разрезав парк Вейна и дойдя до холма, свернула в сторону.

Снова град. Снова солнце.

Мы с Осокиным под рев неба и моря смотрели на грязные океанические воды, что били о осыпающиеся стены земной бреши в десятке метров от замка. Я не могла даже понять, какова глубина разлома, который свернул ровно там, где я обходила Вейн с державой Инлия — но гигантские волны ходили в нем, не переливаясь через край, гораздо ниже уровня моря, из которого в трещину, уходящую по дну в океан, низвергался огромный водопад соленой воды.

Когда я спустилась вниз, оглушенная и испуганная, снаружи все еще продолжался чудовищный шторм. Леймин молча показал мне записи с камер наблюдения, размещенных на башнях замка.

Трещина, которая прошла мимо Вейна, уходила далеко-далеко, насколько хватало видимости у камер. Равно как и остальные, которые мы видели.

Посмертный шторм царицы Иппоталии стал той каплей, которую не смог вынести Желтый, уверенно и тонко удерживающий Туру. Планета начала разрушаться.

Вслед за посмертным штормом по океанической и материковой коре веером побежали разломы, заполняемые лавой и водой. Где-то расстояние между ними составляло сотни километров, где-то меньше одного. За какой-то десяток минут они перемахнули через Медвежьи горы и Милокардеры и лишь в Йеллоувине чуть замедлились. Совсем немного.

Все, кто сражался сейчас за будущее планеты, осознали наступивший коллапс. И Хозяин Лесов, бог земли, не раздумывая ни секунды, рассыпался чистой стихией, проникая в тонкие сферы Туры, сплетаясь с силой брата, становясь второй его опорой. Расколы начали замедляться.

А Малик, сражающийся против него, дал ему это мгновение. Потому что богам-захватчикам не нужен был мертвый потрескавшийся камень. И потому, что теперь их было четверо против троих.

А, значит, они победят. И возродят погибшие тени.

Десятком минут ранее Полина Рудлог, недавно проснувшаяся в подземной часовне Хозяина Лесов, слушала, как ворчит земная твердь, как содрогается она, грозясь раздавить горстку женщин, прячущихся под защитой Михаила. Она зажгла масляную лампу, чтобы отправить письма сестрам, чтобы узнать от них, что происходит вокруг.

И оказалась окружена целой стаей огнептиц, держащих в лапах кувшинчики и бутылки с посланиями от сестер. Птицы мерцали, словно огонь их должен был вот-вот погаснуть. И огоньки на цветках мхов мерцали им в такт.

В углу часовни сидел, мерно раскачиваясь с закрытыми глазами, молился-пел Тайкахе, и от пения его отступал страх. Полина смутно ощущала, как песня его стабилизирует мир вокруг, и верилось, что скала, на которой находился замок Бермонт, не треснет, защитит их всех.

Полина, быстро, нервно прочитав все письма, похолодела и повернулась к свекрови и фрейлинам, которые тоже то молились, то садились здесь же, на полу во мхи за рукоделие.

— У кого-то из вас есть нож? — спросила она тихо, чтобы не беспокоить Тайкахе.

Леди Редьяла покачала головой, посмотрела на дверь — можно было позвать гвардейцев. А затем, посветлев лицом, достала из набора для рукоделия маленькие острые ножницы.

Полина, поморщившись, полоснула себя по руке, чтобы накормить огнептиц. Она после пробуждения успела заплести волосы в две косы и оплести их вокруг головы — и теперь, вынув шпильки, принялась резать косы у основания.

Отрезала ножницами одну под недоумевающими взглядами женщин. Прежде чем резать вторую, положила толстую, с руку, косу на алтарь — она легла на мох и руны длинной золотой цепью.

И, пока Поля резала вторую, алтарь вдруг дрогнул, засосав в себя чужой подарок. Замок мелко затрясся, мхи вспыхнули так ярко, что Полина на мгновение ослепла — и все, находящиеся в часовне замерли, потому что со всех сторон из-под земли раздалось долгое и низкое рычание.

— Это для моей сестры! — возмутилась Полина. Рычание становилось громче и рассерженней, и она отступила.

Зашевелился Тайкахе: Полина обернулась к нему, и увидела, как он открывает глаза.

— Не сердись, солнце, ему тоже очень надо, — проскрипел он. — Хорошо, что ты поделилась с ним силой.

— Хорошо, — растерянно откликнулась Поля, но шаман уже снова прикрыл глаза и снова начал петь.

Вторую часть волос она резала уже аккуратнее, сразу сложила в кувшин — еле поместилась, пришлось упихивать! — и отдала огнептице. Напоила ее еще кровью — и пламенная птаха, закрутившись вихрем, нырнула в огонь масляной лампы.

Стрекоза-Малик попытался ударить по порталу в Йеллоувине — но там сражались Нерва и бог-огонь, который был так хорош, что с десяток минут бился одновременно с двоими, не давая Малику подобраться к вратам.

И Омир, который дрался с богом-ветром на пиках дальних гор, никак не мог двинуться к ближайшим вратам — слишком быстр, слишком изворотлив и опасен был его противник.

Малик, перепрыгнув обратно через горы, только развернулся, чтобы долететь до страны, где находился второй портал, как пики, на которые опирался ушедший держать планету враг, затряслись.

Раздался сонный рев, урчание… и целая горная цепь, зашатавшись, поднялась, оказавшись спиной гигантского каменного медведя с сияющими зелеными глазами. С его спины катились лавины и камнепады, рушились леса, от поступи его лап оставались вмятины размером с озера.

Медведь раскрыл гигантскую пасть и зарычал. А затем поднялся на задние лапы, став выше Малика, и замахнулся гигантской лапой.

Неповоротливый, но сильный и опасный.

Малик перехватил клинки и бросился на противника. И чуть не упал под чудовищную пасть — потому что из дымящихся разломов, пересекших всю страну под названием Рудлог, выстрелили огненные щупальца, оплели ему ноги, мешая двигаться.

Уклоняясь от лап медведя, тяжело утопающего в суше, а башкой раздвигающего облака, Малик рубил щупальца существа из-под земли. Так он долго двигался, отбиваясь сразу от двух исполинских противников, пока почти не уперся в горы, на ближних к морю пиках которых сражался Омир с богом-ветром.

Медведь, двигаясь вперед, слабел, шатался, получая удары, не способный быстро от них уклониться — от него откалывались скалы размером с горы, рушились вниз, туда, где меж разломов видны были поселения, разорванные дороги и реки. Малик побеждал, но, когда он замахнулся, чтобы срубить каменному противнику башку, из-под земли вырвалась исполинская изменчивая птица, созданная из огня, и сбила его с ног. А затем со стоном-выдохом, как будто ей было очень больно, нырнула обратно в разлом. Вновь вылетела из него в высоченных фонтанах лавы, вновь ударила… и с отрубленным крылом рухнула обратно.

Малик даже поверженный был опасным противником — и он, изогнувшись невиданным способом, встал на ноги и пошел на ослабевшего уже медведя.

Слабела планета, слабели существа, защищающие ее. И местные боги слабели — Малик видел сквозь расходящийся кругами ураган, что противник Омира с каждой секундой теряет в скорости и ловкости, и далекая богиня-вода уже тяжело поднимает мечи. Лишь Нерва с противником-огнем бились уже над материком Манезия так же быстро и смертоносно, как раньше, словно забыв обо всем и обо всех, словно сама битва и была для них целью, и Малик мог бы поклясться, что на губах у Нервы играет легкая улыбка. Да и само лицо Нервы выглядело сейчас куда более человекоподобным, чем ранее — будто он вернулся на много переходов назад, в то время, когда они еще помнили свои первоформы.

Малик обрушил на каменного медведя еще один удар — и не глядя уже на то, как он тяжело падает набок, образуя еще одну горную цепь поперек страны, повернулся к ближайшему порталу. Взмахнул крыльями и полетел к нему.

Василина

7.00–10.30 по Рудлогу

12.00–15.30 Тафия

5.00–8.30 Инляндия

То ли волнения последних дней сказались, то ли отсутствие отдыха, но зону чудовищной нестабильности на своей территории Василина ощутила даже не кожей — нутром, всей сутью. Она видела кабинет — а закрывая глаза, мысленным взором наблюдала красноватое полотно Рудлога, на юге которого сейчас наливалась темной мощью угроза, ощущаемая так, будто сотня вулканов одновременно решили взорваться.

Ей эта мощь была неподвластна. И не понимала она, что происходит, пока через пару десятков минут из срочного доклада Тандаджи не узнала, что начался выход чужих богов. И портал в Мальве закрыт, как и в Инляндии и Блакории, а отряд Александра не успел спуститься вниз и сейчас отправляется, разделившись, в Тафию и Йеллоувинь, потому что там должны остаться открытые порталы.

Она запретила себе думать о том, что будет, если все переходы закроются до того, как сможет выйти Алина. Связь с младшей сестрой все еще ощущалась тонкой и сонной — сколько раз Василина прислушивалась к ней, надеясь, что Алина очнулась!

Королева не сразу поняла, что не чувствует Ангелины — а когда заметила, выдохнула, сжав от беспокойства кулаки и мысленно пожелав ей удачи. Сестра не погибла — иначе отдача от порванной струны была бы заметна и болезненна. Нет, натянутая между ними нить словно растворилась, и оставалось только ждать, пока она появится снова.

Не так явно, как землю Рудлога, но ощущала Василина и всю Туру. Светились перед ее мысленным взором слабым серебром земли Инляндии и Блакории, травяной зеленью — Бермонт, янтарем — Йеллоувинь, мерцала лазурью Маль-Серена, синим и белым переливались Пески. Тянулись от всех стран нити стихий, окутывавшие Туру, которую саму она видела в виде скованного многогранниками шара.

А еще Василина откуда-то знала, что божественный отец ее вступил в бой, и могла бы даже сказать, в какой стороне он проходит — Воин со своим соперником пересек Север Рудлога и пошел на Йеллоувинь. В какие-то моменты она погружалась в странный транс, и словно слышала грохот оружия, и смотрела на битву глазами огнедухов, которые роились вокруг первопредка.

Он вел врага так, чтобы не задеть города, уводил в малонаселенные районы. Но все равно риск того, что рисунок боя заденет Иоаннесбург или другой город, был велик. И подвалы дворца были уже полны, и самой ей следовало бы спускаться туда — но она всегда сможет улететь, если понадобится. Если дворцовый щит не выдержит.

А вот бойцы на улицах, гвардейцы, защищающие дворец, никуда не могут уйти. Отступи сейчас под землю — сдашь столицу врагу. Оставалось уповать на защиту и мастерство Вечного Воина. И следить мысленно за тем, где он сейчас, ужасаясь тому, что она вообще может это делать.

Ей ново и страшно было это знание, и очень хотелось, чтобы рядом был еще кто-то из правителей: спросить, так же ли они ощущают своих первопредков, так же видят мысленно большой шар Туры и рябь возмущений, которая идет и под землей, и по земле, и в небесах, и в море?

Василина подошла к окну. Тура содрогалась, выла-свистела в небе буря. Щит, установленный фон Съедентентом, слегка сдерживал стихию: у земли ветер был поспокойнее и просто трепал ветви кустов и тяжелый брезент палаточного городка, а вот верхушки высоких деревьев уже склонялись параллельно земле, и чем выше, тем мощнее разыгрывался воздушный океан, кидая облака туда-сюда. За воем ветра почти не было слышно канонады артиллерии и звуков боев на улицах города.

Небольшие стаи уже долетевших до города раньяров, которые пробовали щит на крепкость, исчезли, как и не было их.

За дверью шуршала бумагами секретарь, которая отказалась спускаться в подвал, пока наверху находится королева. Все были заняты делом — кроме самой Василины.

«Пойду к детям, раз сейчас я совершенно бесполезна», — решила королева, тряхнув головой, чтобы вытащить себя из сонного оцепенения. Но не тронулась с места, вглядываясь в парк: где-то там у витой ограды дворцовой территории командовал обороной Мариан.

В какой-то момент она ощутила, что замерзла, и вновь направилась к камину. Подкинула туда дров, не желая вызывать слуг и нарушать свою хрупкую восприимчивость, опустилась на колени, протянув к огню руки. Пламя тут же обвило запястья, лизнуло в лицо, обернувшись огнедухом Ясницей, и она от неожиданности засмеялась, запустив руки в его пылающую шерсть.

Гудело пламя, басовито урчал Ясница, а она зависла меж сном и явью, то мысленно перебирая далекие огоньки сестер и близкие — детей, то проваливаясь в картины и звуки божественного боя, то слушая грохот боя настоящего за окнами дворца. Она стала такой чуткой, что несколько раз даже видела глазами огнедухов, как они бьются на юге города против невидши.

— Как жаль, что я не родилась мужчиной, — тихо сказала она Яснице. — Разве мои предки сидели бы во дворце, ожидая, чем все закончится?

— Этооо дааа, — протянул огнедух мурлычаще. — Седрик мооог оборачиваться гигааантским вепрем или волкоооом и рвааать врагоов. А Бравлииин Рудлоог очень уважааал соколиное облииичье. А твой далекий прааадед Гооодвин принимал вид гигантской зубастой салааамандры, говорили, никтооо не мог скрыться от его челюстей… Но ониии никогдааа не уничтожалиии половину вражееской армии, дочь моего отца, как тыыы… не будь к себе тааак строгааа… ты поочтиии без сиил.

Мариан Байдек

Мариан, спеша, поднимался из переполненных подвалов дворца Рудлогов, куда после выхода богов спустили Василя с Андреем и Мартинкой, а также женщин и детей со всей дворцовой территории. Разместить в подвале всех жителей, прячущихся под щитом, не было возможности, и Байдек надеялся, что и необходимости не появится.

Но предусмотреть нужно было все: в нынешнем стихийном хаосе магические артефакты могли вмиг перестать работать, — и поэтому у городка дежурили спасатели, готовые при возможном штурме дворца эвакуировать людей на набережную и затем через мост на север города. Пока что палаточный городок лишь пополнялся жителями окрестных улочек, на которых уже произошло несколько стычек с крупными отрядами наемников на инсектоидах: танки и гранатометы делали свое дело, и тха-охонги отступали, скрываясь в переулках и чего-то ожидая. Все знали, чего — прилета трехтысячной стаи стрекоз, которая, по докладам связных, не сумела долететь до столицы каких-то тридцать километров и опустилась в области, чтобы переждать бурю. Находиться в воздухе в такой ураган мог только самоубийца.

Мелькнула мысль, что буря не даст долететь до Иоаннесбурга и листолетам с Севера, которые должны были оказать боевую поддержку наземным отрядам. Но пусть лучше так. Пусть ветер, так внезапно ставший союзником иоаннесбуржского гарнизона, продлится так долго, как нужно будет, чтобы зачистить наземные формирования врага. И остается надеяться, что до этого никто из богов не пройдет сквозь город, потому что после этого зачищать будет некого и некому.

Всю предыдущую ночь Байдек двигался по кругу — проверить расположение гвардейцев и техники, выслушать отчеты, отдать приказы, зайти к Тандаджи, навестить Василину, а теперь и детей. В большой подвальной комнате, в которой их разместили, почти не было слышно выстрелов танков, но ощущалось содрогание почвы. Мальчишки вели себя тихо и настороженно, и только младшая, не понимая, что происходит, почему ее выдернули из любимой и яркой детской, капризничала и отказывалась завтракать.

— Ты теперь за старшего, — сказал Мариан несколько минут назад на прощание Василю, и наследник серьезно кивнул, сжав руку сонного Андрюшки. Мартина предсказуемо полезла папе на ручки, отказываясь спускаться, и он с тяжелым сердцем под детский рев протянул ее няне. Но тут Василь что-то прошептал в сторону небольшой походной печки, затопленной здесь, чтобы их высочества не замерзли — и запорхали перед принцессой огнедухи, оборачиваясь юркими ящерками, заплясали, запрыгали друг через друга. Дарина Станиславовна с облегчением спустила к ним засмеявшуюся Мартину, и Мариан сумел ускользнуть.

Василину он не видел с момента, когда стало известно, что враждебные боги вышли из порталов, а Черный жрец и Алина — нет, и что отряд Александра не успел спуститься в портал под Мальвой. Удалось ли отряду спуститься через другие порталы, не закрылись ли они и есть ли хоть какая-то надежда, понятно не было — потому что рухнула континентальная связь. Не работали телеграф и телефоны, кабельная связь, радио, не открывались переговорные зеркала, молчали артефакты. Отключилось телевидение. Армия вмиг потеряла контакт со своими частями и пришлось действовать по старинке, рискуя и передавая информацию через связных на авто, мотоциклах и пеших — и если дивизии из иоаннесбуржской области уже дошли и начали распределяться по квадратам для решения боевых задач в столице, то о нахождении и состоянии тех, кто двигался из соседних регионов, оставалось только гадать и опираться на старые данные.

— На что рассчитывают иномиряне? — спросил Байдек у Тандаджи, когда заходил к тому осведомиться о последних результатах допросов пленных. Зеленое крыло гудело как растревоженный улей. — Разве они не понимают, что силы неравны, и даже если их боги выиграют — за это время мы успеем перемолоть их отряды?

— Они не знают, что их генерал мертв, — ответил Майло, такой же посеревший от напряжения, как все они, — и рассчитывают на большое подкрепление. А сейчас воодушевлены выходом богов. Считают, что их боги вот-вот победят, и тогда наше сопротивление не будет иметь значения.

— Им было бы разумнее дождаться этой победы, отсидевшись на окраинах.

— Выслуживаются и боятся, — пожал плечами Тандаджи. — Ждут награды, если их боги победят, и боятся наказания за бездействие. Смерти они боятся меньше, чем своих богов.

Они разошлись каждый на свои места, помня, что есть давным-давно подготовленный план экстренной эвакуации королевской семьи, затем — ведомств и министерств на случай прорыва обороны дворца.

Зигфрид Кляйншвитцер, который с помощниками отслеживал состояние щита, доложил Байдеку, что около восьми тридцати утра случилось еще одно серьезное проседание стихий, и щит ослаб процентов на семь.

— Но его силы достаточно, чтобы выдержать взрыв даже сотни тонн орвекса, — вновь заверил придворный маг принца-консорта. К удивлению, от него не пахло, как обычно, алкоголем, и он был серьезен и собран.

— А если на него наступит бог, выдержит? — тяжело спросил Мариан.

Зигфрид покачал головой.

— Не могу сказать, ваше высочество. К сожалению, энергетические и технические характеристики богов мне неизвестны.

Часы показывали почти двадцать минут десятого, когда Байдек зашел в приемную перед кабинетом супруги. Во дворце осталась пара слуг — у кабинета, если ее величеству что-то понадобится. Тут же стояла личная охрана. Секретарь, бледная и уставшая, как все в столице, поднялась ему навстречу.

— Занята? — спросил Мариан.

— Ее величество… уже час как спит, ваше высочество, — ответила секретарь. Он заметил заминку, успел испугаться за супругу, рванул дверь в кабинет. И замер.

Василина действительно спала. Лежала, свернувшись клубочком в большом камине, прямо на тлеющих углях, обнимая урчащего Ясницу, прижавшись к нему щекой. Ни ее одежды, ни волос пламя не касалось. Снаружи визжали инсектоиды, грохотала канонада, гулко бухали танки — но ее лицо было спокойным, и лишь тревожная морщина осталась меж бровей.

Ясница успокаивающе мурчал. Он был прозрачнее, чем обычно.

— Устаааалааа оооочень. Много отдааал ееей. Ещее огняяя, — едва разобрал Байдек. Огнедух не шевелился, чтобы не разбудить хозяйку.

Секретарь за плечом принца-консорта вопросительно застыла. Он бросил взгляд на дровницу — почти пуста.

— Пусть слуги принесут еще дров, — приказал капитан вполголоса. — И масла огнедуху.

Пока секретарь передавала приказ, Мариан осторожно прикрыл дверь, присел к камину и стал неслышно подкладывать дрова. Вокруг Василины они занимались мгновенно, словно она сама дышала жаром. Ясница тоже начал наливаться пламенным золотом.

Скрипнула дверь — Байдек поднялся, приложил палец к губам, сам взял из рук слуг тяжелую палетту с дровами, бутыль с ароматическим маслом, донес до камина и продолжил подкладывать в камин топливо. Налил в миску масла, подставил под нос Яснице — оно тут же занялось голубоватым пламенем, и огнедух стал жадно лакать его, подергивая хвостом.

Мариан сам не знал, в какой момент он спокойно принял, что Василина — не совсем человек, что она может быть пугающей, опасной, жесткой. Что в любой момент в ней может открыться еще что-то странное, непостижимое, связанное с наследием первопредка-Огня. Для него она все так же оставалась единственной женщиной в мире, той, кого он любил всей душой и кому служил со всей самоотверженностью.

И если его женщине для отдыха нужно было поспать в костре — то его дело позаботиться, чтобы костер этот был наилучшего качества.

Он сложил в камин всю палету дров, так, что Василину с Ясницей за ними было почти не видно. Камин горел вовсю, пламя гудело, Ясница урчал как трактор, и белая плитка вокруг накалилась от жара. Мариан отступил — благодаря браслету, подарку Ясницы, огня он не боялся, но дышать было тяжело. Из пламени стали выныривать бабочки-искрянки, и одна, расшалившись, задела крылышком щеку королевы. Василина пошевелилась, глубоко вдохнула — и с этим вдохом словно втянула в себя все пламя. Дрова осыпались золой, а она открыла посветлевшие глаза и некоторое время непонимающе смотрела на Мариана. Перевела взгляд на Ясницу — тот невозмутимо вылизывал языком пятнистую огнешкурку.

Королева села, пачкая светлую одежду в золе. Прислушалась — выл на улице ветер, и за визгом охонгов и грохотом канонады слышались далекие удары оружия богов.

— Если бы я понимала, как это происходит со мной, — сказала она со вздохом. Мариан подал ей руку, и она поднялась, поглядела на себя, качая головой. — Последнее, что я помню — как почувствовала, что мерзну и сунула руки в огонь. И вот. Снаружи конец света, на дворец нападают враги, нас в любой момент могут раздавить, дети скучают внизу, а что делает королева и мать? Спит сладким сном.

— Ничего, — он стер с ее лица пятнышко золы, и оно предсказуемо размазалось темной полосой. — Главное, что ты смогла отдохнуть. Как ты себя чувствуешь?

— Сонно, — Василина зевнула, деликатно прикрыв лицо рукой и измазавшись еще больше. Нахмурилась, прислушиваясь к пространству, и радостно улыбнулась.

— Ангелина вышла, Мариан! Я чувствую ее, она здесь! Значит, портал в Тафии не закрыт, и она смогла и войти, и выйти!

— А Алина?

Она покачала головой.

— Нет, все еще нет. Но стихии еще просели, как тогда, когда пленили Нории. Значит, Демьян спустился с отрядом Свидерского в Нижний мир. Значит, надежда еще есть!

Грохот взрывов на улице стал еще громче, и улыбка ее померкла.

— Какая обстановка в городе? — спросила она. Взглянула на стол в поисках сводки, которые ей приносили каждый час.

— Армия справится, — повторил Мариан уже многократно сказанное за эту ночь. — А если нет, то тебя и детей в любом случае эвакуируют. Зеркала сейчас не работают, но подготовлено несколько путей отступления. Один из них — через подземный ход и кладбище, листолетом на Север. Если лететь будет возможно. Если нет — либо в бронемобиле, либо будете под землей ждать исхода боя богов. Если выиграют враги, то ты и дети должны оказаться в безопасном месте. Вас уведут в горы, там, где вас не смогут обнаружить.

— А ты? — спросила Василина, хотя они уже обсуждали это.

— А я буду с гвардейцами обеспечивать вашу эвакуацию, василек, — ответил он серьезно. — Как и полагается начальнику дворцовой охраны.

В кабинет постучали, заглянула секретарь.

— Ваше высочество, — обратилась она к Байдеку, — к вам сержант Мельник со срочным докладом.

— Пусть заходит, — кивнул принц-консорт.

— Враги пошли в наступление, командир, — доложил молодой сержант, стараясь не глазеть на измазанную золой королеву, которая стояла рядом с капитаном. — Выходят на площадь и на дороги, прилегающие к дворцу, бьют по щиту из гранатометов.

— Хорошо, — проговорил Байдек. — Я сейчас буду, сержант.

И, когда дверь закрылась, он легко поцеловал Василину в висок, сжал ее горячую руку и ушел.

Всадники на тха-охонгах преодолели заграждения, выставленные перед площадью Победоносца на перекрестках и входах на площадь с улиц, прошли сквозь огонь снайперов и гранатометчиков, оставив по пути немало трупов наемников и туш тха-охонгов, а также бесхозных инсектоидов, потерявших всадников. А на площади затормозили — много здесь было возведено баррикад из противотанковых «ежей», бетонных блоков и железных бочек.

Площадь была мокрой и маслянисто сверкала на пробивающемся солнце. Пока иномиряне это не заметили, на нее вышло несколько сотен тха-охонгов. К облегчению Байдека, заложников у врага обнаружено не было. Потому что иначе пришлось бы сначала с риском для жизни освобождать их.

— Поджигай, — скомандовал он тихо, и гвардейцы по всей длине ограды метнули на площадь зажигательные гранаты. Пополз огонек по залитой бензином брусчатке, и не успели иномиряне послать тха-охонгов назад, как на значительном расстоянии от дворцового щита, чтобы не повредить его, стали взрываться бочки, в которых была спрятана взрывчатка.

Некоторое время площадь полыхала стеной, развеваемой ветром — занялись деревья и деревянные ставни старых домов, один за другим бухали взрывы — а дворцовые огнедухи, из тех, что не ушли бить невидши, а остались на охране дворца, с удовольствием купались в ревущем, грохочущем пламени, набираясь сил и прошивая ближайших инсектоидов.

Когда пламя стало спадать, на площади то тут, то там, как странные обугленные пеньки, торчали остовы почти трех сотен тха-охонгов.

— Хорошо! — крикнул Байдек своим бойцам.Сейчас остынут камни, и на брусчатке появятся новые ловушки — для тех тха-охонгов, которых не остановят гранатометчики на узких улочках, подходящих к центру. Только бы ветер продержался подольше… а уж гвардия не подведет.

И в этот момент раздался то ли визг, то ли крик, тоскливый и яростный, затряслась земля, а через несколько минут облака на небе пошли дугами.

Василина, когда Мариан ушел, кое-как умылась в кабинете, переоделась в принесенную слугами одежду, и в сопровождении охраны и Ясницы отправилась к детям. Она шагала по дворцу к лестнице в подвал, слушая то, что происходит за стенами дворца, и убеждала себя, что Мариан справится, что нужно спокойно ждать. Им всем оставалось ждать и надеяться на армию и своих богов.

Но дойти до лестницы она не успела. Сначала раздался далекий и пронзительный чаячий крик, а затем, через несколько минут, Василина ощутила, как ее земля, земля Рудлога пошла волной, будто кто-то встряхнул ее как одеяло.

Она задохнулась от прошедшего сквозь нее слома стихий, развернулась и побежала на улицу, глотая слезы — потому что поняла, осознала, отчего этот слом пошел, — чувствуя, как начинают гореть кончики пальцев, как жар распространяется по всей коже. Она уже знала, что это означает и вновь ощущала землю Рудлога от вулканов в Медвежьих горах до Милокардер, от запада до востока, ощущала и то, как начинает земля эта раскалываться, следуя за посмертной волной царицы Иппоталии.

Перед ней распахивали двери, охрана гулко стучала ботинками, забегая вперед, спеша следом, а Василина бежала и плакала по царице, и боялась за сестер, и задыхалась от ужаса, понимая, сколько жертв будет, когда трещины, что несутся сейчас от моря, Дармоншира, Инляндии, дойдут до Иоаннесбурга! Прошьют они Адигель — и воды реки хлынут в подземные тоннели метро, затопят станции, уничтожив сотни тысяч горожан, укрывающихся там. И большой дух Рудлога, ослабленный недавней помощью ей, снижением стихийного потока, не в состоянии сейчас защитить всю страну.

Василина выбежала с крыльца — ей в лицо ударил ветер, — метнулась к парку, внутренним взором наблюдая катящиеся к столице разломы… охрана отставала: такой жар шел от королевы, окутанной белым пламенным ореолом, что невозможно было находиться рядом. Василина, выжигая траву вокруг себя, упала на землю, прильнула к ней, делясь своей силой, мысленно удерживая почву по границам Иоаннесбурга и, сколько могла — окружающих городков. На весь Рудлог сил у нее не было.

От нее волнами шла во все стороны стихия Красного, а Василина лежала, вцепившись в траву, и ощущала, как сотней километров ниже под твердой породой прильнул к материковой плите гигантский огнедух, помогая ей удерживать столицу из последних сил.

Трещины добежали до Иоаннесбурга… и семьюдесятью километрами западнее свернули в стороны, рассекая леса и поля, прошив Адигель по обе стороны от столицы, заставив реку тут же замедлиться и обмелеть, и понеслись дальше, к Пескам и Йеллоувиню.

Землю продолжало трясти, по небесам бежали дуги облаков, выл ветер — когда все вдруг смолкло, а снизу плеснуло тяжелой, земной стихией, тут же сковавшей земную твердь. То вмешалась сила неизмеримо мощнее, чем была у королевы.

Василина выдохнула и перевернулась на спину, глядя в небо, которое стремительно успокаивалось. Засияло солнце. Во всемирной буре над Иоаннесбургом образовалось окно затишья — там, где королева Рудлога стабилизировала стихии.

К ней долго не могли приблизиться, таким жаром она пылала. И она, слабая до дрожи, сидела на земле, остывая, чтобы никого не обжечь. Рядом потягивался, довольно урча, Ясница.

Василина сидела до тех пор, пока небо опять не потемнело, а по ушам не ударил чудовищный грохот. Все, кто вышел в этот момент из палаточного городка, охрана, редкие оставшиеся в парке слуги, гвардия и сама Василина подняли головы и замерли.

На них надвигался бой.

Затрещал щит — то, наступив на него и не заметив, прошел на юг черный, шипастый, сковавший все вокруг ощущением животного ужаса бог-стрекоза. Крылья его двигались туда-сюда, создавая тошнотворный гул, и он рушился на своего противника сверху, и кривые клинки высекали искры из каменных боков гигантского медведя. Медведь, тяжело ворочая башкой, делал выпады, вставал на задние лапы — и ступал следом по кварталам и улицам Иоаннесбурга. Он в длину был чуть ли не больше города, он шел чуть стороной от щита, но столице не повезло — не перешагнул. Василина со страхом видела, как сыпались с боков гиганта целые скалы.

Сколько же домов разрушено. Боги, только бы без жертв!

Медведь ушел вперед, и все, кто в оцепенении следил за ним, подняв головы, выдохнули. Но в этот момент бог-стрекоза ударил вновь вставшего на дыбы исполинского варронта, он качнулся назад и в сторону — и наступил на щит, соскальзывая к реке…

— Улетааай! — взвыл Ясница.

Купол, продержавшись несколько секунд, но не выдержав давления, лопнул со звоном и вибрацией, пока гигантская лапа опускалась куда-то за дворцом, сминая набережную и часть парка.

Василина даже пошевелиться не могла — она следила за удаляющимся медведем, понимая, как им всем сейчас повезло. Потому что она сама могла бы улететь птицей — но похороненными, вмятыми в землю остались бы здесь и Мариан, и дети, и все-все, кто прятался под крышей дворца и щитом от иномирян.

— Спасибо, — сказала она сипло охранникам. Они прикрывали ее телами — хотя чем бы это помогло? — их одежда дымилась. — Тушите себя, бойцы, я сейчас… остыну, чтобы никому не причинить вреда, и пойду в укрытие.

О том, что щит над дворцом лопнул, стало известно в Зеленом крыле через две минуты. Зигфрид с помощниками тут же поспешили на дворцовую территорию, проверить накопители, и сейчас двигались от одного к другому, пытаясь реанимировать их.

В это время к площади Победоносца вышли несколько крупных отрядов врага, и на границах дворцовой территории начались ближние бои.

Тандаджи открыл дверь в холл к сотрудникам, которые до последнего не спускались в подвалы крыла. Хлопнул несколько раз в ладони, привлекая внимание.

— Коллеги, — сказал он громко, — как вы понимаете, здесь нам делать больше нечего. Действуем по оранжевому протоколу. Каждый берет оружие и идет защищать территорию под командованием капитана Байдека.

Через несколько минут сотрудники Зеленого крыла дополнили собой гарнизон, который атаковали ободрившиеся иномиряне.

А еще минут через пятнадцать небо над дворцом скрылось за тучей стрекоз со всадниками, воспользовавшимися затишьем над Иоаннесбургом и окрестностями.

Василина так и не успела уйти в укрытие — она даже подняться не могла! — когда сверху начали рушиться стрекозы: со всадниками и без, целыми стаями. Жутко кричали люди от палаточного городка, яростно и зло работали гранатометчики гвардии, мелькали со стороны площади искры огнедухов. Ясница, обернувшись яркой жаркой птицей, метался над Василиной, не давая приблизиться к ней раньярам, и по сторонам то и дело на деревья парка падали прожженные твари.

— Ваше величество, нужно уходить, — решил старший по охране. — Под прикрытием деревьев должны уйти. Я понесу вас. Прикрывайте! — бросил он оставшимся бойцам.

Рухнул, ломая ветви, неподалеку еще один раньяр, и Василина едва-едва смогла накрыть их с охранниками небольшим щитом. Обессиленная после сдерживания слома стихий, она понимала, что нужно что-то сделать, иначе это — конец, гвардейский корпус не справится!

— Подождите, бойцы, — попросила она и крикнула в небо: — Мне нужен огонь! Ясница, помоги!

— Сейчааас, — донесся сверху голос огнедуха, а затем он начал метаться по парку, поджигая деревья вокруг нее. Ветер, пусть не ураганный, но чувствительный, раздувал огонь мгновенно, сочные майские деревья высыхали и вспыхивали как спички. Гвардейцы бросились на землю. И когда вокруг горело уже несколько сотен деревьев, Василина раскинула руки, вдохнула, втягивая в себя пламя, а затем вскинула их вверх — и выпустила его гигантским шатром в небо.

Огненная буря загудела, заревела, ровно, сильно, безжалостно, и гудела так секунд пятнадцать — пока хватало впитанного огня, и небо было алым и золотым от пламени. А затем стало тихо-тихо, и только хлопья жирной сажи стали падать сверху как снег. Василина стояла посреди обугленных останков кленов — чуть ли не четверть парка, старых деревьев, была принесена сейчас в жертву ради спасения, — и смотрела вверх.

А затем она вновь раскинула руки и поднялась в воздух огромной, размером с пятиэтажный дом, красной соколицей. Она видела сверху полусожженный парк и залитый водой из Адигель отпечаток гигантской медвежьей лапы за конюшнями, видела защитников дворца и раньяров, несущихся к ним с окраин.

Люди, собравшиеся внизу, с надеждой, а иномиряне, идущие к центру, со страхом наблюдали, как она, оставляя за собой огненные полотна, носится по небу над городом, настигая и сжигая не попавших под огненный удар стрекоз, как глотает, раскрывая клюв, тех, которые были без всадников — и они испаряются пеплом в ее глотке, как кричит яростно, зло, тяжело.

— Что застыли, бойцы? — рявкнул Байдек, глядя на выходящие на площадь отряды. — Гранатометы на плечо!

Иномиряне перли вопреки страху и разуму — видимо, действительно, своих богов они боялись больше, чем быть сожженными. Ударили по щитам, поставленным боевыми магами гвардии, из гранатометов, — кое-где щиты полопались, — поперли вперед линиями смертников: несколькими десятками несущихся на таран тха-охонгов, снося останки своих предшественников. Сейчас повалят ограду, и пойдет бой уже на дворцовой территории.

А меж тха-охонгов стелились по земле невероятно быстрые невидши — самые опасные твари. Их жгли огнедухи дворцовые и привязанные к камням Василиной, но с каждым ударом духи бледнели, а невидши меньше словно не становилось. Будто все они, сумевшие пройти к городу, оказались здесь по воле неведомого командира, который последним усилием решил захватить дворец.

Где-то в стороне Тандаджи с каменным выражением лица стрелял разрывными, метя в невидши. Растянувшись цепочкой, били из снайперских винтовок спецы управления, строчили из автоматов те, кто не владел снайперским делом. Били танки, разметывая бошки тха-охонгов в клочья, из крупнокалиберных пушек палили бронемашины.

Мариан сам перехватил один из гранатометов, прицелился.

— Огонь!

Первая линия тха-охонгов словно налетела на стену — с грохотом и скрежетом разорванные, обезглавленные туши размером с грузовики катились вперед, замирая в каком-то десятке метров от ограды и мешая и защитникам дворца выцеливать вторую линию, и врагам — идти вперед.

Но они шли, упорно, как носороги, тяжело толкая вперед туши своих сородичей, используя их как таран и щит одновременно.

— Стреляем навесными! — вновь приказал Мариан, прицеливаясь. — Огонь!

Где-то над крышами пронеслась, оставляя за собой потоки пламени, огнептица-Василина.

Взлетели вверх выстрелы гранатометов — и по высокой дуге рухнули вниз, накрывая взрывами вторую линию. Сомнительная меткость у этого способа — но выбора нет. Нужно работать дальше.

Выбить удалось не больше трети второй линии врага, и пришлось отступать. Первые туши уже продавили ограду — пики и вензеля, пережившие несколько веков, сгибались под давлением, трескались, рушились на землю. Всадники на тха-охонгах выходили с площади на улицы, лежащие вдоль дворцовой территории, и там тоже вспыхивали бои. Грохот стоял страшный.

— Огонь!

Еще удар, еще несколько десятков навсегда застывших инсектоидов, крики людей, гром выстрелов, горящие дома на той стороне площади, дым и вонь муравьиной кислоты. Пахнуло сверху жаром, раздался птичий крик — то снова пронеслась над дворцом крылатая Василина. Но Мариану даже некогда было поднять голову.

Гвардейский полк, почти четыре тысячи человек, которые встречали иностранные делегации, сопровождали королеву в конных и автомобильных выездах, несли службу в почетной охране, шагали парадными расчетами на праздниках, стояли в парадной форме на входах и выходах из дворца, сейчас защищали людей во дворце и в парке, отступая на шаг, на полшага — только для того, чтобы дать себе время еще на выстрел, на удар, на то, чтобы перезарядить оружие.

— Огонь!

Скользнули вперед с десяток невидши, и Мариан, понимая, что всех их сейчас вырежут, обернулся медведем, снес ударом лапы башку одному из них, прыгнул на второго, чувствуя, как полосуют его по боку. Метались вокруг огнедухи, выступили вперед бойцы с огнеметами.

— Назад, командир!

Он прыгнул назад, неловко приземляясь на раненую лапу — и полилось вперед пламя, настигая тварей.

Байдек вновь обернулся человеком. В боку щипало, было горячо — разрезаны были мышцы и кожа, руку дергало — были вспороты вены, и подобравшийся к нему виталист быстро-быстро остановил кровотечение, срастил ткани, сунул Мариану тоник. Байдек сорвал крышку зубами, проглотил, чувствуя, как светлеет в глазах.

— Огонь!

Продвижение иномирян замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Сзади напирали новые отряды, но так плотен был огонь и так отчаянно смело работали защитники дворца, что ни шагу не получалось сделать вперед.

— Огонь!

Вот отступила первая линия. Вот, оглядываясь, стали перестраивать свои отряды командиры иномирян — потому что их накрывали безжалостно, плотно, и даже к самым фанатичным пришла уже мысль отступить, переждать…

И тут снова сверху пахнуло жаром. Над площадью Победоносца зависла огромная пламенная птица, мерно взмахивая крыльями и глядя вниз глазами, сияющими как бело-голубое пламя.

Не было видно и слышно ни одного раньяра.

От крыльев ее занимались крыши, и спустись она чуть ниже — начал бы рваться боекомплект у защитников дворца.

Наступила тишина.

— Огонь!

Последний удар вновь смял, перемешал с кровью и слизью едва выстроенные порядки. Не успел затихнуть стон-вой, как иномиряне дрогнули, разворачивая тха-охонгов и отступая от дворца, обратно на окраину, откуда уже шли бронемашины подошедших областных дивизий.

Королева Василина опустилась среди сожженного парка и обернулась человеком. Прислонилась к обугленному стволу, глядя, как быстро-быстро идет к ней со стороны площади Мариан. Над дворцовой территорией сиял щит — Зигфриду с помощниками удалось восстановить опорные накопители.

Во рту королевы стоял вкус пепла. На плечо ей сел Ясница, потерся головушкой с ярким огненным хохолком о висок.

— Ну чтооо, — протянул он горделиво, — тебяяя теперь тоооже запишууут в великиеее Рудлоооги.

Она горько улыбнулась пересохшими губами.

— Цена величия иногда очень высока.

Ясница деликатно вспорхнул в небо. Муж подошел, встал рядом, внимательно глядя в глаза. Протянул флягу, дав напиться, обнял.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как чудовище, Мариан.

Он обнял ее крепче. Прошептал в висок:

— Хорошо, что это чудовище в тебе есть, василек.

Все он как всегда понимал. И она о нем.

Она провела рукой по его форме сбоку — и ладонь окрасилась липкой кровью. Вздохнула.

— Рану залечили?

— Да, Василина.

Они молчали, обнимаясь посреди пепла и гари, посреди конца света и всемировой катастрофы. Где-то в параллельном измерении текла их прошлая спокойная жизнь с детьми, среди зимних снегов и летних лугов в лесном поместье, размеренная и счастливая. Но давно к ней не было возврата. И поэтому они находили спокойствие друг в друге.

— Теперь только дело времени, пока мы в городе додавим их, — проговорил он. — А там уже от нас ничего не будет зависеть. Пойдем к детям, Василина. Я отведу тебя и вернусь на позиции.

— Да, — ответила она. — Теперь осталось только уповать на богов.