Круиз мечты для полубывших

Глава 27. Честно и откровенно

Данила

Желудок напоминает, что пора на обед. А Танька засмотрелась на море. Собрался было отскребать ее от борта, как сама отошла. Только лицо у нее бледное, испуганное, словно увидела привидение.

Подхожу, интересуюсь, что случилось, отмахивается: «Так, показалось…» А у самой едва зубы друг об дружку не стучат. Что могло ее так напугать?

Спускаемся в ресторан на шестую палубу. Танька почему-то садится на мой стул. Я вынужден занять место рядом с Тамарой Петровной.

Вскоре даже радуюсь этому. Появляются Вика с отцом, а мне совсем не хочется сейчас с ней разговаривать. Уж очень она болтлива и навязчива.

Танькин рассеянный вид начинает меня тревожить. Ей бы сейчас как раз поговорить. И лучше с Тамарой Петровной. Та никак не слезет с конька, которого оседлала еще утром. Долго и увлеченно рассказывает историю, как покупала путевки.

Танька же сидит вся в своих мыслях, взгляд расфокусированный. Приходится включиться в разговор и втягивать в него Таньку. Хотя мне совершенно наплевать, триста евро удалось сэкономить Тамаре Петровне или пятьсот.

Продолжает рассказывать всякие хитрости покупки круиза. Агитирует уже сейчас забронировать путевки на 2016-й год.

Как объяснить человеку, что и на этот, по сути бесплатный, круиз мы потратили все свои сбережения и даже залезли в долги?

Хорошо хоть Танька оживляется. Она, похоже, верит, что сможет еще когда-нибудь в жизни позволить себе подобное путешествие.

Приносят десерт. Мы заказывали мороженое — итальянское джелато. Давно хотелось попробовать. В кафе на седьмой палубе оно стоит незапредельно дорого, два евро за шарик. Но нам бы желательно и этих денег не тратить.

По вкусу действительно отличается от отечественного, к которому привыкли. Не сказать, что лучше, но и не хуже.

Танька млеет, закатывает глаза, едва не мурчит от удовольствия. Вот и хорошо. Что бы там ни напугало ее или расстроило, сейчас к ней вернулось хорошее настроение.

После обеда нам удается быстро избавиться и от разговорчивой Тамары Петровны, и от прилипчивой Вики. Переодеваемся в каюте и занимаем лежаки у открытого бассейна.

Сегодня здесь беспрерывно проходят развлекательные мероприятия. Сбоку от бассейна проводят бесплатную дегустацию итальянских ликеров и дижестивов — конечно участвуем! А на главной сцене аниматоры занимают играми и конкурсами.

Начинается урок латиноамериканских танцев. Танька выходит к сцене, а я растягиваюсь на лежаке. Наблюдаю.

Танька, танцующая в купальнике — это что-то. Поднимается не только настроение. И дело, конечно, не в паре наперстков лимончелло, амаретто и граппы,* которые я употребил на дегустации. Прямо с бортика, хоть это запрещено, ныряю в бассейн. В воде мой интерес к ней будет не так заметен.

После урока танцев Танька присоединяется ко мне. Плаваем от бортика к бортику, пока не начинает кружиться голова, дурачимся в воде.

Сегодня она решила оторваться по полной. Плавает и ныряет в глубину, катается, как и я, со всех водных горок. Даже с самой крутой, к которой большинство девушек не решается подходить. В анапском аквапарке подобная имела говорящее название «Камикадзе». Смелая девочка.

Утомленные водными развлечениями, ложимся на соседние лежаки. Ловим последние солнечные лучи.

— Знаешь, устала отдыхать, — смеется Танька. — Даже не думала, что такое бывает!

На открытой палубе начинает гулять свежий ветер, становится прохладно. Мы возвращаемся в каюту, переодеваемся. Танька сушит волосы.

Отправляемся на шведскую линию перекусить. Ужинать еще рано, на вечер обширные планы. А после купания разыгрался аппетит. Как говорится, обед давно прошел, а ужин еще и не думал начинаться.

Ресторан почти пуст. Блюда к ужину выставят только в семь, а время чая, которое «файв о клок», уже прошло. Сейчас около шести вечера.

За соседний столик, у которого вместо обычных стульев стоит мягкий диванчик, садится молодая пара, скорее всего итальянцы. Им около двадцати пяти, симпатичные, можно сказать, красивые. И счастливые. Влюбленные.

Разговаривают мало и тихо. Но эмоции выражают бурно. Физически.

Обнимаются, целуются до неприличия глубоко, плевать им на окружающих. Смотрят друг на друга с откровенным вожделением.

Меня это начинает раздражать. Перевожу взгляд на Таньку. И забываю обо всем на свете — такие у нее глаза.

Наблюдает за влюбленными, как, наверное, умеет только она. Вроде бы и не смотрит в их сторону, но все видит. Притихла, почти замерла. Сахар размешивает в чашке уже несколько минут. Плечи напряжены.

А в глазах тоскливая зависть. И боль. Столько ее, что кажется, сейчас выплеснется и затопит все вокруг.

— Тань, — окликаю ее, не понимая, что хочу сказать.

Она поднимает взгляд. В уголках глаз блестит влага. Между бровей пролегла маленькая складка, которую вижу впервые. Холодно и неуютно становится этим теплым летним вечером. Пусто и тревожно на душе.

— Почему у нас все так?.. — заканчиваю я и не жду ответа.

Она долго смотрит на меня. Изучает. Наверное, тоже слишком долго не видела. А теперь замечает новые морщинки, седину, пробившуюся на висках. И вдруг негромко отвечает:

— Потому что ты мне изменял.

Удар тока не бывает таким неожиданным и болезненным. Я, как загнанный в ловушку зверь. Мысли мечутся в голове. А глаза, должно быть воровато бегают.

Как? Откуда? Что она знает? Когда говорили о Миле, так и не понял, что ей известно.

Тщательно подбираю слова. Готовлю себе пути к отступлению.

— Тебе Мила что-то сказала? — вопрос со страховкой. Если не доложила в подробностях, выкручусь, сочиню на ходу.

Танькину институтскую подругу я встретил в супермаркете. Было немного времени, поговорили. Я упомянул, что Танька в Питере. Она попросила зайти, поменять перегоревшие лампочки в люстре. Самой ей не справиться, плафоны нужно выкручивать целиком, а лишних денег на вызов «мужа на час» у нее нет. Я несколько раз помогал ей с бытовыми проблемами, не стал отказываться.

Пришел назавтра. Она встретила меня в коротком халатике, едва прикрывавшем попу. Никого больше дома не было. С работой справился минут за десять. А после спешить мне было некуда.

В тот день на улице резко похолодало. Замерз. Предложила согреться, чтоб не заболеть, налила.

Сам не знаю, как это получилось. Голодный был. Бросился на мясо. Поднимаясь с постели, уже ругал себя последними словами. Понимал, что обвела вокруг пальца, как мальчишку.

И очень надеялся, что Миле хватит ума не афишировать произошедшее.

Танька долго молчит, словно перемалывает боль в себе, перетирает в муку, в пыль, которую можно развеять по ветру.

Горькая улыбка кривит рот:

— Требовала тебя ей насовсем отдать…

Ни много ни мало. Вот же дура!

— Это было только раз. Она меня напоила, полезла сама и… — как же глупо оправдываться.

Танька словно читает мои мысли:

— Не надо…Про Ларису я тоже знаю.

Как?! Откуда? Ни одна живая душа не ведала.

Это моя боль. Моя самая глупая ошибка, растянувшаяся на целых два месяца. Не вспышка, не разовый срыв, долгое ослепление. И от этого еще больнее.

Познакомился с ней в электричке, когда ехал в областной центр по делам. Красивая, молодая, всего двадцать два года. Не устоял. Сорвался. Раз, другой. Верхняя голова совсем отключилась.

Уже несколько месяцев блуждала во мне смутная мысль: «Сорок лет, а чего я достиг? Ждет ли в будущем что-то важное, значимое, или пошла дорожка под горку?» А после знакомства с Ларой и вовсе стало казаться, будто не своей жизнью живу, можно ведь легче, веселее. Сил и энергии после отдыха на турецком курорте было хоть отбавляй. Казалось, горы могу свернуть, не то что судьбу свою изменить. Давно хотел второго ребенка, но Таня отказывалась, и так, мол, концы с концами еле сводим. Грешным делом, подумал, может, тут получится?

Не сразу я начал понимать, что она из другого теста. Неумная, но при этом хитрая, алчная, приземленная какая-то. Просто не хотел замечать.

Закончилось все больно, ножом по самолюбию.

Однажды после плоских утех в её квартире я задремал. Очнувшись, услышал, что она разговаривает по телефону, вероятно с подругой. Подошел к неплотно прикрытой двери.

— Спит старпер, утомился, — говорила она с усмешкой. — Надоел уже, скучный, нудный. Ну ничего, сережки я присмотрела, а там, глядишь, дожму и шубку купит. Зима не за горами.

Меня затошнило. Видимо, от самого себя. Вернулся в кровать, притворился спящим. Так и ушел ни слова не сказав, в полном шоке. Только на следующий день поставил перед фактом: нам нужно расстаться. Она возмущалась, писала, звонила. Я побоялся, что найдет жену, расскажет. Поговорил с ней жестко, пригрозил. От неожиданности и страха у нее глаза из орбит полезли. Неужели недостаточно испугалась?

— Откуда? — все же спрашиваю я Таньку.

— Нашла «клад» в барсетке.

Кривлюсь, как от зубной боли. Надо же так глупо просы́паться! Впрочем, теперь-то что.

— Мне было очень больно — тихо произносит она.

— Это был кризис среднего возраста. По классике. Главное, когда читаешь, все понятно. Видишь, как у кого-то крышу снесло от смазливой девчонки, думаешь: «Какой идиот!» А когда это происходит с тобой, дуреешь и отрицаешь очевидное.

— Но ведь и до этого было, — смотрит мне в глаза Танька.

Роняю голову на сложенные на столе руки.

— Было. Однажды.

Почти десять лет назад.

Мы с Таней были в затяжной ссоре. На заводском новогоднем празднике, корпоративе, как сейчас говорят, ко мне клеилась симпатичная командировочная. Она прилично выпила, я тоже был нетрезв. Все закоулки ДК, где проходил праздник были мне известны. Уединились.

Долго потом совесть мучила. К Тане первый пошел мириться, хоть был убежден, что прав. Потом посреди зимы цветы подарил «просто так». Она меня этим веником чуть не побила — уже влезли в ипотеку, каждая копейка на счету. Очень боялся, что кто-то из сослуживцев донесет. Вроде пронесло. Или нет? Теперь уж неважно.

Раздавлен. Уничтожен. Своими руками, оказывается, гвозди в крышку гроба забивал. Она знала. Знала и молчала.

Не могу успокоиться. Всегда огрызаюсь, когда загоняют в угол. Да, накосячил. А она что, святая?

— Но ведь и ты мне изменяла! — бросаю я.

Никогда так не думал. Даже не задумывался, что такое возможно. Невозможно.

Но она медленно кивает.

— Да. В Питере. Три месяца назад.

Что-то со звоном обрывается внутри меня. Окружающий мир опрокидывается с ног на голову. Пульс стучит в висках. Перед глазами все кружится. Пытаюсь осознать, понять: предала ли меня женщина, которая уже не моя? Женщина, которую предал я сам?

Она смотрит в пол. Тихо добавляет:

— Мне не понравилось.

Что-то немыслимое происходит сегодня в мире. Каждую секунду все меняется. Горизонт снова выравнивается. Сквозь тянущую боль в груди пробивается странное облегчение, маленький росток гордости — со мной-то все хорошо было!

Но что-то тревожное нарастает. То, что во сто крат важнее моей жгучей ревности, страдания разорванной в клочья души. Надо собраться, преодолеть себя. Спросить. Если ответит «да», найду и уничтожу, зубами сердце вырву.

Стараюсь говорить мягко и ровно, чтоб не сорвался голос:

— Он… тебя обидел?

— Нет… Нет, никто не виноват…

Итальянские влюбленные поднимаются и выходят в обнимку.

За каких-то десять минут сказано то, что держалось в тайне многие месяцы и годы.

Вся наша жизнь прошла перед глазами.

Уходим и мы. Я, словно пыльным мешком пришибленный. И Танька, которая, кажется, стала стройнее и легче, словно сбросила балласт, что тянул ее на дно.

После долгого вечера: представления в театре, потрясающего заката в открытом море, ужина и дискотеки — когда идем по коридору к своей каюте, она вдруг оборачивается, светясь от радости, и спрашивает:

— Сегодня хороший день, правда?

Правда. Очень хороший. Я запомню его на всю жизнь. И она, я думаю, тоже.

И все же мне стало легче. Даже несмотря на шокирующее Танькино признание. Словно камень с души упал.

Да, мы квиты. Раскрыли друг перед другом все карты. И теперь наверняка сможем быть друзьями. А, может, не только…

— Спокойной ночи, — говорю я.

— Спокойной ночи, — тихим эхом отзывается она.

Гашу свет и не прячу улыбку, зная, что в полумраке она будет незаметна.

Эти простые слова сказаны впервые за много месяцев.

__________________________

* итальянские крепкие спиртные напитки