Крысиная башня

ВИЗИТ «ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ВЛАСТИ»

Во дворе припарковался белый Опель. Теперь возле него стояли и препирались четверо мужчин. Судя по их жестикуляции, они явно были в противоречиях. По тому, как они выглядели, и Олег, и Толик сразу поняли, что тревога Сергея была обоснованна.

Старшим, очевидно, был толстый дядька лет пятидесяти, одетый в мятые светлые брюки, светлую же рубашку с короткими рукавами и темный галстук. Галстук по нынешнему времени явно должен был символизировать представителя Власти, вроде как сюртук с галунами у вельможи восемнадцатого века. В руках он держал тощенький рыжий кожаный портфель, которым бурно размахивал в процессе препирательств с собеседниками.

Собеседниками и оппонентами же его были трое — один явно шофер, помятый дядька средних лет; и два субъекта в разномастной полицейской форме, каждый с АКСУ. На одном были форменные полицейские брюки и форменная рубашка, — но вместо кителя совершенно гражданский серенький жилет, карманы которого оттопыривались парой запасных рожков. Второй, рослый — в черной омоновской форме, и даже в черной же разгрузке, но без головного убора и в коричневых кожаных сандалиях. Клоуны… Но эти клоуны явно были представителями власти…

Суть их препирательств, судя по бурной жестикуляции, стала ясна: чиновник хотел пройти в дом и требовал, чтобы его сопровождали автоматчики; водитель же отказывался оставаться один в машине, на столь опасной теперь улице. На предложения тоже идти в дом он резонно отвечал, что за машину он отвечает, а угнать, разобрать и вообще поломать сейчас могут за минуты. Он настаивал, чтобы как минимум один автоматчик оставался с ним в машине; чиновник же требовал, чтобы оба шли с ним. Полицейские же были в сомнениях — их не прельщала идея оставаться на улице, но и идти в казавшийся опасным дом, как будто вымерший, с отметинами картечи на фасаде и выбитыми стеклами, бурыми, явно кровавыми мазинами на стене возле подъезда и огромной черно-бурой кляксой не пойми чего напротив, — им тоже не хотелось…

Но служба есть служба, и вскоре они разделились, — «омоновец» пошел с чиновником к подъезду, второй полицейский и водитель остались около машины.

Подойдя к запертой металлической двери подъезда, несущей на себе явные следы попытки взлома, чиновник, стараясь казаться уверенным, по-хозяйски громко постучал. Ему никто не ответил. Он постучал вновь и вновь, затем, потеряв терпение, стал стучать в дверь ногами. «Омоновец» же, стараясь не светиться напротив забранного погнутой теперь решеткой окошка в двери, довольно нервно озирал окрестности.

Когда чиновник был готов уже плюнуть, и, честно говоря, с некоторым чувством облегчения, вернуться к ожидавшей его машине, дверь подъезда все же дрогнула, с явным усилием был изнутри провернут засов, и дверь отворил седой мужчина лет пятидесяти, сутулый, одетый в мятые матерчатые бежевые спортивные брюки, длинную летнюю, с короткими рукавами балахонистую синюю рубашку навыпуск, и в домашних шлепанцах. Седые волосы его были всклокочены. Сквозь очки смотрели добрые и немного испуганные карие с желтыми прожилками глаза. С полностью седой шевелюрой контрастировали черные, без единого седого волоска, брови.

— Вы извините… Мы не сразу услышали… Сейчас я открою, тут заедает, дверь-то нам как помяли бандиты-то…

Чиновник тут же принял вид весьма значительный, а напрягшийся было «омоновец», увидев явно гражданского и неопасного лоха, расслабился и убрал руку с автомата.

— Здравствуйте. Меня зовут Михаил Юрьевич Орлов, я заместитель начальника отдела по комплектации и обеспечению безопасности жилья в чрезвычайном правительстве. — отрекомендовался чиновник, — Нам необходимо переговорить со старшим дома, и вообще с участниками позавчерашних событий.

— А… Ну да… Я так и подумал сразу… Конечно же, конечно же… Хорошо что вы приехали… Это ж такой ужас был, такой ужас… — зачастил открывший дверь мужик, — вы проходите, проходите скорей, на улице сейчас небезопасно…

Он посторонился, пропуская «гостей», и тут же вновь начал запирать за вошедшими дверь, продолжая безостановочно и нервно болтать:

— Это ж хорошо, это ж очень хорошо, что вы приехали! Это ж значит, что власть в городе никуда не делась; она значит, есть, власть-та, и меры примет…

— Где мне видеть старшего по дому??… — прерывая его, вопросил Михаил Юрьевич Орлов, «заместитель начальника отдела по комплектации жилья в чрезвычайном правительстве».

— А пойдемте к нам, со мной и говорите; я, можно сказать, старший по подъезду… то есть по дому теперь… Проходите вы, проходите, сейчас все вам расскажу, про ужас этот; пойдемте наверх, на третьем этаже наша квартира… — опять зачастил седой очкастый мужик.

Брезгливо перешагивая через отвратного вида наскоро всухую затертую лужу черной запекшейся крови на площадке первого этажа, чиновник в сопровождении автоматчика проследовал в квартиру.

В квартире мужик-очкарик представился: Олег Сергеевич, инженер по ремонту автоматизированных систем некоего ООО с труднопроизносимым названием.

— А это моя супруга Лена, Елена Николаевна, она предприниматель… Да… Можно сейчас сказать — бывший предприниматель, да. Занималась косметикой. И парфюмерией. Я ей помогал по мере сил, пока… Ну, пока это вот все не произошло…

Мужик нервно потирал руки и несколько искательно заглядывал в лицо чиновника.

Расположившись в кресле в зале-гостиной, чиновник раскрыл рыжий портфель и извлек оттуда большой представительного вида блокнот в кожаной же дутой обложке, с тиснением некой конференции; раскрыл его, приготовил паркер и обратился к устроившимся поодаль на диване:

— Итак, Олег Сергеевич и Елена Николаевна, до нас, то есть до Администрации города, дошли сведения о происходящих тут событиях. О произошедших тут трагических событиях. Я, как представитель Администрации, хотел бы услышать вашу версию произошедшего.

И он со значением посмотрел на облокотившегося на косяк двери у входа в комнату «омоновца», проигнорировавшего предложение присесть.

— Да, кстати, — вдруг спохватился он, — кто проживает еще в квартире?

— Мы вот… сын наш, Сергей — он в другой комнате, неважно себя чувствует после всех этих ужасов… И все.

Чиновник мотнул головой, и «омоновец» нехотя отлепился от дверного косяка и двинул проверять. Через минуту он вернулся, и, встретившись с вопросительным взглядом шефа, кивнул. Тот, успокоенно откинулся на спинку кресла и обратился:

— Итак. Что же здесь происходило?…

Поминутно поправляя сам себя, перескакивая с эпизода на эпизод, вставляя уточнения и эпитеты, сопровождаемые поддакиванием жены, мужик, нервно комкая в руках носовой платок, рассказал о происшедшем:

Как он позавчера с братом («- Он тут тоже живет, в этом доме, но в другом подъезде; его сейчас нету, он с утра и на весь день на рынке сегодня, что-то разгружает, подработка, да, подработка…») отправились искать работу в городе. Как в их отсутствие на соседей, мужа и жену, стариков уже, во дворе напала банда каких-то отморозков. Как старика до смерти забили во дворе, а старуха-жена сумела вырваться и укрыться в подъезде.

— Вы на первом этаже у входа кровь видели же на полу?… Вот! Это же ее кровь — она там лежала! Да! Так вот, на полу и лежала она! И не только кровь там, но и мозг! Вы не поверите — и мозг тоже! Это ужасно!!.. Они ей голову разбили!

Как потом эти отморозки-хулиганы стали ломать входную дверь, но не смогли сломать.

— Вы ж видели дверь-то — вся изодрана! Они молотками и арматурой ее долбили, но не сломали, слава богу! Хорошая дверь, мы всем подъездом на нее скидывались!

Как потом они подтащили дворовые скамейки к подъезду («- Вы ведь видели их возле входа, видели ведь, там две скамейки так и валяются! Да. Вот эти самые скамейки») и стали лезть на козырек подъезда, чтобы попасть внутрь дома.

— Они бы всех поубивали, в этом никаких сомнений нет! Однозначно бы всех поубивали! Все так это и восприняли! И спрятались по квартирам. Мы? Нет, мы не спрятались, нас не было с братом, да. Это я со слов соседей рассказываю! Они так и кричали: всех, дескать, поубиваем!..

Дальше он рассказывал, как на счастье подъезда нашелся смелый парень, — зовут, вернее, звали его Дима, с шестого этажа, он занимался историческим фехтованием. Да-да, этим самым — Толкиены, гоблины и орки, они самые. У него был рыцарский доспех и холодное оружие, самодельное. Это, как его… Алебарда, да. Меч еще. Сувенирный. Китайский. Или японский. Как он сначала отстреливался от хулиганов из арбалета.

— Вы не поверите, уважаемый Михаил Юрьевич, из обычного спортивного арбалета! Отстреливался долгое время! И даже в кого-то попал! Где арбалет? А у него дома, так и лежит, да. Вы посмотрите сами. Там и лежит! Без стрел!

Как потом хулиганы стали стрелять в окна из обреза:

— Вы же видели, Михаил Юрьевич, сколько стекол побили, ужас! Хорошо хоть ни в кого не попали, да. Сначала не попали.

Как потом они стали лезть на козырек подъезда и Устос… то есть Дима, дал им сражение, и многих из них поубивал.

— Да-да, представьте себе, Михаил Юрьевич, сражался с ними как древний воин! Проявил, как говорится, геройство и мужество! Один. Да, совсем один! Только одна бабушка, она на двенадцатом этаже живет, и сейчас дома, бросила в хулиганов трехлитровую банку с компотом. Вы же видели — такая засохшая лужа во дворе — вот от этого компота. Но не попала, да. А жаль. Да. Им бы по головам этим компотом. Да.

Далее он рассказал, как вовремя вернулся с братом Анатолием из города, и застал как раз как хулиганы, получив отпор от Димы, разбегались. То есть те, кто еще мог убегать, разбегались. А многих Дима-рыцарь так насмерть и зарубил. Конечно же, защищаясь, так сказать, в порядке разрешенной и необходимой обороны. Да. Да еще падали они с козырька подъезда, и поразбивались об асфальт.

— И их, дорогой Михаил Юрьевич, нисколько не жалко! Это же не люди! Это отморозки! Почему власть с ними ничего не делает?? Ведь так жить невозможно! Это же что делается… А?… Что дальше? А дальше

Хулиганы стали разбегаться…

— Ага! — Михаил Юрьевич привстал и наставил на повествовавшего мужика обличающий перст, — А вот с этого места подробнее! Почему они стали разбегаться??

— Они стали разбегаться, потому что Дима их порубил своим мечом… — развел руками Олег Сергеевич, — И еще потому, что они увидели бегущих на выручку нас… Нас с братом: меня и Анатолия.

— Вот! — опять поднял указующий перст чиновник и со значением взглянул на омоновца, — Есть сведения, что вы с братом были вооружены! Вооружены огнестрельным оружием — пистолетами! Вы представляете последствия?? — он «пронзительным взглядом» обличающее впился (как ему казалось) в лицо рассказчика.

— А… Пистолеты… — как будто только сейчас вспомнил мужик, — Пистолеты… Ну, это преувеличение, хотя от испуга, конечно же, могли принять и за пистолеты. Это да… Собственно… Я вам сейчас покажу…

Он привстал, и, заставив насторожится и чиновника, и охранника, непроизвольно положившего руку на автомат, взял с маленького столика, стоящего рядом с диваном, нечто тяжелое и железное, лежавшее там под раскрытой книгой. Омоновец «сделал стойку», приготовившись снимать автомат с предохранителя, но мужик просто протянул предмет чиновнику. Тот недоверчиво взял его и повертел в руках.

— Пистолет… Ну так что? — недоуменно сказал тот и вопросительно взглянул на охранника.

— Пистолет-пистолет! — тут же подтвердил Олег, — Только пневматический. К тому же поломанный. К нему давно уже ни шариков, ни баллончиков нет, и прокладки все поизносились. Так… Пугач. Но с собой я всегда ношу — именно как пугач. И у Анатолия точно такой же. Вот мы и бежали к хулиганам, размахивая этими вот железяками, и кричали что было силы, — они и испугались. Я, конечно, понимаю, что это было опрометчиво с нашей стороны, — но что делать?

Он беспомощно-растерянно взглянул сквозь очки в лицо чиновнику.

— Это была хоть какая-то надежда напугать… Они и напугались, хотя у них был обрез. И разбежались, хотя, конечно же, это заслуга не наша, а Эдика… То есть Димы, который с ними сражался, и, собственно, их победил… Вот только сам погиб… Застрелили его…

Мужик чуть не всхлипнул на этих словах, и, достав из кармана носовой платок, стал промокать покрасневшие глаза под очками.

— Ммммдаааа… Ситуация… — растерянно сказал чиновник, и, еще раз повертев пневматический «Макаров», он же МР-654, в руках, повертев упорный винт на рукоятке, протянул его омоновцу. Тот взял его, мельком взглянул в ствол, выщелкнул обойму и, обнаружив там использованный блестящий баллончик вместо патронов, пренебрежительно бросил его на диван.

— Вот так и живем… — уныло сказал мужик, — Не знаем когда нас убьют… Этот раз Дима дом оборонил… А другой раз кто? Они ведь другой раз игрушечного пистолета могут и не испугаться… Власть-то куда смотрит, а? Администрация?? Ведь мало того, что кушать нечего, магазины все закрыты, предприятия не работают, — так еще и это… насилие, значит, уличное… Это же ужасно! — перешел в наступление мужик.

— Это что творится-то?? Ведь посреди белого дня банда отморозков нападает на жителей — а никому и дела нет! Не дозвониться! Телефоны не работают…

— Это временно, — вставил чиновник.

— … Мобильная связь не работает… Ведь нас тут поубивать всех могли!.. Если бы не Дима, который геройски всех спас и за это заплатил своей жизнью! — мужик, ссутулившись, опять стал промокать глаза платком, плечи его задрожали.

Жена, все это время молча сидевшая рядом на диване, и выражение лица которой по мере этой интермедии непроизвольно становилось все более скептическим, опомнилась, встала.

— Я вам чай приготовлю, хотите? С печеньем.

— Да-да, дорогая, сделай людям чай! — подхватил Олег, — Ведь вы хотите чай? У нас еще есть. И печенье тоже, но уже совсем мало… Остатки…

Чиновник помолчал, взял с дивана пистолет, недоуменно покрутил его в руках… Потом спохватился:

— Ах, чай… Ну что вы… Ну, если только чай. Печенья не надо. Будем вам благодарны.

И вновь обратился к рассказчику:

— А вот бывшие ваши соседи утверждают, что вы и стреляли в бандитов! Как так? Они утверждают, что у вас и у брата есть боевое оружие!

— Лгут, Михаил Юрьевич! Лгут! Из личной неприязни, так сказать! — заверил мужик, — Вы ж видите — из чего тут стрелять! Да они, соседи, и видеть-то ничего не могли — все попрятались, когда бандиты стали стрелять по окнам. Никто не показывался! Одна только отважная старушка швырнула в бандитов банкой с компотом! Да вы с ней сами сейчас и переговорите. Она на двенадцатом этаже живет, Ольга Ивановна. А выстрелы, конечно же, были. Не отрицаю. Стреляли бандиты. В Диму. Да, в Диму. И в окна.

— Да, но они утверждают… — начал было Михаил Юрьевич, но тут же и махнул рукой, — А ну их к черту! Я, честно говоря, что-то подобное и ожидал. Столько уже насмотрелся за это время! Врут, постоянно и непрерывно врут — лишь бы Администрацию подергать! Лишь бы занятых людей дергать на выезды. Петарда где-нибудь выстрелит, или пугач, — все, кричат, «перестрелка в районе», десятки убитых! Черт бы их всех побрал! Как будто нам и без них нечем заняться!

Внутренне определившись с сутью произошедшего, чиновник как будто обмяк, расслабился. Ничего, оказывается, особо страшного. Напали хулиганы, жильцы отбились — только-то и делов! Глаза его перестали настороженно зыркать на собеседника и бегать по сторонам. Омоновец тоже расслабился, и перебросил на ремне автомат с бока за спину.

Через пару минут уже все вчетвером: чиновник, омоновец и хозяин квартиры с хозяйкой, пили чай на кухне. С печеньем.

Олег все расспрашивал Михаила Юрьевича о происходящем, а тот, не скрывая важности своей персоны, отвечал. Чаще всего уклончиво.

Поведал, что Центры Спасения переполнены. Что сейчас туда стараются никого новых не брать, хотя желающих туда попасть становится все больше: люди предвидят наступление осени, а затем зимы; а там обеспечивается горячее котловое питание, есть постоянно вода, душ, электричество… Чтобы занять находящихся там организовано небольшое швейное производство, а также некие «кружки по интересам». Что это такое, Михаил Юрьевич уточнять не стал. Что там тесно, что вновь прибывающие люди в Центре «Мувск — Колизей» располагаются уже не в подсобных помещениях, а прямо на арене и трибунах. Что постоянно вспыхивают ссоры в очередях за пищей. Потому там действуют очень жесткие меры внутреннего распорядка, работает внутренняя полиция. Пока удается поддерживать порядок. Иметь при себе любого вида оружие, или предметы, которые можно применить как оружие, в Центрах строго запрещено; изымается все, включая перочинные ножики или напильники. Существует строгая система наказаний, не подпадающая под действие УК, — все, чтобы сдержать анархию и укрепить внутренний порядок. По вечерам показывают фильмы патриотическо-воспитательной направленности. Вообще же Центры Спасения Администрацией рассматриваются как «лагерь сбора» и транзитный пункт для населения, которое из городов будет централизованно расселено в создаваемые сейчас сельскохозяйственные коммуны в сельской местности. С топливом очень трудно, все нефтебазы взяты под контроль, этот сельхозсезон, что уже ни для кого не секрет, практически провален. Поступления нефтепродуктов нет и не предвидится, люди настраиваются на выращивание сельхозпродукции на селе чисто за счет ручного труда и малой, неэнергоемкой механизации.

— Но ведь как люди, вручную-то?… Это ж как? Такой объем работы, без механизмов-та?… — удивленно блеял интеллигент в очках.

— Разбаловала, дааа, разба-а-аловала людей цивилизация! — покровительственно отвечал Михаил Юрьевич.

— Во-первых, выбора нет. Поставки топлива практически прекращены — на нефтепромыслах в мире творится невесть что… Но это секретная информация. Что касается посевной. Ничего страшного! Столетия люди так жили и ничего, опять же достижения современных технологий никуда не делись… Агрокультура… Проблемы с горючим для посевной при наличии «сельхозкомун» сильно преувеличены. Достачно весной вспахать землю под зерновые и все. На это горючее будет отмобидизовано и зарезервировано, да. Картошку и прочие овощи «коммунары» прекрасно посадят «под лопату». Точно так же вручную прополят и выкопают. Оттого что обленившиеся городские «офис-менеджеры» возьмут в руки лопаты и тяпки им ничего кроме пользы!

Зерновые уберут серпами в снопы и снопы не сильно парясь обмолотят установленным стационарно на току комбайном (типа «молотилка») хоть с приводом от штатного движка, хоть от электромотора. Все это вполне решаемо, дорогой… эээ…? да, Олег Сергеич. Опять же, сейчас наши ученые спешно разрабатывают, вернее, восстанавливают технологии изготовления двигателей на основе рапсового масла, а также газогенераторные, да-с… Ничего нет невозможного, происходящее — лишь временные трудности, и, поверьте, в сельхозкоммуне вам будет только лучше! Там обеспечивается защита от таких вот… эксцессов, и приемлемый уровень жизни!..

— Для кого приемлемый?… — негромко пробормотал интеллигент в очках, но господин Орлов его не услышал.

— Принимаются строгие меры к оптовикам, делающим попытки утаить товарные запасы… Из недавноего можно вспомнить… «Вы, ээээ… Олег… слышали, наверняка про историю с гипермаркетом „Гектор“?… Не слышали? Там хозяева, вместо того, чтобы передать все под охрану и в распоряжение Администрации, видите ли приняли другое решение: вывезти все наиболее ценное и „открыть двери“ на остальное… Вывезти-то они вывезли, и даже „спрятали“ на дальнем складе в промзоне, — да только такой объем продуктов — это не чемодан с долларами, так просто не спрячешь! Убили их, да, представьте! Убила какая-то банда и все разграбила! Да. А ведь могли честно все передать Администрации и были бы сейчас живы. Неумные люди!»

Разомлев от сладкого чая с усиленно подливаемым ликером, бутылочка которого также «совершенно случайно» нашлась на кухне, и приспустив галстук — знак статуса, он, полный сознания собственной значимости, усиленно раздуваемого седым мужиком в очках, вполголоса поведал: появились признаки сепаратизма, — например, в Ахтырском районе местная администрация, действуя руками местной же милиции и расквартированных в районе воинских частей, захватила нефтебазу и склад Госрезерва, отказавшись передавать продовольствие и горючее центральной власти… Глухо, шепотом говорят, что были уже и вооруженные столкновения с жертвами, в противостоянии центральной и региональных властей. Что это очень опасно, так как в регионах как раз и расположены военные склады. Пока что они строго контролируются, но что будет дальше… Но, несомненно, Центральная Новая Власть достаточно сильна и авторитетна, чтобы в скором времени железной рукой навести порядок…

Сообщил, что тепла в городе осенью и зимой не будет совершенно точно, и что водоснабжения не будет тоже. ГРЭС дорабатывает последние тонны топлива.

После того, как закончилась бутылочка ликера и была начата совершенно случайно оставшаяся «на черный день» (как заверил хозяин квартиры) бутылочка коньяка, принявший непосредственное участие в «чаепитии» омоновец расстегнул свой китель чуть не до пояса, автомат забросил на кухонный подоконник, и развалился на мягком стуле так, что создавалось впечатление, что он совсем-совсем доволен жизнью и своим местом в ней… С чиновником Администрации же Олег стал чуть ли не другом. Усиленное «отзеркаливание», поддакивание «в тему» и тонкая лесть, также как и ликер с коньяком под горячий чаек сделали свое дело, — язык у Михаила Юрьевича Орлова развязался.

— Так что, э… да, Олег Сергеевич, самое лучшее для вас — уходить с семьей в деревню. К родственникам, знакомым, куда угодно, — где есть продукты, топливо на зиму и вода, где есть земля и сельхозинвентарь, где есть навыки… Чтобы, пережив зиму, заняться земледелием — это единственный выход. Администрация же будет осуществлять надзор за обстановкой и общее руководство…

— И продразверстку, — почти неслышно буркнул себе под нос Олег, а чиновник, не расслышав, важно покивал и продолжил.

В пригородах и деревнях, где раньше были крепкие фермерские хозяйства и есть хранилища сельхозпродукции, самостийно образовались чуть ли не феодальные порядки, — фермеры берут городских буквально в батраки, за еду. Администрация разбирается конечно, с всплывающими фактами произвола, но сами понимаете… После того, как деньги, валюты отошли пол сути в небытие, производство повсеместно остановилось; единственно, что держит служилых людей — военных и полицию, на службе общества — это продуктовые пайки и защита. И если с защитой Администрация еще справляется, то со снабжением продуктами становится все хуже. Склады Госрезерва не бездонные, тем более, что прошедшие ревизии выявили внезапно факты просто вопиющего воровства и бесхозяйственности… А ведь еще только август! Надо пережить осень, зиму и дожить до следующего урожая! На этом фоне совершенно нетерпимыми смотрятся попытки некоторых частников, так называемых коммерсантов, укрыть от обобществления запасы продтоваров. Администрация, располагая полной адресной базой данных таких «коммерсантов», последовательно проводит изъятие продтоваров у несознательных граждан…

— Кстати! — вдруг вспомнил господин Орлов, — про вас говорили, что вы с братом и сыном занимаетесь самовольной реквизицией различного рода продуктов и товаров. Правда ли это?? — и он постарался вновь придать своей потной физиономии строгое «служебное» выражение.

— Да вы что, дорогой Михаил Юрьевич! Да как можно!.. Сын болеет. Сам я, как интеллигентный человек… — в голосе Олега Сергеевича дрогнули слезы, повлажнели обиженно и глаза за стеклами очков, — Да вы сами посмотрите! Вы же видите — все, что есть, все наше! Ничего чужого! Как можно!!..

Плечи Лены, стоящей спиной к беседующим, кипятящей воду для чая на туристической газовой плитке, поднялись, но она не обернулась.

— Да. Да. Я все понимаю, эээ…? Да, Олег Сергеевич. Все понимаю. Людские наговоры, сведение счетов, — страшная вещь! Недалекие люди сплошь и рядом пытаются использовать Администрацию в своих целях, мы уже привыкли к этому. И принимаем меры! Нас не ввести в заблуждение! — окинув взглядом кухню и комнату-гостиную, совершенно свободные от каких бы то ни было следов мародерства, заверил Орлов.

— А то ведь, знаете ли, эти «самовольные реквизиции» приняли совершенно неприличные размеры! Представьте себе, в окрестностях города завелась… банда! И не мелкая хулиганистая, каких, прямо скажем, хватает и в самом Мувске, а крепко сколоченная и хорошо вооруженная нарезным оружием ОПэГе, даже можно сказать эНВээФ! Незаконное вооруженное формирование! Совершают налеты на склады! Не так давно были захвачены и вывезены в неизвестном направлении две фуры с сигаретами — практически весь запас города! Налет на Слувичский мясокомбинат — изъяты все запасы готовой продукции! На машины, перевозящие продукты со складов ГосРезерва! Теперь Администрация вынуждена отвлекать значительные силы и средства на охрану… Ну ничего… Ими уже занимаются. Лучшие люди, лучшие специалисты! Есть, есть еще честные люди, профессионалы своего дела! Не то что…

Он придвинулся поближе, ему явно хотелось высказаться перед благодарным слушателем:

— Представьте себе, Олег Сергеевич, на фоне тяжелого положения государства и невозможности со стороны Администрации обеспечить привычные уже для так называемого чиновничества блага (себя Орлов явно к чиновничеству не относил) некоторые субъекты заняли позицию «моя хата с краю». А именно — Администрация завалена факсами и присланными с нарочными письмами, содержащими просьбы об отпуске, заявления о переводе или увольнении. Некоторые — тут он от возмущения аж пристукнул кулаком по столу, а задремавший было омоновец приоткрыл один глаз, — просто-напросто перестали ходить на работу и подчиняться распоряжениям Правительства о переходе служащих госаппарата на казарменное, ненормированное положение! Предпочли укрыться в своих загородных особняках, с запасами жратвы, дизель-генераторами и личными скважинами! Наворовали и понастроили за столько-то лет!

Он возмущенно поведал сочувственно внимающему хозяину квартиры, что многие чиновники высшего ранга ринулись за границу — на свои виллы и особняки в Испании и на Мальте, в Италии и Франции; к своим оффшорным счетам и заграничному бизнесу. Некоторое время назад вообще произошел вопиющий случай — некий… ээээ… не будем называть его по имени, в общем, не последний человек в прежней Администрации, курирующий силовой блок, кстати, сбежал на небольшом легкомоторном самолете, когда плановые авиарейсы уже были отменены. Представьте себе. Семья у него уже в Европе была, оказывается, и он тоже… собрался дезертировать. Так в аэропорту, как рассказали очевидцы, прямо у трапа самолета произошла безобразная сцена, когда пилот сказал выбирать: или брать с собой шофера-телохранителя, или три чемодана с чем-то тяжелым из багажника автомобиля… И, представьте себе, до чего дошло, этот негодяй, не будем называть его по имени и прежде занимаемой должности, расстрелял из наградного пистолета своего охранника-водителя прямо у трапа самолета! Вот до чего дошло! И улетел, как понимаю, с народными ценностями. Но ничего! Это они зря рассчитывали, что их там, за границей, ждут с распростертыми объятиями, — по последним сведениям, Европа простилась с толерантностью и радушием, сейчас там приняты законы построже, чем во времена Гитлера! Всех иностранцев — в лагеря интернированных! И личные состояния, как вы наверняка понимаете, ничерта уже не значат! Как и право собственности иностранных граждан.

Дальше по его выходило, что Администрация вынуждена отвлекать сейчас большие силы на охрану складов с продуктами питания, на этапирование грузов, которые подвергаются опасности разграбления расплодившимися бандами мародеров, так называемых… да-да, именно так — гопников! И это все на фоне ужасающего некомплекта личного состава правоохранительных органов! Поскольку, не будем этого скрывать перед порядочным человеком…

— Да-да, конечно, уважаемый Михал Юрьич, вы можете на меня вполне положиться! Я же все понимаю, всю сложность и важность вашего положения! — тут же поддакнул седой очкастый мужик.

… многие сотрудники предпочли в сложившейся ситуации просто-напросто исповедовать принцип «моя хата с краю» и разбежались по своим сытым углам! И сидят там сейчас, за высокими заборами, как хомяки! У кого не оказалось «теплой норки», — те просто-напросто плюнули на все и разъехались по деревням, все одно кроме продуктового пайка и тяжелой ответственной работы на благо общества (тут голос его возвысился) в Новой Администрации получить нельзя! Так что некомплект сотрудников правоохранительных органов вопиющий! Из армии повальное дезертирование, и чаще всего с оружием, что уж совсем ни в какие ворота… Более того, есть сведения, что разного рода крупные коммерсанты из отребья, дезертирующего с оружием из армии и органов, формируют свои охранные структуры… Совершенно незаконные, естественно. Эдакие новоиспеченные феодалы с дружинами…

Тут он замолк, с трудом соображая, не наболтал ли он слишком много лишнего. С подозрением посмотрел на омоновца, но тот, прикрыв глаза, блаженно улыбался в полусне, явно видя перед мысленным взором что-то далекое от озвученных Орловым мерзостей бытия.

Про себя Орлов тактично умолчал. Тому, что он попал в Администрацию, в отдел с труднопроизносимым названием и функцией быть в каждой дырке затычкой — он был обязан единственно подлости бывшего тестя и безжалостности бывшей жены, отринувших сделавшего в прошлом небольшую ошибку в семейных отношениях подающего надежды чиновника от семейного загородного особняка, больше напоминавшего небольшой замок. Ну, подумаешь, закрутил с молоденькой студенточкой-практиканточкой, — с кем не бывает? Это же не повод выбрасывать вещи за ворота семейного обиталища, которое, хотя и принадлежало безраздельно тестю — бывшему замминистра энергетики республики, но которое уже привык немного считать и своим… И теперь, из-за этой вздорной бабы, жены, и старого маразматика — тестя, и свистушки-студентки, приходится лазить по опасным местам, перешагивать через лужи засохшей крови и мозгов… Орлов замолк и загрустил. Перед его мысленным взором встал хороший крепкий дом тестя, треск огня в камине, большая коллекция вин и коньяков, собранная тем на пенсии… Спокойствие и надежность… Черт дернул закрутить с этой свистушкой, неожиданно оказавшейся хищницей, возжелавшей не много ни мало, а замуж… Жена узнала, сообщили «доброжелатели», а может, и эта же, Юлия, и настучала; тесть вышел из себя, нажал на все рычаги… И вот — хорошо еще тут, с автоматчиками, да на служебной машине с шофером, могло бы быть и много хуже…

Писк портативной рации в кармане кителя задремавшего было омоновца заставил отступить грустные мысли у одного, и счастливые видения у другого. Рация голосом второго полицейского осведомилась, какого черта они так долго, и сколько их еще можно ждать на солнцепеке?

— Скажи ему, что мы ведем важное дело, чтобы заткнулся и ждал! — не без злорадства скомандовал омоновцу Михаил Юрьевич, и стал вставать.

— Ну ладно… Засиделись у вас… Пора к делам возвращаться…

Он с неохотой подумал о том, что сейчас придется переться в душную комнатенку в Центре, писать отчет… А завтра пошлют опять куда-нибудь, и придется разбираться в каких-нибудь соседских дрязгах, все чаще последнее время оканчивающихся теми же мозгами на ступеньках… И почему он? Почему этим не занимаются те, кому положено — полиция?… Ах, некомплект… Черт бы их всех побрал! Вот те, кто работают на реквизициях запасов продовольствия — вот те, говорят, делают неслабые запасы и себе… Они не признаются, конечно… Провизия и бензин сейчас — это валюта! Жаль только что она теперь такая некомпактная. Отпечатанные расписки — талоны Администрации почти никого не интересуют. Реквизиции… Но там и неприятности поиметь легко! И «неприятности» — это слабо сказано. Вот недавно исчезла целая грузовая автомашина, направлявшаяся на вывоз контейнера с макаронами, находящегося где-то в частном секторе. Исчезла и исчезла. Четверо грузчиков, водитель и экспедитор, двое с автоматами… Сначала подумали, что они просто слиняли куда-нибудь к родственникам в деревню, грузовик макарон — неслабое богатство на зиму; да только вчера их нашли… Вернее — сгоревшую машину, без макарон, конечно же, и их всех внутри. Нет, ну их, эти реквизиции, в просторечии все чаще называемые «продразверсткой»…

Когда омоновец уже вышел в коридор, Михаил Юрьевич после некоторого, весьма вялого, надо сказать, препирательства, «принял в дар» еще бутылочку коньяка, тут же упрятанную в портфель.

Поднялись втроем в квартиру Устоса и осмотрели коллекцию оставшегося рыцарского снаряжения и вооружения. Чиновник выглянул в окно, и осмотрел несколько мутными уже глазами выбоины на штукатурке от картечи, следы на раме.

— Ну что ж, ээээ… Олег Сергеевич… Думаю, мы выяснили происшествие. Ээээ… Вообще-то вам следует поехать с нами, для очной, так сказать, ставки с заявителем…

Никто не обратил внимания, как после этой фразы рука седого очкарика непринужденно оказалась у него за спиной… нырнула под выпущенную рубашку… конечно же, только чтобы почесать спину… Но он всем видом выразил полнейшую готовность ехать куда угодно будет представителю власти!

— … однако, учитывая то, что ситуация и так предельно ясна, — нападавшие получили по заслугам, сам эээ… потерпевший погиб, и, ээээ?…

— Похоронен. Похоронен нами на кладбище, — несколько угодливо подсказал седой мужик.

— … похоронен, то и расследовать дальше, собственно, нечего… Отвезти вас обратно мы не сможем, ввиду лимитов на бензин, а передвигаться по городу пешком сейчас несколько…

— Небезопасно, — подсказал тот.

— Вот именно. Так что всего вам хорошего, и не задерживайтесь в городе.

— Постойте, — удивился очкастый мужик, — Может быть надо заполнить какой-нибудь протокол? Или объяснительную о произошедшем?

— Эээ, ни к чему, — плавным величественным жестом отмахнулся Михаил Юрьевич, — У нас, в Новой Администрации, надо вам сказать, минимум бюрократии. Никому не интересно читать кипы бумаг, когда есть дела и поважнее, связанные, не побоюсь этого слова, с будущим государства и народа! Я сообщу, что инцидент исчерпан и все на этом.

— Да, но… — такая простота пока еще была в новинку, и, хотя «резолюция» более чем устраивала Олега, он сделал попытку прозондировать отношения к подобным происшествиям чуть поглубже:

— Там, Михаил Юрьич, у мусорки, лежат тела этих… Бандитов, не побоюсь этого слова — Повтор ключевой фразы, подстройка, — вплоть до пьяненькой интонации, все эти приемчики из начального курса НЛП получалось у Олега «на автомате».

— Может быть, вы захотите взглянуть? Опять же, мы рассчитывали, что тела… эээ… то есть, трупы, заберут, эээ… компетентные органы?…

— Ну что вы! — уже несколько раздраженно отмахнулся чиновник, — Что уж там смотреть! На трупы? Нет! И насчет «забрать» — тоже нет! Вы понимаете, я же вам объяснил, — нет персонала, плохо с бензином. Решите вопрос с телами сами. Как-нибудь. Кстати! — он прищурился обличающее, хотя на плутоватом лице гуляла хитрая улыбочка, — Есть сведения, что вы их того… Добивали!

Не дав сказать и слова возмущенно и отрицательно замахавшему руками Олегу, он продолжил:

— Но мы все понимаем! Это — наверняка навет! Мы же понимаем!

И, доверительно наклонившись, тоном пониже сказал, — Хотя, по чести говоря… Если бы вы их и добивали… Никто бы особо вас бы и не осуждал. Собакам — собачья смерть, а город без этого отребья станет чище и спокойней…

Они спускались гуськом по лестнице. Подниматься на двенадцатый этаж за «свидетельскими показаниями» старушки-очевидца он также отказался наотрез, — все и так ясно.

На первом этаже так же брезгливо Михаил Юрьич перешагнул кровавые мазины и, сопровождаемый автоматчиком и Олегом, после минутной возни у входной двери, покинул Башню.

— Вы учтите… Насчет оружия у Администрации очень жесткая позиция — никакого оружия на руках у населения, это однозначно! Оружие — это рассадник насилия и бандитизма! — веско поведал господин Орлов, направляясь к машине, — Оружие положено сдать… К несдавшим применяются самые жесткие меры, вплоть до… Впроочем, ладно.

Уже усаживаясь в машину, он заметил:

— А что это у вас за надпись на стенах?…

Олег посмотрел в указанном направлении, и увидел по обе стороны подъезда, явно выведенные с помощью аэрозольного баллончика с черной краской, большие, по метру в высоту каждая, надписи «Крысы».

— Это?… — мужик в очках очевидно был сам удивлен, — Ах это?… Первый раз сам вижу, честное слово… Так это наверняка ОН! Мы разве вам не рассказывали?

— Кто это «он»? — заинтересовался чиновник, и аж вновь вылез из машины.

— Ну как же… Тот самый бандит, из нападавших. Который убил Устоса, то есть Диму-рыцаря. Из обреза застрелил. Я разве не рассказал? Он сегодня ночью приходил, стрелял по окнам, угрожал… Ругался матом…

Последнюю фразу Олег сказал хотя и серьезным тоном, но внутренне глумясь. Чиновник, услышав, что где-то здесь бродит бандит с обрезом, тут же юркнул обратно в автомобиль и распорядился уезжать, он уже не слышал его.

— Разве вы не окажете нам помощь? Куда же вы? Нам нужна помощь правоохранительных органов! — Олег выкрикивал это вслед отъезжавшей машине уже не скрывая издевки, — все одно они ничего не слышали и не желали больше слышать. Обматерив их напоследок, он направился к подъезду, где в дверях его уже ждал почти весь «гарнизон»: Сергей, Лена, Толян. Позади тусовалась Элеонора. С двенадцатого этажа выглядывала Ольга Ивановна. Постояли возле подъезда. Толян протянул зажженную сигарету. Напряжение последних двух часов сказывалось.

— Ну ты и комедиант, — с непонятной интонацией сказала Лена.

Батя снял очки, держа на вытянутой руке, посмотрел сквозь них на двор и изрек:

— Знаешь, без компа зрение стало восстанавливаться. Но очки, — вещь хорошая. «Ты разве не замечала, что мужчина в очках сразу становится та-а-акам безза-а-ащитным?…» — явно пародируя кого-то, нараспев произнес он, убирая очки в карман.

— Че они? — сразу осведомился Толян, — Че дальше?

— Не по твою душу, не по твоим подвигам, успокойся. Все из-за побоища с Устосом.

— Да знаю я. Че возле машины-то говорили?

— Откуда знаешь? — переспросил батя, доставая сзади из-под ремня скрываемый рубахой наган и меняясь с Толиком на свой люгер.

— Серый рассказал.

— А ты, Серый, откуда?… Подслушивал, что ли?

— Само собой, — пожал тот плечами, — Ну ты классно придуривался!

— Не придуривался, а бутафорил, комедиантствовал, актерствовал. Придуриваются — придурки! — поучительно заметил Олег. Усталость наваливалась тяжелым грузом. Как после тяжелой драки.

Поодаль вдруг раздались пара коротких автоматных очередей.

Все напряглись. Пауза. И еще очередь, там же.

— Это там, куда уехали. Совсем близко, — заметил Толик, и стал напряженно озираться по сторонам.

Олег же вышел из-под козырька подъезда, и, задрав голову, крикнул:

— Ивановна! Слышь? Че это они там?

— В воздух стреляють! Как есть со двора малость отъехали, остановилися, и стрельнули в воздух. И дальше счас поехали, — донеслось сверху.

— Че это они? Злых духов гоняют? — непонимающе покрутил головой Толик.

Олег же сразу нашел решение:

— Да все просто. Расслабьтесь. Пальнули в расчете, что их могли слышать где-нибудь рядом работающие группы из Администрации. Якобы отбились, отпугнули. Будет возможность оформить этот выезд чуть ли не как боевую операцию, связанную с риском для жизни. Этот Юрьевич сразу мне показался большим пройдохой и канальей. Пошли домой, там обсудим.

Дома, на кухне, батя подробно нам изложил разговор. Со своими комментариями. Я, собственно, и так все слышал, но кое-какие нюансы все одно были интересны.

— Вот и получается, что на город Администрация практически забила, — подвел в заключение черту батя.

— Сил у них мало, народ разбегается; причем одиночки с оружием сбиваются в стаи или идут в охрану новоявленных «баронов», — коммерсов, сидящих на чем-то серьезном, и умеющих организовать толпу. И, что немаловажно, имеющих чем толпу накормить. Он уже и про зарождающийся местечковый сепаратизм упоминал, — предполагаю, что это явление будет только развиваться. Будет война за раздел сфер влияния. Встревать в нее нам не след. Лучше отсидеться. Мне тут одна идея в голову пришла… Если получится, — мы будем обеспечены водой, а это в нашем положении главное.

— А на что ты рассчитывал? — подала голос до этого молчавшая мама, — Ты думал, зачем они приезжали?

— Честно говоря, опасался что из-за Толиковых художеств. Потом уже сообразил, что про происшествие с Устосом, про побоище, и, главное, про стволы настучал этот… как его? Ну, помнишь, эдакий Шпак с 64-й квартиры? Вот они и прислали — разбираться. Приврал еще там, поди.

— Ну, копец его квартире. В первую очередь, — заверил Толик, — а вернется, — лично утоплю. В сортире. Как подобает поступать со стукачами. У нас как раз говна на хорошую яму к этому времени наберется!..

Лена с демонстративно брезгливым видом отодвинулась от Толика и опять обратилась к бате:

— А если бы это они из-за машины бы приехали? Из-за мародерки вашей?? Что бы ты делал?? Вы же себе на голову неприятностей ищете!

— Как ты не поймешь… — сокрушенно отвечал ей батя, — Первое: мародерка не «ваша», а наша общая. Если ты замки не ломаешь на складах, а только пользуешься тем, что мы натаскиваем, кушаешь это, — то это не повод вставать в позу и расправлять тут ангельские крылья!

Гы. Батя всегда был силен на образные выражения.

— Второе. Неприятности мы не ищем — они нас ищут, мы от них по мере возможности скрываемся. Третье: неприятности у нас были бы, если бы нам жрать нечего было бы. Нечем машину заправлять. Кстати — хорошо что ее в арку стали ставить — там со двора не видно. Надо еще со стороны Проспекта пару сгоревших кузовов опрокинуть — тогда вообще видно не будет… Вот это — были бы действительно неприятности. А ты постоянно путаешь неприятности с обычными особенностями нынешнего существования. Постарайся понять, что сейчас монтировка и ствол — такие же кошерные средства добычи пропитания, как раньше диплом и умный вид на лице. Парадигма… А впрочем… — он махнул рукой, — Что объяснять. Короче, не встревай.

Это маму явно задело. Я видел, что она завелась и очередная разборка со скандалом на подходе, — этого нам еще не хватало. Понятно, что у всех нервы в напряге. И потому поспешил встрять в разговор и перевести стрелки на себя:

— Пап, а если бы в натуре они что-то предъявлять стали? Если бы обыск затеяли? Если бы потребовали, чтобы ты поехал с ними?

— Да-с, это было бы возможно, да. И именно поэтому я ломал безобидного дурачка. Как видишь, небесталанно — поверили. Видимо во мне погибает великий актер, вернее сразу два — и Немирович, и Данченко… Оба!

Батя явно на отходняке, добавил на коньячок еще, и начал куражится; но я не отставал:

— Ну а все же? Чтобы ты делал?

— Ну чо делал бы? Ясно, что делал бы. Не хотелось, а пришлось бы. Положил бы обоих тут.

— И автоматчика? — недоверчиво спросил я.

— Не вопрос, обоих. В скоротечных огневых контактах все решает не оснащенность, и не число, а решительность и внезапность! — явно опять по памяти кого-то цитируя, ответил батя. И опять усугубил коньяком.

— А те, на улице?

— Толян, ты бы тех, на улице, успел бы?

— Думаю да, — также пригубив рюмку коньяка и поморщившись, поставив ее обратно, ответил Толян, — как договорились. Из люгера — вполне доступная дистанция, со второго-то этажа. Мент так постоянно открытый возле машины прохаживался. Лошара. По первому бы шухеру его и положил бы. И водила никуда бы не делся.

— Вы что говорите? Вы что говорите-то??? — взорвалась мама, — Так у вас все сговорено уже было? Вы готовы были этих людей уби-и-вать??? Просто так? Вот здесь?? Убивать?? За что???

— Пссссс! — в процессе отходняка, да после принятой ударной дозы спиртного, с чиновником и сейчас, батя был настроен достаточно благодушно и склонен объяснять:

— Что значит «за что»?…

Толик же только презрительно скривился и пересел от стола в гостиную на диван листать какой-то журнал.

— Что значит «за что»??. - повысил голос батя, — А то, что нам могли предъявить какую-нибудь дурацкую статью из фактически сейчас не действующих законов, — это что, не основание? Ты понимаешь, что сейчас, на сломе социально-экономической формации, мы стоим враскаряку??

Мне стало смешно. Батя, как выпьет, обожает выражаться «умно», и послушать его интересно, потому что он становится здорово словоохотливым. Но сейчас, видимо после стресса, когда он одновременно и актерствовал, прикидываясь безобидным интеллигентом в очках, и пытался выведать побольше сведений, и готовился в случае нужды перестрелять «гостей», — он стал мешать в кучу «умствования» с «бульварщиной».

А он продолжал:

— Ты понимаешь, что сейчас такая ситуация, когда старые законы де-факто не действуют, а новых еще нет? Вернее, они только создаются. Как и подобает настоящим законам, они выкристаллизо… выва… ются из крови и грязи, методом проб и ошибок. Ты готова умыться этой кровью и окунуться в эту грязь, только потому, что ПОКА еще нет законов, регламентирующих новую жизнь? Я — нет, не готов! Не хочу. И своей «стае» не дам.

— «Стае»! — тут же уцепилась мама, — За кого ты себя принимаешь? За волка, чтоли? Или за льва?? Ты скорее крыса!.. — И тут же примолкла, явно соображая, не брякнула ли чего-нибудь лишнего, и не придется ли за это лишнее отвечать…

Да, ситуация меняется. И дома ситуация меняется. «Власть сменилась», как говорится. Последнее слово в определении «внутренней и внешней политики семьи» от мамы, чувствую, уходит. Да нет, уже ушло.

Но батя на мамино высказывание прореагировал на удивление конструктивно:

— Да хотя бы и крыса! Что ты имеешь против крыс! Умное и домовитое животное, когда загонят в угол — становится опасным. Так не загоняйте в угол! — и будет вам спокой… Кстати! Серый… — он обратился ко мне.

— Там, возле подъезда на стенах этот урод, который в нас стрелял ночью…

— Главный гоблин с обрезом? — подсказал я.

— Он. Мало того что орал, он, оказывается еще и писать умеет… Против ожидания к такому полудурку. Так он испачкал стены подъезда. Понаписал с двух сторон подъезда «Крысы». Очевидно, как и твоя мама, — неопределенный жест в сторону мамы, — Он считает, что сравнением с крысами нас жестко унизил… Ха. Ха. Ха. — батя изобразил смеющегося Фантомаса.

— Надо это как-то закрасить, что ли? Баллончики с краской у нас есть, благо натырили… — еще один насмешливый взгляд в сторону мамы, — Займись, а?

— Я погляжу, — согласился я и вышел в коридор. Батя вслед крикнул:

— Только осмотрись сперва, подумай чем и как, — сам, один не начинай! Я или Толик подстрахуем тебя.

— Угу, — согласился я, но в коридоре чуть притормозил выходить, чтобы дослушать батины сентенции по текущей ситуации.

— Так вот. Новых законов социума еще нет, и наша задача дожить до времени, когда они будут. Писаные. Вернее, они уже есть — но пока неписаные. Как на Диком Западе, в период освоения, — законы просты и жестоки:

— Убей раньше, чем убили тебя.

— Возьми все, до чего можешь дотянуться.

— Если ты не можешь защитить свое имущество, — стало быть, оно и не твое.

— «Сила закона» или «сила органов правопорядка» временно отходит на второй план, и на первое место выходит «сила» как таковая, простая и грубая: кто лучше вооружен, кто лучше умеет с оружием обращаться, кто более решителен и не боится пролить кровь. Потому «Администрация» так и озабочена изъятием оружия, потому что оружие у граждан — прямое покушение на прерогативу любой власти вершить суд и расправу. Собственно, предполагая такое развитие событий я и не обзавелся охотбилетом… Вот ты задумайся, — вот приехали какие-то четыре субъекта. Представители некой «Новой Администрации», которая сама себя провозгласила «властью» всего-то пару месяцев назад. И что? Нам всем спешить подчиняться? Посдавать оружие, сдать «излишки провизии», — и топать обрабатывать грядки с лопатой и тяпкой? Пока они, бля, будут «решать нашу судьбу»? С какого бы хера? Только потому, что они объявили себя «властью»? Да завтра, может, на их место сядет новый, очередной «атаман Козолуп», и объявит себя «властью», и объявит свои, новые законы… Скажем, введет порядок, что появление на улице без оружия столь же неприлично и наказуемо, как и появление в людных местах голым, — и что? Когда до тебя дойдет, что мы должны придерживаться СВОИХ, своих собственных законов, — тех законов, которые помогут нам выжить, как физическим объектам, а не как статистической единице в графе «население»!..

— Ты вообще что-то не то несешь! Какую-то дурь! При чем тут твое теоретизирование, и то, что ты только что был готов убить четверых ни в чем не виновных людей! Которые просто приехали, чтобы оценить обстановку!

Пауза.

Я приник к двери в комнату и затаил дыхание.

Батя ответил каким-то другим, жестким, трезвым голосом. Ой, черт, зря она так с ним… Ей бы помолчать…

— Я всегда знал, что ты дура, — но сейчас ты уже прямо перегибаешь палку.

Звук резко отодвинутого стула, и тут же резкий, «металлический» голос бати:

— Сядь. Я сказал — сядь! Ты сейчас сядешь, и будешь меня слушать, внимательно слушать. Пока я не закончу.

— Я не желаю…

— Мне насрать, что ты желаешь, и что ты не желаешь. Ты сейчас сядешь и будешь меня слушать. Потому что то, что я сейчас говорю, — не из желания повыпендриваться, как ты очевидно, думаешь. И не из желания с тобой посоветоваться, — пока что ничего дельного в этой ситуации ты предложить не в силах. То, что я говорю — это программа. Поняла? Программа, которой мы будем в дальнейшем руководствоваться в жизни, — пока ситуация не изменится. А пока она такова, как есть, — мы будем руководствоваться ею. И потому я хочу, чтобы ты знала, чего от нас, от меня ждать, и как самой себя вести. Я не советуюсь с тобой, ты поняла?? И не спрашиваю твоего мнения! — повысил голос батя.

— Зачем же тогда…

— Я ставлю тебя в известность. Если ты с чем-то не согласна, — ты прямо сейчас берешь свои шмотки, и валишь отсюда. Куда хочешь. Можешь — жаловаться в Новую Администрацию; можешь, — к гопникам, или в деревню, или в коттедж, — куда ты там собиралась. Можешь попытаться там жить, мысля позитивно, да! Я даже дам тебе с собой пару банок консервов, намародеренных нами, или заранее запасенных МНОЙ, — но не больше, поскольку покойникам консервы ни к чему. А то, что грохнут тебя с твоим «позитивным мышлением» вскоре — это и к бабке не ходи, точно. И повезет, если грохнут «гуманно»… А вот косметику можешь забрать всю! Хоть весь шкаф, хоть в несколько заходов. Я больше не намерен выслушивать твои поучения, как и что мне делать в этой ситуации. Поскольку в ситуации ты сечешь, как заяц в алгебре!

Со стороны дивана послышалось одобрительное покашливание Толика.

— Да, ты живешь отжившими, или книжными представлениями о жизни! Это не с целью тебя уязвить, а чисто констатация факта. Ты считала себя «бизнесвумен», хотя бизнеса как такового, зубастого и когтистого, ты близко не видела! Ты жила в своем «хрустальном шаре», где люди — лапочки, где рулит косметика и визаж, где определяющим является «позитивное мышление». И сейчас, когда этот твой «хрустальный шар» разбился, ты начинаешь метаться, и пытаешься из осколков сложить еще один, — лишь бы не видеть реальную жестокую действительность. Действительность, в которой нет места сюсюканью, где все определяет простой и грубый личный интерес. И, что самое омерзительное, — ты и мне, и нам пытаешься навялить свое книжно-розовое представление о жизни!..

Неразборчивое, вполголоса, бормотание мамы. Ничего не понял. И снова жестко, громко и отчетливо голос бати, с жестоким:

— А мне плевать! Будешь делать то, что я скажу — или пошла отсюда! Мне тут твои понты без надобности! Или сейчас садишься и выслушиваешь, что я говорю, и принимаешь это. Или не принимаешь, — и валишь к чертовой матери! В Администрацию. С просьбой поставить тебя на паек и снабжение. Можешь им рассказать, что у нас оружие, и то, что я намерен сделать с теми, кто попытается его отнять у нас. И пожаловаться, что тебя из квартиры выгнали. Где ты, черт дери, прописана! — и не забудь помахать там паспортом с пропиской, и копией лицевого счета! Внятно??

Снова неразборчивое, уже явно со слезами, мамино бормотание. У меня от жалости сжалось сердце. Ну что они делают?? Нельзя же так с родными! Но у меня не появилось и намека на то, чтобы пойти и «защитить» маму, поскольку со всем, что говорил батя, я был полностью, 100 % согласен.

— А вот этого не надо! Сопли подотри! Не надо мне тут этих женских штучек, — со слезами и всхлипыванием! Меня выставить из квартиры ты пыталась вполне спокойно, без всхлипов! Сейчас, здесь, это — не сработает. Мы сейчас говорим о серьезных вещах, о выживании, и твои сопли, слезы и эмоциональные увещевания ничего не стоят. Ты же не пыталась гопников остановить слезами? Потому что они были объективной реальностью, — простой и жестокой. Сейчас мы тоже говорим об объективной реальности, — так почему ты считаешь, что тут твои слезы что-то значат?

Пауза.

— Короче! Я сказал, — и ты слышала. Или ты сейчас валишь отсюда, — или ты садишься; выслушиваешь то, что я имею тебе сказать, и принимаешь к сведению. И руководствуешься этим в дальнейшем. Получаешь пищу, воду, защиту-безопасность, настолько, насколько мы сможем это организовать. Но при этом не возникаешь на тему «то не так и это не эдак», — во всяком случае, относишься к тому, что твой голос лишь совещательный как к должному. Просто потому, что ты женщина, а я мужчина. И в этой, мужской ситуации, ты должна знать свое место! Просто чтобы выжить. Как, собственно, всегда в истории и было — это нормально. Как только, и если, вновь будут цениться гламурные рассуждения о «подлинных жизненных ценностях», визаж и макияж, и будет «один человек равно один голос», — можешь рулить. Если я дам. А сейчас ты будешь делать то, что я скажу, если хочешь получать от меня — пищу, воду, защиту!

— Как в пещере, мля! Эти… как их?… Кроманьольцы! Шкура, мамонтятина, дубина! Гы, — раздался голос Толика с дивана, но батя на его реплику не отреагировал

.

— Я, кстати, тебя не гоню! Можешь занять любую из пустующих квартир, — вон их сколько. И ключи есть. Или я уйду в другую. Но только снабжать себя будешь — сама. И как пищу готовить — сама будешь решать. И защищать себя на выходе, — тоже сама будешь…

— Ты меня унижаешь! — плачущий голос мамы.

— Да ни в коем случае! Это только тебе кажется. Более того, — это ты себе выдумала, — «унижаешь», «принижаешь мое достоинство» и прочую херь! Я всего лишь показываю тебе твое место в новых социально-экономических условиях, возвращаю твое «я» туда, где оно и должно бы находиться! Никаким «унижением» тут не пахнет! «Про любоввв» тут речь давно не идет. К сожалению. Да, к сожалению. Я, старый дурак и романтик, до последнего, но ты… Ладно! Но если ты… Если ты не можешь, не умеешь добыть мамонта, и оборониться от саблезубого тигра — ты не должна диктовать охотнику тактику его охоты — он в этом лучше разбирается! Внятно??

Я, затаив дыхание, прислушивался к происходящему, стоя в прихожей, за прикрытой в комнату дверью. И тут сзади меня раздался прерывистый, можно сказать, судорожный, не то вздох, не то всхлип. Я дернулся в сторону и непроизвольно схватился за нож. Прямо автоматически! — миг, и складник с серейтором уже был у меня в руке, раскрыт, и готов поразить нападающего. Во, черт, автоматизм-то выработался, — со всеми этими событиями…

Это была всего лишь Элеонора. В обтягивающей черной блузочке на голое тело, в джинсах в обтягон и в сланцах на маленьких ступнях с аккуратно накрашенными красным лаком ноготками, она неслышно оказалась у меня за спиной, войдя в открытую мной же входную дверь квартиры. И уже, как я понял, довольно давно стоит у меня за спиной и так же, как и я, подслушивает… Вот я баран! Хорошо, что батя не видит, — я бы наверняка получил хорошую взбучку за такое раззвиздяйство.

— Че тебе надо? Че ты приперлась? — тихо, чтоб не услышали в комнате, зашипел я на нее, сделав зверское лицо.

Но она лишь приложила палец к губам, и аж со вниманием повернулась боком к двери, чтобы лучше слышать. Вот зараза! Но не драться же с ней здесь!

А батя продолжал:

— Вот и нормально. Села — значит, принимаешь мои условия. Повторюсь — я тебя здесь не держу. Но и вывихов твоих, как прежде, я не потерплю.

— Вот ты сказала «готов убить только за то, что они приехали», — и даже не поняла, какую дурь сказала. Иногда я думаю, что я зря распинаюсь, — до тебя не доходит. Видимо очень сложно улавливать отвлеченные моменты для женских мозгов…

«— Ой, бляяя… — подумалось мне, — Зря он это. От конструктива в эмоции, — там бабы сильнее, опять перебранка будет…»

Но батя не стал развивать «тему женских мозгов», а продолжил по существу:

— С чего ты взяла это — «убить всего лишь приехавших чего-то там проверить»? Я их что, в гости звал? Они приехали ко мне с оружием, с автоматами! Ты думаешь, они были с автоматами чисто чтоб собственную безопасность обеспечить? Нет! Для того, чтобы при случае «настоять на своем!» Власть — это не синяя мигалка на машине, это не барабан на шее и не флаг над домом, и не удостоверение «народного избранника». Власть — это в первую очередь сила; сила, способная принудить к выполнению выгодных именно ей условий игры! Если нет силы — это не власть, будь она хоть трижды легитимной и пятирежды всенародно избранной! И, в свою очередь, сила, — если это действительно серьезная сила! — неизбежно становится властью! МаоДзеДун сказал: «Винтовка рождает власть», — и он был прав! В мирной, стабильной ситуации это явление не бросается в глаза, оно затушевано всякими культурными и традиционными моментами. Но в период смены формаций вся суть обнажается. Как на Диком Западе. Или вот как сейчас. Власть сейчас тот, кто может заставить с собой считаться. Потому они и приехали с автоматами — чтобы с ними считались. И, если бы они узнали все, как было на самом деле: что гопники удрали не просто так, — а от наших стволов; что мы планомерно занимаемся мародеркой и ни в коем случае не собираемся подчиняться указанием этой Новой Администрации, если они противоречат нашим интересам, — то… То, очень может быть, они бы захотели заставить меня, ну, и Толяна, конечно же, и Серегу, да и тебя, подчиниться им. Их решениям. Если надо — то и с помощью оружия. Потому они и были при автоматах… Что там они для «ослушников» приготовили: каторжные работы на сельхозплантациях или переработку в консервы — это уже не суть важно… Ты извини, я несколько нетрезв, и потому, возможно, излагаю излишне обстоятельно…

— Я заметила!

— Вот только не надо надо мной взмывать! — батя, чей тон постепенно снижался и в конце тирады опустился почти до бормотания, вновь резко взбодрился и заговорил прежним жесткими и ясным голосом.

— Не надо оценивать то, что я тебе так подробно излагаю как признак слабости! Считай это моим тебе подарком, — то, что я так подробно все разжевываю. Мог бы просто послать нахер!

Молчание. Я поежился и взглянул на Элеонору. Она была вся внимание, аж шею вытянула. Зар-раза! Но не выталкивать же ее сейчас с неизбежным шумом.

— Так вот. Они приехали ко мне с оружием, незваные, не имея ничего предложить мне, кроме как подчиняться. Им нечего дать нам! Ни защиты, ни продуктов! Ни стабильности! Ничего, кроме наставленных в пузо автоматов, чтобы настоять на своем. Нахер такая власть нужна! Чем они отличаются от гоблинов, которых порубил Устос?? Чем? Наличием галстука и печати на бумажке?… Нахер они пошли!! Так вот, я тебе еще раз повторяю — если бы я счел целесообразным, я бы положил этих двоих из нагана прямо здесь. Они и «мама» бы сказать не успели! А Толян бы из люгера загасил бы остальных двоих!

— Обязательно! — раздалось с дивана Толяново утвердительное, — Но лучше было бы, если бы у меня был автомат!

— И, возможно, так и стоило бы поступить!

— Очень может быть, что и стоило бы! — опять поддержал Толян, — Все же минимум два «укорота». Плюс боекомплект. И бензин.

— Но я счел, что это лишний риск, и отпустил их. И даже презентовал этому… тезке Лермонтова, бутылку коньяка, честно награбленного в магазине. Так что… Не тебе и не здесь судить меня о моих побудительных мотивах, — как видишь, все продумано и разумно!

Молчание.

— Серый! Серый, черт тебя подери!! — крик бати, — Тебя долго ждать??

Ойййй… Он ведь точно знает, что я подслушиваю! Ясно же, что будь я на улице, я бы его не услышал!.. Я шарахнулся от двери, чуть не сбив Элеонору с ног, вытолкнул ее за дверь, аккуратно прикрыл дверь на лестничную площадку и прошипел ей:

— Прежде чем входить — стучать надо!

Эта зараза показала мне язык. Я показал ей кулак. И понесся вниз, на улицу.

Надписи меня разочаровали. Я думал там немного, — а он весь фасад извозюкал… Буквы высотой в метр, явно аэрозольным баллончиком… «Крысы». Ну и «крысы», ну и что… Я оценил ситуацию и поплелся домой.

Там уже все устаканилось. Толик сидел по-прежнему на диване и строил глазки Элеоноре, которая, как пай-девочка сидела и пила с мамой чай на кухне, делая вид, что его не замечает. Батя, задрав ноги на стул, сидел в кресле и рисовал на листе бумаги какую-то схему.

— Ну, что там с покраской? Получится?…

— С покраской… Уй… — мне было мрачные вилы заниматься какой-то покраской-закраской дурацких надписей, тем более, что их и возобновить ничего не стоило. Вот приспичило бате… На фоне неохоты мой пытливый ум тут же придумал оригинальное решение:

— Значит, насчет покраски. Смысла нет никакого. Там черная краска, автоэмаль, так что и закрасить можно только черной. Ну, есть у нас краска. А зачем закрашивать? Чтобы было на фасаде две черных кляксы? Чтобы он через ночь намалевал надписи уже белой краской, или там красной?… Мы ему что, в маляры нанимались?

— И что ты предлагаешь? Забить на это?

— Нет, почему же забить?… Использовать! Тебе этот… как его? Эпитет! Эпитет «крысы» что — ухо режет? Нет. И мне нет. Ну, пусть мы будем «крысы». Ну так давай я завтра возьму баллончиков в маркете, и разрисую эти надписи в стилизацию. Вы видели, сколько в городе сейчас надписей в стиле граффити? Ну и… Чем наш дом хуже?

Маркетом, или «супермаркетом» мы как-то негласно стали называть квартиры, в которые мы перетащили почти все наши намародеренные запасы. Теперь там все не валялось кучей, а стояло рядочками и лежало кучками, — как в настоящем супермаркете, откуда и назвали. Хотя до полного порядка было ох как далеко.

Батя переглянулся с Толяном, тот пожал плечами, и батя дал добро:

— Дерзай. Постарайся только не награффитить там слишком уж страшно — все же у родового гнезда фасад красить будешь…

— Обижаешь! — мне сама идея постепенно стала нравиться все больше. Это не надоевшее уже шастание по разоренным магазинами и кафе, это творческая работа!

Весь вечер я творил эскизы и подбирал баллончики.

На следующий день к полудню все было готово. Толик по обыкновению урыл куда-то, батя был занят тем, что тянул по этажам провод от квартиры Ольги Ивановны с двенадцатого этажа, постоянно наращивая его всякими обрывками и обрезками. К тому времени мы еще не разорили радиомагазин и подсобку АТС, и с проводами было неважно. Батя решил установить телефонную связь с нашим «смотровым постом», и, надо сказать, за полдня вполне успешно с этой задачей справился. Использовал домофоны, батарейки, звонок, еще какую-то электроерунду, — но теперь с Ивановной можно было переговариваться, не бегая к ней на этаж.

А я тем временем закончил свое «граффити». За отсутствием посторонних во дворе следила из окна бдительная старушка, явно довольная порученной ей важной миссией. Батя даже предлагал снабдить ее биноклем, но она отказалась:

— Нешто, милок, я и так не слепая. Все вижу.

Когда все было закончено, я позвал всех «принимать работу». Батя, мама, пришедший уже Толик, и даже нарисовалась эта вертихвостка Элеонора; они столпились во дворе, обозревая мои художества. Я, реально, несколько даже волновался, хотя и отдавал себе отчет, что все это — ерунда по сравнению с действительно серьезными задачами, стоящими перед нами. Но все же, все же… Любой творец волнуется, представляя публике свое творение, не так ли?…

Ну че, надо сказать, оно понравилось. Во-всяком случае, никто не критиковал, хотя я уже заготовил фразы: «Не нравится — сделайте лучше!» и «Конечно, художника каждый обидеть норовит!». Никто не обижал, все одобрили. Я черной краской и серым металликом для теней обработал стилизованно ту писанину, что оставил гопник; плюс на дверях написал большое «МЫ», так, что получалось «крысы» «мы» «крысы». А, главное, над козырьком подъезда, где Устос рубился с гопниками, нарисовал большую, насколько смог, морду оскаленного крыса. С зловещими передними зубами. Я старался. Я вчера весь вечер рисовал эскизы, и вот сегодня воплотил… Пацанам бы понравилось… Где они сейчас…

— Нормально! — хлопнул меня по плечу батя.

Мама промолчала. После вчерашних разборок с батей и его ультиматума она ходила какая-то потухшая и задумчивая. Но не ушла ведь! Ничего, оттает!

Элеонора фыркнула:

— Мне бы вот было западло быть крысой! Еще и декларировать это!..

Толик ее быстро укоротил:

— Ну так, лапочка, ты в другом подъезде живешь… Нарисуй над подъездом курицу крашеную, — и будешь считаться райской птицей! Га-га-га! — и сам заржал над своей шуткой; ему было совершенно положить на то, что он этим конкретно Элеонору опускает, а может, он это специально и делал.

Не знаю. Но спасенная нами красотка только криво улыбнулась и заткнулась, не сказала больше ни слова. Что я, в частности, отнес к результату осмысления подслушанного ею вчера батиного монолога. Нормально! А то еще будет тут выступать — кто-то ее мнением тут интересовался! Я подмигнул Толику, — и он мне в ответ.

— Ну что… — сказал батя, — теперь у нас не просто «Башня», а «Крысиная Башня»… А мы — ее зубастый гарнизон.

— Я буду Главным Крысом, — тоже попробовал пошутить я.

Так родилась Крысиная Башня.