Космические скитальцы

Глава 1 Тюряга

…Тело положили в пластиковый гроб, закрыли крышкой и пришлепнули сверху бирку «LW-534. БТУ. Двойное пожизненное. Утилизация.»

Гроб поставили на конвейер, и он поплыл по темным переходам к последнему своему пристанищу.

— У него что, родственников не осталось? — спросил гробовщик.

— Двойное пожизненное — какие там родственники… — ответил охранник.

— Об одном молю Бога, — сказал прозектер, — чтобы моя Марта не померла раньше меня, чтоб хоть похоронила по-человечески.

— Да тебе-то какая разница — в землю или в огонь?

— Разницы-то, может, и нет, а все-таки не по себе, словно сразу в ад опускают…

Гроб доехал до механических манипуляторов, они зацепили его своими железными пальцами и вставили в капсулу, которая тут же и ухнула вниз, в черную штольню, скользя по платотиновым тугоплавким рельсам. На отметке «4 километра» капсула ударилась в фиксатор, опрокинулась, и гроб полетел дальше сам.

Стены штольни здесь были уже не черными, а багрово-красными, переходящими в алый, потом слепяще-белый от жара. Первым испарился пластиковый гроб, потом вмиг исчезла одежда, а потом только желтое облако дыма отлетело наверх, как воспоминание о похороненном. Только соринки пепла долетели до самого раскаленного ядра…

— Как его звали-то хоть? — спросил прозектер.

— Какая разница? Это, когда живой, имя нужно. Ладно, — сказал охранник и тяжело поднялся, — пойду будить своих. А ты полковнику доложи.

Он грузно протопал по переходам к контрольному пункту, нажал кнопку трансляции и бесстрастно проговорил:

— Седьмое отделение, подъем!

Зуммер сирены дребезжащим сверлом буравит барабанные перепонки. Гулким эхом бубнит бесстрастно-механический голос электронного надзирателя.

— Получать обмундирование! Готовиться к выходу на работы!

Раздавленные усталостью тела непослушны, словно чужие. Обескровленные суставы разгибаются с трудом. Головокружение. Перед глазами радужные пятна. Непослушные пальцы едва справляются с многочисленными кнопками и молниями.

— Руки за голову! В колонну по одному марш!

Тупо, словно пудовые гири, долдонят по железным переходам магнитные башмаки. Коридоры. Лестницы. Двери. Гнусный свет под потолком, как желток протухшего яйца. Едва волоча ноги, бредут в затылок друг другу четыре бескровные тени.

Контрольный пост. Сканирующая рамка скользит за спиной, как нож гильотины, пронизывая тебя насквозь, от складок комбинезона до содержимого желудка.

Шлюзовой блок. Усталый, брезгливо равнодушный взгляд охранника в черном берете.

— На месте! Проходить по одному! — бросает он привычные фразы. — Заключенный!

— Соломон Симпсон, GH-910, — глухо отзывается первая тень.

— Срок заключения?

— Бессрочное пожизненное…

Ухают магнитные башмаки. Вслед за первой вырастает в проеме вторая тень.

— Сайрус Экс, SQ-521… Бессрочное…

— Мэтью Коллин, WL-113… Пожизненное…

— Хьюго Крюгер, NR-895… Бессрочное пожизненное.

— Последний — к полковнику, — скомандовал охранник.

Смыкаются железные створки. Платформа пневмоподъемника плавно устремляется вверх…

Сотрудники лунной БТУ называли своего начальника Лупино. Это за глаза. А в глаза — господин полковник. Черт знает сколько времени назад ему прилепили кличку Кабан. Внешностью начальник действительно смахивал на это малопривлекательное животное: короткие и мощные ноги, широкий волосатый торс, большая голова, маленькие глазки и вывороченные наверх ноздри. Дальше — сложнее. Каков настоящий характер господина полковника никто из его подчиненных наверняка не знал. Если продолжать пользоваться аналогиями с животным миром, то Лупино в течение суток мог абсолютно органично существовать в образе малоподвижного медведя коала и трудолюбивого бобра, самовлюбленного павлина и хитрой вороны, хищного скорпиона и шустрого таракана.

В данный момент господин полковник разглядывал стоящего перед ним Хью Крюгера и погружался в образ удава, который наблюдает за своей очередной жертвой.

— Н-ну, что ты сегодня можешь мне сказать Крюгер? — протяжно выговорил Лупино и медленно прикрыл глаза, будто эта фраза отняла у него последние силы.

— Смотря что вы хотите услышать, господин начальник, — осторожно произнес Хью — крепкий жилистый дядька лет сорока.

— Напомни-ка мне, Хью Крюгер, какую пакость ты учинил на Земле, прежде чем попасть сюда?

— Мне бы не хотелось лишний раз вспоминать об этом, господин начальник.

— А мне бы хотелось, чтобы ты лишний раз об этом вспомнил, Хью Крюгер, — сказал Лупино, взял со стола яблоко и надкусил его. — Излагай. Я внимательно слушаю.

Крюгер отвел глаза в угол по-спартански обставленного бароотсека и облизал сухие сморщенные губы.

— Мое пребывание здесь связано с женщинами, — тихо произнес он и энергично, будто его укусил комар, стал чесать коленку.

— Ты, кажется испытываешь мой слух, Хьюго Крюгер? — осведомился Лупино. — Сакраменто, все сначала, громче и подробнее!

— Я насиловал женщин, господин начальник.

— И что же, ты ограничивался банальным насилием?

— Не всегда, господин начальник, банальное насилие иногда переходило в извращенное. По крайней мере, так сказано в итоговом приговоре.

— Ты так говоришь, Хью Крюгер, будто не согласен с этим? — с удивлением спросил Лупино.

— Извращенность — это такая вещь… я не очень-то умен и мне трудно объяснить… словом, одному это кажется извращением, а для другого это нормально…

— Ну-ну, не стесняйся, продолжай, изложи мне содержание какого-нибудь извращения, содеянного тобой.

Крюгер поднял глаза к потолку, еще раз облизал губы и произнес:

— Ну, например, одну из женщин я подвесил за ноги к потолку и мастурбировал на ее глазах.

— А другую женщину? Что ты сделал с другой женщиной, Хью Крюгер?

— Я заставлял ее нюхать толченый чеснок до тех пор, пока ее не вырвало. А в другой раз, — воодушевляясь продолжал Крюгер, — мне пришло в голову, что было бы неплохо вымазать женщину жидким медом и обвалять в гречневой муке, а потом не разрешать мыться в течение трех дней… Но самое большое наслаждение — резать их плоть, господин начальник БТУ. Из них вытекает столько крови…

Слушая Крюгера, Лупино доел яблоко, оглядел со всех сторон огрызок и бросил его заключенному.

— Мне приходилось слышать от надзирателей, что ты очень сильный человек, это правда? — спросил он.

— Даже не знаю, как ответить вам, — сказал Крюгер после продолжительной паузы.

Лупино открыл ящик стола, пошарил в нем и достал кусок толстого многожильного провода.

— Возьми и продемонстрируй свою силу, — сказал он и бросил провод Крюгеру.

Крюгер повертел провод в руках, попробовал намотать его концы на ладони, но провод оказался короток. Пришлось от каждой ладони использовать только по два пальца. На несколько секунд Крюгер страшно напрягся, отчего побагровел и задрожал всем телом. Через несколько секунд провод лопнул. Крюгер, подойдя к столу, аккуратно положил обрывки и стал массировать затекшие пальцы.

— Брависсимо, Крюгер, — сказал Лупино и смахнул обрывки обратно в ящик, — ты действительно сильный человек. Мне казалось, что разгружать мусоровозы с Земли не самое приятное занятие. С завтрашнего дня ты будешь трудиться в должности надзирателя.

— Премного благодарен, господин начальник БТУ, — проникновенно вымолвил Крюгер.

— Ты свободен. Свободен, насколько может быть свободен заключенный на Луне. Ариведерчи.

Произнеся это, Лупино пару раз негромко хохотнул и прикрыл глаза, давая понять, что аудиенция закончена.

Он все рассчитал, этот Кабан Лупино. Он знал о давней и незатихающей ненависти Крюгера к трем заключенным — Солу Эйнштейну, Мэту Фишке и Сайрусу Эксу. Полковник и сам терпеть не мог эту интеллигентскую шушеру. Он был уверен, что дни эти троих на БТУ теперь сочтены.

К двадцать третьему веку Земля задыхалась в отходах. Ни сжигать, ни закапывать их было уже невозможно.

За дело взялись военные, у которых мусор был не так многочислен, как опасен. Луна — вот прекрасная свалка — решили они. Таким образом, появились эти странные заведения, совмещающие в себе функции производства, тюрьмы и военных объектов — Базы технической утилизации, одной из которых руководил уже знакомый нам полковник Лупино. Впрочем, как бы мудрено ни называлось это заведение, обитатели его предпочитали более простое и доступное — тюряга.

Новоиспеченный «шакал», а так называли зэки низших охранников, Хьюго Крюгер старался изо всех сил. Ругань и угрозы сыпались из его рта почти без перерывов. Когда Крюгеру казалось, что слова действуют недостаточно эффективно, он, не задумываясь, прибегал к пинкам и затрещинам. Чувствовалось, что наставления Лупино дошли до самого сердца Хьюго.

По существующим нормативам «дерьмовоз» (так ласково называли между собой заключенные транспортный корабль специального назначения «Гарбич») должно было разгрузить за десять часов. Проработав много лет на разгрузке, Крюгер прекрасно знал, что это норматив вполне божеский, не выполняется он очень редко и то из-за каких-нибудь нештатных ситуаций. Однако новое назначение требовало быстрого самоутверждения, и Крюгер усердствовал во всю.

— Шевелитесь, козлы! — орал он, тараща глаза и размахивая руками. — Я не собираюсь получать выговор от господина полковника за вашу лень!

— Это не того ли полковника, которого ты еще вчера называл «Кабаном»? — вежливо осведомился маленький тихий еврей Сол по прозвищу Эйнштейн.

— Поменьше болтай, горбоносый, — закричал Крюгер еще громче, — и не забывай, что с сегодняшнего дня ты обязан обращаться ко мне на «вы».

— Вы с ума сошли, господин Крюгер, — подал голос рыжий худой Мэтью, которого зэки прозвали Фишка. — К животным на «вы» не обращаются.

— К каким животным? — оглянулся Крюгер.

— К шакалам, например, господин Крюгер…

— Заткнись, падло… — начал было Крюгер, но посреди фразы замолчал и снова перевел взгляд на Сола, который, услышав словосочетание «господин Крюгер», неожиданно и от всей души рассмеялся.

Тоненькому смеху Сола вторил басистый хохот Сайруса — здоровенного бородатого дядьки.

Крюгер коротко глянул на здоровяка Сайруса, но потом вновь обратил взор на Сола. Именно его тоненький заливистый смех раздразнил надзирателя больше всего.

Когда Лупино сделал Крюгера «шакалом», первой мыслью Хью было — уморю старика! Крюгер лютой ненавистью ненавидел всех, кто был умнее его. А поскольку глупее Крюгера быть невозможно, он ненавидел всех людей.

— У тебя нервная истерика, масон? — произнес Крюгер, приближаясь к Солу, — давай-ка я окажу тебе медицинскую помощь.

С этими словами Крюгер хлестко ударил старика раскрытой ладонью в лицо. Сол упал, будто манекен, и громко ударился затылком о металлический пол переходного шлюза. Мэт и Сайрус замерли. Из состояния неподвижности их вывел крик Крюгера.

— Ты что разлегся, старикашка!? Устал, да?

— Ты зачем ударил Сола, шакал? — удивленно спросил Мэтью, наступаю на Крюгера.

— Не «ты», а «вы, господин надзиратель»! — выкрикнул Крюгер и, бросившись на Мэтью, ударил его кулаком, целясь в солнечное сплетение. Уж с этим очкастым хлюпиком он справится в два счета.

Мэтью медленно присел на корточки и мягко упал. И в этот момент наконец зашевелился Сайрус, двинувшись на Крюгера большими медленными шагами. Он при этом, не издавал ни единого звука, и выглядело это жутковато.

— Стоять на месте! Порешу! — заверещал Крюгер, но прежней уверенности в его голосе не чувствовалось.

Посчитав, что лучшей защитой является нападение, Крюгер метнулся в сторону Сайруса и даже попытался ударить его ногой. На Сайруса это, однако, никакого впечатления не произвело.

Он сгреб Крюгера двумя руками и сжал так, что у того захрустели кости.

— Эти двое — мои лучшие друзья, — наставительно сказал Сайрус. — Я бы подох на этой помойке, если бы не они. У меня в жизни был только один друг, но и он погиб. Зачем ты их бьешь, шакал? Почему ты такой злой?

Крюгер пыхтел, бился, но вырваться не мог.

— Они выручали и тебя в тяжелые минуты, вспомни, они придумали рукастого робота, чтобы ты не копался лопатой в этом дерьме. Они даже отдавали тебе свою пайку, когда ты захворал. А вот сейчас ты их бьешь. За что, Хью?

Сайрус хотел посмотрел Крюгеру в лицо, надеясь увидеть там раскаяние, но Крюгер, почувствовав, что хватка ослабла, вырвался и ударил Сайруса ногой в солнечное сплетение. Любой другой от такого удара согнулся бы пополам. Но Сайрус даже не охнул. Он сжал кулак и двинул им в перекошенную рожу Крюгера. От удара «шакал» отлетел метра на три и, видя вновь надвигающуюся фигуру Сайруса, успел крикнуть:

— Нападение на надзирателя!? Под деприватор захотел!?

Второй удар Сайруса лишил надзирателя способности говорить. Теряя сознание, Крюгер успел нажать кнопку тревоги, расположенную на поясе комбинезона. В тот же миг противно завыла сирена, стало в два раза светлее, а еще через несколько секунд послышался железный топот нескольких пар ног. Сайрус повернулся лицом к набегавшим бойцам из усмирительной команды и широко расставил ноги. И физически, и морально он был готов принять бой с превосходящими силами противника, но боя не получилось. Раздался негромкий щелчок парализатора, который один из нападавших направил на него, и Сайрус, оставаясь в полном сознании, вслед за своими товарищами принял лежачее положение.

— В карцер их, — скомандовал Хью. — Сгною, уничтожу!..

По-научному это называется строгая сенсорная депривация. За мудреными словами довольно простой смысл. Маленький браслетик на руке отключает все человеческие чувства — осязание, зрение, слух, обоняние, вкус и оставляет несчастного наедине с собственными мыслями.

Господи, до чего же тягучими и нудными становятся эти мысли. До чего же пустыми и мелкими. Они не роятся в голове веселым ульем или даже мрачным муравейником. Они мучительно однообразны. Ведь ничто не может потревожить их, отвлечь, переменить. Мозгу просто не на что реагировать.

Открытый когда-то в двадцатом веке этот феномен сработал против самих открывателей. Они-то наивняги решили, что смогут таким образом лечить сумасшедших. Не тут-то было! Испробовав метод на самих себе, они чуть сами не посходили с ума. Разработки были спешно прекращены и, казалось, навсегда забыты.

Но, выходит, не навсегда. Тюремная система новых веков требовала и новых подходов. Так, охранные функции теперь исполняли чувствительные датчики, решетки заменило силовое поле, обыски — сканирование, а карцер — строгая сенсорная депривация.

Сол, Мэтью и Сайрус уже отбывали такое наказание. Вспоминали они об этом с детским ужасом. А вернее, старались даже не вспоминать. Что происходило с ними в это время, казалось им позорной и страшной тайной.

Ведь если у человека отключить все чувства, он и человеком, собственно, перестает быть. Мысли не за что уцепиться, и она начинает мучить саму себя. Это состояние между жизнью и смертью, в которой наказанные выбирали смерть. Они любили ее, они желали ее, они готовы были отдать все, чтобы мучение прекратилось. Но мучение не прекращалось никогда.

Хью назначил им сроку по три дня. Самые матерые зэки с трудом выносили шесть часов. После этого становились тихими дебилами, пускали слюну и мочились под себя. Одним из самых страшных последствий деприватора было то, что чувства к человеку так и не возвращались.

Давно точивший на эту троицу зуб Хью Крюгер, решил попросту прикончить зэков. И он бы своего добился. Но наказание деприватором ему казалось слишком легким и простым. Подумаешь, поспят несколько дней! Только отдохнут (сам-то он в карцер не попадал ни разу). Крюгер больше доверял кулаку и кованым магнитным ботинкам. Недвижные безвольные тела стали на эти три дня настоящими боксерскими грушами. Крюгер лупил Сола, Мэтью и Сайруса почем зря.

И очень злился, что они не кричат, не молят о пощаде. И тогда ему в голову пришла идея — на короткое время деприватор отключать, чтобы наказуемые почувствовали боль.

Это и спасло несчастных зэков. Боль каждый раз возвращала их к жизни.

Из карцера они вышли избитыми, опухшими, еле ворочающими руками-ногами, но, к удивление и злобе Крюгера, живыми и нормальными.

Мучившая их в деприваторе мысль была одна. Она засела в их головах так крепко, что рано или поздно должна была свершиться.

Эта мысль была — бежать!