Круиз мечты для полубывших

Глава 20. Еще Марсель

Татьяна

Дан возвращается в каюту за каких-то пятнадцать минут до начала капитанского ужина. Я уже нервничаю. Начинаю привычно его пилить, но он не реагирует ни словом, ни взглядом, словно меня и вовсе нет, собирается быстро, и без двух минут семь мы оказываемся у дверей ресторана.

По пути к столику я отвлекаюсь, разглядываю наших артистов и пропускаю нужный момент. Мы садимся так же, как вчера, а я предпочла бы поменяться местами, чтобы Дан не сидел рядом с Викой. Они и вчера о чем-то шептались, а сегодня на экскурсии улыбались друг другу, словно давние знакомые.

Нет, я не ревную, просто Вике нужно замуж. У нее на лбу неоновая вывеска горит. А из Дана какой жених?

Сегодня они снова негромко переговариваются, за общим гулом ресторана я лишь изредка слышу отдельные слова. Делает ей комплименты. Вика и впрямь неплохо выглядит, стрелочки нарисовала, платье с фигурным декольте надела, на капитанский ужин все принарядились. На меня хоть бы взглянул. А ведь я минут десять на себя в зеркало любовалась (что мне совершенно не свойственно), так хороша!

Ерзаю на стуле, невпопад отвечаю на вопросы Тамары Петровны. Нет мне никакого дела до того, с кем флиртует Дан. Просто мог бы и мне сказать, что хорошо выгляжу, чисто из уважения.

Заставляю себя расслабиться, когда приносят угощение этого торжественного ужина: шампанское и особые закуски — тарталетки с красной икрой, ломтики сыра с благородной плесенью, канапе с трюфельным кремом.

Единственный «знак внимания», который мне достается от Дана, это блюдце с ломтиками сыра. Прежде, чем молча его пододвинуть, он бросает на деликатес брезгливый взгляд. «Ну да, плесень. А тебе, конечно, милее колбасный сыр!»

После ужина отправляемся знакомиться с капитаном. Звучит пафосно, на деле все просто. На лайнере устроили фотозону, где каждый из четырёх тысяч пассажиров может сфотографироваться с капитаном. Ну, может еще руку пожать, поблагодарить на своем языке. А после в театре состоится представление членов старшего офицерского состава и руководителей служб. В смысле их будут представлять пассажирам.

Твердого намерения сняться с капитаном у меня нет, но посмотреть любопытно. Из круизной газеты знаю, что его зовут Адриано Мариани.

Один Адриано известен всему миру. Интересно, у этого такая же малопривлекательная внешность и безграничное обаяние?

Я ожидаю увидеть толпу у фотозоны, но вокруг не так уж много людей. Вижу капитана в красивой песочного цвета форме и фуражке. Застываю на месте. Фотографироваться? Я категорически против того, чтобы оценивать людей по их внешности и росту, но… Капитан сантиметров на десять ниже меня, а Дану едва ли достанет до плеча. Живо представляю фотографию: высокий, широкоплечий Дан и капитан у него под мышкой. Лучше уйти от греха подальше.

Молча разворачиваю мужа… соседа… попутчика. Нет, в письмах радиостанции значилось «спутник». Раз спутник, пусть сопровождает. На вечеринку «Фортуна ФМ».

Сегодня, пожалуй, самое интересное выступление. Группа «Подсолнухи» — трое колоритных парней. Ну как парней? Чуть старше меня. За сорок. В конце девяностых — начале нулевых были молоды, пели задорные молодежные песни. И сейчас поют.

Дан приводит меня в диско-клуб, и я тут же вливаюсь в толпу танцующих. Сегодня здесь многолюдно. Похоже, пришли все русские туристы и иностранцы есть. Ведущий вечеринки диджей «Фортуна ФМ» Дмитрий Ларин как раз объявляет одну из популярных песен моей юности.

Дан не особенно любит танцевать, точнее, танцует по настроению. Сейчас его явно нет. Топчется рядом несколько минут, а потом решает слинять. Наклоняется к самому уху и перекрикивает музыку: «Я за тобой вернусь». При этом обдает горячим дыханием и на мгновение касается виска губами. Я вздрагиваю, по всему телу разбегаются мурашки. Молча смотрю ему в спину. Остановить не пытаюсь. Имеет же человек право на личное время, нянькой ко мне не нанимался. Тем более, здесь полно знакомых, в случае чего доведут до каюты. Та же Вика здесь была. Правда теперь, как ни пытаюсь найти ее глазами, не вижу. Тоже ушла? Ну ничего, есть Тамара Петровна и Виктор Иванович, Лариосик. И еще я как мантру заучила то, что сказал мне Дан, едва мы поднялись на борт корабля: «Достаешь круизную карту и показываешь на номер каюты любому работнику лайнера, любому пассажиру, тебя проводят».

Продолжаю танцевать, разглядываю ребят на сцене. Пожалуй, им ближе к сорока пяти. Обаятельные лица, в которые вложен труд косметологов и гримера, энергичные движения, но юношеской легкости нет. Почему в сорок все не так, как в двадцать? Зачем придумана зрелость и старость?

Чувствую щекой чей-то взгляд, поворачиваю голову, но танцующие рядом люди заслоняют смотревшего. Может, показалось? Но когда после следующей песни начинается медленная композиция, убеждаюсь, что не показалось. На танцполе становится свободнее, многие отходят в сторонку, а парам, двум людям, прижавшимся друг к другу телами, нужно меньше свободного пространства. Ко мне подходит молодой мужчина, среднего роста, брюнет, с правильными, но не славянскими чертами лица.

— Можно пригласить вас на танец? — произносит он чистым приятным голосом. Завороженная, я робко киваю и оказываюсь в его объятиях.

Когда-то люди разучивали вальс, мазурку, котильон, нанимали репетиторов, учили фигуры, а потом подумали, к чему условности, и стали просто обниматься под музыку, переминаясь с ноги на ногу.

— Вчера вы не приходили сюда? — спрашивает незнакомец, приближая губы к моему лицу.

— Только на несколько минут.

— Я вас не видел.

— Очень устала с дороги, зашла только посмотреть.

— Если бы я вас заметил, не забыл бы — произносит мужчина с вибрацией в голосе, и я чувствую, что краснею.

— Этот лайнер так огромен, — продолжает он, — что мы ни разу не встретились за целые сутки. Я впервые увидел вас сегодня на ужине.

Краснеть сильнее уже некуда. Хорошо, что полумрак дискотеки скрывает цвет лица.

На работе женский коллектив, я мало где бываю, отвыкла от мужского внимания, разучилась принимать комплименты. И говорит незнакомец так откровенно, что смущает. «Вобла сушеная, — ругаю я себя, — как с такой скромностью устраивать личную жизнь будешь?»

На последних аккордах мужчина спрашивает:

— Составите мне компанию? — указывает на небольшой бар в углу диско-клуба. Не дожидаясь ответа мягко подхватывает меня под локоть и ведет.

От предложения выбрать коктейль, отказываюсь, он сам что-то заказывает себе и мне. Свободно говорит по-английски, угощает. Ну чем не «прынц»?!

— Как вас зовут? — спрашивает он и смотрит мне в глаза.

Вместо простого, демократичного «Таня», я почему-то произношу:

— Татьяна.

В темных глазах мужчины зажигаются теплые огоньки.

— Прекрасное имя! — искренне восхищается он. — Вам очень идет. И мне нравится. Я поклонник творчества Пушкина, хоть это сейчас и не модно.

Не раз при знакомстве со мной люди припоминали литературную тезку, и мне это порядком надоело. Но мужчина делает это так деликатно, что сравнение даже приятно. Не как некоторые, хвастаясь образованностью или памятью, выкрикивают: «Итак, она звалась…»

— Марсель… — произносит незнакомец и отвлекается на подаваемые барменом бокалы.

— О, да, — подхватываю я, — Марсель — прекрасный город, очень красивый. И погода сегодня чудесная, позволила нам увидеть его во всей красе.

Мужчина на мгновение замирает и широко улыбается, показывая два ряда белоснежных зубов.

— Марсель — так меня зовут!

Я немею и хлопаю глазами.

— В-вы француз? — заикаюсь от неожиданности.

— Нет, — улыбается он еще шире, — башкир. Точнее, мой отец — башкир, а мать — татарка. Марсель — довольно распространенное у нас имя.

Он рассказывает, что живет в Уфе, работает в руководстве банка, любит путешествовать, но в круизе впервые. Чтобы слышать друг друга на фоне громкой музыки, сидим близко. Так близко, что мои волосы падают ему на плечо. Я потягиваю вкусный коктейль, и голова уже «побежала». Выступление «Подсолнухов» близится к финалу, и Марсель вновь приглашает меня на танец.

Песня глубокая, пронзительная, берущая за душу. Голова чуть кружится. Мужчина притягивает меня к себе, покачивает в такт музыке, его руки обхватывают крепче. Чувствую одну на талии, а вторую… ниже, и это… слишком. Пытаюсь мягко отстраниться, но, оказывается, я зажата, как в тисках. Пытаюсь поймать взгляд Марселя, но его глаза прикрыты — наслаждается музыкой и танцем. Ударяют басы, «Подсолнухи» исполняют последний припев оглушительно громко — меня он не услышит. Тело каменеет. Лишь что-то холодное, скользкое ворочается в груди. Кажется, воздуха в груди уже не хватает…

— Вынужден украсть вашу даму, — раздается у меня над ухом, и Дан рывком выдергивает меня из объятий Марселя.

— Но… — пытается возразить тот.

— Срочные дела, неотложные! — рявкает Дан, сверкая глазами, и, схватив меня за плечо, волочет к выходу.

Золушка покидает бал не в карете, хотя двенадцать еще не пробило.

За дверями диско-клуба я вырываю руку.

— И что это было?

— Представь себе, и я о том же хочу спросить — дышит мне в лицо Дан.

— Я танцевала!

— Вот это как называется! А его руки на твоей заднице — это модное па?

— Я бы сама разобралась!

— Ты лицо свое видела? — гораздо тише с укором спрашивает он.

Не видела. А он видел. Верю, что на нем было написано: «Спасите, помогите!»

Вдруг Дан наклоняется к моим губам и принюхивается.

— Ты что, пила?

Врать не буду, и так понятно, что Марсель меня угощал. И это не то же, что выпить за отплытие на вчерашнем ужине.

— И он пил?

Что за допрос? Марсель, должно быть, мусульманин, и в его бокале, вероятно, был сок. И почему я должна оправдываться?

— Нет, не пил. А руки просто соскользнули. В танце.

— Ага, — хмыкает Дан, — и нечаянно впечатали тебя в его пах.

— Да что ты прицепился? — взвиваюсь я. — Какое тебе дело?

— Ни-ка-ко-го! — огрызается Дан. — И в следующий раз, когда тебя насиловать будут, постою в сторонке, посмотрю. Занятное, должно быть, зрелище.