Крысиная башня

РЕЗИНОВЫЙ РОК

Эту девчонку трудно было не заметить, ага. Недаром у Толика сразу загорелось за нее вписаться. Она выделялась среди других женщин, хотя бы и сверстниц, как глянцевый «Плэйбой» в куче потрепанных школьных учебников. Как финский нож среди алюминиевых вилок. Как… Короче, она здорово выделялась, а мы из-за нее тогда едва не вляпались по-крупному.

Мы сидели в ресторане. Батя, Толик и я. В «кабаке», по-простому, как называли такие заведения по старой памяти что батя, что Толик. Что удивительно — в отличии от магазинов, три четверти которых стояли закрытыми, кабаки работали, и недостатка в посетителях в них не было. Цены заоблачные, расчет почти что только валютой — а вот поди ж ты. Такое впечатление, что люди торопились «скинуть» поскорее деньги, подсознательно чувствуя, что скоро деньги станут вообще мусором. А пока… Пока «все как всегда»: негромко играла музыка, приглушенный свет, снующие официантки, белые скатерти. Мэтр такой важный. Типа все как всегда — только нервозность все одно какая-то чувствовалась. Хотя бы по тому, что «дресс-кода» как такового не стало, хотя ресторан был «из порядочных», в первой десятке в Мувске, можно сказать. Были мужчины и в пиджаках, а женщины в платьях, претендующих на «вечерность»; были и парни-девки в джинсах, и в затрепанных каких-то футболках, и даже в шортах какой-то пузан прошел — раньше так не пускали, уж я-то знаю, в этом ресторане у Юрика мы год назад всем классом отмечали его 16-летие, батяня его, миллионер, не ударил лицом в грязь. До танцев еще дело не дошло, тетки еще не вылезли в центр «показывать свой экстерьер», вилять попами перед мужиками; но видно было, что уже скоро. Время такое — мужикам все некогда, потому надо поспешать…

А сейчас какая-то нагловатая компания кавказцев человек в десять заняла столики в углу и постоянно заглушала музыку гортанными радостными криками — что-то они там праздновали, поди. Сновали по залу, выходя играть через вестибюль в биллиардный зал; не стесняясь пОходя шлепнуть по попе какую проходящую женщину, — на их спутников они откровенно не обращали внимания.

«Это точно врубились, что жизненная парадигма сменилась» — как выразился наблюдавший за ними батя. Он нервничал и постоянно посматривал то на часы, то на вход — тут была назначена встреча с каким-то его партнером. Как он нам с Толиком коротко объяснил, — у того есть коттедж за городом, и с ним можно попробовать скооперироваться «для совместного выживания», как батя выразился. Вот мы все втроем его и ждали — чтобы познакомиться «предметно». Без мамы, конечно; мы — мужчины, и пришли не развлекаться, а по делу. А он не пришел. Когда то, что он не придет стало окончательно ясно, батя подпер голову руками и молча уставился в стену, временами шевеля губами, явно ведя с кем-то заочный диалог…

А мы с Толиком рассматривали публику. Как перед этим выразился батя, публика в основном «представляла из себя удачливых нэпманов нового времени, и будет с ними дальше то же, что стало и С ТЕМИ нэпманами», — деловые люди и «около того». И атмосфера царила какая-то нэпманская, как в старых фильмах — блеск и упадок, «мишура и кокаин», как выразился временно вынырнувший из задумчивости батя.

Эта девка, высокая и стройная, пожалуй что и не намного старше меня, нарисовалась в зале, когда мы уже собирались уходить. Копна рыжих волос до лопаток, на смазливой мордашке умелый макияж, джинсики в обтяжку и черная блузка — тоже, конечно, в обтяжку, и чтобы видно было поджарый животик. Ходила между столиками, иногда присаживаясь и о чем-то беседуя с посетителями. Снималась, что ли? — как несколько явно местных мочалок? Нет, не снималась — понаблюдав за ней, я видел, что она не стремится кому-то понравиться или «упасть на хвосты» чтобы покушать и выпить — она, видать, кого-то искала и расспрашивала по этому поводу. Но, черт побери, она «нравилась» и безо всяких попыток нравиться, у нее это получалось само собой — в каждом движении, в жесте, которым она отбрасывала с лица рыжую челку, в манере даже покусывать во время разговора ноготь большого пальца руки, в которой она держала усыпанный стразами мобильный телефон, — явно для понта, потому что сети сегодня весь день не было, — сквозил такой «секс-эпил», что говорившие с ней мужики чуть ли не начинали рыть пол штиблетами, как кони копытами. Вот коза, а? Ну надо вот так-то вот — сесть за столик, и разговаривая не просто сидеть, — а обязательно выгнуться в талии грудью к собеседнику так, что говорившие с ней мужчины буквально теряли нить разговора и только молча пялились на нее… А грудь-то у нее и была-то так себе — маленькая, чо они так на нее пялились; хотя и не отнять — приятная такая грудь, да… И попка — ничего такая себе, попка, надо сказать — весьма и весьма аккуратная такая попка…

— Чо, Серый, тоже запал, да?… — отвлек меня от созерцания голос Толика. Он смотрел на меня и скалился.

— Я-то? Не. Для меня она, пожалуй что, старушка, — отбоярился я, — А сам-то??

— Ага, — не отмазываясь, согласился Толик, — Герла очень и очень даже… Все при ней, как говорится.

— Вроде как ищет кого-то?

— Вроде как. Не знаю, что она ищет, но вот что неприятности она найдет — это могу поставить свой кастет против таблетки аспирина. А кастет мне дорог, учти, привык я к нему…

— Да ладно. Че бы вдруг? Тут приличное место, не шалман какой…

— А увидишь. Просто у тебя опыта нет. Приперлась, понимаешь, одна… И… Насчет места — все это в прошлом. Кончились «приличные места» — вместе с милицией, «которая меня бережет».

— Пошли, что ли? — вклинился батя.

— Погоди, брателло, давай спектакль досмотрим? — не согласился Толик и показал ему взглядом на девчонку в зале. Отвлеченный от своих тягостных раздумий батя всмотрелся, — и тоже не мог не оценить ресторанную эту козу. И тоже согласился с Толиком, что «-…Она обязательно сегодня найдет приключений на свои нижние девяносто… Хотя нет, скорее восемьдесят шесть, не больше!»

— Да почему! — заспорил я, — Ну почему вот? Она не пристает ни к кому. Не хамит…

Толик только сожалеючи посмотрел на меня, обронив «Не знаешь ты еще жизни, Серый!», а батя взялся объяснять по своему обыкновению:

— Видишь ли, старик («Старик» — это я, когда батя ко мне расположен), она не улавливает, что в жизни кое-что изменилось. Мы все сформировались, по сути, в «женской цивилизации», когда «чего хочет женщина — того хочет мироздание», и ОНИ стали воспринимать это как само собой разумеющееся. А в природе это не так. В природе такого не бывает, чтобы только за одно то, что «она» — самка одного с тобой вида, перепадали бы какие-то ништяки, постоянные привилегии и уступки. В природе за это самочке еще и повоевать надо. Видел уточек в пруду? Ну, вон, на набережной? Им там хлеб бросают — ты хоть раз видел, чтобы селезень уточке кусок уступил, просто за то, что она — самочка? Нет ведь, наоборот, отобрать норовит, — и, что интересно, она его за это любит, — за то что он такой успешный, в том числе и в деле отбирания куска булки… А раз успешный — стало быть «альфа-самец», и от него природой предписано самочке хотеть иметь деток… Чтоб тоже «успешные» получились! Утят, я имею ввиду! — он невесело рассмеялся своей остроте, и продолжал:

— Просто цивилизация и годы и годы преуспеяния настолько затушевали эти простые до безобразия истины: что природой заложено в женщину, в самку хотеть найти успешного самца и иметь от него детей, и чтобы он ее кормил и защищал, — вместе с потомством, а для этого надо мужчине нравиться… А в мужчину, в самца, — искать и добиваться чего-то нового, будь то бизон шикарной расцветки или самочка соседнего племени, ну и — кормить и защищать свое семейство… Это в генах, это в природе. Но настолько это сейчас забито «цивилизационными наслоениями», что докопаться до этих простых природных мотивов очень сложно, — но они никуда не делись, они есть, и периодически вылазят самым неожиданным образом… И тогда дочка респектабельных родителей, получившая блестящее образование, сбегает с рок-музыкантом; или преуспевающий брокер сбегает от семьи на тропический остров чтобы найти для себя нечто новое — творчество… Что, это для тебя неожиданно? Поль Гоген — тебе это о чем-то говорит?… Да знаю, что нет, знаю…

Помолчал и продолжил:

— А вот когда происходит слом эпох, когда все летит в тартарары, тогда наружу, сквозь эти цивилизационные наслоения и поднимается настоящая, природная натура человека, настоящие его природные потребности. И в эти времена женщине, увы, не позавидуешь. Поскольку у мужчин возникает масса других первоочередных задач, нежели удовлетворения их, женских, капризов, которые суть есть опять же способ отбраковки претендентов — насколько он ко мне привязан, что будет позволять мне дурить безнаказанно? А мужчина — занят: ну, там, тем чтобы пострелять маленько в себе подобных, или там дубиной шваркнуть оппоненту по черепу — в зависимости от степени технической оснащенности; отобрать у соседей хорошее мамонтячье пастбище или нефтяные месторождения — опять же в зависимотсти от степени того… этого самого. Занят сильно становится мужчина! А женщина, привыкшая что она — венец мироздания, если этого не поняла, — то недоумевает: куда это девались ранее бившие вокруг копытами поклонники? Она не понимает, что времена чуток изменились, и заняты они теперь, в том числе и личным выживанием; и ищет ответ в себе: может я стала недостаточно сексуально-притягательна? И вот уже короткие юбки, и яркий макияж — чтобы отвлечь, черт побери, мужчину, от его «важных занятий» и заставить опять стучать копытами вокруг, тащить лучшие шкуры, яхты, мерседесы… Но не улавливает, что коль сильно система меняется, то зачастую мужчине, чтобы поиметь такую «всю из себя» уже и не надо ее согласие… Зачем эти ритуальные пляски и ужимки? — когда достаточно просто огреть дубиной? А она-то, дура, этого не понимает, вместо того, чтобы быть привлекательной и нужной одному, СВОЕМУ мужчине, начинает предъявлять глупые претензии, качать свою актуальность…

Батя на секунду задумался, потом тряхнул головой, явно прогоняя неприятные мысли, и закончил:

— У приматов это вот все, что я говорил, природно-дикое, наглядно проявляется. У приматов. Которых, надо сказать, мы тут, в зале и видим — наиболее ярких представителей…

Я проследил за его взглядом, и увидел, что да — так и есть, нашла-таки рыжая себе приключений: из-за стола кавказцев, где сейчас сидели только четверо развеселых джигитов, встал и направился к ней крепенький такой не то парень, не то мужик — у них, у южан, по густо заросшей щетиной физиономии возраст определить сложно. Молодцевато расправив грудь под черной водолазкой, подбадриваемый гыканьем своих друзей, он уже подходил к девчонке. Она сидела. Он подошел к ней сзади, и нахально погладил ее по роскошной рыжей шевелюре. Та от неожиданности дернулась и с изумлением обернулась. Осклабившись всей своей заросшей физиономией, кавказец что-то стал ей говорить, время от времени показывая в сторону столика с кунаками.

— Брателло… — вдруг произнес Толик, — Знаешь…

— Знаю, Толя, знаю. Я очень хорошо тебя знаю! — не дав ему закончить, сказал батя, — Нет!

Теперь мы все втроем внимательно следили за происходящим, впрочем, как и добрых две трети посетителей ресторана: мужчины — стыдливо-угрюмо, женщины — с плохо скрываемым злорадством. Теперь, ухватив рыжую за руку повыше локтя, кавказец нахально тащил ее из-за стола в направлении к своим веселым друзьям. В натуре — добыча, да и только! Сидевшие за тем же столом и только что разговаривавшие с рыжей два бизнесменистого вида мужчины вдруг потеряли к ней интерес и стали усиленно что-то кушать, не поднимая взглядов от тарелок. Упал стул…

— Олег… — голос Толик стал просительным, — Это ж себя не уважать…

— Ты определись сначала, что для тебя важнее, — «себя уважать» или… — батя не нашел слова, пожевал губами, и снова:

— Я вот себя давно не уважаю, во всяком случае в общепринятом понимании…

— Не, Олег, я так не могу…

— Можешь, можешь…

Девчонка негромко вскрикнула — тащивший ее кавказец сделал ей больно, — но всем было, казалось, наплевать, — внезапно почти весь зал усиленно заработал челюстями, откусывая, пережевывая, наливая и выпивая, не поднимая голов от тарелок и, казалось, совсем не замечая происходящее в центре зала.

— Вечер престает быть томным… — это батя, — Вот че бы нам раньше-то не уйти?…

— «И лечь спать, ага? В соседней комнате с бывшей женой, которая перестала видеть в тебе мужчину?» — язвительным шепотком произнес кто-то в голове у Олега. Он закрутил головой — кто? Брат и сын сидели молча, пристально следя за происходящим с рыжей девчонкой. Сергей только испуганно-растерянно взглянул на отца, и снова отвернулся; а в пальцах брата легко, как пластиковая, согнулась вилка…

— «А сын??» — возопил он мысленно, отвечая этому поганому голоску в сознании.

— «И я про то же!» — хихикнул голосок — «А сын??»

— «Какой у тебя тонкий и противный голосок, товарищ совесть…»

— «Не. Я не совесть. Я то, что осталось у выживальщика от мужчины, только. Немного, правда?» — чирикнуло в голове снова.

— «Выжить!»

— «Чего ради?»

Сергей опять, отвлекшись от происходящего с рыжей и кавказцем, с удивлением посмотрел на отца: у того дергались губы, как будто он с кем-то энергично разговаривал… Блю-тус?… Да батя не пользуется блю-тусом, он это знал точно; да и сети сегодня весь день не было. Да и… Как-то не время сейчас было о чем-то трепаться, да. С кем бы то ни было.

Девка визгнула от первой пощечины, которой угостил ее южанин.

— Не, ну… «Жизнь человеку дается один раз, и прожить ее по-человечески так и не дадут…» В общем, ты как знаешь… — выдохнул Толик, — У меня тут… Некоторое дело возникло к этому гостю города! — и стал подниматься.

— Сядь. — вдруг спокойно попросил его Олег, но так, что тот тут же и сел обратно, — Ты знаешь, я ее узнал. Она в нашем доме живет. В первом подъезде. Я ее видел пару раз, издаля и мельком. У нее папаша такой серьезный бобер, на Порш-Кайенне серебристом с ней приезжал.

— И чо? — не понял брат.

— Так это ж все меняет!

— Что меняет — Порш-Кайенн?

— Нет, — то, что она с нашего дома!

Толик закрутил головой:

— Знаешь, я твою логику недогоняю! Нельзя ли проще: у тебя машинка с собой?

— Как всегда после того случая с поножовщиной… Но, — Толя, Толя! Не рассчитывай на это. Это — только в самом крайнем случае, понял??

Их реплики стали сухи и отрывочны:

— Да я это так. Может, и не понадобится. Если все делать быстро. Даже скорей всего не понадобится.

— Будем надеяться.

Зазвенела посуда, посыпавшись со стола, за скатерть которого ухватилась девчонка. Снова послышался звук пощечины. Толик подскочил. В зале видно было, как в рванувшегося было к кавказцу мужчину с соседнего столика буквально вцепилась сидевшая рядом женщина, и, всхлипывая и взвизгивая, потащила за рукав к выходу, в вестибюль. И ни одного официанта или официантки, и важный мэтр тоже куда-то пропал…

— Ты вот что. Ты туда не суйся. Ты вон… Двигай к столику с абреками, по стеночке, по стеночке… Это хорошо что их только три и один, остальные в бильярд дуются; может и успеем! — начал распоряжаться Олег, не сомневаясь, что его слова будут услышаны и тут же выполнены:

— Сам не начинай, я первый.

— Ствол дай?

— Не дам. Ствол — только в самом крайнем…

— Па, какой ствол? — недоумевающее вклинился в обмен репликами Сергей; и они оба уставились на него.

— Давай, Толян, иди, не тормози… Так. Сергей. Сидишь тут. Как только начнется — двигаешь к выходу. Понял? К выходу. В вестибюль. Чтобы ждать и искать тебя не приходилось! Понял??

Сергей обалдело кивнул, глядя как Толик, предварительно достав из кармана и надев на правую руку кастет, уже хищно устремился вдоль стены ресторана к угловому столику с кавказцами, ловко лавируя между стульями. А батя расстегнул на своем бежевом льняном пиджаке среднюю пуговицу и что-то поправил за поясом. Вот они какие, оказывается… Ослабли ноги, хорошо что сидел; и резко стали потными, мокрыми ладони…

Дело шло на лад, никто из урысов, как и ожидалось, не стал встревать за рыжую шалаву, и Аслан, парой пощечин в четверть силы объяснив ей, что мужчину нужно слушаться, уже собирался попросту, как овцу, ухватить девку за волосы и оттащить к своему столику, чтобы презентовать Ильхаму, отошедшему поиграть в биллиард, чей день рождения сегодня и праздновали; когда от столика в противоположном углу ресторана к нему, к ней устремился седой крепкий мужик в мешковатых штанах и балахонистом бежевом пиджаке, громко выкрикивая:

— Лика!! Ну где же ты ходишь?? Ли-ка! Меня твой папа за тобой послал!! — с идиотско-радостной миной на лице мужик продирался между столиками к нему и к девке.

Сбитый с толку Аслан переводил взгляд с девки на приближающегося мужика, когда возмущенные возгласы земляков вернули его к действительности. Земляки требовали послать мешающего отдыхать мужика туда, куда у русских в таком случае и полагается посылать, и немедленно тащить к ним упирающуюся рыжую овцу… В дверях вестибюля появился и сам именинник, Ильхам, в нарядной рыжей кожаной курточке несмотря на лето, с сурой из Корана, вышитой по воротнику; розово-потный от выпитого спиртного, добродушно озирающий происходящее.

— Ли-ка! Меня твой папа за тобой послал! Он тебя ищет, сейчас подъедет, с охраной, да!! — идиотски-радостно сообщал приближающейся мужик в бежевом пиджаке.

— Какой папа?? Куда едит? Иди, слюшай, атсюда, пака цел! — проревел кавказец, и сунул свободную руку в карман, — Праблем ищешь, да??

— «Праблем» ты уже нашел, да! — совершенно другим тоном рявкнул подошедший уже совсем близко мужик и вскинул руку. Из кулака в лицо Аслану ударила полупрозрачная струя газа, мгновенно сбившая дыхание и миллионом маленьких коготков вцепившаяся в веки, в глаза, в нос…

— АААА!!! Билятт!! — отчаянно возопил тот и, бросив девку, вцепился руками в лицо, стараясь как-то избавиться от нестерпимого жжения, намертво сомкнувшего веки и рвущегося через ноздри в грудь. Мощный лоу-кик, удар наотмашь голенью в колено бросил его на пол… Завизжали женщины, сидевшие за соседними столиками посетители, как тараканы, порскнули в стороны.

— Щито делаишь?? — вошедший нарядный кавказец рванулся к седому мужику — и тут же охнул, схватившись за лицо: выпущенная Асланом девка отчаянно и изо всех сил метнула ему в лоб свой пафосный, украшенный массой стразов, мобильный телефон. Телефон врезался в надбровье, на секунду введя кавказца в замешательство, — и этого хватило седому мужику: режущий, с вложением всего веса тела удар ногой в грудь Ильхама отбросил, заставив врезаться спиной, затылком в угол двери вестибюля, — и затем обрушиться на пол.

Схватив за руку потерявшую ориентировку, кашляющую девку — она тоже попала в испаряющееся облако газа, Олег рывком выдернул ее в сторону, и глянул на угловой столик, где кучковались празднующие кавказцы. Там… Там УЖЕ все было в порядке…

Как только события в центре зала приняли такой неприятный, неожиданный для кунаков поворот; как только Аслан, тащивший к их столу рыжую добычу, охнул, и свалился на пол, все втроем они, перемежая угрозы на родном языке не менее родным русским матом, сделали попытку устремиться к центру событий — но неудачно. Вынырнувший невесть откуда, как чертик из табакерки, высокий парень с перекошенным ненавистью лицом наотмашь уработал Амирбеку в голову рукой, обутой в кастет, и того будто снесло ветром…

— АААА, сюююкаа!! — Магомед сунул руку за борт пиджака, выхватывая револьвер; но выстрелить не успел — парень швырнул левой рукой ему в лицо тарелку со стола, и, потянувшись через стол, достал-таки его коротко кастетом в челюсть.

Салман обрушил град ударов на невесть откуда взявшегося врага, и даже пару раз попал ему в лицо, но, отвлекшись на то, чтобы выдернуть из-за пояса свой верный кинжал, пропустил режущий удар в переносицу и тоже рухнул на пол, переворачивая столик, гремя посудой…

Олег только увидел, что в углу, сидя верхом на противнике, брат остервенело работает кулаками, отчаянно и мощно лупя в нечто, лежащее под ним; и при каждом ударе вверх взлетают мелкие темные брызги.

— Ухо-одим!! — прокричал он, не выпуская из внимания выход в вестибюль, откуда в любую секунду могла появиться подмога южанам, — и обернулся, отыскивая взглядом сына. Тот… По-прежнему сидел, вытаращив глаза, на своем месте! Такой отчаянно-матерной конструкции, которую во весь голос построил Олег, наверное, ресторанный зал никогда не слышал!

Сорванный громким многоэтажным специально-лингвистическим построением с места, Сергей в панике («Что я делаю, ах, я му. аааак!!!») устремился к отцу, перепрыгивая через попадающиеся на пути стулья. «Я же мог всех погубить, что же я сидел-то??…» Слабость вдруг прошла, и тело стало легким и быстрым. С другой стороны к вестибюлю уже несся на всех парах Толик, и в правой руке его вместо кастета был уже револьвер…

Кавказец в щегольской кожаной курточке, приткнувшийся у дверей в вестибюль, начал «оживать», и сделал было попытку встать, но, охнув от пинка в лицо, вновь рухнул на пол. Зачинщик всего этого перфоманса, кавказец в черной водолазке, по-прежнему лежал на полу и подвывая мял залитое слезами лицо с накрепко зажмуренными глазами.

Таща рыжую девчонку за руку, Олег первый рванулся в вестибюль — и тут же отпрянул, вытолкнув и ее обратно в зал.

— Толян, там эти!.. Со стволами! — успел он только крикнуть набегавшему уже брату, и, вытянув руку в вестибюль, выпустил туда длинную струю газа. Оттолкнув его в сторону, не снижая темпа, Толик ринулся в дверь, прыжком, перекатом через плечо, сразу оказавшись в центре вестибюля, попутно сбив с ног пару бестолково метавшихся там людей.

Через мгновение в вестибюле грохнули выстрелы…

Почти неслышно звякнул о пол маленький газовый баллончик-перцовка. Жутко, непохоже на себя оскалившись, Олег, отпустив руку рыжей девчонки, и мимолетно мазнув взглядом по уже подбежавшему сыну, сунул руку между верхней и нижней пуговицами пиджака, выдергивая из-за пояса пистолет.

«Парабеллум, вернее — „Борхард-Люгер“, — мелькнуло в голове у Сергея, поднаторевшего в компьютерных играх, — Девять миллиметров, восемь патронов…» — и тут же: «Ой, мама, что будет!..» — по искаженному лицу отца, и вообще, по всему произошедшему в последние пару минут он ясно понял, что это — не газовая игрушка, и не рисованная компьютерная стрелялка, это…

Додумать он не успел, в вестибюле опять ударили выстрелы, и, откинув портьеру, в зал ввалился Толик, в одной руке сжимая дымящийся… наган! — опять же автоматически определил Сергей, — другой яростно теря красные слезящиеся глаза — успел в вестибюле хапнуть газа.

— Свободно! Пошли! — он махнул брату.

В это время опять начал «оживать» скорчившийся на полу возле входа в вестибюль кавказец в нарядной рыжей курточке, замычав и роняя из рта кроваво-красную слюну, он встал на четвереньки… ни на мгновение не задумываясь, Толик тут же выстрелил ему в темя. Вскрикнув, тот опять рухнул на пол, схватившись за голову руками. Визгнула рыжая девчонка, перед которой это произошло; но Олег уже втолкнул ее в вестибюль, следом скользнул Сергей.

Держа двумя руками люгер, готовый в любой миг открыть огонь, Олег вдруг не обнаружил в вестибюле ни противника, ни трупов, ни даже раненых или брызг крови — лишь валялись чьи-то мужская туфля, ажурный розовый шарфик да биллиардный кий. У выхода на улицу скорчился швейцар, зажимая ладонями слезящиеся глаза… Тут же невыносимо стало драть глаза и горло от газа и Олегу.

— Быстро-быстро, на улицу!! — подгонял Толик, и Олег бегом, схватив вновь за руку и почти таща рыжую девчонку и одновременно контролируя чтобы не отставал Сергей, выбежал в двери.

Сергей — тут. Девка здесь. Толик! Все.

— Бегом!!

Темнело. На улице было посвежее, и газ не так уже ел глаза. Бегом вчетвером преодолели сто метров стоянки до машины, Толик рухнул за руль, девчонка и Сергей еще только умещались на заднем сиденье, а мотор уже мягко заурчал. Видно было, как из дверей ресторана выбегают яростно жестикулирующие, орущие люди, мужчины. Хлопнул выстрел.

«А ну как погонятся, придурки» — подумал Олег, и, распахнув дверцу, встал, и, демонстративно вскинув пистолет, прицелившись, закричал:

— Давай, бегом, сюда! Ну!! Кому жить надоело?? — готовый стрелять на поражение. Фигуры у входа шарахнулись, пригибаясь, в стороны.

— Брателло…, какие ты… пошлости кричишь, сразу видно…, что в деццтве ты пересмотрел чисто советских революцьенных боевичков! — задышливо откликнулся сидевший за рулем Толик и, перегнувшись через сиденье, сунул ему рукояткой вперед наган:

— На, шмальни в них на прощание! Там еще один должен бы остаться.

И, на его вопросительный взгляд:

— Да резина там, резина! Жвачкомет. И у этих олухов тоже, как я понял, ни одного боевого ствола…

Машина, рыкнув мотором, вырулила со стоянки и устремилась по дороге.

Толик, поймав в зеркале взгляд рыжей девчонки, вынул из бардачка пачку бумажных носовых платков, сунул ей через плечо, не оборачиваясь; подмигнул ей в зеркало, и, не в силах сдерживаться, жизнерадостно пропел на какой-то варварский мотив:

— Секретарша месяц как в декрет ушла-а!

— И меня резина подвела-а!

— Резиновый рок! Рок! Рок!

— Рези-и-инавый роккк!!

— Что ты разорался?…

— Они в меня попали! Аж два раза! А мне пох!!.. Да здравствует резина!

Несколько минут под мерный успокаивающий рокот мотора все молчали, только Толик все жизнерадостно что-то бурчал себе под нос и постукивал ладонями в такт по баранке. В открытые окна врывался прохладный вечерний воздух, освежая горящие от адреналина лица.

Вырвались!

Дорога была пуста.

Никто не преследовал, точно. Вырвались!

Олег вообще высунул голову в окно, подставляя лицо набегавшему воздушному потоку и наслаждаясь бъющим в лицо ветром. Вырвались! От избытка чувств Толик саданул кулаком в баранку и опять замычал какую-то маломузыкальную чушь, — «музыки» у него в машине не было; потом заметил, что оба кулака у него обильно забрызганы кровью, и правый еще и отчетливо ободран, так, что висел клочок кожи. Сунул в рот, откусил кожицу, плюнул в окно, лизнул ранку. Сзади в спину ткнул Сергей:

— Ты с ума сошел, Толян?? Может, он спидуозный? На — салфетки!

— О, черт! Правда! — Тьфе, тьфу! Тьфу!! — Толик насыщенно отплевался в открытое окно, прополоскал рот минеральной водой из нашедшейся в кармане дверцы бутылки.

— Олеж, там, в бардачке, йод есть. Накапай, а лучше налей на салфетку — дай мне.

И, пока Олег готовил йодный компресс, всех как прорвало — «впечатления» полились потоком:

— Я уже думала что мне все… Ой…

— Адназначна тебе был бы «Ой», адназначна! Хы!

— Как я облажался, пап, как я облажался… Сам не знаю, что на меня нашло… Ступор какой-то…

— Лихо ты, Толян, лихо! Я не ожидал, думал, помогать тебе придется! Ты, я вижу, эти годы зря время не терял!

— Помогать! Хы! Брата-а-а-ан! Да я таких давил как клопов! Веришь, я бы и без тебя!..

— Я вам так благодарна, так благодарна!..

— Гы! А насколько благодарна! Руками можешь показать?? Ну, хотя б примерно? Ха-ха-ха!..

— Этому-то, в курточке… Неудачный у него какой-то вечер получился! Раз, да два, да три — и все в башку! А ведь пацан был почти что и не при делах!

— Толян, ты не убил его??

— Не боись, малек, я ж говорю — жвачкомет! Отлежится! У баранов кости черепа толстые! Хы!

— Да, без двухсотых сегодня… Слава богу.

— Девушка, а как вас зовут?…

Выдержав «для приличия» секунд тридцать незнакомка представилась:

— Элеонора.

Толик смешливо хрюкнул и пробормотал себе под нос, но отчетливо:

— Ну, кто бы сомневался! Конечно — Элеонора! А то и Клеопатра! Или, там, Изольда какая-нибудь. Я так сразу и понял, что не Маша!

— Да, Элеонора! — уже строптиво повторила рыжая, и тут же, вспомнив, что если бы не этот здоровый парень с ободранными ИЗ-ЗА НЕЕ кулаками…

— А Вас как зовут? Вам руку… сильно больно? Я вам так благодарна… Вы меня спасли!

Толик хрюкнул уже одобрительно.

— Анатолием. Для друзей — Толик. Руку-то? Пустяки!

По очереди все представились, познакомились.

— А что это прекрасную незнакомку вдруг занесло в этот вертеп разврата и порока?… — высокопарно вопросил Олег, переглянувшись с братом.

— Я папу искала… Ну, то есть уже не папу, а Петра Адамовича, он в этом ресторане раньше метродотелем работал. Папа там часто обедал, они были знакомы, и я подумала…

История ее была проста как мычание.

Папа ее, весьма преуспевающий предприниматель, связанный с неким банковским бизнесом, пропал около месяца назад. Просто не вернулся домой с работы. Попытки обратиться в милицию, самостоятельные розыски и расспросы ничего не дали; офис встретил закрытыми дверями; партнеры по бизнесу, кого она знала, лишь отмалчивались или отделывались общими фразами типа «Ну, наверно, отъехал по делу» или «Вернется, никуда не денется». То, чтобы отец уехал куда-то на целый месяц, не предупредив предварительно единственную и любимую дочку (мама у Элеоноры умерла еще восемь лет назад, и отец с тех пор не женился; старший брат жил далеко) — было положительно невозможно, такого не бывало никогда! Но кому это можно было объяснить-то, кому это было интересно? В свете происходящих событий?…

Рассказывая про исчезновение отца, Элеонора начала хлюпать носом, но быстро справилась с собой и продолжила ровно и обстоятельно:

Пожив в одиночестве в роскошном коттедже три с половиной недели (прислуга тоже перестала появляться, забрав «на память» во время отсутствия Элеоноры здоровенную плазму и стереосистему из каминного зала), отчаявшись связаться с братом, подъев запасы, и обнаружив, что газ подавать перестали, а завести генератор для автономного электроснабжения мешает отсутствие горючего в баках, загадочным образом испарившегося вместе с исчезновением прислуги, Элеонора приняла решение перебираться в их городскую квартиру, которую отец купил и обустраивал именно что под будущее жилье любимой дочки… В городе, хотя бы, был центральный водопровод и электричество, газ и какие-никакие магазины… Жить одной в здоровенном коттедже в пригороде было просто-напросто страшно!

Олег, заинтересовавшись, подробней расспросил Элеонору о коттедже, местоположении, коммуникациях и планировке участка, — и, выяснив детали, потерял к нему интерес. Пригород! Все минусы города при полном отсутствии плюсов деревни. Элеонора же, все больше увлекаясь, живописала:

— …И вот тут я слышу вас, Олег Сергеевич — «Папа послал! Папа с охраной сейчас приедет!» — я сначала так обрадовалась! Потом слышу — вы про какую-то… Лесю? Я толком не расслышала. Но вроде как ко мне обращаетесь. Я, в общем, обрадовалась — пусть ошиблись, пусть, — но хоть кто-то вмешался, да! А этот… Он все тащит и тащит, и все «гыр- гыр- гыр» по своему, — и по лицу мне, по лицу… — она прикоснулась тонкими холеными пальчиками к подбородку, с отвращением передернула плечами, и вновь:

— А потом все так быстро завертелось, так быстро… Я и понимать что-то не успевала!..

И тут ее осенила мысль:

— Я же телефон свой там… оставила!!

Толик хмыкнул, а батя съюморил:

— Элеонора, — не оставила, нет! Не оставила, а метнула его в голову гостю нашего города, который пришел в это культурное заведение культурно же рости. Над собой. А ты своим телефоном и своими капризами этому воспрепятствовала!

Мы все грохнули смехом. Вроде бы ничего смешного, а смеялись аж до слез, до икоты. Смеялась и сама Элеонора:

— Он как!.. А я ему!.. Бах! — прямо в лоб! А Олег Сергеевич ему — бац!!

Я смеялся как от самой удачной остроты… Как потом батя пояснил — «отходняк после стресса». Только притихли, еще всхлипывая от смеха, как батя вновь:

— А за ужин? За ужин-то мы не рассчитались??

— Сплошные убытки у ресторана! Эдак можно ходить почаще — у нас экономия получится! — вставил Толик и мы опять закатились.

Еще всхлипывая от смеха, Элеонора пожаловалась:

— Агааа!.. Смешно… А трубка-то — Vertu, мне ее папа на семнадцать лет подарил, она шесть тысяч евро стоила!..

— Ого! — покосился на нее в зеркало Толик, — Так у джигитов удачное приобретение, — ведь не раскололась же она ему об лоб!

Мы опять посмеялись, и батя уже серьезней отметил:

— А ведь это возможный залет, братцы! По телефонной книге найдут хозяйку, адрес, за Элеонорой выйдут и на нас…

У Толика своеобразное чувство юмора:

— Ну, тогда у нас есть один выход: прикопать девушку где-то здесь, на обочине, — не найдут ее, не найдут и нас!

Элеонора визгнула и схватилась за ручку двери. Я схватился за нее — еще выпрыгнет на ходу, дура. Батя торопливо-примирительно произнес:

— Ничего-ничего!.. Не пугайся! Это он шутит так. Шутник он у нас. Такой шутник! — и, повернувшись к брату, выразительно постучал согнутым указательным пальцем по лбу.

— А что? — как ни в чем ни бывало ответил тот — Тоже выход. Не лучший, конечно. Но как вариант…

Поймал в зеркале заднего вида ее испуганный взгляд, рассмеялся, и добавил:

— Да ладно! Че ты? Я ж говорю — не лучший вариант! Вон, сейчас Олег что-нибудь придумает. Не боись! Мы не для того за тебя вписывались, чтобы потом тебя вот «прикапывать»!

— А для чего?

— А из человеколюбия! Исключительно. Веришь? — и опять взглянул в зеркало.

Элеонора отрицательно покачала головой — не верит, типа.

— Ну вот… — расстроенно произнес Толик, — Типа «знаешь жизнь»? А ну и зря. Из чистого аль… Это… Как, Олег?

— Альтруизма.

— Во-во. Из чистого его. Ну сама посуди — какой нам от тебя прибыток кроме синяков? — и потрогал припухшую бровь со ссадиной, — тот хач, у столика, все же попал ему кулаком в лицо.

Элеонора, видно было, что устыдилась. Отцепилась от дверной ручки, тряхнула плечом и возмущенно зыркнула на меня, чтобы я за нее не хватался. Больно надо, — пусть прыгает…

Батя подумал, порасспрашивал ее, что за телефоны были в телефонной книге мобильника, и махнул рукой:

— А! Пусть ищут. Прописана, говоришь, в коттеджном поселке? Ну, пусть там и ищут. Про квартиру в городе кто из сотрудников — коллег отца знал? Знают, что есть, не знают адреса? Это хорошо. Ну и все. И вообще. Сейчас, по мере усугубления ситуации, много желающих будет счеты там свести, или предъявить чего, — от всех прятаться… Пусть придут и предъявят, если горят желанием. И мы — предъявим!

На том и порешили.

Рыжую завезли домой, проводили до квартиры. Света опять не было, подъезд открыл дежурный, мужик с 11-го этажа, поздоровался, с любопытством позырил на Элеонору и всю нашу гоп-компанию.

Отворив уже свою пафосную дверь в квартиру — ну точно сейф, а отделка какая! Даром что я в первом подъезде не бываю, обратил бы внимание, — она извиняющимся тоном сказала:

— Я бы вас пригласила на чай, но, Олег Сергеевич, мне даже угостить вас нечем… Может, завтра зайдете? Мне, право, не удобно…

— Чай с собой приносить? — отметился Толик.

Рыжая фыркнула, попрощалась до завтра со всеми нами, и закрылась.

Дома мама с удивлением рассматривала ссадины на лице Толика, ободранный и залитый йодом кулак, но ничего не сказала и ушла спать. Наверняка ведь подумала: «Я знала, что он бандит!», что бы еще? А что Толик вписался за девчонку «против превосходящих сил противника» — так и не поверила бы, небось.

Пили чай на кухне, батя назначил «разбор полетов».

— Да. Это мы влезли… РобинГуды хреновы… Ну Толян-то ладно, — отморозок, но я-то?… Да еще Сергей с нами… Не, это была конкретная дурость, и мне за этот эпизод в биографии всегда будет стыдно!

— А я думал — гордиться будешь! Не все же в жизни ути… ли…

— Утилитарно?

— Да. Не все же быть «практичным»? Девчонку вот от хачей спасли. Зачтется «там»? — Толик потыкал пальцем в потолок.

— Навряд ли. Мало надежды. И вообще, не надо с богом строить отношения «баш на баш», он, говорят, этого не любит. Да и влез ты, Толик, согласись, потому что… Ну вот вписался бы ты за женщину весьма средних лет, по комплекции — работника общепита?

— А то. Тут дело прЫнципа. Я наглых хачей не люблю. И вообще — наглых. Потому что сам — наглый, хы! Вписался бы — веришь? Че, думаешь, чисто на телочку запал? Ну и запал — подруга очень ничего себе; но одно другому не мешает!

— Ну, ладно. Сергей…

— Да понял я все, пап… Ступил. Осознаю.

— Ты понимаешь, что тормозя, ты нас мог всех подставить?

— Я же сказал… Ступил. Больше не повторится.

— Ну, надеюь, больше в кабаки мы таскаться не станем; хотя ситуации в жизни могут быть всякие. Толя! Ты чего ломанулся на стволы в вестибюль?

— Я ж сам со стволом был. Время. Пока, в сумятице, и нужно было к выходу прорываться, а не устраивать позиционные бои. Все логично. Тут мне краснеть не за что.

— Ты ж сам говоришь — попали в тебя два раза?

— Гы. Соврал. Не попали ни разу; это было бы для меня не только больно, но и западло. Чтоб какие-то лохи попали? В скоротечном огневом?… Не. Там толстый сразу шмальнул в меня — из какой-то большой дуры, типа Осы, я ушел оба раза, и в ответ — в него! Потом…

— Ты ж говорил…

— Перед девочкой, ага. Чтоб чувствовала, что «я за нее на фронтах раненый», хы! — Толик довольно засмеялся.

— Психолог… хренов. Ладно. А когда ты понял, что у тебя резиноплюй?

— Да сразу и понял. И отдача не такая, и пули от стен живенько так отскакивают. Был у меня наган. Уважаю я эту систему. За неименеем других…

— А если бы был боевой — ты бы тому, у входа в вестибюль, в голову бы стрелял? Честно говоря, я аж дрогнул, когда ты эдак, не задумываясь…

— Знаешь, братан, если бы в меня там, в вестибюле, палили бы из боевого, — я бы этого тоже завалил бы, рука бы не дрогула. Ибо вместе они были. А так… Ну че «если бы»? Знал я, что «резина», потому и… Где, кстати?

Батя достал из-за пояса наган, еще пахнущий порохом, положил на стол. Я сразу сцапал его — вещь!

— Пап, а у тебя?… Покажи!

Батя неохотно достал пистолет, вынул магазин, выщелкнул патрон из ствола, подал мне. Ого!! С двумя боевыми стволами в руках я сразу почувствовал себя почти Губернатором Калифорнии. Ну, с почти «двумя боевыми», во всяком случае это не мышкой по экрану возить, это ж вещь!

— Пап, а откуда? А что раньше не говорил?

— Оттуда. Как говорил один персонаж «эхо войны». Почему не говорил — а вот потому…

— Че ты… Я ж не трепло. Я ж понимаю…

— Вот имей ввиду, что это — жестокая статья. Тем более — сейчас. Но. Если взвешивать на весах последствия — статья, или возможность утихомирить стаю шакалов, готовых тебя сожрать, — то я предпочитаю рисковать статьей. Или даже расстрелом на месте, если до такого дойдет. Это еще смочь нужно — что-то предъявить мне, если я со стволом, ага. Но быть «голеньким» против сволочей — слуга покорный! Мне того случая хватило… Если государство не может меня защитить, то отнимать возможность мне самому защититься — это, по меньшей мере, подло…

— Пап, ну все же! Откуда??

— Серый, понимаешь… Кому надо — тот найдет. Всегда. Везде. Если надо. Кому «не надо» — те будут требовать «легализации», а потом, если легализовали бы, — хранить ствол в сейфе… Кабы чего не случилось с ним! А то ведь посодют! Кому надо — тот найдет, и носить будет… Заметь, сколько у хачей стволов было — а ведь сейчас запрещено! Сдать велено — я слышал по ящику. А им — пофиг. И это резиноплюи. Пока еще…

— А что с этим будем делать?

— Дай-ка сюда…

Батя взял наган и вдруг быстро и умело разобрал его: выдвинул шомпол, вынул втулку, отщелкнул в сторону какую-то штучку — и вынул барабан.

— Ого… Откуда умеешь?

— Из интернета, Серый, из бескрайнего интернета, в котором есть, представь себе, не только порносайты… Да и на стрельбище к дяде Васе, помнишь, ездили? Не помнишь, конечно, маленький еще был… Ага. Тут вот такие зубцы в стволе…

— Да выкинь ты барахло это! — посоветовал Толик.

— Тебе все «выкинь»… Ты что! Это же наборы «Юный техник», «Очумелые ручки» и «Сделай сам» в одном флаконе… Неее, брат, это не по-нашему, не по выживальщецки — раскидываться такими штуками Есть у меня одна дельная идея…

И, надо сказать, «идею» батя вскоре реализовал.

Три дня он упорно копался с трофейным наганом: что-то сверлил ручной электродрелью, шлифовал в стволе наждачкой, навернутой на конец длинного стержня, зажатого в патрон эдектродрели; обложился всякими своими слесарными приспособами. Дважды куда-то с Толиком ездил, как говорит, «заказывать „лайнер“ и „резьбовые вставки“».

Через три дня пригласил нас «на презентацию».

— Вот! — выложил на стол наган и пригоршню маленьких желтых блестящих патрончиков с носиками в красном лаке.

— И чеее?… — протянул Толик, беря в руки револьвер, — Ты хочешь сказать, что эта болонка стала тигром?…

— Это не «болонка», Толян. Совсем не болонка. Пусть и не «тигр», но в свое время это был вполне себе «ротвейлер», — и палец в рот ему не клади! Не надо недооценивать наган. Несмотря на всю его отсталость в оружейном плане, людей из него положили много больше, чем мы сможем поздороваться за всю жизнь!..

— Да я не про то… Наган, я как раз, уважаю. Я про тот кастрат, что из него сделали.

— А мы этой «болонке» стальные протезы поставили — она кусаться не хуже ротвейлера будет! Вот смотри…

— Ага. Ну. Ствол гладкий. А это как? Что — казеннозарядный, что ли?

Меня больше заинтересовали патрончики.

— Па, а что это?

— Монтажные, Серый. Строительно-монтажные. Такой один патрончик засаживает стальной дюбель в бетонную стену так, что… Короче, сильная вещь. Хотя и своеобразная.

— Брателло, ты чокнулся, что ли? Порвет ведь?

— Не ссы, я уже пробовал. Ограниченно пока. Не надо недооценивать старых оружейников и старое оружие. Наган — его, кстати, в свое время под еще дымный порох делали. Потом перешли на нитро — и ничего. В Чечне, я знаю, его под ТТ-шные патроны пересверливали — барабан, я имею ввиду. Калибр-то один! А ТТ-шный патрон по сравнению с родным наганным — это по мощности совсем другой класс — и ничего! А тут… Глянь — ствол, то есть лайнер, вставка — гладкий. То есть сопротивления от нарезов, и, соответственно, опасного роста давления за пулей не будет. Просто — выхлоп и все!

— Бокового воспламенения…

— За дуру меня не принимай! Я что тут столько времени с надфилями возился?

— Самоделкин, хы. И чем? Чем этот страшок палить будет?

— Вот.

Батя достал из кармана пакетик с чем-то тяжелым и положил на стол:

— Картечь. Восемь миллиметров. Думаю, что можно будет закатить в барабан, вернее — вставить — она с натягом входит, — по две штуки.

— Олеж, а нафига это все? Ну и сделал бы под ТТ-шный?

— А у тебя патроны ТТ-шные есть? — вопросом на вопрос зарядил батя.

— Ммм… Ну, тогда под мелкашечный. Эти достать можно. Небольшая проблема, даже и сейчас…

— Под мелкашечный, ага. И тут, Толя, мы переходим к самому интересному…

— Ну? — Толик заинтересовался, продолжая вертеть в руках наган-переделку. Я отобрал его и тоже стал рассматривать.

— Про останавливающее действие слышали что-нибудь?… Понятно, что нет. Эх, молодежь… Короче, если популярно — это эмпирический термин, означающий… Короче, чтобы нападающий субъект перестал предпринимать активные агрессивные действия. Действия, понял! — а не умер, хотя одно другому и не противоречит! То есть «убойное действие» и «останавливающее действие», ОД — это немного разные вещи.

— Ну?…

— Так вот. Там куча мнений, куча исследований и масса формул и способов расчета — особенно у американцев, у них это особенно актуально. Палят в друг друга… Но, если коротко, как я понимаю — зависит от нескольких моментов: от скорости пули, от ее калибра. В основном. Ну, есть еще всякие заморочки — типа, малокалиберная, но высокоскоростная пуля оставляет в теле кавитационную полость, которая… В общем, чем крупнее пуля, выше калибр — то и больше останавливающее действие. Вот, те же американы потому так неровно дышат к крупным калибрам. Но и, как правильно говорят, лучше три раза попасть девятимиллимитровым, чем пару раз промахнуться из сорок пятого…

— Эта… Не отвлекайся!

— Вот. Были раньше дульнозарядные кремневые страшкИ — скорость пули так себе, зато калибр!.. Останавливающее действие очень высокое. Вот и насчет мелкашки. 5,6 миллиметров — а тут восемь! И — картечина потяжелее будет! К тому же можно зарядить сразу две! Американцы извращаются со всякими экспансивными пулями, теми, что «раскрываются» в тушке, увеличивая полость поражения — эти извраты нам тут недоступны. Зато две картечины. Две! Это сразу как из двух стволов зарядить. Да, конечно, точность стрельбы и дальность из него будет никакая — ну так нам не на уток охотиться! Сами американы подсчитали, что большинство уличных огневых контактов с применением огнестрела происходят на дистанции один-семь метров — вот как тогда, в ресторане. Так что точность тут несущественна. Скорострельность и многозарядность рулят. Семь зарядов в барабане — достаточно для решения одного вопроса, я полагаю, лучше чем ничего…

Он хмыкнул и оживился:

— Говорят, в свое время, перед первой мировой еще, германский генштаб вышел на кайзера с предложением ввести пистолеты вместо револьверов как личное оружие офицера, — типа револьвер всего-то шестизарядный… Кайзер ответил, что «если кайзеровский офицер не может решить свой вопрос с помощью шести патронов, то такой офицер нафиг кайзеру не нужен!» Мужественно так ответил, да, — самому-то ему вопросы с помощью револьвера не приходилось решать… Потом, правда, оказалось, что и такой кайзер Германии не нужен…

Так вот! На короткой дистанции мой вот люгер, или, скажем, ТТ, с одного выстрела сделают в тушке сквозную дырку. Это что значит? Что на короткой дистанции мощность патрона из-бы-точ-на! Пуля сделала дырку — и дальше полетела, — зачем? А этот наган… — он отобрал у меня оружие и любовно его погладил — засадит в тушку пару картечин, не насквозь — но, полагаю, достаточно — свинец ведь мягкий…

— Короче! Поехали пробовать! — загорелся Толян, — Куда?

— Я знаю тут подходящий подвал… — вмешался я.

В подвале воняло кошатиной и дерьмом, мы внимательно светили под ноги чтобы не вляпаться.

Ехать никуда не понадобилось, благо уж что-что, а соседние недострои и их подвалы я немножко знаю, полазили тут с пацанами. Этот — был совсем неподалеку; хотя и почти центр города — но недострой страшный: два недоделанных этажа — и уже начал разрушаться, на стенах кучерявилась травка, а кое-где из кирпичной кладки высовывались уже и настоящие деревца. Подвал большой, запутанный, порядочно засранный. Подсвечивая себе фонариками, мы пробрались в глубину. Я не мог не оценить батину запасливость — он надел на свой «петцель» матовый колпачок, и карманный маленький фонарик превратился в своеобразный факел, освещая все вокруг. Толик вооружился длинным и тяжелым «Маглайтом», котрый можно было использовать и как дубинку. Я было попробовал подсвечивать себе экраном айфона, но батя хмыкнул и вручил мне «налобник» — штука оказалась реально удобной, да. Пожалуй что и зря я подхихикивал раньше над батиной страстишкой покупать всякую оутдурную шнягу… Тоже захотел себе такой фонарик.

Выбрали довольно большое помещение. Батя, отскребая кроссовок о кусок кирпича, выругался:

— …ядь! Мне полтинник, а я, как пацан, по подвалам шарашусь, с риском наступить в говно! Где справедливость! Где разум??

— Разум, брателло — это у тех, кто сейчас сидит дома, у телевизоров, и ждет известий, что «все вот-вот наладится», — вот у них «разум»! А у нас что — сплошные инстинкты, хы!

Расставили принесенные батей чистенькие сосновые досточки.

— Двадцатьпятка, Серый. Двадцать пять миллиметров. Чуть меньше, чем дюйм. Общепринятый критерий поражения живой цели в обмундировании или зимней одежде — пробитие дюймовой сухой доски. Боевой наган, кстати, пять штук «пакетом» пробивал, да. Вроде как. Ну-с, попробуем… Свети, Толян. Рты открыть!

Наган оглушительно бахнул, выбросив из ствола пучок пламени и искр, в ушах конкретно зазвенело. Доска с кирпича шлепнулась на пол.

— А затыкайте, че делать, — посоветовал батя и пошел смотреть доску. В центре доски чернела аккуратная дырочка.

— Навылет! — довольно констатировал он, и передал доску Толику, — На, отметь дырку карандашом. Ну что? Зарядим парочкой?

Наган исправно бахал, выбрасывая из дула сноп огня, дырявя досточки. И двумя картечинами он исправно прошивал одну доску, и иногда — две. Не всегда, впрочем. Я насобирал исковерканных, плющенных свинцовых шариков.

— Ну что, — пыхтя, стараясь выбить гильзы из барабана, проговорил батя, — Я полагаю, убедительно, а? Вот черт… Как трудно выбить…

Действительно, гильзы после выстрела в барабане расперло, и выколачивать их пришлось отверткой, стуча по ней половинкой кирпича.

— Да. Это не есть здорово, да. Вот черт, как засело, а?… Вот. Вывалилась. Ну что. Наган, в целом, и не рассчитан на быструю перезарядку. Расчет именно что на «семь аргументов» в барабане. Из этого и стоит исходить. Зато…

Да. Издырявленная, треснувшая доска конкретно вселяла уверенность, что случись что — противнику на ближней дистанции не поздоровится.

— Пап, а из своего пальнешь?

— Патронов мало, Серый. Это конкретный косяк у меня, да. 9Х19 «парабеллум» — у нас это дефицит… Пока внешней агрессии не случилось. Вот в армии НАТО — так вполне себе штатный патрон. Так что я… Как там кот Матроскин говорил? «Я экономить буду!»

Отстрелял барабан Толик. Одобрил. Дали шарахнуть несколько раз и мне. Наган упруго толкался в ладонь при выстреле, оглушительное «Бах!!!» в замкнутом пространстве больно било по ушам, — но было чертовски приятно! Это… Это, черт побери, не айпад, дааа… Это не айпад, это покруче, и подоходчивее будет!..

Под моим завистливым взглядом Толик, перезарядив барабан в очередной раз, затолкал револьвер за пояс и прикрыл курткой:

— Нормально, брателло! Убедил. Хы. «За не именеем гербовой пишут на простой, за неименеем графини имеем горничную» — так? И, по обыкновению, разбавил анекдотом:

«— Как можно заиметь такое состояние?

— Обязательно нужен капитал. Хотя бы небольшой, стартовый.

— А как заиметь стартовый капитал?

— Обязательно нужен пистолет. Хотя бы небольшой, стартовый.»

— Хы! Так что первый шаг для обретения капитала, будем считать, сделан… Нормально. Потом… Потом обзаведемся чем-нибудь посерьезней, ты ж понимаешь — это полумера.

— Ясное дело, — отозвался батя, — Не претендую. Но — зацени. Вот мы сюда зашли, на стройку, трое мужиков… Не то бутылку тяпнуть на троих, не то пописать. Никаких вопросов у наблюдателя в случ-чего. А тащили бы с собой, скажем, «Сайгу»?… Это как минимум большая сумка, да еще и достань ее успей, случись что. А тут — «быстрый и надежный довод» на коротком расстоянии, — кстати, Серый! Я тебе дам дома пневматик — упражняйся, я покажу как. Вон, и Толян подскажет. Ношение, быстрое выхватывание, перенос огня по фронту и в глубину, развороты, уклонение от огня противника… Ты, небось, думаешь, что если нажимать на спуск умеешь, предварительно совместив цель, мушку и целик — то и стрелять умеешь? Ой, не заблуждайся! Так-то стрелять и наша мама умеет, да. Реально «уметь стрелять» — это сложно, да, это… Это учиться надо, учиться и тренироваться. Но вполне доступно. Вон, как с ножом, помнишь? Сколько раз я тебе говорил — научись обращаться? А ты… хмыкал скептически. А вон поди ж ты — на «- Э, мужик, дай закурить!..» да на «- А что такой дерзкий??» мне нашлось что предъявить, помнишь? А не умел бы?… Порезал бы меня тот плюшевый. Нас. Ты б тоже далеко не удрал.

Я насупился. Прав он, че там говорить… Я еще смеялся с него, что он, как конь, с ножом скачет, седой уже весь…

— Это как в вождении. Шумахером становиться необязательно, но качественно, умело водить может научиться каждый. Каждый, Серый! Но не для всех это очевидно, понимаешь? Я имею ввиду умение обращаться с оружием. Вот я тогда с маминой подружкой разговаривал — вот ведь тупая коза! «Доказывала» мне, что оружие — опасно, человек с оружием опасен, что от оружия — «сплошной вред!» Как будто я спорю. Да, опасно, опасен. Но лучше если это Я буду и опасен, и с опасным, чем кто-то… Ты, случись что, тех кавказоидов из ресторана вспоминай — прикинь, если бы у них было боевое? Да у всех?… Уй… — он передернул плечами, — Гильзы тоже собери.

— Зачем?

— Для аккуратности. На всякий случай. Приучайся многое делать «на всякий случай» — важнейшее качество предусмотрительного человека. Потом это «на всякий случай» нет-нет да помогает, а иногда может спасти жизнь.

Мы уже выходили со стройки, а батя все продолжал накачивать меня:

— Короткоствол — это, что не говори, самое то для городского некомбатанта. Ну, для гражданского. Мы ж не солдаты! Мы не можем носить винтовку постоянно при себе, на плече, — и при этом не обращать на себя внимания. А короткоствол — можем! А в городе все и контакты-то «случаются» почти вплотную — вот, как в ресторане. Я это давно, еще по писаниям Аргентинца понял… Что, не знаешь Аргентинца? Ну конечно, откуда бы… Потому я и на охотничье ружье никогда не заглядывался — официальное оформление, засветка… Зачем это? Ты поверь, чувствую я, с этим охотничьими ружьями будет, бу-у-удет еще заморочка! Вот увидишь!

Я с завистью посматривал на Толика и на батю. После того мочилова в ресторане я четко оценил все преимущества вооруженности. Тоже хочу себе. Ствол. Вспомнил, что у меня в комнате на «визуализации» висит: часы «Омега», авто… Ламборджини. Планшетник. К черту! Ствол хочу! Настоящий!