Крысиная башня

ДУСТОМ ИХ, ДУСТОМ!

Пока Толик шнырял по своим делам, что-то вынюхивая и высматривая в городе, нам еще раз пришлось заняться магазином под домом. С проспекта, с фасада Башни он был накрепко заперт, — решетки и все такое. Во время стрельбы на проспекте частично побило витринные окна — но только одно стекло из двух; нигде полностью, навылет, стекла не вынесло. Вход со двора тоже был за крепкой решеткой и замками. А вот эдакие наклонные люки, в которые по обитым оцинковкой наклонным настилам спускали продукты прямо в подвальный склад, — они были взломаны еще во время установления Новой Администрации, когда все жители Башни, ожидая не то бомбежки, не то вообще атомного удара, прятались по подвалам. Батя же и взломал один люк. Но оказалосьечто и в другом отсеке подвала тоже прятались жильцы. С тех пор он стоял практически открытый, лишь с притворенными деревянными, окрашенными облупившейся местами серой краской створками. Наверно именно потому, что он был открытый, никто туда особенно и не пытался залезть — нечего там было искать. Все ценное и съестное мы уже перетащили на этажи, включая старые-престарые коробки с крупой и ящики с мятыми жестяными банками овощных консервов. Что нам было уж вообще лень тащить на этажи, — например, целые поддоны с трехлитровиками томатной пасты и неслабые запасы газводы в пластиковых литровиках и полторашках, минералку и энергетики, мы просто стащили в один из отсеков подвала и замаскировали туда вход всяким хламом, которым обрастает с годами любое человеческое обиталище. Прикрыли вход в подвал решетчатыми створками и закрыли на ключ. Но батя все же переживал, что вход в подвал ничем толком не защищен, и туда могут пролезть бомжи.

Тащить опять какую-нибудь решетку и устанавливать ее на вход что-то не хотелось… Успокаивали себя тем, что в брошенном городе бомжам и так есть чем поживиться, чем лезть в пустой по определению подвал-склад продуктового магазина.

Но однажды рано утром позвонила Ивановна, и, волнуясь, сообщила, что под домом кучкуются какие-то люди.

Сон как рукой сняло. Спросонья показалось, что это непременно повторное нападение той самой банды гопников, с целью отомстить за своих товарищей. Сразу как-то и не сообразили, что у гопников по определению товарищей нет, что нагадить они могут легко, убить или поизмываться — еще легче, а вот целенаправленно кого-то выслеживать и мстить, да еще штурмовать дом, где их так нехило покрошили, — это вряд ли.

Мы, торопливо одевшись, прокрались к окнам.

— Что там?? Кто звонил? Что случилось?? — с круглыми от испуга глазами и кучей вопросов появилась, кутаясь в халат, из своей комнаты мама. Она, естественно, предполагала самое худшее — очередной штурм с убийствами, экстренную эвакуацию, бомбежку, арест и расстрел всех за наши «грехи».

— А как думаешь, кто мог звонить? — язвительно ответил батя, — Их ЖэКэХа звонили, спрашивали, почему квартплату не вносим своевременно!..

— Какую квартплату?? — но батя только махнул рукой.

— Серж! Где Толян?

— А я откуда знаю? Я думал он с тобой.

— Метнись к нему.

Я выскочил в подъезд, взлетел на этаж, и затарабанил в дверь квартиры, где жил Толик. Тишина. Открыл электрощиток и нащупал ключ, — ага, значит он не дома… Где он может быть в такую рань? А, тоже мне, тут особой дедукции не надо, — я бегом спустился на первый этаж, прошел через подъездную дверь в соседний подъезд и добежал до квартиры Элеоноры. Затарабанил в нее кулаками. О, черт, до чего массивная — не слышно ведь нифига! Достал нож и затарабанил стальной рукояткой. Через минуту дверь на цепочку открыл заспанный всклокоченный Толик. Он был в одних трусах и с наганом в руке.

— Крыс, чо ломишься??

— Толян, скорей, там бабка звонила, какие-то люди у дома кучкуются!

— О, дьявол! — дверь захлопнулась, лязгнула цепочка, и опять отворилась, — Заходи, я сейчас!

Он метнулся в комнату, поднимая свои разбросанные шмотки с пола.

Я просунулся за ним. Заглянул в спальню. На широкой кровати среди скомканных простыней таращила глаза непроснувшаяся еще Элеонора, слегка лишь прикрытая простынкой.

— Толя, что случилось?…

Она села, простыня открыла ее до пояса. Ого, ниче у нее сиськи! — не мог не отметить я, хотя, понятно, голова была занята другим. Она заметила мой взгляд, — ох уж эти бабы! Они могут не заметить валяющиеся под ногами деньги или не отличить револьвер от пистолета, но уж взгляд на себя заметят хоть со спины, — и потянула простыню, укрываясь.

— Здрасьте! — вспомнив, что мы еще не виделись, ляпнул я.

— Здрась… Толя! А что случилось?

— Нормально все. Тут будь. Запрись. — появился из другой комнаты уже полностью экипированный Толик.

Когда мы выбежали в подъезд, батя уже оценил ситуацию, выглядывая через разбитое окно с помощью нашего самодельного перископа.

— Толя, это не гопники. Не их стиль. Это… Бомжары какие-то, что ли.

Толик осторожно выглянул в окно.

— Они не в подъезд ломятся. Они стараются в подвал магазина пробраться.

— Мммдааа… Нам еще такого соседства не хватало…

Снизу раздавались удары, скрежетание железа и приглушенная матерщина.

— Что они там ломают-то хоть? Там же открыто все было?

— Не. Я как раз вчера решетку, что там стояла, закрепил толстой проволокой. Это помимо замка.

— Ну, накаркал. Наверно подсмотрели и решили, что что-то ценное прячем.

— Да уж.

Я стребовал у бати перископ и тоже всмотрелся в происходящее. Их было человек пять. Мужики непонять какого возраста, заросшие и неопрятные. Нет, не в рубище каком, не в обносках. Одеты они были как раз в относительно чистое, хотя и мятое, и почти не рваное; но как-то… Как-то было видно, что одежда эта не их, что носят они ее случайно и непривычно. Странно было видеть заросшего до самых бровей бородой кряжистого мужика в мятых серых брюках, сохранивших стрелки, в босоножках и в белой футболке с эмблемой какого-то западного университета на груди. Прикрывал все это длинный, и, видимо, дорогой синий плащ — это летом-то. И все они были одеты кто во что горазд. Ну, оно и понятно, — поживились в разбитых магазинах и в разграбленных квартирах. Администрация много раз объявляла по местному радио, что борется с мародерством; что кого-то ловят и даже расстреливают, — но на самом деле патрули не совались вглубь жилых районов, ограничиваясь центральными улицами. А вычислить нежилые квартиры и дома было проще простого — по отсутствию света вечером.

— Новая генерация, блин. Нью-бомжи. Не удивлюсь, если от них и хорошим одеколоном пахнет… — батя несколько расслабился, поняв, что нам не предстоит схватка с озверелой обкуренной толпой гоблинов.

Это всего лишь бомжики…

— Э!! Э, бля!!! Съ…али быстро отсюда нах, быстра-а!!! — высунувшись в окно, во всю мощь легких заорал вниз Толик.

Дальше произошло непонятное. Вместо того, чтобы броситься врассыпную, бомжики высыпали из-под дома и уставились на наше окно в подъезде, из которого орал Толик. А один, как раз тот, в белой футболке и синем плаще, напротив, сунулся под дом, что-то там поднимая с асфальта. Камень, что ли, ищет?…

— Что не поняли, што ли??? Щас я спущусь, щас я с вами… — тут Толик, недокричав фразу, резко отпрянул за стену, выдохнув нам:

— Ложись!!..

И тут же снизу грохотом простучала автоматная очередь.

Мы успели отпрянуть от окна, пригнуться и вжаться в стены; несколько пуль ударило в стену дома снаружи, несколько влетели в разбитое окно, наполнив подъезд опасным щелканьем рикошетов и облачками известки и штукатурки, выбитой из стен пулями.

— О, ляяя… — только и сказал батя, сидя на полу, — Серый, ты цел?…

Я лежал под подоконником, рядом с батареей, вжимаясь в нее; рядом валялся раздавленный в сутолоке перископ. Такого никто не ожидал. Уж больно неожиданно. Это даже не гоблиновская картечь по окнам, это посерьезнее будет… Эта очередь в окно — это реально нас… взбодрило… Как говорится, «ничто так не бодрит утром, как спросонья удар локтем об угол». Я, кстати, плюхнулся на пол еще до крика Толика, инстинктивно. Начинают вырабатываться «боевые инстинкты», что ли?… Во всем надо находить положительный момент…

Снизу раздался хриплый смех и ругательства. Если так можно выразиться, «веселая матерщина», — бомжары толпились напротив подъезда, показывали на наше окно пальцами и скалили зубы. У одного в руках был «калашников».

— Ребята, с вами ничего не случилось?… — сверху, в щели нашей двери, появилось испуганное мамино лицо.

— Ничего. Дверь закрой и не показывайся, пока не скажем. А лучше — уйди в ванную. — скомандовал ей батя. Дверь захлопнулась.

— Бля, ща еще Элеоноры тут не хватало… — пробормотал Толик и с экспрессией обратился к бате: — Чо,…, братец, допрыгались?? У бомжар, у поганых бомжар — автоматы, а мы как целки, с пестиками крутимся… А все ты, ты, бл…: «Подождем, не надо, не станем рискова-а-ать!!» Дождались, бля!

Батя молчал.

Толян осторожно выглянул на улицу — бомж с автоматом ткнул в сторону окна стволом и крикнул «Бах!», снова вызвав снизу взрыв дебильного смеха.

— Сссссукааа… — бессильно прошипел Толик и достал из-за пояса наган, — Ща поржет у меня…

— Погодь… — остановил его батя, — Только засветим возможности. Против автомата наши стволы слабо катят, да…

— Ясен пень! — вызверился опять Толик, — Хули я тебе всегда и говорил!! Стволы надо, нормальные ство-лы, автоматические, армейские, а не херней страдать! А ты…

— Может, ты заткнешься?…

— Че ты меня затыкаешь, брателло?? Из-за тебя как олени на весенней охоте, и ты, бля, еще мне будешь предлагать заткнуться?? — окончательно стал выходить из себя Толик.

Батя демонстративно отвернулся к нему спиной. В наступившей тишине опять послышался снизу, со двора, скрежет металла и пропитые голоса.

— Может, черт с ним?… — стал рассуждать вслух вполголоса батя. Ну, сломают решетку и дверь. Ну, залезут в подвал… Брать там особо нечего. Свалят в конце концов…

— Может, их еще в подъезд пустить, пусть здесь пошарят?? — язвительно вставил Толик, — Тоже в конце концов уйдут. Ну, может, поднасрут слегка; но, если им не понравится — уйдут. А мы пока в туалете посидим, ага??

Батя промолчал.

— А может, и не уйдут. Может, они тут свою штаб-квартиру устроить решат? А мы будем у них разрешения на улицу выйти спрашивать, — как вариант??

— Нет, — после раздумья сказал батя, — Не вариант. Гнать их надо, по-любому. Во-первых, нельзя поважать, слабость свою показывать. Во-вторых, в подвале полно картона от упаковок, от товарных ящиков. Они, если и уйдут, пожар нам тут точно организуют. Надышимся. Нет. Гнать их надо.

— Гна-а-ать! — передразнил Толик, — Чем их гнать?? Этим, что ли? — он сунул бате под нос свой наган-переделку. Как будто батя был кровно виноват в нашей слабой оснащенности.

— Толян… Ты реально начинаешь… доставать… — судя по стиснутым зубам и катающимся желвакам, батя стал также заводиться.

О, блин. Нам еще только разборок тут не хватало. Самое время… Но что делать, я не знал. Так и сидел на полу и смотрел на них обоих.

— Какой к черту «доставать??» Тыщу раз тебе говорил: нормальное оружие — это все! Будут нормальные стволы — будет и хавка!.. А ты… Норный, бля! Крысиный король! Неееет, зря я так на тебя полагался!

Я впервые видел, чтобы Толик так отвязывался на старшего брата, причем при мне, — а батя молчал, ничего не отвечал, как будто принимал свою вину.

Потом он, наконец, сказал:

— Я пойду вниз, на первый этаж. Там, через окно во входной двери, я смогу их достать. А ты отсюда, сверху. Вместе. Как думаешь — удержит входная подъездная «калашников»?

— Пять-сорок пять? Там на двери что — лист три миллиметра?

— Двойной — спереди и сзади, коробкой.

— Не, вряд ли.

Снова секундное молчание. Снова его прервал Толик:

— Вот ведь, бля, бомжи, поганые бомжи! И с автоматом! Где только достали; наверняка у какого-нибудь дезертира отжали… И теперь, типа, не боятся никого, сам черт им не брат, с автоматом-то… А ведь ну поганые бомжи! Вонючие, бля, даром что шмоток новых натырили! Черти блохастые! — продолжал разоряться Толик, — От них вонь сюда, кажется, аж добивает! Они и уйдут-то — их местоприбывание нужно будет дустом присыпать, от вони и насекомых!

— Да… — это батя, — Недодумал я… Концепцию обороны надо бы менять. Оружие, да. А главное — гранаты. Хорошо бы, как у полиции — газовые. Мы бы на этажах отсиделись, да и несколько противогазов у нас есть…

Щелк! У меня как щелкнуло что-то в мозгу, — и сразу легко и свободно в голове сложился долго не складывавшийся паззл: — Бомжи… Вонючие… Дуст, опылять… Полиция, гранаты… Газовые гранаты…

— Есть! — я аж подскочил, и батя с тревогой оттащил меня от окна, — Придумал!!!

— Что придумал? — они оба с тревогой, но и с некоторой надеждой уставились на меня.

В нескольких словах, запинаясь и путаясь, я изложил им свою идею, и стал ждать реакции.

— А чооо… — протянул Толик.

— Даааа… Идея достаточно дикая, чтобы быть удачной… — поддержал батя.

— Я пошел?! — я рванул было вверх по лестнице, но батя притормозил меня за руку.

— Идите с Толяном. Пусть он кинет.

Мы с Толиком, перепрыгивая через ступеньки, понеслись сначала в «супермаркет» на четвертом этаже. Там я схватил стоявшую особняком пыльную большую сумку, и потащил к дверям. Толик тут же отобрал ее у меня, и, закинув на плечо — а там килограмм пятнадцать как минимум, — понесся на верхние этажи, перескакивая через ступеньки. Здоровый лось, ога.

Я еще задержался, чтобы сунуть в пакет три практически готовых «коктейля Молотова», и побежал догонять его.

Догнал я его только уже у двенадцатого этажа. В приоткрытую дверь на наш топот по лестнице высунулось встревоженное лицо старушки Ольги Ивановны, нашего «дозорного»:

— Чево они, а? Я смотрю — стреляють опять? Архаровцы! Никово не попали?

— Бабуся… — отдышиваясь перед последним рывком на крышу, сказал ей Толик, — Вы это… Окно закройте наглухо, то, что во двор выходит. Наглухо! Пока. А то просыпаться может.

— Чиво… просыпаться? — недоверчиво переспросила бабка, но, видя, что нам не до объяснений, юркнула обратно в квартиру и защелкала замками.

На крыше было хорошо… Утренний слабый ветерок приятно овевал разгоряченные гонкой по лестнице лица. Пейзаж вокруг — не то что с нашего этажа… Опять что-то с утра пораньше в городе горит, как каждый почти день. Переселиться повыше, что ли? Благо квартир хватает. Но любоваться пейзажем явно некогда. Толик тут же шлепнулся на живот и подполз к краю крыши, выглянул. Я расстегиваю пыльную сумку.

— Ломают… — оборачиваясь, сообщает он, — Скучковались, — и ломают. Как на ладони, епт.

— Ну, готов? Чо у нас там?

Мы подтащили за ручки расстегнутую сумку поближе к краю.

В ней лежит большой, килограмм на шесть — восемь, пакет серой грубой бумаги, и еще несколько, так же как и пакет припорошенных белой пылью свертков из полиэтилена. Легкий ветерок сдул пыльцу с них в нашу сторону — и у нас тут же начало драть горло и засвербило в носу. Это хлорка, чистая порошковая хлорка, которую мы, незнамо зачем, «приватизировали» в разграбленном еще до нас детском садике, в хоз. помещении.

— Дааа, бля… Химоружие! — прокашлявшись, сообщил сразу же пришедший в свое постоянно хорошее расположение духа Толик, — Запрещенное всеми международными конвенциями! Да мы, бля, эти… Как их?

— Дезинфекторы, — подсказал ему я, аккуратно стараясь достать большой, немного рваный пакет из сумки. Мы, как хлорку принесли — так ее и не доставали, и из сумки не вынимали, — уж очень едкая. Так и простояла, дождалась своего часа в углу.

— А, Серый, не пачкайся… Сам я. Ща, сначала определим ветер… Тааак… Чо бы нам для начала скинуть… — он поднял с крыши осколок кирпича, и, примерившись, кинул его вниз, внимательно наблюдая за его полетом.

— Ага… Понятно — нормально. Ну чо… Приступаем к химической боНбаНдировке?… Или, вернее, к дез-обработке насекомых?… — не переставая балаболить, он подхватил тяжеленький пакет и встал на край крыши. Блин, мне аж страшно за него стало, я бы так не смог, — но Толян, видимо, совершенно не боялся высоты и стоял на краю совершенно спокойно. Чтобы не прозевать момент, я быстренько на четвереньках подобрался к краю крыши и залег.

— Ну… С богом!.. — пару раз примерившись, Толик аккуратным толчком «от груди» послал пакет в направлении суетящихся бомжей, так, чтобы он не задел козырек, но и упал возможно ближе к ним. Из надорванного края пакета ветерком рвануло вверх белую струйку, взлетела с пакета пыль — и Толян, надрываясь кашлем, отпрянул от края крыши, не глядя, куда полетел пущенный им «снаряд».

Зато я очень хорошо наблюдал полет пакета и последствия его «приземления».

Уменьшающимся пятнышком, сопровождаемым «дымящей» струйкой порошка, он по параболе устремился к тусующимся кучкой бомжам, и с тяжким гулким хлопком, по звуку как удар с размаху подушкой в стену, разорвался буквально в паре метров от них, взметнув во все стороны белое облако, сверху разительно похожее на облако взрыва. Бах! Попадание! Бомжи скрылись в облаке хлорного порошка, окутавшего тут же весь двор в радиусе метров десяти…

Отлично! Толик надрывался кашлем в стороне, а я схватил из сумки оставшиеся, полиэтиленовые пакеты с хлоркой, и тоже пустил их вниз, стараясь расширить «зону бомбардировки».

Прошло не меньше минуты, когда в оседающем белом облаке стали сверху видны ползающие фигуры. Мата было не слышно, только хриплый, лающий кашель. Вот один из них сел на жопу и поднял автомат… Щелчок выстрела из подъезда раздался почти одновременно с короткой автоматной очередью. И бомж, выпустив из рук оружие, повалился на бок. И тут же к автомату на карачках пополз другой.

Автомат, автомат, автомат!!! — засвербила у меня в мозгу жадная мысль. Спуститься — долго. Надо помочь отсюда. Мелькнула мысль — смотрел в каком-то старом фильме: там с древнего аэроплана забрасывали конницу заточенными стальными стержнями. Эх, сейчас бы сюда ящик гвоздей — пятидесятки!..

Тут я вспомнил про свои бутылки с огнесмесью: две трети какой-то непонятный мутный бензин, треть масло-отработка. Сорвал с бутылки примотанный скотчем полиэтиленовый пакет, закрывающий уже воткнутую в горлышко и пропитанную горючей жидкостью тряпку-фитиль, — без пакета и испарилось бы все за время, и вонь бы стояла невыносимая… Крутанул бутылку, добиваясь, чтобы посильнее пропитался фитиль, поднес к тряпке зажигалку — она вспыхнула жадным дымным пламенем, — и, примерившись, пустил бутылку в бомжей.

Мужик, поднявший упавший автомат, сейчас, надрываясь кашлем и почти ничего, скорее всего, не видя, сейчас поливал короткими очередями фасад здания. Остальные бомжи, как спрыснутые дихлофосом тараканы, расползались в стороны; один, разметав полы раньше синего, а теперь пыльно-белого плаща, неподвижно лежал напротив подъезда.

Бутылка, оставляя за собой дымный след, устремилась на тротуар перед подъездом, в оседающее белое облако, к расползающимся бомжам и строчащему вслепую по окнам субъекту. Ахнула, лопнула, взметнув красивый сверху кочан красно-черного дымного пламени.

— Ааааввввв… — пронзительно завыл кто-то внизу. За дымом, мешающимся с хлорной пылью, ничего толком не было видно. Автоматчику, — а автомат сейчас был единственной и главной нашей целью, поскольку нападение как таковое явно было отбито, — видимо, осколками попало в лицо, — он бросил автомат.

— Давай — давай — давай!!! — раздался рядом крик уже так же лежащего на краю крыши Толика, все еще протиравшего глаза и отплевывавшегося, — Дустом их, дустом!!

Я по смыслу догадался, что это нечто дезинфекционное, от насекомых, — из их с батей «тяжелого детства».

— Толян, кончился дуст! — крикнул я ему, — Мочи его! Утащат автомат ведь!

— Вижу! — прорычал он, и прицелился. Бах! Бах! Грохнули его выстрелы. Щелк! — приглушенно донесся из подъезда выстрел батиного люгера. Схвативший было автомат бомж шарахнулся в сторону, выпустил его из рук, и, петляя как заяц, понесся в глубь двора. Но, видимо, бомжи знали истинную ценность оружия в новом мире, — еще один из ползавших в хлорном тумане схватил автомат, вскочил и «от живота» разразился длинной, в остаток магазина, очередью в сторону окна, из которого стрелял батя. И, размахивая замолкшим автоматом, вихляющейся рысью поскакал догонять своих удиравших подельников.

Бах! Бах!..… Бах! — взводя курок, Толик тщательно выцеливал удиравшего с автоматом бомжа, но того то ли от страха, то ли от отравления хлоркой мотало из стороны в сторону, как будто бы он нарочно уклонялся от выстрелов.

Разрядив весь барабан, Толик ругнулся и встал с крыши.

— Ушел. Вот ведь… Гад! Таракан поганый!.. Удрал вместе с автоматом! Прикинь — утащил, считай, наш автомат!.. — плачущим голосом причитал Толик, явно уже записавший автомат в пополнение нашего арсенала. Я тоже был в отчаянии. Если бы у нас как минимум одним стволом стало бы больше — смотришь, и мне какая стрелялка бы перепала. А то хожу тут как дурак, с одним ножом…

— Ай-яй-яй, не повезлооооо… — продолжал бухтеть Толян, пока мы спускались с крыши.

— Да ладно, Толян, че ты как маленький, у которого игрушку отняли! — пытался по пути урезонить я его, — Главное-то что? Главное — отбились. Эти — уж точно больше не сунутся. Ну и… Теперь придумаем что-нибудь. Батя придумает…

— Батя… Твой батя придумает… — опять переключился на старую пластинку тот, — Если бы он манную кашу не жевал, уже были бы у нас автоматы… «Опа-а-асно!.. Зве-е-ерство!..» — явно передразнивая, проблеял он.

— Ивановна! — проходя мимо, он продубасил кулаком в дверь «наблюдательного пункта Башни», — Отбой воздушной тревоги!! Всему личному составу можно оправиться и сменить испачканное нижнее белье! Хы!. - он критически обозрел свою одежду, увазюканную пылью, хлоркой и гудроном с крыши; и стал вытирать ладони о футболку.

Мы стали спускаться. По пути я капал ему на мозги:

— Толян! Насчет бати ты не прав! Чо ты на него наехал? Батя хочет как лучше. Удерживает тебя от излишнего джигитства. Может благодаря ему мы еще и живы, и сыты. А ты наезжаешь. Нехорошо!

— Хорошо-нехорошо… Защитничек, блин, нашелся. Не благодаря твоему бате, а благодаря мне мы еще живые!

— Ой, Толян, ты бы не зарывался, а?

— А что «зарываться»? Так и есть!..

Так, по пути препираясь, мы спустились на нашу лестничную площадку. На ней уже никого не было, а дверь в нашу квартиру — открыта.

Дома, в прихожей, нам навстречу метнулась Элеонора. Короткие джинсовые шортики, плотно обтягивающие круглую упругую попку; длинные загорелые ноги вдеты в тоненькие босоножки; красный топик с какой-то блестящей надписью, открывающий смуглый поджарый животик и обтягивающий упругие грудки без лифона, — эта коза и на расстреле постаралась бы выглядеть «секси». В глазах тревога:

— Толик… Ты не ранен?…

Толик краем рта, почти не разжимая губ, шепчет мне:

— Заботится, видал?… Во как! — и ей:

— Че пришла? — сказал же дома сидеть. Ранен, бля! Но ничего жизненно важного не задето! — он делает недвусмысленное движение тазом, и Элеонора, типа, смущается.

— На-ко, вот, — он прямо в прихожей стягивает с себя увазюканные футболку и штаны и сует ей, — Постирать надо!

Элеонора явно опешила:

— Чего это я должна-а??… — но Толик нарочито строго поднимает бровь:

— Не по-о-онял??… — и она тушуется, прижимая к груди толиковы шмотки. Только морщит гладкий носик:

— Фу, что от нее воняет?

— Секретное оружие применяли, потому и воняет! Вундервафлю от Сергея! — поясняет Толик и спрашивает:- А где брателло?

— Олег Сергеевич ранен…

— Че ж ты!.. — мы с Толиком ломимся в комнату, где над лежащим на диване на спине, голым по пояс батей склонилась мама.