Крысиная башня

СЕМЬЯ. РАЗГОВОРЫ НИ О ЧЕМ

— Что у тебя нового-то?

— Ну что… С Леной вот разбежались.

— Да-ты-что??. Вот это новость. То-то я сморю, ее нет… А что случилось-то? Ну, ты говорил, что проблемы какие-то в отношениях, но чтоб настолько — я не ожидал… Что уж, вот так — всерьез?

— Да хрен знает. Наверно всерьез.

Он оглянулся на меня; я уже попил чаю с печеньем, и маялся бездельем. Вернее, мне здорово было интересно, про что разговор пойдет, и я никак не мог придумать, под каким соусом не уходить из кухни. Прогонять он меня не стал, просто перевел разговор на другое:

— Толян, ты наверно не в курсе. У нас тут немного только не военное положение: патрули, комендантский час и все такое. Так что ты свой кастет лучше выложи и не таскай с собой. Неровен час ткнут в тебя металлоискателем — будут крупные неприятности…

— Неприятности будут у того, кто в меня ткнет чем бы то ни было! — пообещал Толик, и поинтересовался:

— А сам-то ты, я смотрю, перышко-то таскаешь? Не боишься металлоискателей?

— Я грамотно нож таскаю, и нож грамотный. Хозбыт, ни разу не холодняк, в кармане — сертификат для полиции. Так что максимум что мне грозит — что отберут. А кастет ты никак под хозбыт не подашь…

— Это точно… Да ладно. Кастет — это так, дань традиции, гы. А сам-то ты… Сам говоришь — обстановка накаляется; что уж, так и НИЧЕГО не имеешь?… Непохоже на тебя!..

Тут уже батя конкретно оглянулся и мне, просительно:

— Серый… То тебя от компа не оттащить, то не подтащить… Ты уверен, что тебя «в Контакте» не заждались?

Ну что, пришлось, демонстрируя всячески свое неудовольствие, уйти к себе в комнату, что делать. Пусть секретничают пока что. Полазил в «Контакте», пообщался «с заграницей»: везде как-то «не очень». И вроде как уже не только «финансовый кризис», переросший в «финансовый коллапс», о чем уже и по телевизору постоянно твердят. Чем-то посерьезней уже запахло. Китай зарубился со Штатами за Тайвань; плюс к тому же обвинил Америку в засухе; типа, Штаты применили свое «климатическое оружие» — ХААРП, что ли. Помню, батя что-то на эту тему говорил… А американцы обвинили Китай в подрыве своей финансовой системы, в государственном терроризме, и объявили, что вводят эмбарго на снабжение Китая продовольствием. Вроде как и через ООН это собрались проводить… А как «эмбарго» — а так: объявили, что будут топить корабли под китайским флагом, а правительства тех стран, кто не свернет торговлю с «Поднебесной», объявят пособниками террористов, со всеми вытекающими последствиями. Вот ведь! У самих уже, считай, гражданская война начинается — а еще угрожают! Впрочем, батя говорил, что организация войнушки — всегда самый обычный выход при внутренних неприятностях, а батя много по этой теме читает…

Но к нам- то это какое отношение имеет! Мы-то не в Америке и не в Китае!

Вернулся в комнату, что у нас зовется «гостиной», и через большую арку (прорезанную батей при перепланировке) переходит в кухню, когда батя с Толиком уже приняли коньяка и разговор шел уже без огладки на меня. Вернее, забухал только батя; Толик, как я понял, почти вообще не пьет, — вот ведь новость! Батя, впрочем, тоже крайне редко — и никаких запоев! Но совсем не трезвенник, нет. Нормальный, кароч. Но иногда любит.

В общем, «пьяные базары» были в разгаре.

— …Понимаешь, Толян… Она «хочет быть ведущей»… Подмять меня под себя. Знаешь, я тут с литературой ознакомился — Толик хмыкнул, но батя не обратил на это внимания, — Это «у них» принято: сначала мужика, своего мужика, попытаться опустить, — а потом, если это удалось, начинать его презирать, за то что он дал себя опустить… А если не дал, — тогда начинают себя жалеть, какая у нее жизнь нещасливая, и подлый-наглый мужик — не хочет в зубах тапочки приносить…

— Бабы-суки, — утвердил Толик, — просто ты много лет был в розовых очках!

Я следил за их полупьяной беседой — и Толик, мой «новый родственник», мне реально нравился. Здоровенный детина, как говорят; но не просто амбал, а жесткий такой, крепкий, — даже когда он брал что-нибудь на столе, на предплечье как витые веревки играли мускулы. Смеялся он открыто и заразительно, нисколько не прикидываясь; сразу видно — смеется только потому что ему действительно смешно. В общем, он производил впечатление открытого и прямого парня, и невольно вызывал к себе симпатию. Вобщем, он таким и был реально, как показался с первых минут. Просто он был… Как бы так сказать — органичен, что ли.

Вот только я тогда не знал еще, что и волк, и ночной охотник — сова, и убийца куриц хорек, и даже кобра могут быть симпатичными и «органичными» в своей среде. И вызывать симпатию. Все эти эпитеты я потом уже «додумал», когда Толян постепенно раскрылся во всей своей натуре.

// вставка 1 //

На следующий день после приезда Толик встал поздно, и, позавтракав, пошел, как он выразился, «знакомиться с городом».

Мы с батей остались дома, от предложения «показать ему город» Толик отказался.

Тут батя мне немного и рассказал о нем, поподробней.

Он, говорит, хороший парень, и за своих — горой. На него можно положиться. Во всех случаях — но на переговоры одного его лучше не пускать — накосячит (батя помолчал, чему-то скептически улыбаясь, вспоминая явно какой-то прикол «из прошлой жизни»), — поскольку вспыльчивый.

— Твоя мама, говорит, меня считает агрессивным и злым — так она еще Толика близко не знает! Вот кто агрессивный и злой. Для него в морду дать — как высморкаться, никаких проблем. И — умеет. Он по рукопашному бою призовые места брал. Не обратил внимания? — у него передние зубы вставные. Был случай на соревнованиях — хлестались на первенство облсовета Динамо. Я — тоже участвовал, но вылетел в первом круге. Хоть и в перчатках, но очень жестко. Противник ему достался на 16 кг тяжелее и опытнее несопоставимо, но Толян дрался как лев! Тот ему высадил передние зубы — Толян только их выплюнул с края татами, мне да твоей маме под ноги — и продолжал драться…

Что- то мне это напомнило, я только не понял что…

— И бой не остановили?? Вы че там, как в «Мортал Комбат» фигачились, до смерти?…

— Не совсем, но близко. Это ж 90-е веселые были. Там все кустарно было, и жостко. Остановили, кровь вытерли — «Можешь бой продолжать?» — «Могу» — «Бой!..» — только-то и делов!

— Выиграл тот бой?

— Тот бой… Нет, проиграл. По очкам. Это, знаешь ли, в кино только — героя бьют-бьют; а он потом, весь такой избитый, типа «из последних сил», «вспомнив папу-маму, любимую девочку и первый сексуальный опыт в школьном туалете» — Батя ухмыльнулся — Весь вдруг такой становится непробиваемый и всех кладет… В жизни все не так. Когда кого-то жостко бьют — это ему очков и воли к победе не добавляет, а напротив. Но не о том речь. Главное — характер! Как говорят, бойца делает не победа, бойца делает поражение. Слабые уходят, настоящие бойцы остаются.

Я насупился, подозревая, что батя намекает на мой опыт занятий тайквондо. Много лет назад, в школе, когда я был еще малявкой, батя меня записал в секцию тайквондо. Я там честно отзанимался больше года, даже удостоверение и пояс какой-то цветной получил — за сдачу ката, показательных формальных упражнений. А потом случились соревнования, и дурак-тренер поставил меня в первом же бою против пацана, у которого эти соревнования были далеко не первые, и занимался он уже года три. И он меня вырубил. Ну, не совсем — мы там в шлемах были, но заехал мне с ноги в голову так, что у меня в ушах зашумело. И у меня как отрезало — больше меня на тайквондо было не вытащить. Отказался. Да батя особо и не давил. А через пару лет заставил меня заниматься дзю-до… Да, блин, буквально заставил… Но это уже другая история.

А батя, будто не замечая, продолжал:

— Он и сам потом занимался очень много, но в соревнованиях участвовал мало — так, уличный боец. Но в драке на него положиться можно, как на каменную стену…

— Какие «драки», батя, про что ты? — мне захотелось батю «тормознуть» — Тебе полтинник. Ему тоже к сорока идет. Какие драки? В наше-то время? — и тут мне пришлось буквально себе язык прикусить, — вспомнил недавнюю вот поножовщину… Кто бы ожидал? А ведь началось с тупого как мычание «- Эй, мужик, дай закурить!»

— Э! Какое такое «в наше время»?… То время никуда не делось, оно только затаилось. Ты просто этого, в силу небогатого личного опыта, недогоняешь. На самом деле человек как в истории был зверьем, так и остался;; только обычно сейчас это зверье замаскированное, закамуфлированное цивилизацией, а в пиковые для цивилизации моменты вся звериная натура и вылазит наружу. Вот увидишь.

— А как у Толика с мозгами? — решил я перевести разговор с любимой батиной темы о «всем вскоре конец».

— Да как? Ему хватает — батя усмехнулся — не Платон, понятное дело. В интернете все больше по анекдотам угорает. Зато анекдотов знает кучу. Хохмач еще тот. Душа, черт побери, компании…

— А чем он занимался?

Тут батя нахмурился и стал быстренько сворачивать разговор:

— Я не особо в курсе, а он об этом рассказывать не любит. Ты же слышал. Кажется, работал где-то на северах, на вахте. Месяц через месяц. До этого воевал где-то в горячей точке, не то в Сербии, не то в Приднестровье; не удивлюсь, если и там и там… С бандитами у него были какие-то терки, но выкрутился. Он вообще тертый калач. Ну ты иди, иди. Мне тут в сайте еще покопаться надо. А на Толяна, главное что, положиться можно; а для человека это главная характеристика. Жалко, что этого твоя мама не понимает. Все, иди, гуляй.

Через неделю Толик устроился на работу — в охрану, сутки через трое, в какое-то отдельностоящее офисное здание. Чтобы, — как он выразился, — «Получить социальный статус и карточки». Да, в городе уже ввели карточки на основные продукты питания — сахар, масло, колбасу… Как заявлялось, это все было «временно», но бодрые заявления с экрана телевизора что-то убеждали все меньше и меньше.

Платили ему там какие-то сущие копейки, но зато была масса свободного времени. Деньги у него водились; вскоре после приезда он купил машину — ржавую, убитую почти в хлам «тойоту-короллу», которую сразу окрестил «трахомой». Но, несмотря на весь свой угребищный вид машинка все же бегала, «А нам, реальным пацанам — как он выразился — пока и такая сойдет. А там, дальше — видно будет!»

Вскоре после устройства на работу работа стала его сильно раздражать. Собственно, даже не «работа», к «суточному дуракавалянию за пайку» он относился с юмором; раздражало «руководство». Однажды я застал их разговор с батей:

— Прикинь, брателло, и эта кошелка всем рулит! Да-да, вот про которую я и говорил — Мартовна ее отчество. Вероника Мартовна. Коза лет под шестьдесят, ну, пятьдесят с большим хвостом — это точно. И с претензиями… Молодится, корова старая; на западные курорты, мужики со смены рассказывают, по три раза в год ездит — типа, урвать остатки ускользающего бабьего счастья. Братан, ты меня знаешь; я, когда надо, могу себя в узде держать, и — капитализм есть капитализм, ничего не попишешь — права собственника; но платить такие копейки людям!.. Самое главное-то даже не это, не маленькая зарплата — каждый знал, на что шел; меня достает отношение к людям — как к мусору! И ведь что прикольно: ты думаешь она по профессии кто? Ну-ка, ну-ка, догадайся?… А, не угадаешь! Учитель, во! Педагог со стажем, так сказать. Всю жизнь, говорят, проработала «в сфере народного образования». А здание сейчас — ее. Как так? Муж у нее, бывший — кстати, видел я его как-то, заходил за почтой, — нормальный такой, вменяемый мужик. Так вот, у него — строительная фирма. Видимо, в бизнесе и в строительстве он совсем не лох, словом, построил это вот здание — в собственность. Своя территория, стоянка, офисы, четыре этажа считая полуподвал, расположение удачное — нормальное такое вложение капитала. Вот — и она его оттяпала у него после развода. Да, старик, такая же, как у тебя ситуация — только ты по сравнению с ним фраер ушастый, хе-хе. Ладно, не дуйся. Прикинь — видимо, это у многих, если не у всех, баб срабатывает — как только «есть что делить», и можно «заявить о своей самоценности и крутой актуальности» — тут вот они и ставят вопрос ребром: «все делим, — и пшел вон!» Ладно, не о том речь. Так вот, что меня поражает: эта старая кошелка, ой, то есть «педагог со стажем», в свое время наверняка проводила «ленинские уроки», учила разумному-доброму-вечному, — и вот поди ж ты! — на старости лет заделалась капиталистической хищницей! И тут все ее комплексы наружу и вылезли — с людьми себя ведет как царица Тамара с подданными: «Тому голову отрубить, этого в масле сварить!» Чесслово, братан! Ну, образно выражаясь, конечно. К примеру, вчера прибегает ко мне на пост и орет: «Что вы тут расселись, там самосвал наш мусорный контейнер задел!! А вы тут развалились как барин!» — нет, ты прикинь! Она этот самосвал из окна кабинета увидела, с третьего-то этажа! С той стороны здания! А я, значит, виноват, — хотя я тот самосвал при всем желании не увидел бы! Спустила на меня всех чертей…

— Толян, че ты переживаешь — стареющая глупая тетка, с нереализованными амбициями, ты ж сам понимаешь…

— Я-то понимаю! Старик, я все понимаю! Раз капитализм — то на здоровье, платишь реальные деньги, — и можешь хоть заставлять себе ноги мыть! Но если ты, овца, платишь форменный мусор — а сама по заграницам катаешься; а на вопрос о повышении зарплаты лепишь горбатого, что «к сожалению, сейчас нет ресурсов для повышения вам зарплаты, да вы и на столько не заработали» — то это переходит все границы!

— То есть ты готов терпеть унижения — но чтоб это оплачивалось?? — хохотнул Олег.

Толик несколько секунд осмысливал сказанное, потом энергично мотнул головой:

— Да! Представь себе — именно так! Раз капитализм — пусть так! Если у тебя «тяжелый характер» — это тоже должно оплачиваться, как вредный фактор на производстве! А если она считает, что помыкание подчиненными «входит в должностные возможности» — то я не согласен! Знаешь — у меня характер вспыльчивый… Я, иной раз… Словом, так достают, что сдерживаюсь, только насвистывая «Сэмэнчик, ша! Ты их приговори-и-ил!..». Хы.

— Ну, не согласен — так и уволься нах… Что ты распинаешься-то? Никто тебя там за ногу не привязывает…

— И уволюсь! Ты знаешь, какая там текучка?? В то же время я вполне чувствую себя «кинутым», поскольку в стартовые условия то, что ко мне будут относиться как дворовой собаке никак не входили! Прикинь — окурки по территории заставляют собирать! И за пропущенную горелую спичку устраивает скандал! Хотя моя функция — чисто охрана. А попробуй зарубиться — «Вас тут никто не держит!» Пользуется, тварь, что в стране сейчас ситуация… Ну ничего… Ничего…

— Толя… Я не пойму — тебя зарплата не устраивает, или отношение?

— Меня, старик, не устраивает СООТНОШЕНИЕ, понял? Соотношение зарплаты и отношения ко мне! Ты ж меня знаешь — для меня деньги не главное. Да и нормально у меня пока с деньгами, не для заработка я на работу устраивался… «Отношение» — врубаешься?… Причем, если бы было все как в Японии, — я читал, там глава корпорации может годами зарплату не получать, но своим работникам исправно платит, если корпорация в тяжелом положении; или договаривается с ними, я бы не жужжал, — а тут сама по три раза за бугор отдыхать ездит, пять машин на три человека семьи — и копейки платит, и еще мне предъявы лепит?? Не, братан, в сербских горах все было намного честнее…

— Тсс!.. Ну так уволься.

— Я и говорю — уволюсь! Но каковы скоты, а! И сынок ее, падла! Твой, кстати, тезка — тоже Олег. Вообще ведь пустое место, бздых, — а прикинь, — в глаза никогда не смотрит! Здоровается, — когда здоровается! — в лучшем случае кивком! И периодически тоже устраивает, падла, разносы — «почему, говорит, вы ушли утром со смены не дождавшись меня или Вероники Мартовны?» — это он по мамашку свою. При этом, заметь, опять же в глаза не смотрит! «Потому, — говорю, — что смену я сменщику сдал, а вы с Вероникой Мартовной до сих пор не прибыли!» А он: «Вы, говорит, обязаны нас дождаться!» Я, говорю, вас полдня ждать не обязан, мне за это никто не платит! А он говорит…

— Все, все, успокойся. Что ты, в самом деле? Не знаешь специфики современных отечественных кап-отношений?

— Да знаю я все! Но каков падла! Не, ну ниче-е-е-е… Я время свое выжду…

В общем, по Толику я понял, что он психнутый и «заводной». Как батя как-то выразился, «с обостренным чувством справедливости». И вскоре он продемонстрировал свою натуру в реале.

Мы шли с Толиком… По делам, короче.

Возле бронзовой скульптуры, изображавшей двухметрового мужика в кепке, чуть склонившегося и вытянувшего вперед руку (все это для прикола и туристов, в бронзовую руку ему постоянно то сигарету засовывали, то мелкую купюру, и фотографировались) стояла какая-то девка и курила. Симпатичная, стройная. Такая — вся из себя, и очень, судя по всему, о себе высокого мнения. Мы еще только шли по направлению к ней, а Толик сразу стал поедать ее глазами… она как-то заметила и отвернулась. Джинсы у нее такие… типа сильно ношенные — модные, — и нарочито рваные над коленками, что спереди, что сзади. Я смотрю — девчонка явно во вкусе Толяна, глаза у него замаслились, прямо как у кота на сметану. Проходим мимо — он ей так игриво «Девушка, у вас штаны порвались…»

А она в ответ, отвернувшись, отчетливо так — Пошел ты, козел!

Это она зря.

Толян и раньше-то, как батя говорил, да и я заметил, был вспыльчивым; а сейчас… Сейчас времена вообще изменились, круто изменились, и из Толика «полезла его натура», которую батя-то знал, видел, а я еще нет. Да, зря она так… Но это я потом додумал.

А тут Толик от ее фразы как на стену наткнулся, тормознул, с лица сразу как-то спал, и взгляд стал то, что в книгах пишут «стальной, колючий».

Цоп ее за плечо — про меня он явно тут же забыл — и спрашивает — Ты че сказала, мочалка?…

Она бы еще могла съехать на базаре, если бы поняла; а поняла бы — если бы на Толяна посмотрела; но… она крутую включила, дернула плечом и еще сильнее отвернувшись — «Пошел на…й, урод!»

Так и сказала.

Отчетливо так.

Может она думала, что вокруг куча мужиков пасется, готовых кинуться ее защищать, или привыкла так-то вот всех отшивать, или просто сегодня не с той ноги встала, но… напрасно она так.

Я сообразить ничего не успел — так быстро дальнейшее произошло. Толян снова цапнул ее за плечо, развернул рывком к себе — и влепил ей кулаком в лицо… Так, что она через бордюр кувыркнулась в цветы, только кроссовки мелькнули… Не пощечину дал, а врезал кулаком, жестко, хотя, может, и не так как по мешку, не в полную силу.

И тут же крик — Ты че, мужик, ох…л??… — и двое из остановившейся машины вылазят — и к нам. Два каких-то парня. Наверно, она их и ждала. Только не добежали они. Толик бегом рванул им навстречу, только мелькнуло его перекошенное злостью лицо. Он уделал их как боксерский мешок — сначала одного, что был ближе; потом второго, задержавшегося оббегая машину. Я их и разглядеть не успел — так быстро все произошло. Толик как машина работал кулаками — на каждого считанные секунды, — и оба скорчились около своей тачки, зажимая разбитые лица и хрипя — одному он явно засадил поддых.

Толян схватил меня за рукав, и мы быстро ушли с места побоища. Никто нас не останавливал, народу было не видно. Толян тяжело сопел и тер носовым платком (одолженным у меня) кулаки, забрызганные кровью. Пока мы не свернули за угол, никого на улице не было видно, только те двое валялись и стонали на мостовой у машины, да ноги модной девки торчали из цветника… Вот такой вот получился натюрморт…

По дороге домой мы молчали.

Дома я все рассказал отцу — и спросил:

— Он что, чокнутый? Псих?

— Не то чтобы, — говорит — но вспыльчивый. И причем, когда надо, то умеет сдерживаться, чего бы ему не стоило; а вообще — вот так вот «дает себе волю». Это… Тут ничего не сделаешь, это его особенность, ее просто учитывать надо. Я с ним поговорю, — еще чего не хватало, он мог тебя в историю втравить.

— Не надо, говорю. Не говори ему, что я тебе сказал, не надо.

Батя помолчал, постучал пальцами по столу, — он кушал как раз, — и тут говорит:

— Ты знаешь, Серый… Вот ты сказал про него — псих. А вообще… Правильное будет — психопат. Не, ты не пугайся, не пугайся! Это не то чтобы опасно, для нас — даже где-то наоборот, поскольку… Поскольку это «наш психопат», как бы цинично это не звучало.

— Как это? — не понял я. Батя сплошь и рядом вечно что-то как загнет эдакое… «Полезный психопат!» — это надо придумать!

А батя продолжал:

— Видишь ли, все мы, люди, в той или иной степени «того»… Как справедливо говорят психиатры, которые сами еще те тоже психи, — «Нет абсолютно здоровых, есть недообследованные!» Под шизофреника можно диагностировать любого! А Толян — с явными психопатическими наклонностями, да. Но — может себя контролировать. И потому — полезен.

— Пап, как это? — не согласился я, — Как псих… Ну, психопат может быть полезен?

— Может, и даже весьма. И даже может многого добиться — но для этого нужно, чтобы он был в экстремальной ситуации, — вот к чему у нас все и идет. Психопат, вернее, — человек с некоторыми наклонностями к психопатии, — в экстремальной ситуации как рыба в воде! Ты думаешь, в мирное время кто идет в экстрим? В каскадеры, в альпинисты-спасатели, антитеррористический спецназ и прочее? Да психопаты же! Это нормально, это совсем не оскорбление, как ты, наверное, думаешь, — это просто свойство личности. Вот приходилось мне читать про исследования, что проводили американцы, да и не только американцы, в войну в своих войсках… Поразительные, Серый, вещи открыли! Оказалось, что при близком боевом контакте, то есть когда с врагом лицом к лицу, на активные действия по уничтожению противника способны всего два процента личного состава! Представь себе! Остальные стреляют — но не в противника, не в человека — а в сторону противника, подсознательно боясь «попасть»… В случае с рукопашной, — типа «коли штыком, бей прикладом», — впадают в ступор или совершают глупые, необдуманные действия. Перед атакой делают в штаны, причем чуть не всем подразделением… Ты не улыбайся, ничего в этом смешного нету, не дай бог самому тебе… И лишь примерно два процента из каждого подразделения, — в среднем, Серый, в среднем! — способны на активные целенаправленные действия. Именно психопаты — они в ситуации экстрима как рыбы в воде. И именно они бой и выигрывают, и своих сослуживцев спасают, и становятся героями. Вот, читал, у американцев описан случай, — там, во время высадки во Франции во время Второй Мировой, подразделение американцев прижали к земле плотным огнем из нескольких дотов. Люди боялись голову поднять! И всем им пришел бы конец, если бы не один солдат — он под огнем пробрался к доту, выпустил в амбразуру рожок из автомата, потом забросал его гранатами. Уничтожил. Потом пробрался к соседнему доту — и взял весь его гарнизон, всех тридцать человек, в плен! Сдались они ему, — одному! Потому что жить хотели, — а он был отморозок! Потом он третий дот уничтожил. Словом, он один по сути выполнил задачу целого подразделения. А в обычной жизни был спокойным, ничем особо не примечательным человеком…

— Что уж, каждый смелый — психопат?

— Ээээ, вопрос сложный. Мы сейчас говорим не про «смелость как преодоление страха», а о «страхе как катализаторе действия», когда человек от опасности испытывает возбуждение, эйфорию… Смекаешь? Это, в принципе, характеризуется психологами как склонность к психопатии. Так вот, американские психологи установили, что взвод, в котором есть хотя бы пара психопатов, — боеспосбен. Нет — обречен на уничтожение. Улавливаешь?

— Улавливаю… — буркнул я, — Но у нас, вроде, пока не война?

— Это пока, — «успокоил» меня батя, и вернулся к обеду.

Но я еще задал возникший вопрос:

— Так что, выходит, если не психопат, то бойцом уже не стать??

— Ну почему же. Если характер есть… Я же говорю — кроме врожденной эйфории от чувства опасности еще и способность к преодолению страха. Со временем нарабатывается разумное отношение к экстремальной обстановке, профессионализм… Просто там, где психопат риском буквально наслаждается, профессионал только делает свое дело. Но на это нужно время; время, терпение и упражнение, учти!

После этого случая я стал немного по-другому относиться к Толику. Хороший парень-то он хороший… Родственник и все такое. Но то, как он быстро и без раздумий пустил в ход кулаки, навело меня на некоторые раздумья. Ну, свойство личности, темперамент, ладно… Но не думает он о последствиях, что ли? Отмороженный совсем? Да и за что, собственно?… На следующий день я под случай спросил Толика — А если бы у тех двоих было оружие?

Он ответил с полной, как мне показалось, безмятежностью: — Если у овцы есть оружие, она не перестает быть овцой… Плохо, что у них не было оружия, оружие бы НАМ пригодилось…

— А девку ты?…

— А че она? Ты ж слышал!

— Толян, но она же просто мочалка. Дура. А ты ее кулаком в лицо…

— Не в лицо, малыш, не в лицо — а в челюсть. И наверняка челюсть я ей сломал — отвечал Толик с полнейшей безмятежностью, и даже, кажется, наслаждаясь разговором.

— Другой раз будет знать, как хамить в ответ на невинное замечание. Старик, она сама виновата. Вознесли, понимаешь, баб на пьедестал, они и берега потеряли, думают, что теперь им все дозволено. Вот этой овце это будет уроком.

Все с ним стало ясно. Тут еще у меня мысль мелькнула:

— Толян, а этих парней… Ты как-то быстро! Ты боксом занимался?

Толик был явно польщен. Он сидел на диване и листал какой-то мамин старый журнал с рекламой красоток в бикини, — рекламой не то бикини, не то красоток, а вернее — «образа жизни», как батя выражался; он откинул журнал в сторону и, улыбаясь, постукал кулаком правой в ладонь левой:

— Джит кун до, старик, джит кун до!

— Это че?

— Это был такой боец, звали его Брюс Ли. В кино снимался.

— Че-то слышал.

— Вот. Ты только «слышал», а для нас он был кумир. Батю спроси. Плакаты с ним выменивали друг у друга, чуть не молились на него. Крутой как вареное яйцо, хоть и китаец. Круче Чака Норриса, хы-гы!

Так вот он разработал эту систему — «джит кун до», то есть «путь опережающего кулака». Я его книгу читал, знакомый из Югославии привез, у нас тогда не печатали… Не читал, — но там было много фото и рисунков. А потом и у нас ее перевели.

— Так вот. Там суть, если кратко… — он задумался, подбирая слова — Суть в том, что… Техника — это техника. Техника удара, я имею ввиду. Все это важно и все такое. Быстрота, скорость. Все это так. Но главное, что он разработал — это теорию связок «на опережение».

Интересно было видеть обычно демонстративно жизнерадостного и «неберущего в голову» Толика, с достаточно серьезным видом рассказывающего о серьезных вещах

— Там суть в чем, если коротко: каждое действие противника в поединке вызывает ответную реакцию. Идея в том, чтобы «растащить» своими движениями противника на те действия, которые тебе выгодны, чтобы заставить его «раскрыться». Все это есть и в других видах единоборств, в том же боксе — а ты правильно заметил, я давно боксом занимался, еще со школы, — когда боец изменением положения корпуса, рук, ложными ударами заставляет противника раскрыться на свой коронный удар; но только Брюс сделал из этого теорию.

Он разработал систему «уловок» — это он так назвал.

— Это че?

— Это не удары, а ложные движения, напоминающие удары, и которые заставляют противника открываться. Суть в том, чтобы правильно комбинировать реальные удары, и эти уловки. Целые системы уловок. Брюс их разделял на «длинные» и «короткие». И учил комбинировать. Там, старик, идея в том, что когда ты дерешься — ты не думаешь. Не анализируешь бой через разум, а только через подсознание, инстинктивно. Вот у бати спроси, он подробно тебе разжует.

— Что, и батя?…

— Ну да. Он ведь меня на эту книжку и вывел. Батя твой… Оооо! Ты, блин, малек, его не недооценивай, он… Впрочем, ладно. Так вот. Когда человек реагирует инстинктивно, то эти инстинкты можно использовать… Ха-а!!! — он выбросил руку с растопыренными пальцами у моего лица, так что я невольно отшатнулся, — и довольно ухмыльнулся, тут же щелкнув меня большим пальцем под подбородок — Саечку за испуг!

— Видал? Ты ИНСТИНКТИВНО отшатнулся!

— Ясен пень. Орет как дурной… — мне было немного неудобно

— Это нормально. Так вот, суть в том, чтобы использовать эти инстинктивные реакции для того чтобы вывести противника на нужный тебе коронный удар.

Вот давай. Вставай. — Толик вскочил и принял бойцовскую стойку — Давай — давай. Не ссы — я тебя не задену, только обозначу.

Я нехотя встал и принял стойку.

— Вот смотри. Ты — защищаешься. Сейчас пойдет связочка — старайся не попасться, как хочешь — блоки ставь, уклоняйся, отходи — как угодно. Готов. Пош-шол!..

— Раз-два-три! — кулак Толика застыл у моего носа, хотя я и пытался отбивать удары и отпрыгнул в сторону — но только получилось, что махал руками по воздуху.

— Еще. Лови! — короткая связка Толика, на которую я непроизвольно отреагировал какими-то беспомощными непроизвольными отмахиваниями — и Толик зафиксировал ногу у моего виска… Даааа, могет! Снес бы мне черепушку, если бы вмазал.

— ПонЯл? — наверняка нет. А смотри вот медленно, как это получилось: мы в стойках. Я обозначаю тебе первый удар — левой в голову прямым — ты инстинктивно отшатываешься и закрываешь голову руками. Непроизвольно, понял? Причем это срабатывает у всех — и у бойцов опытных, и у лошков наподобии тебя (я не обиделся — че там, так и есть. Да Толик и говорил без желания обидеть). Только опытные чуть прикрываются рукой или обозначают блок с уходом — а неопытные отмахиваются руками как ветряные мельницы, в полную амплитуду — но инстинкт прикрыть голову от удара срабатывает у всех — на то он и инстинкт! Теперь смотри — я ведь первым не ударил, а только обозначил. Ты инстинктивно дернул руку вверх, закрыть голову — но закрыл не полностью, поскольку инстинкты и тут быстро срабатывают — инстинкт тебе подсказал, что удара не было, а была только уловка! Но тут же я обозначил второй рукой, правой — тебе удар в корпус! Сразу же после обозначения левой в голову — правой в корпус! Ну? — он продемонстрировал. Да, так и есть.

— Твой инстинкт, только что бросивший руки на защиту головы, и успевший уловить, что полноценного удара не случилось, тут же уловил, что идет удар в корпус… — он опять показал, — И, не рассуждая, тут же бросил руку или руки на защиту корпуса. Вот так: раз — раз! Непроизвольно! Поскольку оба удара, вернее — обозначения удара, идут в отработанной связке, вместе, быстро, один за одним — уловить и се… се-па-ри-ровать удары на именно «удар» и только «уловку» подсознание твое не успевает, — и потому защищается инстинктивно от уловок как от настоящих ударов, — и вот, ты уже инстинктивно, прикрывая корпус, открыл голову. Но у меня задействованы были обе руки. На уловки. Но в этой отработанной связке… — Толян явно был «в своей теме» и повествовал с воодушевлением — …задействован еще и третий удар, который, собственно — именно УДАР, — и ОН ПРОХОДИТ! Удар ногой. То, что называется «маваши-гэри» — круговой удар ногой в голову.

— Теперь вот смотри вместе, но медленно: ты обозначаешь короткий джеб… тьфу, прямой левый в голову — это короткая уловка, твои руки непроизвольно дергаются на защиту головы… Видал? Затем идет обозначение правой рукой удара в корпус — это длинная уловка, по времени она чуть дольше, чем первая, чтобы руки у тебя не то что дернулись в направлении защиты — а именно ушли от головы, на защиту корпуса. Вот так. Они и ушли. И практически одновременно со второй уловкой идет реальный удар маваши в голову. Он длинный. Удары ногами вообще длинные, в голову — в особенности, зато если удается противника вытащить, подставить под такой удар — все, без шансов! — и потому его нужно начинать загодя, практически одновременно с ударом-уловкой в корпус правой, ты уже начинаешь выносить колено правой ноги для удара в голову! Вот так!

Ты инстинктивно дергаешь руками — сначала пытаясь прикрыть голову, потом — корпус — и неминуемо пропускаешь удар ногой в голову. А это абзац!

— Да, здорово! — я действительно был впечатлен.

— Вот — Толик довольно ухмыльнулся, еще пару раз продемонстрировал связку по воздуху, четко, со щегольским щелчком-фиксацией ноги на уровне моего носа — и вновь расслабившись, шмякнуся на диван, попутно подбирая журнал с полураздетыми красотками, — Вот! Это только к примеру. И на этом основано Джит Кун До от Брюса Ли — на использовании инстинктов. Таких приемов-связок с уловками может быть мильон, но реально владеть тремя — пятью, этого достаточно, — только их нужно знать и оттачивать до автоматизма, чтобы когда пискнет-скрипнет — тут же, не задумываясь — бац! И у тебя вылетело!

… Хочешь, поднатаскаю тебя чуть-чуть?

— Конечно хочу!

— Договорились. Но насколько у тебя будет получаться — это от твоего трудолюбия зависит… Мы вот с твоим батей… часами оттачивали. А те лошки, возле машины… Фигня. Раскрыл одного — воткнул ему прямой в челюсть; второму в корпус — добил боковым, локтем в репу… Фигня! Не бойцы.

После этого происшествия и разговора мы начали и правда с Толиком заниматься. Сам-то он и так приходил каждый день, как он выражался, «помять мешок», висевший в бати в «кабинете»; а теперь и я подключился, и Толян показывал мне какие-нибудь связки, которые я отрабатывал сначала перед зеркалом, потом на мешке. Даже определенное соперничество возникло за право «постучать» по мешку. Не то что раньше он неделями пылился нетронутый, пока батя не вымещал на нем накопившийся адреналин.

А вскоре и произошел «путч». Не путч — так, «передел властных полномочий», как батя выразился; но для нас, живущих в центре, это было что-то… Как раз после того, как домой вернулась мама.

«ПУТЧ»

Три недели с мамой только созванивались по телефону, да она изредка забегала сделать что-то по бизнесу. Наш косметический бизнес начал трещать — людям совсем стало не до косметики. Впрочем, так же как и не до рекламы, фитнеса, здорового образа жизни, модных шмоток и модных автомобилей, даже не до здоровья — здоровьем «занимались» теперь только те, кому было уже совсем «впритык»: инсультники, скажем, или там с аппендицитом.

Три недели назад по телефону она сказала мне, что «с твоим папой жить невозможно!» Я рассказал это бате как-то под случай. Он помолчал и грустно сказал:

— Она, как многие женщины, слишком часто использует такое сильное определение, как «невозможно»… А действительно невозможно очень немногое… Вот не кушать долгое время невозможно. Или быть плохо одетым на холоде — заболеешь и умрешь. Или быть беззащитным… невозможно, потому что съедят. А она путает «невозможно» с «мне не хочется». Но я уже устал с ней на эту тему дискутировать…

Собственно, без мамы мы неплохо устроились, — на удивление, у нас прекратились размолвки, какие-то «обострения в отношениях», которые сплошь и рядом бывали при ней. Мы стали с батей ладить, чаще разговаривать «за жизнь». Для меня как-то перестало быть обломным делать уборку дома; теперь мы с батей делали уборку по очереди; по очереди мыли посуду, и даже немного готовить я научился; во всяком случае уже мог не только яичницу или сварить пакет пельменей. Тут-то она и вернулась.

Толик перебрался жить в съемную квартиру в нашем же подъезде. Как я понял, они с мамой друг друга не то чтобы не выносили, но довольно здорово недолюбливали, — еще с прошлых времен.

Однажды я и разговор подслушал:

— Я не выношу твоего братца. Я помню, что вы с ним творили в 90-е.

— Ничего особенного мы с ним и не «творили». И тебя никто и не просит выносить. С некоторых пор я с тобой не советуюсь. Знаешь, с каких?…

А вот дальше послушать не удалось.

Сразу же, как Толян снял квартиру на девятом этаже, к нему стали приходить какие-то длинноногие смешливые мочалки, и наши занятия по рукопашному бою сошли на нет. Я пытался сам хотя бы немного поддерживать уже наработанные навыки, но без толиковых подзатыльников оно как-то шло без вдохновения, прямо скажем. Наверное, я слабовольный — для упорных занятий мне нужен погонщик. Вот и мама постоянно это говорила… А батя наоборот, он говорит, что просто нет интереса; что если бы был явный, практический интерес — меня бы за уши не оттащить было. Тут он прав. Если меня что-то по-настоящему интересует, то я готов… «Не лупили тебя хулиганы в детстве» — говорит. Ну да, не лупили.

— А тебя, — говорю, — Лупили?

— Да, — говорит, — Мы росли в очень хулиганском районе…

А в мире творилось черт-те что. У меня голова кружилась читать про все эти крахи и крушения финансовых гигантов. Как я понял, страны судорожно пытались нащупать какие-то точки опоры в рушащемся после начала финансового коллапса мире. Да, такое определение совсем уже вошло в обиход — то был «финансовый кризис», и это, как теперь оказалось, как теперь говорили, было еще ничего… А наступил «финансовый коллапс». Что это — я пытался спрашивать у бати, который, как всегда, постоянно, как он выражался, «мониторил ситуацию»; но он пустился в такие сложные объяснения, что я махнул рукой, отмазался тем что «голова болит» и больше уже и вникать не старался. Единственно, что я понял и из батиных объяснений, и из всей атмосферы безысходности, которой просто дышал инет, телепередачи, газеты — это что ничего хорошего нам не светит…

И я махнул рукой на все это. Кому надо, тот пусть с этим и разбирается… А батя между тем становится каким-то нервно-веселым… Однажды я услышал их с мамой «беседу»:

— Чему ты радуешься?? Что все так плохо??

— Нет, я не радуюсь. Но я доволен тем, что я был адекватен, и что ситуация развивается как я и предполагал.

— Что в этом хорошего??

— А я не говорил, что в этом есть что-то хорошее. Я лишь говорю, что я оказался прав в прогнозах, и это меня не может не радовать…

— Тьфу, идиот!..

Пауза. У меня аж уши поджались. Как-то мы с батей за эти три недели «свободы» отвыкли от таких вот эпитетов…

И батин голос, неприятный такой:

— Слушай, тебя никто сюда не звал. Ты сама решила вернуться. Я не возражал. Но… Держи себя в рамках. Я больше не буду терпеть твои высказывания. Все. В конце концов, ты можешь вновь уехать к своей сестренке, или куда ты там сочтешь нужным…

— Это и моя квартира, не забывай!

— Я не собираюсь вновь жевать эту тему, насчет «твое и мое», хотя ты знаешь — мне есть что сказать. Я давно понял, что мы тут не договоримся. Но коли мы вместе тут живем, то и держи при себе свои меткие определения. Я ведь не прокатываюсь по твоим «позитивным настроям», которые ты считаешь панацеей от реальности…

— Ты — жестокий!..

Ну, тут я уже ушел. Как они собачатся — никакого интереса слушать, да и все одно и то же.

Что- то мне это напомнило. Однажды случился разговор с батей.

— … жизнь штука жестокая… — это я брякнул подо что-то.

— Не выпендривайся, Серый. Не тебе говорить про «жестокость жизни». Ты ее еще не видел. Это все равно что нашему Графу жаловаться на «жестокость жизни» только потому, что его согнали с дивана и дали сухой корм, а не курочку. Вообще жизнь не «жестокая» и не «ласковая». Жизнь — она сама по себе жизнь. А остальное лишь наши оценки. Если мы ее оцениваем как «жестокую» — значит до этого мы в ней чего-то просто недопонимали, питали иллюзии, и вот, когда иллюзии развеялись и вылезла «жизнь как она есть» — начинаем называть ее «жестокой». А она просто жизнь… Такая, какая есть. Если волк ест зайца — это не жестокость, — это жизнь, учти это. Просто зайцу надо было бы учитывать, что его могут съесть; и соответственно строить свои с жизнью взаимоотношения, а не плакаться на «жестокость».

А потом вот сам «путч» и случился. Утром где-то в центре, то есть совсем рядом, завыли сирены, и по Проспекту, мимо окон, залязгала траками зеленая военная техника. Батя сразу включил телевизор — а там «снег» по всем каналам. По радио — обычная развлекалочка, вообще ничего! Батя, поглядывая в окно, бросился звонить Толику — но телефон не работал. Потом закричал мне и маме, чтобы одевались, одевались «по уличному», что сейчас пойдем из дома.

Я, честно говоря, сначала не понял — что он так вскипяшился? — пока в центре не затрещало, часто так, как звук рвущейся плотной материи. Я и тогда ничего не понял, хотя батя, уже одетый, подгоняя в спину, потащил меня одеваться — и тут долбануло!..

В центре ударило так, что у нас, на третьем этаже, посыпалась посуда на кухне со шкафчиков; и я отчетливо слышал, как в Башне, в нашем 14-этажном двухподъездном доме, вылетело несколько стекол. Кажется, Башню даже качнуло! Но батя уже гнал нас с мамой, торопил — вниз, вниз по лестнице. И мама ничуть не возражала, у нее, как и у всех, были совершенно круглые, испуганные глаза. Сам батя тащил на плече сумку. Лестница была заполнена испуганными взъерошенными соседями — суббота, все были дома. Кто в чем… Никто ничего не знал, но даже и не спрашивали друг у друга — так всех напугал этот оглушительный удар в центре, в районе комплекса правительственных зданий, — просто метались с выпученными глазами. Потом кто-то крикнул «В метро! В метро нужно укрываться!» И все побежали в метро…

Но батя вдруг затормозил, — попросту схватил нас с мамой за руки и оттащил в сторону с дорожки, по которой неслись в сторону нашей станции метро очумевшие люди.

— Зачем?? В метро же надо! — задергалась мама.

— Не надо! — это батя, — Метро на Проспекте. И там сейчас такая давка будет…

Он, бросив сумку, подскочил к обитой железом двери продовольственного магазина, что у нас в Башне на первом этаже; в которой принимают со двора привозимую поставщиками продукцию, и затарабанил туда кулаками. Я сразу сообразил, что он хочет — я в нашем магазине пару раз в каникулы подрабатывал грузчиком, и знал, какой там большой и глубокий подвал, — под всем зданием, и еще в сторону. Но двери никто не открыл. Батя стал жать на кнопку вызова около двери, — внутри магазина отчетливо дребезжал звонок, но никто не ответил. Мама стояла рядом и затравленно смотрела на несущихся мимо людей. А я усиленно соображал, — ну ясно, тетки заперлись внутри и дрожат от страха — фасад магазина, вход в него ведь выходит как раз на Проспект, где сейчас и стреляют, никто и не подумает двери открыть… Ну, а че обязательно двери? Мысль нам с батей, видать, пришла в голову одновременно — он кинулся к лотку, ведущему в подвал, по которому на склад спускали товары на хранение, в холодильник, к примеру. Лоток был закрыт на решетку, а решетка — на замок, но замок совсем слабенький. Пока я оглядывался в поисках подходящей железяки, батя расстегнул сумку, набитую всякой всячиной, достал оттуда блестящую монтажку и в два счета сорвал замок. Распахнул решетку, потом двустворчатую дверцу — пожалуйте спускаться!

В подвале было хорошо. Прохладно и глухо; почти и не слышно стрельбы и вновь раздавшихся несколько раз хлопков-взрывов в центре. Уже послабее, чем в первый раз. Мы включили свет; я-то хорошо знал, где выключатели, и затырились в глубину подвала. Работников магазина здесь не было, небось, дуры, в подсобке прячутся. Я, когда там поработал, стал совсем низкого мнения об этих магазинщицах, — они только с покупателями вежливые, вынужденно; а в натуре дуры, курилки, и матершинницы… Зато через вскрытый нами люк залезло еще десятка полтора человек, мужчин и женщин, детей. Теперь все, не здороваясь, сидели кто на чем, — на лавке, на затянутых толстым полиэтиленом блоках бутылок с минеральной водой, на кипах макулатуры от картонных ящиков, — и напряженно прислушивались. В центре глухо бухало, звук передавался больше через землю, чем по воздуху. Шептались.

— На проспекте стреляют…

— Да. Везде.

— Война? Агрессия? С кем?…

— Путч. Это путч!

— Что бы вдруг?

— Точно вам говорю! Так всегда бывает. Кушать же нечего стало, — самое время власть делить!

— А не завалит нас здесь?… — после одного, особенно сильного взрыва, передавшегося толчком через бетонный пол. И все сразу посмотрели на батю, как будто он ответственный за то, чтобы нас не завалило.

— Не думаю. Подвал глубокий, выход на две стороны, и в магазин. Так завалить, чтобы вообще выходов не было — это надо чтоб в дом тяжелая авиабомба попала… А вот в квартирах получить что-нибудь в окна, шальное — это как за-здрасьте, да…

Тогда все приободрились, и разговоры пошли уже в другой тональности:

— А ты дверь в квартиру закрыл?

— А ты плиту выключила??

— Аааа!!.. Ага. Да. Выключила. А ты — дверь?

— И я. Выключил.

Тут по оцинкованному лотку на заднице, подвизгивая, смешно перебирая толстенькими ножками и цепляясь за бортики, съехала еще одна тетка.

Огляделась, приободрилась; согнала с коробок соседского малого пацана, уселась сама, — и тут же начала распоряжаться:

— Свет зажгите поярче! А? Не слышу. Поярче говорю! Что значит «ярче не получается»? Вон я же вижу — лампы не горят, значит на них должен быть выключатель! Поищите! Что это еще такое — в полутьме сидеть!

Никто даже не сдвинулся, только покосились на нее и стали разговаривать потише. Батя достал из сумки маленький приемник, вставил в него батарейки, которые достал из кармашка той же сумки, подсоединил наушники, и занялся серфингом по диапазонам. А тетка, осмотревшись, так и не дождавшись, чтобы кто-нибудь кинулся выполнять ее распоряжения по поиску добавочного освещения, зябко передернула жирненькими плечами в полупрозрачной гипюровой кофточке, нашарила взглядом висевший в углу синий рабочий халат, — и тут же вновь «распорядилась», теперь уже непосредственно обращаясь ко мне:

— Мальчик, ну-ка принеси мне вон тот халат! Что-то зябко здесь!

В подвале и правда было весьма свежо, и все уже сидели прижавшись друг к другу — кто семьями. Я, конечно, не кинулся ей за халатом, — мало того, что назвала меня «Мальчик», так еще и «Принеси!» Я ей на побегушках работать не нанимался. Отвернулся.

— Мальчик, ты что, не слышишь? Мальчик! Принеси мне вон тот халат! — продолжала кудахтать толстая курица.

Но, в конце концов ей самой пришлось оторвать свою толстую задницу от ящиков и сходить за халатом. Уселась, пытаясь закутаться в явно ей малОй халат. Зато началось брюзжание:

— Совсем охамели… Просишь — никакой реакции! Ведь видят, видят — женщина просит — и никто даже не качнется! Это не люди, это скоты какие-то!..

Тут батя отвлекся от радиоприемника, посмотрел на тетку, на нас с мамой; порылся в сумке и достал шмотки — тонкий флисовый джемпер и плотную трикотажную рубаху, все свое, старенькое, но хорошо, компактно упакованное в полиэтиленовый пакет. Отдал их нам с мамой, одеться; — и опять занялся радиоприемником. Мы оделись — стало потеплее.

— А еще что у тебя там, в сумке, есть? — спросила мама.

— Все, что может понадобиться, — только и буркнул, не отвлекаясь, батя. Я вспомнил, как он называл эту сумку — «ТЧ». Что такое «ТЧ»? Тревожный Чемодан по его определению — хоть сумка совсем и не чемодан. Батя рассказывал, что раньше каждый офицер должен был иметь дома такой вот «тревожный чемоданчик», в котором было все необходимое на несколько дней, чтобы в случае тревоги схватил — и сразу на службу. Помню, батя еще как-то списки составлял, что в этом самом ТЧ хорошо бы иметь… Маме как-то заикнулся, — так она его мигом отшила:

— Ты что — офицер?? Ну так и не сходи с ума!

Ну, он и, по своему обыкновению, заткнулся, но ТЧ свой, видимо, собрал.

Мы просидели в подвале несклько часов, пока в центре то разгоралась, то затихала стрельба; и возле Башни, со стороны Проспекта, тоже пару раз бабахнуло, хотя и не сильно. Батя еще несколько раз лазил в сумку, доставая нам с мамой сникерс, — и пакет леденцов соседским девчонке с мальчишкой; блокнот с карандашом нам — поиграть «в слова», галеты — погрызть от нечего делать, фонарик — когда минут на пятнадцать, вдруг замигав, погас свет. Все в темноте здорово переполошились, а толстая хабалка даже устремилась «на выход» — но не одолела скользкого наклонного лотка и осталась. Батя же только спокойно достал и зажег фонарик. Больше света ни у кого не было, если не считать мобильников, которыми все стали себе подсвечивать. Но через пятнадцать минуть свет снова зажегся.

Примерно через час к нам спустился по лотку тоже толстый такой «джентльмен», судя по всему — муж толстой дамы, кутавшейся в грязный рабочий халат, — и та тут же переключилась на него: пойди туда, поищи то, почему тебя так долго не было, ты чем занимался? Открой воду… Какую воду?? — да вот ту, на которой мальчик сидит, ты что — ослеп??

И мужик шуршал только в путь. Наблюдать за этим было прикольно.

Еще через час в подвал по желобу ловко, не на жопе, а на корточках, съехал Толик. Я страшно обрадовался. Даже мама, кажется, обрадовалась, увидев его.

— Ты где мотался? — буркнул батя, — У тебя ж вроде, смена?

— Сменился уже! Еще утром! Как раз, когда эта катавасия началась! — радостно, не понижая голоса, отрапортовал тот, — Задержался малеху по дороге… По делу, такскаать! Да! Технику стягивают к центру — но дворами-закаулками проехать можно. А вы тут зашибись устроились! Я, как люк открытый увидел, сразу и подумал, что это ты тут обосновался! Молодца! Хороший склепик, хы! — он жизнерадостно заржал.

— Ма-ла-дой челаэк! — брюзгливо прервала его дама, — Вы очень шумный. Вы видите, что вы тут не один? Вам лучше помолчать!

Мне стало смешно. Насколько я успел узнать Толика, воздержанность и взвешенность в ответах совсем не были его основным достоинством, скорее наоборот.

— Че говоришь?… — повернулся к ней Толик.

— И па-апрашу мне не тыкать! Мы здесь все на нервах, и вы только что пришли, и своим бесцеремонным поведением…

— Юлечка, пусть его, молодой человек дурно воспитан… — вклинился в тираду супруги пожилой толстый «джентльмен», с момента появления не отходящий от супруги.

Батя вынул второй наушник из уха и с интересом уставился на происходящее, собственно, как и я, как и мама, как и остальные вынужденные «жители подземелья». А та продолжала:

— Кстати, надо бы разобраться, кто сломал замок на входе в магазин. На спуске в магазин, я имею ввиду. Граждане, я к вам обращаюсь! Кто это сделал?

Никто не ответил, все только молча смотрели на происходящее. Тетка с ее командирскими замашками и хамством порядочно уже всех утомила. Только что она вообще потребовала, чтобы батя переключил радиоприемник с наушников на динамик, «чтобы все получали информацию» — но бытя ее просто проигнорировал.

— Молодой человек! Я к вам обращаюсь! Вам, вообще, стоило бы сходить на Проспект, и выяснить, что там происходит!.. — это все она произнесла в спину отвернувшемуся от нее было Толику.

Тот стоял перед нами; услышав все эти загоны, ухмыльнулся; подмигнул мне с заговорщицким видом, нахально вполголоса спросил у мамы «- Лен, это, случаем, не твоя родственница??»

Не дождавшись ответа, смешливо хрюкнул; и, поворачиваясь к разорявшейся за его спиной даме, растопырил кисти рук с деланно-наигранной «распальцовкой», закачал корпусом, и, явно подражая какому-то персонажу, протяжно заныл:

— Ай, скока я зарэ-э-э-эзал! Скока перерэ-э-э-э-зал! Скоко душ я загуби-и-ил!!..

Тетка, и мужик «при ней», безмолвно вытаращились на него; а он, явно валяя дурака, — но так, что те реально перепугались, вдруг в полный голос заорал:

— Пасть парву, маргалы выкалю! Всю жизнь света белага баяцца будишь!! — и, увидев их неподдельный испуг, уже другим тоном добавил вполголоса:

— Короче — заткнулась, кошелка! Еще раз пасть свою раззявишь — будешь у меня тут отжимания делать. Упор лежа — и понеслась! Рядом со своим альфонсом, как его… И если меньше десяти… — он скептически осмотрел ее расплывшуюся фигуру, — То есть, если меньше трех раз отожмешься, — будешь тут фитнесом заниматься, типа — кувырки через голову, прыжки на месте, падения в сторону — пока не похудеешь, лань ты откормленная… Па-ня-ла??! Штоб не слышал я тебя больше! — утомляешь!

И вновь повернулся к ним спиной, отыскивая на что сесть.

Обалдевшая от такого наезда дама и вправду заткнулась; только вполголоса, почти шепотом, принялась шпынять мужа:

— Ты что, не слышишь? Твою жену оскорбляют! А ты сидишь!.. Я всегда говорила, что ты не мужчина!

На что тот только жалко шепотом же блеял:

— Но, Юлечка, ты же посмотри — это же форменный бандит! Что тут можно сделать?…

Народ же заулыбался, получив вдруг такое бесплатное представление — тетка реально всех уже достала.

Батя же только пробормотал «По форме грубо, но по сути — правильно!» — и вновь погрузился в прослушивание эфира.

Наконец, когда на проспекте уже больше получаса не раздавалось ни стрельбы, ни взрывов, а я третий раз подряд выиграл у толика в «виселицу», батя оторвался от приемника, вынул наушники, и громко всем оповестил:

— Ну, все, граждане! Военные действия закончены! Слышу, — рапортуют по открытой связи о взятии комплекса правительственных зданий — или что там от них сейчас отсталось. Наши, как водится, победили. Ура, типа. Можно вылазить.

— А кто победил-то, Олег Сергеич? — спросил кто-то из угла.

— Наши. Я ж говорю…

— А кто эти «наши»?

— Так это просто — которые победили, — те и «наши». Как водится. Какая-то «Новая Администрация», черт их разберет; то есть я хотел сказать — дай бог им здоровья!.. Что-то там на десантуру завязано, на генерала Родионова, — не знаю. Ну, думаю, надо телевизор смотреть. Там все популярно и объяснят — кто теперь «наши»…

И все двинулись к вылазу из подвала; подсаживая друг друга, кряхтя, стали карабкаться наружу.

— Э, ворона толстая — халат отнесла на место! — послышался голос Толика.

Батя же громко оповестил всех:

— А что касается того, «кто открыл подвал» — так он открытый и был. Или сотрудники магазина открыли — чтобы укрыть, спасти жильцов. Проявили, так сказать, гражданскую сознательность и понимание остроты ситуации. Так ведь?

Никто не возражал.

Дома мы обнаружили напрочь выбитые стекла в стеклопакете окна кухни, выходящего на Проспект; валяющиеся на полу горшки с цветами, и густо пошедшие трещинами стекла в окнах «зала». Оказалось, что батя загодя оклеил их изнутри рамы какой-то прозрачной пленкой, специально предназначенной для того, чтобы при ударе стекло не разлеталось на куски… Оно и не разлетелось, но менять стекло все равно придется, да. Весь день дома занимались уборкой.

В тот же день, вечером, по телевизору и вправду объявили, что «Возмущенным народом при поддержке армии смещен коррупционный режим. Жертв и разрушений нет» — но в центр города уже не пускали, обнесли все колючкой. Приходилось ездить в объезд.

В Башне повышибало много окон со стороны, выходящей на Проспект. Два дня напротив стояли остовы смятых танками или сожженных автомашин, потом их порастащили в стороны, к домам, но отнюдь никуда не вывезли. Так и остались стоять у домов. По телеку объявили, что Новая Администрация — это, наконец-то, народная власть, и все теперь будет тип-топ, дайте только написать Программу. Программа, сказали, скоро будет обнародована.

Я спросил батя — что будет дальше? Он пожал плечами, и ответил в своем стиле:

— Ну что… Как обычно при переворотах. Реакция, потом Термидор, когда зачищают бывших сторонников, борьба за власть, — а потом реставрация прежнего режима, — только в новых формах… Все как всегда в истории!

Словом, ничего не понятно, что он ответил.

Но че- то мне стало казаться, что в следующем учебном году мне учиться не придется, закралось такое вот ощущение. Но, кстати, в разговорах с соседями оказалось, что многие всерьез считают, что «самое трудное уже позади, теперь дела пойдут на лад!» Батя только головой крутил, рассказывая и комментируя эти разговоры; а мама уже больше отмалчивалась и больше не называла его «параноиком»…

Вообще после того, как нам вынесло все стекла со стороны проспекта, мы старались на тут сторону квартиры вообще заходить по-минимуму. Хотя уже и не стреляли, все одно была вероятность схлопотать шальную пулю или осколок, если бы все началось по-новой. Но смотреть-то, что делается на Проспекте — надо! Тут Батя придумал такую штуку — сделать перископ. Типа, как на подводной лодке, в натуре. Чтоб можно было из-за подоконника смотреть на улицу, не высовываясь.

Я эту идею всячески поддержал. Но, блин… Батя, видите ли, «поручил это мне» — осточертели мне его «обучающие программы!» Я так и понял, что и «перископ» он этот затеял чтобы чем-то меня «задействовать»… Достал несколько маманчиных пудрениц, отломал у них крышечки с зеркалами, принес мне ватмана, клея зачем-то, ножницы — «На, Серега, делай!»

Я ему говорю: «Я не умею, сам сделай»

А он: «Это, грит, несложно, подумай, включи голову; по физике вы это в школе учили, если не помнишь — я тебе, видите ли, подскажу: „Угол падения равен углу отражения!“ — а дальше все просто, сам додумаешь!»

Я обиделся, посидел, тупо подержал в руках эту всю хню — и нифига не придумал. В фильмах-то я видел — такая штука выдвигается из лодки, и капитан, типа, зырит, видит, что делается на поверхности… Но как оно тикает, я никогда не задумывался, и причем тут «угол падения и угол отражения» я ничерта не понял. И достали меня эти батины подначки, что «ничего вы в школе не учите, а только номер отбываете, а знания черпаете из тупых американских фильмов»! Такой умный, да? Иди сам и сделай!

Короч, я ничего не придумал, как из картона и нескольких зеркал от пудрениц заделать такую крутую штуку, как в кино; подумал, что Батя надо мной издевается, психанул, чуть не выкинул эту всю мутатень; но потом пришел к Бате и сказал: «Не знаю я как! Вот!»

Батя опять на меня уставился этим противным взглядом, как на умственно отсталого, — но я, блин, стерпел… И стал вместе со мной делать Перископ. В общем, мы вместе его довольно быстро сделали, а потом я еще себе сделал, чисто личный. Ничего сложного, оказывается. Выклеил из ватмана длинную такую коробочку, с одной стороны под углом приклеил зеркальце — напротив отверстия в коробочке. И с другого конца такая же фигня — чтобы свет, или, правильней, изображение, попадало в одно зеркальце, а так как оно под углом — вот тут вот и срабатывало это «угол падения равен углу отражения» — отражалось и попадало в другое зеркальце — а туда мы уже сами смотрим, в дырочку в коробочке…

Не фонтан, конечно, устройство, позорное на вид, прямо скажем — но с помощью его можно было смотреть из-под подоконника на проспект, не рискуя схлопотать пулю от какого-нибудь отморозка… я даже гордился им, потому что сам сделал.

Батя меня и самого посылал уже, с утра особенно: «Глянь, Серега, что на проспекте делается» — «Всплыви, типа, на перископную глубину».

Да, прикольная штука — перископ… Вот уж не думал, что школьная физика мне когда так вот понадобится. «Угол падения равен углу отражения»…

Оказалось, что Толик не просто так «задержался на работе» в день путча. Вечером мы сидели у него в съемной квартире (без мамы, конечно), а он показывал стопку ноутбуков — четырнадцать штук, новеньких; которые он, оказалось, под общий шухер и спер на складе у своей «хозяйки», у Вероники Мартовны.

Восстановил, так сказать, попранную недоплатой справедливость…

У бати с ним состоялся тогда тяжелый разговор…

— А как ты вообще на жизнь смотришь?

— Прищурясь.

— Нет, я серьезно. Вот ты… Хорошо ли это? Ты вообще думаешь — это что, нормально?

— Угу. Нормально. Плохо ли… — Толик был непробиваем, и спокоен как айсберг. Чувствовалось, что для себя он все давно уже решил.

— Нет, это что — нормально? — батя был настойчив, — Ты раскрой все же свои движущие мотивы. Вот нам с Серым.

— Брось. Не надо менэ делать мораль… — Толик скривился, и перекинул ногу через подлокотник кресла, развалясь. И тут его как прорвало:

— Старик, ты меня брось «на мораль брать». Я это по-жизни много раз прошел, и на своей шкуре прочувствовал. Нет этой «морали для всех и на все времена!» Зайца волк ест — зайцу плохо, волку — хорошо. Пытаться организовать мораль «одну на всех» — это херня. Не работает. Че вот ты мне можешь предъявить? Что я на работе спер эту фигню?… Типа «нехорошо»?… А что эта коза мне недоплачивает, ссссука — Толик завелся — это нормально? Ладно, я не буду вставать в позу и изображать, что я как пролетарий «беру свое» — мне позы не надо. Я взял… Че?… Хочешь сказать — украл? Да, я могу сказать про «экспроприацию экспроприаторов» — видишь, с твоей подачи тоже почитал кой что… Но зачем? Старик! Вот мы с тобой говорили. Ты «экскурсы в историю делал». Сам же говорил, что нынешняя имущественная парадигма завела мир в тупик, что будет ее слом и торжество новой… Так почему в период слома этой, значит, прежней парадигмы имущественных отношений не улучшить свое нынешнее материальное положение? Ведь давно известно — самые большие состояния создаются именно в кризисы!

Батя теперь молча, с интересом смотрел на него.

— Да — украл. Так вот. Украл — не для «посчитаться» с этой козой, хотя посчитаться я бы не отказался, и… Ладно. Просто спер. Потому что у меня появилась такая возможность. А она имеет возможность меня иметь по зарплате — и, что характерно, этим вовсю пользуется? Смекаешь? — он ухмыльнулся — то есть все как в жизни: кто кого как может, тот того так и гложет. Как говорится «или всех грызи — или ляжь в грязи!»

— ВСЕХ грызи? — подкинул реплику батя, продолжая наблюдать за ним

— «Всех» — это образное выражение. Мета… Метафорическое, во! — Толян ухмыльнулся — Не всех. Ты же сам рассказывал про эти… про уровни… ну?… Или не ты? Я уж не помню.

— Толян, мы с тобой в свое время о чем только не говорили. Напомни.

— Да… Ну, про уровни… как их? Ну вот ближе тебе кто? — ты сам. Ты ж и пример приводил — если тебе на руку плеснуть кипятком — ты это сразу почувствуешь, не-по-сред-ственно — Толик ухмыльнулся, опять проговорив длинное «умное» слово. Совсем он не дурак, нет; только придуривается… — А если плеснуть кипятком на руку самому любимому тобой человеку — ты будешь за него болеть только… как это?…

— Опосредованно — подсказал батя, продолжая спокойно наблюдать извергавшего откровения брата.

— Да? Не знаю такого слова. Не в этом дело — ты понял: ты — самое близко, что у тебя есть. Затем твое окружение. Друзья. Семья.

— За кого ты считаешь себя ответственным и кому доверяешь, — опять подсказал батя

— Да. Потом — какая-то твоя общность. Банда. Или там пионерский отряд — Толян увидел, что я слушаю, и подмигнул мне, — или там тусовка твоя.

— Да. Есть такое. Дальше — твоя нация, твой народ, твоя страна. Если еще дальше и глобальней — человечество.

Это все понятно, ты это к чему ведешь-то? — это опять батя. Спокойно. Выжидательно. Но я понял, как мне кажется, что «ведет» тут не Толик — это коварный батя его ведет. Как барашка на веревочке — к нужным бате выводам, а Толян не понимает этого… Ну, батя, ну…

— Все так. Хотя с нациями, странами и народами- расами сейчас тааакая чехарда… Часто чурка более близкий и надежный, чем сосед… Но я не об этом. — продолжил Толик — Я о том, что нельзя быть для всех «хорошим». Можно быть хорошим и добрым только для какой-то общности — для себя, для семьи, для друзей… для народа, наконец — но ДЛЯ ВСЕХ — нельзя. И потому… — он прищурился и обличающее уставил палец в выжидательно смотрящего на него батю — Ты сам знаешь, что ты и «твои» на меня можете положиться. А «другим» я ничего не обещал и не должен. Мы — вместе. Мы — одна стая. Банда…

— Прайд — подсказал батя.

— Не знаю что это такое — отмахнулся Толик — Но мы должны думать в первую очередь о наших, своих интересах — а все остальные идут лесом. Будет возможность — поможем. Нет — извините…

— Съедим? — подколол, уже улыбаясь, батя.

— А хоть и так. Мы ж стая! — расслабился Толик и стал вставать — И думать должны о себе. А все остальные — я не скажу пошлинах — но пусть подождут… пока мы свои дела порешаем. Поскольку наши вопросы, как я убедился, никто за нас решать не будет — ни соседи, ни горисполком, ни эта… ни родина.

— Родину — не трожь!

— Ладно-ладно; пошли, что ли?… Надо еще… А с козой этой, Мартовной, я еще посчитаюсь… Это, знаешь ли, не расчет, настоящий расчет еще впереди; достала она меня своим сволочизмом вместе с сынком ее.

Батя тогда долго молчал, а потом выдал:

— И все же ты баран, брат. Нашел что брать — компы!

— Так… Это ж последние модели! — растерялся Толик, — Они ж стоят!..

— Знаешь, Толян, есть у меня ощущение, что стоить они вскоре будут не дороже цветочного горшка… Слышал я такой слух, что топливо на ТЭЦ на исходе; что энергосистему дербанят… Ну ладно. В конце концов, аккумуляторы…

На этом, на «ни о чем» и закончился разговор, когда я впервые услышал это словечко — «новая парадигма». Батя-то, видать, давно все это обдумывал. А я и не знал… Вернее, не интересовался.

На следующий день я тоже, как и Толик, стал мародером…

Только глупо это как-то получилось…

Я шел от Антона. Батя уже звонил и ругался, сказал, что выйдет мне навстречу, хотя было тут недалеко. Тревожился за комендантский час.

В наступающих сумерках несколько человек, трое или четверо, деловито грабили небольшой ларек, киоск с зоо-товарами, всякими там кормами для кошек и собак. Витрина без жалюзи была разбита, дверь висела на одной петле, и видно было, что внутри хозяйничают пара мужчин, подавая наружу коробки и пакеты толстым теткам. Тетки деловито совали добро в сумки, большие клеенчатые клетчатые сумки.

Я постоял, посмотрел.

Немного поодаль был виден разбитый и разграбленный киоск союзпечати. Журналы и газеты валялись вокруг на тротуаре, вперемежку с шариковыми ручками, стержнями, коробочками скрепок и прочей мелочью. Наверное, его разорили хулиганы, как это сейчас все чаще случается.

Но вот киоск с товарами для животных просто грабили — это было очень наглядно видно. И зачем это им — собачьи-то корма?…

Посовав все, что собрали, в сумки, компания мародеров — два щуплых мужичка и три толстых тетки деревенского какого-то вида, не торопясь пошли куда-то во дворы, таща за собой тяжелые раздувшиеся сумки.

Они даже не оглядывались по сторонам, кажется, что они никого не опасались, как какие-нибудь дорожные рабочие, спокойно и с полным сознанием своего права, делающие свою работу у всех на виду.

Да никого и не было.

Когда они ушли, я подошел к киоску и заглянул внутрь — так, для любопытства.

Внутри все было разломано и перевернуто. Какие-то поводки, ошейники, пластиковые мисочки для корма, лохматые палки для кошачьего когтедрания — все в куче… Тут я увидел большой пакет, забытый мародерами — а на нем нарисованную довольную кошачью морду. Корм для кошек, сразу понял я, и вспомнил, что Графа мы не кормили нормальным, «сбалансированным» кормом уже давно — кончился. Ничего для собак не было, и я, воровато оглянувшись, схватил пакет, сунул под мышку и быстро пошел домой.

Не убудет с них. Там ведь все одно все разорено. А Графу нашему все жрачка — ну и пусть что для кошек… Вспомнилось, как мы зашли в гости к дяде Васе вместе с Графом — и он, пока мы пили чай и болтали, первым делом, шныряя по квартире, нашел и сожрал корм их кошки, Муси… Вечно голодный проглот! Вспомнив это, я улыбнулся, повело старым добрым временем, когда мы ходили в гости, и всего было завались в магазинах…

Дома я рассказал бате, как грабили киоск, и отдал пакет с нарисованной кошечкой. Надо сказать, я чувствовал даже какую-то странную гордость — вот он я, «добытчик», — ох уж эта моя страсть к самокопанию и анализу!.. А что? Графа кормить надо? — Надо! Ну и все!

Батя взял пакет, выслушал меня, задумчиво сказал «Так говоришь, никого даже не бояться?… И, стало быть, и ты приобщился?…» — и не успел я сообразить, осуждает он меня или оправдывает, как он стал громко хохотать, аж сел на диван, захлебываясь смехом.

— Ты чего??… — он протянул мне уже вскрытый пакет — пакет был наполнен полупрозрачными шариками — наполнитель для кошачьего туалета…

Неудачная у меня получилась первая в жизни мародерка…