Красная змея

15

Глашатай зачитывал последние строки протокола:

В этот момент Жак де Моле вдруг заговорил. Его мощный голос возобладал над криками толпы.

Неожиданно воцарилась тишина, и все услышали его слова:

— Я, Жак де Моле, магистр ордена тамплиеров, торжественно возвещаю, что мы неповинны во всех лживых обвинениях, которые были нам предъявлены! Я утверждаю, что признания, легшие в основу нашего приговора, были вырваны у нас с помощью ужаснейших пыток. Наши показания не имеют ничего общего с истинными установлениями ордена тамплиеров. Поэтому теперь, призывая Господа в свидетели моих слов, я отказываюсь от всего сказанного и объявляю себя невиновным. Если наша вина в чем-то и состоит, то вовсе не во вменяемых нам преступлениях, а только в нашей подлой трусости, заставившей предать орден ради спасения своих жалких жизней.

От неожиданности никто из официальных лиц не мог сообразить, что делать. Тут приор Нормандии подошел к самому краю эшафота и тоже собрался возвестить о своей невиновности. Офицер, командовавший солдатами, которые окружали помост, приказал барабанщикам стучать как можно громче.

— Я Жоффруа де Шарне, приор Нормандии, беру Господа в свидетели моих слов и заявляю…

Барабанная дробь заглушила признание тамплиера, однако толпа уже услышала речи двух рыцарей, которые отказались от своих прошлых признаний и заявили, что не виновны в преступлениях, указанных в приговоре.

Николя де Фревиль с искаженным лицом поднялся со своего судейского кресла и завопил, указывая в сторону двух рыцарей, стоявших на эшафоте:

— Повторно впавшие! Повторно впавшие!

Люди пришли в волнение. Солдаты схватились за оружие, опасаясь беспорядков. Никто не знал, чего можно было ожидать от этих тамплиеров. У рыцарей имелось много врагов, однако и сами они были способны на многое.

Неожиданно с улиц, выходивших на площадь, вынырнули отряды воинов. Люди, собравшиеся на площади, изрядно перепугались. Все они понимали, что теперь могло произойти все, что угодно.

— Проклятье! — прошептал рыцарь, укрытый капюшоном, и резко сжал рукоять меча, спрятанного под плащом. — На такое мы не рассчитывали! Никому не вмешиваться! Это будет чистое самоубийство. Мы отступаем. Следуйте намеченному плану. Встречаемся в таверне папаши Гоншарда!

Легкого движения головы этого человека хватило для того, чтобы его товарищи пришли в движение. Эти люди на удивление легко прокладывали себе дорогу сквозь толпу. Прежде чем кто-нибудь понял, что происходит, отряд исчез с площади.

В течение следующих часов уличные беспорядки прокатились по всему Парижу. Город бурлил. Известие об отречении тамплиеров от своих показаний распространялось по столице как масляное пятно по поверхности воды.

На улицах и площадях, в тавернах и на постоялых дворах, повсюду люди говорили о речи, произнесенной магистром ордена храма. Многие болтуны добавляли кое-что и от себя, так что вскоре слухи имели уже мало общего с тем, что действительно произошло на площади, перед собором Парижской Богоматери.

В королевском дворце возбуждение было не меньшим. Филипп Четвертый услышал эти новости из уст самого Николя де Фревиля и надавал оплеух председателю трибунала. Король напоминал дикого зверя в клетке. Он заперся в своем рабочем кабинете и ожидал прихода Гийома Парижского, за которым уже послали.

Инквизитор задерживался. Даже такой важной особе было непросто проехать по улицам, запруженным народом, везде обсуждавшим одно и то же. Солдатам, охранявшим парижского инквизитора, пришлось потрудиться. Они с трудом расчищали ему дорогу.

Долгое ожидание только ухудшило настроение монарха. Он бродил по комнате с перекошенным лицом, глаза его сверкали яростью.

В королевский кабинет инквизитора ввел новый министр юстиции, Бернар де Понтиньи, сменивший на этом посту Гийома де Ногаре, который скончался прошлой весной. Его величество стоял, заложив руки за спину, и сквозь высокое окно смотрел на бурлящую улицу.

— Прошу прощения, ваше величество. Вот человек, которого вы желали видеть.

— Как вы посмели настолько задержаться?

Пепельно-серый цвет лица Филиппа отражал расположение его духа.

— Ваше величество, простите, что заставил вас ждать, но на улицах…

Король прервал поток извинений:

— Что можно предпринять в сложившихся обстоятельствах?

Гийом Парижский ответил сразу же:

— У инквизиции на этот счет имеются ясные предписания, ваше величество.

— Какие именно?

Инквизитор сложил пухленькие ручки на объемистом животе, склонил голову и изобразил на лице притворное смирение.

— Как указано в канонах инквизиционного судопроизводства, мы имеем дело с бесспорным случаем возвращения к осужденной ереси. Жак де Моле и Жоффруа де Шарне повторно впали в ересь.

— Что это означает?

— Что грех их теперь еще более злонамерен, чем прежде. Несмотря на всю тяжесть их преступлений, церковь была готова проявить великодушие и даровать этим людям прощение в обмен на отречение от ряда деяний, в которых они признали себя виновными. Теперь руководители ордена отрицают свою вину, а это то же самое, что отрицать существование ереси. Следовательно, они не признают собственных заблуждений, что много страшнее, чем их прежний грех. В подобных обстоятельствах, ваше величество, повторное покаяние не допускается.

— Так что же с ними делать? — Филипп Четвертый провел рукой по подбородку.

— В таком случае наше правосудие не допускает ни малейших разночтений. Вашему величеству известно, каково наказание, установленное святой матерью-церковью для тех, кто упорствует в своих заблуждениях.

— Смерть на костре! — торжествующе воскликнул Филипп.

— Именно так, ваше величество.

— Тогда чего же вы ждете?

В первый момент инквизитор растерялся, а вот Бернар де Понтиньи, который, следуя хитроумной уловке своего предшественника Ногаре, наблюдал за разговором со стороны, словно из тени, чуть заметно улыбнулся и потер руки. Пальцы у него были длинные и костлявые, да и в целом министр являл собой полную противоположность инквизитору.

— Ваше величество, мы должны держаться закона. Для подобных случаев предписан определенный порядок действий.

На лбу Гийома Парижского проступили бисеринки пота.

— Дело абсолютно ясное. Вы все определили верно. Тамплиеры повинны в ереси, наказание для еретиков — костер. Никаких иных предписаний не требуется.

— Ваше величество, нам следует исполнять закон. — Голос инквизитора превратился в невнятное бормотание. — Мы максимально упростим процедуру, чтобы вынести приговор меньше чем в недельный срок.

— Слышать не желаю! Правосудие должно быть расторопным! Эти преступники сегодня же должны пылать на костре! Они прилюдно бросили нам вызов! Сейчас по всему Парижу только об этом и говорят. Мы не можем позволить тамплиерам вновь расправить крылья. У них есть люди, средства, а кое-где они пользуются и самой влиятельной поддержкой. Клименту не удается подчинить своей власти ни Арагон, ни Португалию, ни Англию, ни Шотландию. Даже во Франции дела идут не так, как следовало бы. Я получаю известия о том, что тамплиеры перестраивают свою организацию и изобретают новые хитрости. Верные слуги сообщили мне, что сегодня утром перед собором Парижской Богоматери появились переодетые тамплиеры, явно желавшие освободить своих руководителей. Им просто не представилось случая проявить себя. Тамплиеры несут в себе угрозу. Нужно наступить змее на голову!

Филипп Четвертый не говорил, а вопил. Он был вне себя от гнева.

— Заверяю ваше величество в том, что мы будем действовать со всем тщанием.

Голос инквизитора сделался настолько тихим, что слова едва слетали с его губ.

— Так же, как действовал этот бесполезный Фревиль? Если вы не знаете, как ускорить судопроизводство, то покопайтесь в бумагах. Законы создаются для того, чтобы помогать в неприятных ситуациях, а у нас как раз такой случай. Даю вам два часа времени! Именно два часа, слышите?! Другой отсрочки не будет!

— С дозволения вашего величества…

Голос Бернара де Понтиньи был мягким и приторным, как и его манеры.

— Говори.

— Мне думается, ваше величество, что, принимая во внимание исключительность нынешней ситуации, мы можем прибегнуть и к исключительным методам.

— Вы считаете ситуацию исключительной?

Инквизитор не отваживался повернуть голову в сторону министра, стоявшего у него за спиной.

— Абсолютно верно. Во-первых, речь идет об опасных преступниках, способных покуситься на королевскую власть. Во-вторых, они прилюдно отреклись от своих признаний, а это означает, что нет нужды собирать показания свидетелей. Злодеев приговаривают их собственные слова. В-третьих, действия этих лиц являются нетерпимым оскорблением как для короны, так и для церкви. В данном случае инквизиции следует ограничиться лишь публичным вынесением приговора. Срок, отведенный нашим великодушным королем и повелителем, для этого даже чересчур велик. Я передаю в распоряжение святой инквизиции писцов из моей канцелярии. Вы сумеете быстро составить приговор, который люди короля незамедлительно приведут в исполнение. В общем, уже сегодня должен разгореться костер, на котором Жак де Моле и Жоффруа де Шарне расплатятся за свои прегрешения. От вашего преосвященства потребуется всего лишь доставить во дворец печать трибунала и скрепить ею приговор.

Темной ночью трое мужчин въехали в переулок, в глубине которого помещалась таверна папаши Гоншара. За весь путь они не перемолвились между собой ни единым словом.

Все трое испытывали общее чувство боли и бессилия, которое добавилось к первоначальному изумлению. Рыцари разрабатывали новые планы спасения магистра и приора Нормандии, когда узнали, что те будут сожжены на маленьком острове, расположенном напротив церкви августинцев и садов королевского дворца. Парижане называли это место Еврейским островом.

Новость застала рыцарей врасплох. Они едва успели добраться до набережной Сены и слиться с толпой, чтобы издали наблюдать за мученической кончиной своих вождей. Народу собралось так много, что тамплиеры не смогли подобраться к самому берегу. События развивались столь стремительно, что все их планы, все их усилия пошли прахом!

Вскоре в таверну явились еще трое рыцарей. Затем, значительно позже, условный стук в дверь возвестил о прибытии последней группы. Папаша Гоншар открыл дверь, и в зал вошли два тамплиера. Хозяин выглянул в переулок, никого не увидел и запер свое заведение на все засовы.

— Где же Мартин? — спросил худощавый мужчина с седыми волосами, легендарный воитель, известный под именем Гуго де Сен-Мишель.

— Нам это неизвестно. Как только мы приблизились к реке, он скрылся из виду. Мы искали его повсюду, но Мартин как сквозь землю провалился.

Присутствующие обменялись тревожными взглядами.

— Если его схватили ищейки Филиппа, то всем нам угрожает серьезная опасность.

Папаша Гоншар и его семья пришли в страшное волнение. Они охотно согласились уплатить давний долг рыцарям храма и предоставить в их распоряжение свою таверну, вот уже несколько дней отказывали прочим постояльцам, чтобы уберечь тамплиеров от нескромных ушей и глаз. Семейство Гоншара подвергало себя большому риску, так как королевские повеления были жестоки и вполне определенны. В них говорилось, что тот человек, который предоставит кров, пристанище или помощь тамплиеру, расплатится за это собственной жизнью.

В этот момент в дверь снова постучали. Папаша Гоншар решил, что это явились солдаты короля.

Рыцари вскочили на ноги и выхватили мечи. Если им суждено было умереть, то они готовились подороже продать свои шкуры.

— Раймон, Этьен, отведите в погреб папашу Гоншара, его жену и дочек, свяжите их и заткните рты кляпами, — распорядился Гуго де Сен-Мишель. — Быстро, времени нет совсем!

Рыцари, скрывшие свои звания под одеждой бродячих певцов и торговцев, проявили настоящую воинскую выучку. Пока одни исполняли приказания командира, другие самостоятельно занимали позиции.

В дверь снова постучали. Сен-Мишель удивился, что люди, находящиеся на улице, не требуют срочно отпереть.

Он быстро спрятал в складках одежд меч с коротким широким лезвием и высокомерно спросил:

— Кто здесь?

Ответ прозвучал чуть слышно, потому что стучавший человек не желал привлекать к себе внимание:

— Это я, Мартин. Открывайте скорее!

— Какой Мартин?

— Мартин де Везеле.

— Повтори свое имя.

— Мартин де Везеле. Да скорее же!

— Я не узнаю твоего голоса, — упирался Сен-Мишель.

— А я узнаю, — пришел на помощь один из рыцарей, и новый стук в дверь подтвердил его слова.

Это, конечно же, был Мартин де Везеле. Командир жестом приказал двоим воинам встать по обе стороны двери и сам отпер засовы.

— Осторожней, вдруг что-то нечисто.

Де Везеле ворвался в помещение как ураган.

— Почему ты не подал условленного сигнала?

— Простите, я так торопился.

— Что случилось?

— Мне пришлось прикончить двоих солдат. Но не пугайтесь. Это произошло далеко отсюда. Следов я не оставил.

— Если даже тебе удалось уйти, то солдаты короля возьмутся за поиски, чтобы предать убийцу показательной казни. Париж превратится для нас в мышеловку. Папаша Гоншар уже достаточно подвергал себя риску. Готовьтесь уходить перед рассветом. Мы пройдем через ворота Сен-Дени с первыми лучами зари.

— Мне жаль, что эта спешка возникла из-за меня, — извинился Мартин. — Я хотел подобраться как можно ближе к нашему магистру, чтобы он перед смертью ощутил присутствие кого-нибудь из своих.

— Почему ты убил солдат?

— Потому что они насмехались над магистром. Их развеселили его последние слова.

— Что он сказал?

— Незадолго перед тем, как палач поджег сырые дрова, чтобы мучения магистра продолжались дольше, он заявил о невиновности как своей лично, так и всего нашего ордена, затем возвысил голос и прокричал кое-что еще.

— Что именно?

В дверь снова постучали. Рыцари опять напряглись, и вопрос остался без ответа.

— Проклятье! — вырвалось у Сен-Мишеля.

— Хозяин, нам нужен ночлег.

Голос, доносившийся с улицы, был подобен раскатам грома.

— Кто там? — недружелюбно отозвался папаша Гоншар, которого рыцари уже освободили от веревок.

— Паломники просят ночлега!

Тамплиер схватил хозяина за руку.

— Что ты собираешься делать?

— Открою окошко в двери и выпровожу этого бродягу. Свечи погасите!

— Будь осторожен. Возможно, это ловушка.

Сен-Мишель несколькими кивками расставил своих рыцарей по местам, как при обороне крепости. Один из них поднялся на второй этаж и оглядел улицу из окна.

Хозяин взял подсвечник и дал осажденным возможность занять свои позиции. Комната погрузилась в полумрак, только в камине колыхались языки пламени.

Папаша Гоншар отодвинул задвижку, рывком распахнул окошечко и заранее нахмурился.

— Кто тут шляется по ночам? Совсем бессовестные!

— Здесь три паломника. Мы направляемся в Испанию, чтобы поклониться могиле апостола Иакова. Нам сказали, что у вас мы сможем получить пристанище на ночь.

— Уж простите, все занято.

— Нам хватит и уголка.

— Места совсем нет.

— Мы хорошо заплатим! — подал голос другой паломник.

— Уж простите, — повторил Гоншар.

— Будьте милосердны! — воскликнул самый пожилой пилигрим. — На дворе глухая ночь. Другого пристанища нам теперь не найти.

Гоншар захлопнул окошечко прямо перед их носом. В тот же самый момент с верхнего этажа раздался голос:

— Их всего трое. Улица пуста.

Гуго де Сен-Мишель велел хозяину впустить богомольцев в дом.

— Пусть заходят!

— Но, господин…

— Задержи их еще на минуту, а потом открывай, — повторил тамплиер. — Эти паломники взывали к милосердию.

— Мой господин, возможно…

— Расспроси, откуда они, в общем, задержи ненадолго. Размести гостей в самой дальней комнате. Если они не те, за кого себя выдают, то мы ими займемся.

Папаша Гоншар, ворча что-то себе под нос, снова открыл окошечко в двери и окликнул паломников, которые уже успели отойти от дома:

— Эй, пилигримы! Вы откуда?

— Из Арраса.

— Надолго задержитесь?

— Завтрашний день мы проведем в Париже — хотим посмотреть башню Иакова, послезавтра отбываем. Так что, выходит, две ночи.

Гоншар открыл дверь, странники вошли. На них и в самом деле были одеяния пилигримов. В комнате они увидели только трех рыцарей, которые сидели вокруг стола, как будто дожидаясь ужина.

Гости поблагодарили хозяина за то, что тот их впустил, и даже предложили ему собственную снедь, чтобы он приготовил им ужин.

— Мы понимаем, час уже поздний, но целый день ничего не ели. В Париже сплошные волнения и беспорядки.

— Садитесь. Что-нибудь да придумаем. Я подам вам то же самое, что и вот этим людям, — кивнул Гоншар в сторону тамплиеров. — По плошке сытного жаркого, сыр и ломоть хлеба каждому.

Паломники с благодарностью приняли предложение трактирщика и послушно уселись туда, куда он указал. Тамплиеры внимательнейшим образом наблюдали за происходящим.

— Агнесса, Констанция, быстрее сюда. Для вас есть работа!

Паломники открыли лица, откинув капюшоны. Дочки Гоншара зажигали свечи.

Один из вновь прибывших мужчин украдкой бросил взгляд на Гуго де Сен-Мишеля и не смог скрыть своего беспокойства. Тамплиер тоже ощутил сигнал тревоги. Паломники и рыцари сидели в молчании, нарушаемом лишь легкими шепотками да бряцаньем посуды, долетавшим с кухни.

Гуго де Сен-Мишель тихонько посоветовался со своими товарищами. Те согласились с его предложением, слегка склонив головы.

Тогда он обратился к одному из пилигримов:

— Где-то я вас уже видел.

Этот человек поднял голову и ответил:

— Мне тоже знакомо ваше лицо.

В этот момент Мартин де Везеле вскочил и воскликнул:

— Жерар! Ты Жерар де Мирпуа!

Сен-Мишель взглянул на рыцаря.

— Ты его знаешь?

— Конечно же. Это Жерар де Мирпуа из командорства Безю!

— Мартин, вот радость! Что ты делаешь в Париже?

— Наверное, то же, что и ты.

Рыцари заключили друг друга в объятия под недоуменными взглядами всех собравшихся, включая папашу Гоншара, его жену и дочерей, которые сбежались на шум, опасаясь самого худшего.

Двенадцать тамплиеров ужинали за одним столом. Радость встречи ненадолго взяла верх над печалью этого скорбного дня. Папаша Гоншар тоже внес свою лепту, угостив полуночников свежайшим творогом с медом.

— Вы слышали, о чем говорят на улицах? — спросил Жерар.

— О чем именно? Сейчас о многом болтают.

— Люди, ближе всего подобравшиеся к острову, на котором происходила казнь, рассказывают, что в свой смертный час, прежде чем отойти в мир иной, магистр произнес проклятие.

За столом воцарилась тишина.

— Какое проклятие?

— Говорят, магистр Жак сперва объявил невиновными себя и весь наш орден, а потом проклял Папу и короля.

— Что он сказал?

— Как утверждают свидетели, он предсказал, что эти канальи предстанут на суд Божий в течение одного года.

— Магистр и в самом деле произнес такое проклятие? — спросил Гуго де Сен-Мишель.

— Именно о нем судачат парижане.

В наступившей тишине отчетливо раздавался треск поленьев в камине.

— Когда вы начали стучать в дверь, Мартин собирался нам что-то рассказать. — Гуго де Сен-Мишель обернулся к своему товарищу.

Де Везеле продолжил:

— Магистр заявил о своей невиновности, а потом и в самом деле еще что-то прокричал. Я не мог разобрать его слов, потому что рядом заплакал ребенок, а люди, стоявшие вокруг меня, принялись орать на отца, чтобы тот его утихомирил.

— Так ты не слышал слов магистра?

— Нет, но они породили целую волну слухов. Слово «проклятие» достигло также и моих ушей.

Гуго де Сен-Мишель молча поднялся, подошел к камину и протянул ладони к огню. Через несколько секунд он обернулся к своим товарищам и воскликнул:

— Если будет нужно, то мы сделаем реальностью проклятие Жака де Моле!