Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств)

Глава шестнадцатая. Большой вальс Большакова

Новые герои иной раз появляются незаметно и невзначай, и думаешь: ненадолго. Выглядят они не так выразительно, как предыдущие, и кажутся временными, а потом получается, что с ними идти до самого конца.

Иван Григорьевич Большаков не имел сходства с Чарли Чаплином, как Шумяцкий, и если бы его задействовал Голливуд, то, наверное, в амплуа элегантного и подтянутого гангстера. Не был он похож и на бритоголовое чудище в круглых очках, как Дукельский, и, в отличие от Семена Семеновича, он не производил карикатурно-жутковатое впечатление кого-то вроде графа Орлока из «Носферату» Фридриха Мурнау.

Не носил он кителей и френчей, а также сапог — в отличие от многих тогдашних деятелей, начиная с самого Сталина, — а ходил в хороших деловых костюмах, двубортных и однобортных, легких или твидовых, темно-серых, синих, светло-серых, в зависимости от времени года. Под костюм — обязательно идеально выстиранная и выглаженная белоснежная сорочка и аккуратно свисавший из-под ее воротника галстук, повторявшийся не чаще одного раза в месяц.

К этому стоит добавить тонкий аромат одеколона «Шипр», ясные светлые глаза, опрятно зачесанные волосы и слегка ироничное и в целом довольное жизнью выражение лица. Именно такое, какие нравились Сталину при первой встрече, а ни в коем случае не заискивающее, не виноватое, не униженное, не наглое, не суровое, не ошарашенное.

Родился Иван Григорьевич осенью 1902 года на берегах задумчивой речки Упы, в деревне Московская Слобода, что в пятидесяти верстах от Тулы. Четырнадцатилетним пареньком отправился работать на знаменитый Тульский оружейный завод. После революции — в Москву на рабфак при высшем техническом училище, бывшем Императорском, потом окончил Московский институт народного хозяйства имени Плеханова. И так постепенненько, незаметненько пошел в гору: инструктор райкома профсоюзов, ответственный секретарь Центрального бюро пролетарского студенчества, слушатель Экономического института красной профессуры. Попал в Управление делами Совнаркома, там его хозяйственную жилку высоко оценил Молотов и сделал Большакова главой этого ведомства.

— Во-первых, великолепный хозяйственник, — загибал пальцы Вячеслав Михайлович, расхваливая Ивана Григорьевича Сталину. — Во-вторых, нравственно безупречен во всех отношениях, ни копейки не украдет. В-третьих, всегда элегантен, подтянут. Простой деревенский парень, а повадки, не побоюсь этого слова, аристократические. В-четвертых, книголюб и великолепно разбирается во всех видах искусства — от живописи и театра до кинематографа. Эрудит. В-пятых, что тоже немаловажно, фамилия. Почти Большевиков.

— Да, это тебе не Шумяцкий и не Дукельский, — согласился Сталин. — Но у меня вопрос: отчего же вы готовы расстаться с таким управляющим делами Совнаркома и отдать его в кино?

— Мне, конечно, жаль будет с ним расстаться, но у меня есть на замену Хломов, он станет управделами не хуже Большакова, не имея других качеств Ивана Григорьевича, которые как раз нужны нам в киноотрасли. Большаков — высококультурен и представителен, а это очень важно для общения как с нашими деятелями культуры, так и с иностранцами. Кстати, знает языки — английский в совершенстве и чуть похуже немецкий и французский.

Молотов умолчал еще об одной причине: рослому, элегантному и обаятельному Большакову симпатизировала жена Вячеслава Михайловича, Полина Семеновна Жемчужина, и даже снабжала его «Шипром» особой категории, а не тем, что поступал в широкую продажу, ведь одно время она была директором московской парфюмерной фабрики «Новая заря» и потом продолжала эту фабрику курировать.

Вячеслав Михайлович был спокоен в отношении как нравственных качеств идеального семьянина Большакова, так и верности Полины Семеновны, но все-таки решил удалить любимчика супруги от своего семейного удельного княжества. Жену Молотов любил самозабвенно!

Разговор Сталина с Молотовым о Большакове состоялся в кулуарах съезда партии сразу после доклада председателя Совнаркома, в котором он коснулся и проблем кино, пообещал способствовать шестикратному увеличению количества кинотеатров и окончательному вытеснению немого кино звуковым.

— Прихватите вашего хваленого сегодня в Зимний сад, — приказал главный зритель и ночью, после того как Дукельский показал в Кремлевском кинотеатре «Девушку с характером», спросил:

— Ну, а каково мнение управляющего делами Совнаркома?

И Большаков, полностью соответствовавший тому образу, что описал его непосредственный начальник, спокойно дал свою оценку:

— Забавно, порой смешно, не знаю, правда, насколько эта фильма агитирует ехать на Дальний Восток, но кто-то из зрителей, возможно, и загорится.

— А какие недочеты увидели? Ошибки?

— Туфли на каблучках надела, а застежки не застегнула. Про толстяка в вагоне-ресторане говорят, что он уже седьмую бутылку пива заказал, а на столе у него десять пустых бутылок. Двадцать пять рублей штрафа человек одной бумажкой платит. План Москвы не могли уж, что ли, настоящий повесить? А то написано: «План Москвы», а на карте какая-то разделка свиной туши вместо плана.

— Что ж, я полностью согласен с вашим мнением, — сказал главный зритель благосклонно. — И вы, гляжу, очень приметливый. Вам бы сыщиком служить.

Конечно же, Иван Григорьевич сразу смекнул, что не зря его пригласили на кинопросмотр высшего уровня. Опытнейший карьерист, он старался много знать о всевозможных кадровых погодных явлениях, куда и откуда дуют ветры, где грянут заморозки, а где жара. Знал и о том, что Дукельским уже сильно недовольны и бывшего ежовского прихвостня вот-вот арестуют. Но что на это место метят его, Большаков не догадывался до того самого момента, пока Молотов не сказал:

— Ваня, тебя Хозяин сегодня приглашает в Кремль кино смотреть.

Тут уж ему сразу стало все ясно, и рутинная работа в Управлении делами Совнаркома вдруг оказалась где-то далеко под ногами, потому что сам он уже мысленно воспарил над нею в заоблачные дали манящего мира кино. В том, что он способен сразу понравиться Хозяину, Иван Григорьевич не сомневался. Если ты нравишься женщинам, нетрудно понравиться и власть имущим. Только надо оказаться в нужное время в нужном месте и сразу попасть в нужную мишень.

После «Девушки с характером» Сталин попросил что-нибудь новенькое американское, но не тяжелое, а легонькое, для расслабления после трудных съездовских будней, и Дукельский в своей манере задолдонил:

— Легонькое. Да, то есть, есть. Но не думаю. Хотелось бы. Хочу сразу предупредить. Фильм «Большой вальс». Но чрезмерно легкомысленно. Я бы сказал: пустяк. Глупейшая фильма. Но получила премию Оскар. Месяц назад. В США. Глупейшая. Но, как видите, таковы их нравы.

— Кончайте бубнить, давайте ваш «Большой вальс», — оборвал бормотание Дукельского главный зритель. — Только у вас опять киномеханик не справляется с аппаратурой. Как бишь его? Старокошкин? Биндюлевич?

— Биндюлевича мы отстранили. Но не арестовали. И не расстреляли. Все в соответствии с вашими указаниями. Он даже теперь работает в кинотеатре «Родина». И вполне справляется. Не расстрелян никоим образом.

— Что-то они все у вас где-то справляются, только не в нашем кинозале! Как фамилия теперешнего?

— Деньжищев.

— Этакую фамилию хорошо дать банкиру. Банк «Деньжищев и сыновья». Скажите Деньжищеву, чтобы хорошо показывал.

И, покуда Семен Семенович ходил в будку, Сталин дружелюбно поведал Большакову:

— Представляете? Постоянно что-то ломается во время показов. Может, это призрак бывшего садовника императорского Зимнего сада недоволен и пакостит? Как вы думаете?

— Призраки, они такие, — обтекаемо ответил управделами Совнаркома.

— Вот у нас в Гори был случай, — продолжил Иосиф Виссарионович, и Иван Григорьевич с удовольствием отметил, что уже пришелся ко двору. — Девушка по имени Гела влюбилась в парня по имени Ладо, а он предпочел другую девушку — Нино. Гела от горя бросилась со скалы, ее похоронили. Но на свадьбе многие видели ее призрак, а главное — вся еда оказалась горькой, будто желчь добавили, а вино превратилось в уксус. Это мне покойная мама рассказывала. Что скажете?

— Мамам надо верить, даже если они рассказывают небылицы, — с обаятельной улыбкой ответил Иван Григорьевич. Тут вернулся Дукельский, и начался показ картины Жюльена Дювивье, французского кинорежиссера, всего на один год залетевшего в Голливуд, чтобы снять эту ленту. Сталин сидел на своем законном месте в центре первого ряда, справа от него — дочь Света, слева — Ворошилов, во втором ряду прямо за спиной у Хозяина устроился Молотов, слева от Молотова — Дукельский, а Большаков сидел справа, весьма удобное расположение: он видел ухо и щеку вождя, а когда Сталин поворачивался в его сторону, глаза главного зрителя посверкивали в темноте, и Иван Григорьевич мгновенно определял эмоцию и угадывал, какую бросить реплику. А Сталин именно вправо постоянно поворачивал голову — к тринадцатилетней дочурке или к Большакову. Дочка была слегка сонная, то и дело зевала, но продолжала смотреть и даже болтать ногами, иногда смеялась, иногда фыркала. «Девушку с характером» в целом одобрила, а теперь и вовсе смотрела на экран, как завороженная. Подыграть эмоциям отца и дочки — и успех, Ванюша, у тебя в кармане!

— Штраус, работающий в банке, но вместо финансового отчета пишущий ноты вальса. Хорошее введение зрителя в образ главного героя, — сказал Большаков Молотову, чтобы слышал и Сталин.

Уволенный Штраус мелом рисует на вывеске коммерческого банка скрипичный ключ.

— Молодец! — усмехнулась Светлана.

Штраус весело объявляет своей невесте Польди, что отныне он будет заниматься тем, чем хочет, не служить в унылом банке, а писать музыку. Это ли не знак, что отныне Большаков не будет служить в унылом Управлении делами Совнаркома, а станет заведовать киноискусством?

— Как эта Польди его называет? Джани? — спросил Сталин, оборачиваясь налево и потом направо. Закадровый перевод, явно сделанный наспех, не везде отличался внятностью.

— Черт ее знает, — пожал плечами Дукельский.

— Я тоже не знаю, — отозвался Молотов, будто был чертом.

Вот еще один шанс выстрелить!

— Шани, — сказал Иван Григорьевич. — Детское прозвище Иоганна Штрауса. Шани. Его и всю жизнь все близкие так звали. Как вас Сосо или Коба.

Оценил! Повернулся на сто градусов и глянул уважительно, как бы говоря: ого, да ты, братец, знаток!

Когда владелец казино фыркнул, что не слыхал такой фамилии Штраус, Иван Григорьевич сказал Молотову:

— Как же так? У него же отец был знаменитым на всю Вену композитором. Марш Радецкого.

^{Записка В. М. Молотова в Политбюро ЦК ВКП(б) о выдаче повышенной оплаты кинорежиссерам и кинооператорам и премии артисту Б. В. Щукину за постановку кинокартин «Ленин в 1918 году», «Щорс», «Человек с ружьем». (Утверждено постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 марта 1939 г.) 21 марта 1939}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы В. М. Молотова, Л. М. Кагановича. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1219. Л. 69]}

И Сталин услышал, кивнул. Когда появилась певица Карла Доннер, Большаков отпустил реплику:

— Жалкая подделка под нашу Орлову.

Сталин повернулся и бросил ему улыбку. Когда Штраус и Карла едут по утреннему Венскому лесу и композитор, соединяя пастушеские рожки, пение птиц и стук копыт лошади, сочиняет вальс «Сказки Венского леса», Большаков восхитился:

— Изумительная сцена!

И Сталин вообще развернулся в его сторону:

— Что правда, то правда!

С этого эпизода главный зритель смотрел картину, затаив дыхание, Большакова раздражало пискливое пение Карлы Доннер, но тут он решил воздержаться от реплик, мало ли. Он видел, как Сталин переживает за бедную Польди, которой изменяет муж. И Польди ему явно нравится. Ближе к развязке богатый покровитель Карлы приходит к жене Штрауса и утверждает, что за любовь надо бороться, он и Польди одинаково страдают от измен тех, кого они оба любят.

— Вот здесь им бы и сойтись, — тихо произнес Большаков.

— Это был бы хороший ход, — не оглядываясь, отозвался Сталин, а Иван Григорьевич радостно отметил про себя: еще одно попадание!

Когда просмотр закончился, все, видя, как растроган главный зритель, принялись расхваливать картину, все переживали за любящую и мудрую Польди, своей любовью сумевшую вернуть мужа.

— Великолепно показан творческий процесс, — подметил Большаков. — А то все снимают про личную жизнь великих творцов, а как они творят, остается на обочине сюжета.

— Весьма точное наблюдение, — снова оценил Сталин. — А как вы думаете, насколько авторы придерживались правды факта?

— Полагаю, очень мало придерживались, — ответил Большаков.

— А подготовьте мне справку на сей счет. Принесите сюда же на следующий сеанс. Товарищ Молотов вас известит когда.

Все, он попал! Попал в свою струю! Но можно и еще добавить:

— Хорошо, товарищ Сталин. И разрешите, я на пробу своего киномеханика приведу. Исключительный виртуоз. И вдобавок изумительно разбирается в кинематографе.

— Как фамилия?

— Ганьшин.

— Ну ладно, приведите. Посмотрим, будет ли у него ломаться аппаратура.

Та-ра-ра-ра-ра, плям-плям, плям-плям, та-ра-ра-ра-ра, плям-плям, плям-плям, — чирикало и курлыкало в душе у Ивана Григорьевича вальсом «Сказки Венского леса», когда он покидал Кремль и по слякотной мартовской ночи шел пешком до самого дома.

Уже на следующий день он отправился в Ленинку, набрал десятки книг о Штраусе, составил полное сравнение фактической жизни композитора с тем, что показано в фильме, и нетерпеливо ждал новой встречи с главным зрителем.

В эти дни его потрясли одобренные Политбюро премии для отличившихся деятелей кино: Ромму за «Ленина в 1918 году» и Довженко за «Щорса» — по сто тысяч рублей! И это при том, что рабочий в Москве получал не больше четырехсот рублей в месяц, а сам Большаков на своей хлебной должности имел в месяц полторы тысячи. Мясо стоило семь рублей килограмм, масло — шестнадцать, рис — шесть, а бутылка водки — десятку. На сто тысяч Ромм и Довженко могли купить десять тысяч бутылок! Или отгрохать себе квартиру в позолоте. Другие режиссеры и актеры тоже получили немалые премии. Юткевич за «Человека с ружьем» — семьдесят пять тысяч, Щукин за роль Ленина — двадцать и так далее. Неплохо зажили наши киношники! Эйзенштейну без защиты диссертации — степень доктора искусствоведения.

В начале апреля учредили должность наркома морфлота и первым назначили, кого бы вы думали? Дукельского. А на следующий день — гром и молния! — арестован Ежов. Охотник попался в собственный капкан.

Вскоре Молотов сказал:

— Готовься, Иван Гэ-григорьевич, Дукельский сдает дела, и все идет к тому, что ты — на его место. Понравился ты Сталину, злодей эдакий.

И наконец, в середине апреля пошли в Кремлевский кинотеатр. Народу на сей раз приглашено оказалось много, зрительный зал, рассчитанный на несколько десятков мест, почти полон. Сталин, весь его ближний круг, сын Василий в форме курсанта авиашколы, дочь Светлана, Каганович — не один, а с братом Михаилом, наркомом авиационной промышленности, — полтора десятка разнообразных летчиков во главе с начальником ВВС, наголо бритым Локтионовым.

— Давай своего механика, — сказал Молотов, — Сталин все помнит, где, говорит, обещанный Ганьшин?

Саня Ганьшин уже несколько лет крутил кино в Совнаркоме, и безукоризненно, только бы теперь не подвел! Дукельский на сей раз обеспечил нового механика Липшица, но Молотов приказал заменить его на Ганьшина, и тот, волнуясь, но при этом как-то и воспаряя, принялся за дело.

— Товарищ Сталин, мой механик просит десять минут для осмотра аппаратуры, — обратился Большаков к главному зрителю.

— Ладно, — кивнул тот. — А справку по Штраусу?

— Подготовил, товарищ Сталин, вот подробная схема соответствий и несоответствий. Он протянул несколько страниц, поделенных сверху вниз надвое под рубриками: «Факт» и «В фильме».

— Много несоответствий?

— Навалом. Никакой Польди и никакой Карлы. Этот Штраус, надо сказать, тот еще был юбочник. И нравы царили в той Вене среди богемы — ого-го! Сначала Шани подкатывал к нашей русской Ольге Смирнитской, пять раз приезжал в Россию, потом нашел утешение с оперной певицей Генриеттой Халупецкой, чешкой, у которой было уже семеро детей от разных мужчин, причем ни за одним из них она не была замужем. Потом Штраус женился на Анжелике Дитрих, потом — на еврейке Адели Дойч, вдове банкира… Короче, я тут все расписал. Все остальные несоответствия, анахронизмы и тому подобное.

— И ваше мнение о фильме ухудшилось?

— Признаюсь честно, ничуть, — ответил Большаков, тонко уловив интонацию Сталина. — Несоответствий навалом, а фильм берет за душу, и это главное.

— Так, значит, правда искусства выше правды факта?

— Выше. Но только если произведение искусства имеет высокую цель. Проникнуть в душу человека и облагородить ее.

— Спасибо, товарищ Большаков.

Такое количество приглашенных авиаторов объяснилось тем, что показывали фильм «Эскадрилья № 5», про то, как разведчики перехватывают приказ Гитлера о начале войны с СССР и наши летчики проводят превентивный удар по немецким авиабазам; двое летчиков на парашютах спускаются на вражескую территорию, находят немецких антифашистов и вместе с ними передают на нашу сторону координаты крупной фашистской подземной базы, а потом угоняют самолет и на нем благополучно возвращаются.

Большаков на сей раз сидел далеко от Сталина и весь фильм молчал. Да в нем и не было нужды. Когда зажегся свет, все в едином порыве стали громить картину, летчики во главе со своим лысым Локтионовым возмущались тем, как непрофессионально показана авиация, другие высказывались о низких художественных качествах ленты, а Молотов заявил:

— Надо ли нам вообще кино о возможной грядущей войне с Германией? То, что Гитлер захватил Австрию и Чехию, и то, что он создал Анти-ко-коминтерновский пакт, не дает безусловной гарантии, что он осмелится напасть на нашу страну. Считаю эту картину пэ-преждевременной. К тому же она бездарно сделана.

После таких слов председателя Совнаркома в зале возникла сумятица. Оказалось, что автору картины стало плохо с сердцем и он свалился между рядов кресел.

— Зачем вы вообще его сюда привели?! — гневно спросил Сталин у Дукельского.

— Я не знал, — отвечал Семен Семенович. — Я не предполагал. Что этот котеночек, этот Роом с двумя «о», а нет тот, который с двумя «эм». Что у него поджилки. То есть такие слабые.

Насколько было известно Ивану Григорьевичу, режиссер Абрам Роом изначально тоже был Ромм, но еще до появления другого Ромма, ныне столь сильно обласканного, предпочел стать Роомом, ибо ему так казалось романтичнее. Назвать этого Роома крупным режиссером язык бы не повернулся. Его первую картину «Бухта смерти» Ильф и Петров высмеяли в фельетоне «Драма в нагретой воде». На фильм «Предатель», действие которого разворачивается в доме терпимости, критики вылили целое море помоев. Потом была «Третья Мещанская» о любви втроем, эту ленту в целом похвалили, но сам Сталин назвал ее пошлятиной. Сценарий фильма «Еврей на земле» Роом делал вместе с Маяковским под руководством Лили Брик, она же была и ассистентом режиссера. Евреи, спасаясь от волны антисемитизма в Центральной России, успешно осваивают черноморское побережье Крыма и Кавказа. Задумка сильная, а фильм слабый. Потом Роом выпустил еще три фильма, не имевших большого успеха.

И вот теперь такой провал, да не где-нибудь, а в главном кинотеатре СССР! Беднягу подняли, привели в чувство и увели из зала.

— Семен Семеныч, кто вам дал санкцию привести сюда этого хлюпика! — негодовал Сталин. — Шумяцкий всегда испрашивал разрешения, а вы занимаетесь самоуправством. Немедленно сдавайте все дела по кино и следуйте по месту нового назначения!

Потом Сталин попросил еще раз показать «Большой вальс», авиаторы продолжали возмущенно переговариваться, и сам Ворошилов призвал их к тишине, но главное, что Санечка не допустил ни одного сбоя, прокатив обе картины, как с ледяной горки на саночках.

После позора Дукельского и успеха Ганьшина Иван Григорьевич ожидал скорого назначения, но прошло еще две недели, прежде чем его вновь пригласили в Кремлевский кинотеатр. На сей раз народу в зале оказалось немного: Сталин с дочерью, Ворошилов с женой, Молотов с женой и десятилетней дочкой, Каганович с женой и восьмилетним приемным сыном Юрой, Дукельский и Большаков. Присутствие жен и детей и отсутствие суровых военных дядей предполагало, что нынешний показ будет семейно-детским, но сначала смотрели второй после «Медведя» фильм Исидора Анненского, и тоже по Чехову — «Человек в футляре». Большаков, зная, что скоро будет такая картина, нарочно накануне перечитал чеховский рассказ и, когда спросили его мнение, вновь оказался впереди на лихом коне.

— По сравнению с фильмой рассказ Чехова выглядит конспектом, — заметил Большаков. — Игра актеров великолепная, особенно хороша парочка Жаров — Андровская. Беликова в конце даже жалко, а у Чехова не жалко. И очень много смешных придумок, которых у Чехова я не припомню. Например: «Он и в бреду говорит только то, что дозволено». Или: «Я никогда не была красива, но всегда была чертовски мила». Или еще: «Каждый нормальный индивидуй обязан вступить в брак. Но с особой женского пола, а не с велосипедом». Или другое: «Начитался газет и сам у себя произвел обыск, ничего не нашел, но сам себя отвел в участок». Вероятно, взяли из других рассказов Чехова. А может быть, режиссер, а он же и сценарист, сам придумал. Единственно «мантифолия с уксусом» — что-то знакомое.

— Это из «Палаты номер шесть», — безошибочно определил Молотов. — А что такое мантифолия, не знаю.

— Молодец, Дядя! — похвалил Вячеслава Михайловича главный зритель. — Это по-гречески. Только правильно «мантифония» — высказывание пророчеств. Еще, помнится, в семинарии на уроке греческого, если отвечаешь, но не вполне уверен, надо было говорить: «Мантифо» — «Я полагаю». Так что, товарищи, стало быть, хорошая фильма?

— Скукотища! — встряла тут Светлана, поставив Большакова в неловкое положение. Но он все же решился возразить:

— Я глубоко уважаю мнение Светланы Иосифовны, но позволю себе с ней не согласиться. Картина может показаться скучной детям моложе четырнадцати лет. Но для взрослого и начитанного зрителя она, по-моему, хороша. Я бы еще отметил несколько излишнюю карикатурность второстепенных персонажей. Но это вполне в духе Чехова. И очень хороша парочка, где один говорит: «В мире есть две недосягаемые высоты — Эльбрус и я». А другой учит пить водку: «Наливаете ее, мамочку, и опрокидосом выпиваете». Уж простите меня, Светлана Иосифовна.

— Ну что, хозяйка, простим управляющего делами Совнаркома? — спросил главный зритель.

— Прости-и-им, — смилостивилась она, зевая.

Сталин усмехнулся, наклонился к дочке, поцеловал ее в щеку и произнес то, что упало на Ивана Григорьевича словно амбра небесная, смешанная с ароматом дыма элитного табака:

— Товарищ Дукельский, с завтрашнего дня все свои дела сдавайте товарищу Большакову. Будущему предкино.

Какое восхитительное слово! Пред-кино. Тот, кто стоит пред кино. Стоит и заведует им. Этим великим изобретением братьев Люмьеров, за которых можно было бы и свечку поставить, если бы Иван Григорьевич посещал божьи храмы.

А потом смотрели «Золотой ключик», только что законченный фильм Александра Птушко, сочетающий в себе игровое кино с мультипликацией, как в «Новом Гулливере», фильме, принесшем этому режиссеру всемирную славу. Большаков смотрел на экран, и ему хотелось смеяться над каждым кадром, как смеются две Светы и один Юра, настолько хороша картина, а главное, столь сильно его переполняла радость и предвкушение грядущей новой работы, куда более яркой, чем все прежние, обещающей множество новых встреч с главным зрителем Страны Советов, интереснейшим собеседником. И, дай бог, единомышленником!

Все-таки работа в Управлении делами Совнарокома сковывала творческую натуру Ивана Григорьевича, и под утро, возвращаясь домой из Кремля, он слышал в душе слова учителя Коваленко, роль которого так хорошо исполнил Михаил Жаров:

— Эх, свобода, свобода! Даже намек на ее возможность дает душе крылья!

^{Проект постановления СНК СССР «Об образовании Комитета по делам кинематографии при СНК СССР». (Утвержден постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 марта 1938 г.) 23 марта 1938}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы И. В. Сталина, В. М. Молотова, А. А. Андреева, А. А. Жданова, С. В. Косиора, Н. И. Ежова и К. Е. Ворошилова, правка — автограф И. В. Сталина. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1188. Л. 74–81]}

^{Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об улучшении организации производства кинокартин». 23 марта 1938}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы И. В. Сталина, С. В. Косиора, В. М. Молотова, А. А. Андреева, А. А. Жданова, Н. И. Ежова и К. Е. Ворошилова; правка — автограф И. В. Сталина. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1188. Л. 83–87]}