Крысиная башня

ФОРТИФИКАЦИЯ

Когда стало холодать, все близлежайшие источники «полезностей» мы уже тщательно обследовали, а жизнь более-менее устаканилась, батя решил, что настала пора заняться, как он выразился, оборонительной фортификацией. Да и вооруженная конкуренция за «остатки ресурсов» в городе приняла уже совсем неприличные формы: то и дело трещали выстрелы; на наших, все более редких «выездах на мародерку» все чаще стали попадаться трупы «коллег», с признаками, как говорится, явно насильственной смерти. В городе стало слишком много отморози, и жрать им становилось нечего. А приближалась зима. На «выездах», ощетинившись автоматами, мы чувствовали себя более-менее уверенно, но… на всякую силу есть другая сила, еще большая. Мы все больше опасались притащить за собой «хвост» в Башню. Пришла пора заняться ее укреплением. Пеоны за прошедшее время итак довольно успешно, по батиным планам, изрыли Башню проходами; настало время все это «облагородить» и связать в единую оборонительную систему, как он выразился. Вообще эту тему батя готовил уже давно, исподволь. И тут он в очередной раз просветил нас, что он лично подразделяет фортификацию на оборонительную и наступательную. Толик молча внимал, а я тут же спросил, что он понимает под наступательной фортификацией — наступающие на врага окопы?…

Батя вместе со мной посмеялся, и потом пояснил, что под «наступательной» он понимает такую защиту, которая сможет нанести противнику урон. Мы сначала не поняли, но вскоре все выяснилось.

Батя имел ввиду разного рода мины, ловушки, неприятные сюрпризы для нападающих и все такое прочее. Я с интересом отнесся к этому; даже можно сказать, с энтузиазмом — идея мне понравилась.

Еще до этого батя вещал, что — «Понимаете, мужики — нас ведь мало. Оружия у нас — вообще мизер. А ништяков (так он называл полезные припасы) у нас полно, благо мы позаботились, пока все остальные хлопали ушами… И кто-нибудь обязательно про них прознает и позарится. Отбиться чисто „пехотными средствами“ нам будет очень сложно, в чем мы уже, к сожалению убедились… — он помолчал, отдавая дань памяти геройски погибшему Устосу и продолжил:

— Потому у нас два взаимнодополняющих способа поведения: первый — это затихариться и неотсвечивать. То есть чем меньше народа будет знать, что мы тут есть, а главное — что у нас есть что съесть, — тем лучше. На улице особенно не светиться! Готовку жратвы будем делать на верхних этажах — чтобы запах не тащило по кварталу… Знаете, как от голодухи нюх обостряется! Неоткрытую банку тушенки за километр почуешь! Потому поменьше съестных запахов, и ни в коем случае не выкидывать на улицу то, что выдаст наличие у нас запасов: банки из-под консервов… упаковки от печенья, сухого молока, и прочее и прочее… Понятно? Чтоб нас не вскрыли. Все в мешки с говном и пусть стоит в квартире 15 — до поры. Это я женщин еще вразумлю.

Второе. Нужно нападающим… Возможным нападающим… по возможности осложнить жизнь. Просто забаррикадироваться и отстреливаться из-за баррикады — это все хорошо и правильно, но! — повторюсь, нас слишком мало и у нас мало оружия. Полноценный штурм мы не выдержим…

— Откуда тут полноценные штурмующие??… — Толик фыркнул — Воякам мы не интересны, а мародирят одна отморозь неорганизованная!

— Толян, все так. Но мы должны настраиваться на худшее. Ну как отморозь сорганизуется? В битве с Устосом (он опять помолчал) они действовали вполне организованно… Опять же те, помнишь, бомжики… А главное — могут ведь сбиться в большие… кхм… коллективы. Чем их больше — тем труднее будет отбиться — нас мало. Потому будем продумывать активную защиту подручными средствами… — он сделал паузу — Кроме того, что окна первого-второго этажа и вход в магазин и так уже заложены, мы будем делать мины. Мины будут нас охранять, когда мы будем спать, потому что дежурить по ночам — это нам скоро…

— Настое… Ээээ… Надоест! — подсказал Толян, который любил поспать.

— Да. Итак — мины и всякие сюрпризы. Они помогут нам и при возможном нападении. А вот что за сюрпризы — будем думать. У меня есть кое-какие идейки, реализацией которых я займусь; а вот вам для начала и для оживления воображения дам кое-что почитать… — и батя включил свой неизменный нетбук.

Мы с Толиком с интересом принялись читать и смотреть что он нам там открыл.

Оказалось весьма интересно, и, как правильно сказал батя, будило воображение… На нетбуке у него оказалась подборка материалов про разного рода ловушки, применявшиеся вьетнамскими партизанами в войне с американцами. Это мне Толик рассказал. Оказывается, давным давно американцы зарубались и с Вьетнамом, и мочили они там друг друга по полной программе. Дело было в джунглях, вьетнамские партизаны были слабо вооружены, и потому придумывали всякие ловушки для оккупантов, иногда весьма остроумные. Мы заинтересованно рассматривали картинки и фото самых разных западней — и самые простые, типа заостренных бамбуковых кольев на дне прикрытой шестами и дерном ямы; до всяких изощренных — когда нога противника проваливалась в ямку и по ней, по ноге, прокатывался валик с острыми бамбуковыми кольями, превращая ногу в рваный фарш…

Толик, тыча пальцем в экран:

— Во, они колья еще калом смазывали, для заражения противника! Что-то подобное и нам надо — и обязательно на колья насрать, ога! — он заржал.

Разного рода ловушки, когда на наступившего на неприметную ветку вдруг со стороны вылетало подвешенное на канатах здоровенное бревно, утыканное гвоздями и шипами… Или разные самострелы, пуляющие дротиками в противника… Словом, это действительно „будило воображение“.

— Чем потом у американцев с вьетнамцами дело кончилось? — спросил я у Толика.

— А, не помню… Кажется, американцы на них сбросили пару атомных бомб — и так победили — ответил Толик.

Ну да… Если атомными бомбами — тут уж бамбуковыми кольями не повоюешь…

Но поскольку наша Крысиная Башня не находилась в состоянии войны ни с кем, обладающим атомным оружием, мы принялись за дело.

Батя сказал, что стреляющие ловушки он берет на себя, мы будем нужны только в некоторых случаях — помогать; а вот создание баррикад на путях прохода, да так, чтобы пройти можно было только бочком-бочком, да протиснуться, — он поручил нам. Недолго думая, мы стали с Толяном вытаскивать из вскрытых квартир мебель, или части мебели — все эти дыэспэшные фанерованные дверцы от встроенных шкафов, кресла, столешницы, межкомнатные двери… причем я двери предпочитал отвинчивать с петель отверткой, а Толян — выдергивать их вместе с косяками, пользуясь кувалдой, монтировкой, и помогая себе „боевыми криками“… Кажется, ему это нравилось — дистроить все вокруг, он вообще был больше заточен на разрушение, а не на созидание, хотя бы и баррикад… После такого ломообразного снятия дверей с петель они зачастую представляли собой расщепленные обломки — но он говорил — Ниче-ниче, все в дело пойдет, хотя бы и на дрова, — и молодецким ударом сносил крышку от очередного какого-нибудь письменного полированного стола…

— Это мне заместо ударной тренировки — пояснял он мне на мои робкие попытки остановить его — нафига нам обломки вместо целой мебели? В этом он весь…

Было, честно говоря, несколько не по себе — вот так вот курочить чей-то быт… Квартиры стояли прибранные, как будто ждали готовых вот-вот вернуться хозяев; дышали, можно сказать, уютом и мирной жизнью — поначалу рука не поднималась все это ломать. Как будто ощущение — вернутся хозяева, спросят — какого черта вы разломали мой быт??… Очко как-то инстинктивно поджималось.

Спросил у Толика. Не предъявят нам за самоуправство?

— Ничо-ничо, говорит. Кто тут спросит, кто тут вернется. Ты посмотри что в мире делается. Из бывших жильцов наверняка уже больше половины кони двинули, а кто еще не гикнулся — больше заботятся чтоб с голоду или от пули не сдохнуть, а не о сохранности своих, блин, мебелей. Кто тут вернется, кто тут „предъявит“?… В городе вон сколько зданий выгорело в ноль — че тут говорить про какие-то мебеля… А кто рискнет предъявы лепить — пусть пробует — и, перехватив лом, пошел в очередную квартиру курочить обстановку.

Вытащенные на лестницу предметы бывшего обихода (- „Все одно этот шпон и пластик с ДВП плохо горят, он них одна вонь и формальдегидная отрава, на топливо не годятся“ — сказал батя) мы тщательно громоздили друг на друга, связывая толстой стальной проволокой. Приходилось в некоторых местах сверлить в стенках бывшей мебели дырки запасливо припасенным батей ручным коловоротом — под проволоку, получалось как-то на вид рыхло — но крепко! Так-то вот запросто с дороги не отшвырнешь! Бывшую мебель, вплоть до холодильников, мы не только связывали между собой, но и привязывали проволокой к перилам на лестницах, старались заклинить между опорами перил. Проволоку скручивали пассатижами, а более толстую — Толик, молодецки ухая и крякая, скручивал монтировкой и ломом… Мы сделали три рубежа обороны — между первым и вторым этажом, между третьим и четвертым, и на площадке до 9-го этажа. Баррикады получались на вид „рыхлые“ — но, благодаря связке из проволоки и креплению к перилам — довольно прочные, особенно так-то вот „с разбегу“ их хрен преодолеешь — мы выстраивали их зигзагом, чтобы нужно было по одному протискиваться в узкие проходы.

Вертящийся постоянно под ногами и мешающий Граф тут же обоссал все углы наших баррикад, отметив таким образом расширение своей законной территории».

Из сюрпризов тоже кое-что изготовили. Пара холодильников, набитых для веса всяким строительным мусором, оставшимся от пролома лазов в соседний подъезд, мы так расположили на перилах, что при рывке за специально выведенную веревку они обрушились бы на головы нападавших, и, прокатившись по баррикаде — горе тому, кто не успел бы пригнуться и залечь на ступеньки! — снесли бы своим весом к чертям всех находящихся на лестничной площадке.

Одна из баррикад, устроенная между 7-м и 8-м этажами, была нами устроена таким образом, чтобы ее легко можно было обрушить, напрочь завалив проход по лестнице.

Когда «баррикады» в целом были уже готовы, стали уже «извращаться», придумывая разного рода сюрпризы для нападающих.

«Вершиной творчества», как высокопарно назвал это Толик, была придуманная мной ловушка между четвертым и пятым этажами — все же, хоть мы и не в джунглях, и рыть ямы нам тут не светит, меня не оставляла мысль заделать что-то из «вьетнамского арсенала». И я это, при помощи Толика реализовал… На открытом, ничем не захламленном участке лестницы, на лестничном пролете мы протянули кусок стального тонкого троса, который в свое время притащили из ЖКХ; им, очевидно, сантехники чистили канализацию. Закрепили один конец, тот, что ниже, на лестничной площадке в окне — Толян тяжелой кувалдой вбил в оконный пролет на уровне выше головы высокого человека заостренный кусок арматуры (затачивать, черт, пришлось мне, долго и вручную) — за него и привязали; второй конец закрепили с натягом к газовой трубе под потолком у квартирной площадки, так, что трос проходил, туго натянутый, вниз, с наклоном, через весь лестничный пролет. Затем я взял столешницу от чьего-то кухонного стола, и подготовил ее для будущего смертоубийства: я насверлил (проклиная этот твердый облицовочный пластик и прочный ДВП) отверстий в ней, чуть проточил их полотном от ножовки по металлу — и забил в них с внутренней стороны найденные в доме же шампуры для шашлыков. Забил плотно, кувалдой. Когда я закончил, батя и Толик пришли посмотреть.

И офигели — мое творение выглядело ужасающе! — как в каком-нибудь фильме ужасов: белая пластиковая поверхность стола — и из него торчат полтора десятка разнокалиберных по длине и ширине, но отточенных и блестящих длинных стальных острия!

— О, ужастик… — коротко высказал впечатления Толик

— Да, на эту поверхность падать что-то не хочется — одобрил батя

— Это не для «падать» — поправил я, наслаждаясь произведенным на них впечатлением. Вот когда все доделаю — увидите.

Короче, получившееся злодейски поблескивавшее стальными остриями сооружение я через блок — ролик (выдернутый с одного из тренажеров, бесхозно ржавеющих в зале возле бассейна) я подвесил на стальной трос, протянутый через лестничный пролет. Закрепил посредством петли из проволоки, в которую был вставлен стальной штырь с привязанной к нему веревкой. По идее, при рывке за веревку, штырь должен выскочить из проволочной петли, освобождая столешницу для свободного скольжения на ролике по тросу вниз, по лестничному пролету. Для веса я закрепил проволокой же, прочно, с внутренней стороны столешницы найденные в одной из квартир 16-тикилограммовую гирю и пару тяжеленных, десятикилограммовых гантелей. Закрепил их прочно, не просто положил, а привязал проволокой через просверленные в столешнице дырки — они должны выполнять важную роль «карающего веса», не менее важную, чем штыки шампуров, многообещающе торчащие из столешницы…

Я провозился с этим аж два дня, но был доволен как слон — все почти, кроме натягивания и закрепления стального тросика, я сделал сам. Саднили ладони от мозолей, натертых, несмотря на перчатки, коловоротом, болели плечи — но я был очень доволен.

Притащил половинку седушки от какого-то пружинного дивана, раскуроченного ранее Толиком — мы использовали от него только боковушки; поставил ее стоймя на нижней части лестницы — это, типа, нападающий или нападающие. Мишень.

Позвал батю и Толяна «принимать работу».

Посматривая, как мне показалось, с неприкрытым уважением на ощетинившуюся стальными пиками столешницу, они заняли «зрительские места» — выше по лестнице.

— Ну. Ну! Давай-давай! — это все Толик.

— Ща. Не торопитесь — я был собран и деловит.

— Итак! Дис-по-зиция: атакующий противник ломится вверх по лестнице. Мы…

— Ага, и что он видит? — перебил батя — вот эту вот зловещую конструкцию?

— Понятно, что он обосрется со страху и тут же сделает ноги! — ехидно добавил Толик.

— Да, джентльмены — я был в ударе и не собирался размениваться на пикировку словами — Вы совершенно правы — но не совсем. Это лишь демонстрация. В реале эта конструкция, которую я принял решение назвать… — я сделал драматическую паузу — назвать…

— «Постель для йога»! — это батя

— «Трындец пришельцам»! — это Толик

— Назвать «очиститель лестничного пролета», — вот так вот, просто и без затей, — итак, мы опережая противника, отступаем, минуем этот мой «очиститель», и, продолжая отступать, дергаем в-в-в-вот эту веревочку…

— Дерни за веревочку, деточка, дверца и откроецца! — ввернул начитанный Толик.

— Внимаааание! — я взялся за конец веревки — противник, который тут представлен старым диваном, атакуе!..

Я дернул с усилием за веревку. Штырь, выскочив из проволочной петли, звякнул по полу. Утяжеленная гирей и гантелями столешница, на блоке, да на тросе под крутым наклоном, тут же устремилась вниз… За счет большой парусности она, скользя вниз, несколько отклонила нижний, утяжеленный железом, край назад, и неслась как настоящий какой-нибудь злодейский девайс из фильма ужасов, не оставляя нападающим ни шанса увернуться от нее… Рррраззз!!! — стальные штыки шампуров вспороли обшивку диванной половинки, и, нисколько не затормозив, откинули ее к противоположной стене, впечатав ее в стену, пробив насквозь!

Пауза.

— А-бал-деть! — Толик заржал — Вот это конструкция! Шашлык из всех, кто ниже!

Я был горд удачным испытанием.

— Неплохо — одобрил батя, спустившись и рассматривая шампуры, насквозь проткнувшие диван и аж сделавшие выбоины в штукатурке стены, — неплохо, неплохо. Чем черт не шутит. Но конструкцию нужно замаскировать — это раз. Два — навяжи здесь побольше веревок, чтобы не было понятно, какая и зачем куда ведет — чисто для отвода глаз. Ну и — три — постарайся сделать так, чтобы эта конструкция никого из нас не прибила раньше времени — это было бы обидно.

— Штыки говном смазывать будем? — это ехидный Толик — Для заражения пораженных сим агрегатом?

— Лучше твоей ядовитой слюной — отмахнулся я — И без отравы на шампурах тут выжить без шансов.

Через пару часов я позвал их принимать уже готовый к «боевому использованию» механизм: выдернув из дивана штыки шампуров, я оттянул столешницу — «очиститель» на исходную, закрепил ее штырем, чуть поправил пассатижами погнутые от удара несколько шампуров. Даже прошелся по остриям их напильником, так что они опять хищно так заблестели. Понавязал, как советовал батя, веревок на лестничной площадке — чисто для отвода глаз. И, главное, завесил все это свое сооружение белой простыней от потолка до пола. Простыня еле держалась, и, по идее, чисто закрывала от взглядов изготовленное к удару устройство, маскируя его, но не препятствуя скольжению вниз — при «боевом использовании» тяжеленная столешница со штыками просто сорвет простыню. На простыне в центре я изобразил баллончиками в цвете все ту же морду оскаленного крыса, и вокруг написал «Пошел вон, тебе тут не рады!!»

Батя с Толиком одобрили.

— Надо было написать «Пшел нах» или «Молись, грешник!» — откомментировал Толян — и назвать устройство как-то повнушительнее — что это — «очиститель»… Такое серьезное устройство — это тебе не вантуз сантехнический какой-то! Пусть будет… «Оскал Микки-Мауса» — он ткнул пальцем в сторону злобно скалившейся нарисованной на простыне крысиной морды.

Я кивнул, соглашаясь. Клевое название.

— Нормально — сказал батя, и, уже уходя, Толику — я больше рассчитываю, понятно, на мои самострелы с картечью, но пусть и ЭТО будет — до кучи. Опять же Сереге полезно что-то руками делать — ишь как увлекся!

Надо сказать, что после той демонстрации с диваном мы теперь, и я, и батя с Толиком, мимо этой «Улыбки Микки-Мауса», как иногда также называл приспособу Толян, проходили с опаской, пока батя не заставил меня сделать там дополнительный фиксатор — предохранитель. Быть приколотым к стене собственным устройством — дануевонафиг!

Батя что- то мудрил с кусками водопроводных труб, пилил их ножовкой, стучал кувалдой, плюща их концы, что-то мудрил с проводами и батарейками.

Кстати, тут я узнал, как делается порох. До этого я себе и в голову не брал — ну, стреляет ружье и стреляет, как, почему — да потому что патроны… А как патроны? Батя меня изводил этим вопросами — ну не знаю, не знаю я! Никогда не задумывался! — тут батя, окатив меня молча очередным «ушатом молчаливого презрения» (Мол, тоже мне, пацан — не знает принципа действия огнестрельного оружия! — Да, не знал! Мне это раньше нафиг было не нужно знать!) начинал рассказывать… Оказывается, выстрел — то же горение, только быстрое. И, если так просто топливо горит с притоком воздуха, — то в порохе это… окислитель, значит, — уже есть в составе, и потому гореть он может в замкнутом пространстве, без воздуха, например — в патроне и стволе. И при этом выталкивать пулю. Или там разрывать емкость, в которой находится — тогда получается взрыв… В общем все просто!

Для пеонов вообще всегда было удачей «попасть на кино»: фоторезаком резать в мелкую лапшу старую целлулоидную кинопленку — все лучше, чем долбить перекрытия, сгребать мусор или таскать воду. Сиди, знай себе, вручную кромсай длинные как змеи ленты старых фильмов, выменянные батей на рынке, стараясь чтобы «лапша» получалась как можно мельче. Батя сказал, что по составу это тот же нитропорох — для самоделок самое то!

Батя сказал, что есть хренова туча всяких химических рецептов как сделать взрывчатку — но все это достаточно сложно и нестабильно, то есть хранить ее долго нельзя. И потому мы будем, он сказал, делать самое простой — порох. Но, поскольку мы все же в 21-м веке — будем делать проще, чем предки. Селитра, говорит, у меня есть… С углем-то древесным тоже проблем нет, а вот где доставать серу… Да и не надо. Все, говорит, заменим сахаром.

Помогавший бате Иванов до самого своего обмена-продажи долго и нудно молол в ступке (опять из батиных запасов! Здоровенная чугунная ступка с пестиком, каких-то древних времен!) сахар, превращая его в сахарную пудру. Потом батя, открыв окно в 26-й квартире, превращенной им в лабораторию, на нашей туристской газовой плитке, варил сахар с селитрой, превращая это все в коричневого цвета булькающий вонючий кисель. При этом видно было, что он очкует, говорит:

— Если температуру не рассчитать — полыхнет, причем гореть будет так, что хрен потушишь…

Этот кисель вылил в противни, и потом, когда он застыл как карамель, они его в ступке же толкли — но не пудру, а в мелкую крошку. Потом эту крошку сеяли через самодельное сито с марлей, добиваясь, чтобы все крупинки были примерно одного размера. Крупные куски опять толкли, а пыль ссыпали «на переплавку». Готовый «порох» ссыпали в большой бидон.

Конечно, первую же партию мы опробовали. На подоконнике полоска их самодельного пороха горела бодро, с искрами, с клубами густого белого дыма. Батя остался доволен. Испытали и самострелы из обрезков водопроводных труб, которые тут же, на этажах, батя выпиливал из стояков ножовкой по металлу, потом плющил один конец тяжелым молотком и сверлил запальное отверстие.

— Аркебузы, епт! — откомментировал, повертев в руках заготовки, Толик. Он не участвовал в наших приготовлениях, когда у него было желание «покачаться», он долбил ломом и кувалдой перекрытия между этажами на замену пеонам.

— Дистрой! — как он выражался, — Что-то пробить, разбить или сломать, — мне всегда по кайфу!

Я тоже за ним это давно заметил. Его не привлекали тщательные приготовления, но вот что-то пробить, оторвать, обрушить, — это для него было самое то… Да на здоровье! Батя сразу сказал, что нам, для нашей безопасности, надо бы наделать дополнительных ходов в НАШЕМ доме — мы и наделали.

— Если, — говорит он — «Крысиная Башня», то и крысиных ходов в ней должно быть в достатке! Мы должны иметь возможность перемещаться между этажами не выходя на лестничные клетки! Причем ходы, лазы должны быть в самых неожиданных местах, замаскированы, и некоторые из них мы опять же оборудуем ловушками и минами — горе нападающим!

И пеоны в заранее размеченных местах пробивали стенки, перегородки. Стенки кирпичные, а перегородки вообще гипсобетонные, — это было не очень сложно. Особенно когда мы выяснили, что все туалетные коммуникации, — канализация там, трубы водоснабжения, — проходят в эдакой сквозной шахте. От квартир она отделялась где гипсокартоном, где пластиковой дверкой, — словом, фигня. Выломать эту облицовку и расширить шахту так, чтобы можно было протиснуться в другую квартиру оказалось несложно, — особенно когда Толик сокрушал чугунную трубу канализации, а батя взялся выпиливать куски труб и из стояков в этой шахте. На вонь, идущую из разломанной трубы, мы как-то перестали уже и обращать внимание, да батя и заткнул ее пролом на нижних этажах.

Пробивать перекрытия было намного сложнее — приходилось ломом взламывать пол; а он в нашей башне из толстенных плах, на которые уже у кого настелен паркет, у кого линолеум. Когда взломали пол в одной квартире, батя пришел посмотреть — и одобрил:

— Это ж смотри сколько дерева! Да тут топлива на метр площади больше, чем в лесу!

Пеонам приходилось выламывать половые доски, вернее — толстенные плахи, ломом и тяжелым топором, выпиливать ножовкой, отгребать в стороны насыпанный под полом шлак, и долбить бетонные перекрытия… Работка была та еще! Конечно, долбить вниз — это не то что долбить «вбок», но все равно. Особенно, когда открывалась арматура. Ее пережигали самодельным термитом — его изготовление оказалось на редкость несложным. Толик вообще предложил дыры в полу пробивать взрывом, но батя на это только покрутил пальцем у виска.

Честно говоря, я удивлялся на себя… Я вкалывал так, как нигде и никогда, — долбил стены и перекрытия наравне с пеонами, пережигал арматуру, таскал мебель, строил баррикады на лестницах… Причем все это в условиях, когда и помыться после работы толком нельзя было — только что обтереться горячим мокрым полотенцем, благо чистых полотенец во взломанных квартирах мы нашли вполне достаточно… Откуда брались силы и желание работать? Болели плечи, саднили содранные и под рабочими рукавицами ладони, пекло обожженное колено, — но я работал как заведенный.

Вечером, лежа, устало глядя в потолок, я прокручивал перед мысленным взором что нужно сделать завтра, на чем мы остановились… Откуда это? Мне было непонятно — что с мной творится, ведь раньше для меня даже посуду помыть было влом. Когда с группой ездили на капусту, я часто филонил… Откуда это непонятное желание вкалывать?

Так и не разобравшись, я посоветовался с батей.

Тот, как и следовало ожидать, внес ясность: просто, говорит, ты сейчас:

— делаешь чисто для себя. Чувствуешь себя Хозяином Дома.

— чувствуешь себя Творцом. Это тебе не домики из песка строить! Это нормальная «боевая фортификация»!

— понимаешь, что за тебя это никто не сделает.

— понимаешь, что каждая дырка в полу, каждая баррикада на лестнице и каждая ловушка есть повышение твоей личной обороноспособности, повышает твои шансы в грядущем бою.

— понимаешь, что все это — всерьез. Всерьез. Совсем, окончательно, всерьез! И что всерьез можно, если не быть работящим и предусмотрительным, превратиться в такой же труп, которых я уже насмотрелся за эти месяцы…

Ну что… Я согласился с ним, что он прав. Так все и есть.

Пару дней я помогал бате натягивать стальные тросы в пластиковой оплетке из нескольких окон Башни во двор, к деревьям и фонарным столбам в центре двора. Крепили в квартирах за батареи. Зачем это — батя говорил что-то невразумительное; у меня сложилось впечатление что он или сам толком не знает, или стесняется задуманного, как несерьезного. Единственно, что сказал, это что

— Меня, Крыс, твоя идея с этим… с «улыбкой Микки-Мауса» навела на некоторые мысли… Как и тот наш, надо признаться, удачный опыт с бомбардировкой бомжиков хлоркой…

Ничего тут особо сложного в разгадке, собственно, не было — он собирался по наклонным тросам отправлять на головы потенциальным нападающим какие-либо «гостинцы», которые и мастерил вечерами.

На улице хорошо. Если смотреть с крыши Башни — вообще прекрасно. «Золотая осень» — как в книгах пишут. Видно далеко… Днем — город как город, дома в пятнах желтеющей, опадающей листвы; это вечером становится жутоковато оттого, что почти нет светящихся окон. А днем хорошо. Красиво. Было бы еще лучше, если бы взгляд время от времени не натыкался то на выгоревшую коробку дома, то на крышу с проломами в кровле.

После работы на батю накатывает настроение пофилософствовать. Он выдает:

— Мы тут, в Башне, как в замке на вершине скалы… Красиво, правда?

А что ж «не красиво», — красиво. Соглашаюсь с ним:

— Ясен пень.

— Эх Крыс, Серый, Серый Крыс… Нету в тебе романтизьму… Вот ты взгляни вокруг… Что видишь? Пустой, загаженный и разграбленный, частично сгоревший Мувск? Старик, а ведь вокруг делается история!.. Когда-нибудь, может лет через двадцать, а может — через сто, какой-нибудь режиссер будет снимать кино про эти времена; напичкает фильм красиво говорящими героями, напряженной трагичной музыкой, — и тинейджеры того времени будут смотреть, и офигевать: вот классно было предкам! Вот бы мне так! А у тебя — «ясен пень…» Никакого романтизьму!.. — он засмеялся.

— Что-то не вижу я никакого «романтизьму»… — отзываюсь я ему в тон, — По мне так вода в кране романтичней всех этих исторических движений. А если б еще и горячая… А как мне надо реагировать?

— Что значит «надо», старик? Ничего не «надо». Надо так, как ты чувствуешь. Вот смотри вокруг — ты что видешь? Видишь поступь истории?…

Я покосился на него — опять прикалывается?… Его иной раз не поймешь. Какая такая «поступь»?…

— Не вижу я ниче! — отмазался я на всякий случай.

— Ну вот… — деланно огорчился батя, — Ты ее не видишь, — а она есть, наступает. Она — История. Потом когда-нибудь, новые историки, потомки тех, кто выживет в этом бардаке, будут этот период изучать, как-то классифицировать; пытаться понять, что двигало людьми в этот период… И тоже чего-то будут непонимать, точно так же как нам непонятны душевные движения современников, скажем, Ивана Грозного. А ты ничего не видишь…

— А что я должен видеть? Помойку вон вижу, с горой мусора. Вон, дыру вижу, куда мы дохлого бомжа скинули — кстати, так и лежит, я видел, собаки, правда, все же добрались и объели; то еще зрелище… А что еще?

— Поступь истории — вот что! Но это, старик, не приглядываясь, не разглядишь. Ваше поколение… Вот наше поколение смотрело фильмы про храбрых индейцев, этого… Чингачгука; представляли себя на месте, значит, Неуловимых Мстителей, под пронзительную песню уезжающих в закат, — и в душе что-то замирало, ага… А вы? Про трансформеров кино? Про человека-паука? На его месте себя представляешь?

— Бать, давай без наездов! — предостерег я его.

— Да ладно… Я это к чему. К тому, что когда ты видишь не только помойку, но и шаг времени ощущаешь, в котором и эта помойка, и этот двор, и эта Башня, с которой вы с Толяном метали хлорную «бомбу» на головы нападавшим, и этот козырек, где насмерть бился Устос, — то ты видишь дальше помойки, и дальше козырька… Ты становишься умнее и богаче…

Нифига я его не понял. Иной раз его как начнет заносить…

Олег искоса взглянул на сына, и понял что надо проще… проще… А может, и вообще «не надо». Зачем?… Да просто хотелось поговорить с сыном. Что-то редко это получалось в последнее время. Все больше за насущные задачи — как добра побольше захомячить, как выжить, да как неприятелю грамотно кишки выпустить… Нормальное такое бандитское общение старшего с младшим.

Старшего бандита с младшим! — Олег сплюнул с балкона.

— Серый, ты читал что-нибудь про сванские башни?

— Нет, первый раз слышу. Что это?

— Есть в горах Кавказа такая страна, или местность — Сванетия. Горная Сванетия. Что там ценность всегда было? — скот. Угонять чужой скот — и прибыль, и удаль, и молодечество. Удачливого угонщика, сиречь — грабителя, и девушки любят, и в роду уважают… Достойный человек! — считалось. Ты что думаешь, целые народы жили, да и живут набегами, грабежом — для них это было так же нормально и естественно, как для земледельцев собирать урожай… Мама твоя только этого не догоняет, в силу вбитых в мозг комплексов и предрассудков, которые она считает «моралью»… Впрочем ладно. Так вот. А где чужое добро забираешь, там нет-нет да и пришьешь кого, — не так ли?…

Крыс хмыкнул понимающе и кивнул.

— И там существовал такой красивый древний обычай — кровная месть. Освященный, так сказать, исторической традицией… — батя хмыкнул и полез за куревом в карман, — Это когда мстят не определенному человеку, упоровшему косяк, а всей его семье, или всему роду. Ну и вот. Там в каждом селении, в каждой семье есть — или была, — такая родовая башня. Каменная. Как дело запахло вероятностью оросить травку красненьким, — так семья подхватывалась и грузилась в башню. Ну, запасы с собой — дрова, жратва, вино там… Как у нас, словом. Ну и… Там пересиживали опасные моменты. Совсем как мы. Там и считалось нормальным и даже необходимым каждой семье иметь свою башню. Фактор выживанения, так сказать. Неужели не слышал?

— Нет…

— Ну вот… Видишь, какие ассоциации лезут в голову твоему старому папке… Красивые какие ассоциации: Кавказ, сванская башня. Или замок на скале. А ты: помойку вижу… Горелые дома вокруг вижу… Дыру, где собаки бомжа жрали… Ширше надо смотреть, Серый, ширше и ширшее!

Он опять засмеялся. Так я и не понял, к чему это он. Да покласть на этих древних горцев. У них тогда гранатометов не было. А были бы — раскатали бы эти башни в момент. Нам бы гранатомет! И пулемет — крупнокалиберный. И этот… как его? Толик с батей говорили: АГС-17 «Пламя». Автоматический гранатомет на станке — и поставить его на крыше, — вот это было бы дело! Нас бы без вертолетов вообще бы никто не взял. Кстати, и что касается вертелетов… — я замечтался.

Батя облокотился на перила балкона и курит. Сплевывает вниз. Курит не абы что — а сигару. Самую дорогую, что нашлась в запасах этого же таможенника. Батя вообще не любитель курить, — так, от случая к случаю, но сейчас — чисто под настроение, и как он сам говорит, «понты метнуть перед самим собой». Только что мы закрепили очередной трос; он слегка провисает, как не старались натягивать, но батя сказал — пусть.

Я тоже рядом. Отмахиваюсь от дыма вонючей сигары. Мне нравятся только длинненькие тонкие сигариллы с вишневым вкусом, — батя и сказал: «Ну и кури, бухай, только не матерись», — опять прикололся… Но что-то не хочется сейчас курить, тем более, что никто не запрещает и выделываться «взрослостью» не перед кем…

Сказал про это бате. Тот затянулся, выпустил клуб дыма, попробовал пускать колечки — не получилось; и тогда только ответил:

— Видать, и впрямь взрослеешь…

Сплюнул вниз, проследил за плевком, и сообщил:

— Серый, а ты заметил, сколько у нас во дворе канализационных люков?…

А и правда, я как-то не обращал раньше внимания — весь двор в люках, наверное, штук десять, а то и двадцать. Ну и что?

— А то, старик, что это ведь не только канализация. Это и телефонные сети, и водоканал, и что-т еще. Вот бы этим хозяйством заняться!

— А зачем, бать? Нафиг они нам сперлись?

— А ты подумай. Вот выпадет снег. Все следы будет надолго видно. Вдруг нам понадобится тихо слинять с Башни. Скажем — зайти в тыл нападающим. Ты прикинь — насколько это было бы полезно!

Я прикинул. Действительно, круто.

Батя продолжал:

— Ведь посмотри — в наш бассейн до сих пор никто из местных так и не залез. Так никто ни не допер, что там вода-то есть! Привыкли, что он пустой и заброшенный. Я видел — каждый день топают на набережную. А все почему? Потому что не ходим мы в бассейн по улице! Снаружи бассейн все такой же: заброшенный, двери забиты, и пыль-паутиной взялись. А мы лазим через Башню, сквозь стену. И никто нас при этом срисовать не может! Это плюс, нет?

Да что говорить, конечно плюс. Вообще, лазить за водой было еще то удовольствие, таскать каждый день воду для кухни, для мытья; и я давно уже подбивал батю запрячь на эту милую процедуру и новых пеонов, — но он отказывал. Говорит, — и, конечно, небеспочвенно, — что это опасно: во-первых, пеоны получают возможность напасть — там ведь сквозь стены лазить надо. Не остережешься — и можно будет заработать ломом по башке, как Джамшут от Ибрагима. Во-вторых — не надо бы пеонам знать, откуда у нас вода; наши нычки и тайные ходы. Их дело телячье: сказали тут дыру пробить — пробили; а для чего и куда, — не их пеонье дело. Мало ли… Мы ж их менять собрались — во всяком случае, Кольку. Равшан-то… Кому он нужен. Кстати, Колька в первые же дни в кровь отделал Равшана, когда тот попытался, как мы поняли, качать права как «старослужащий»; и завел там свои «базары по понятиям». Деревенский, да еще отслуживший Колька просто избил городского понтореза в кровь, при молчаливом одобрении Иванова, — и потом мы их держали отдельно…

— Но из Башни до коллекторов докопаться сложно… — размышлял вслух батя, — Хотя и можно. Ведь подвал магазина ниже уровня земли, — оттуда можно попробовать пробивать туннель к колодцам. Конечно, фундамент… Под фундаментом? Ох, вопросы, сплошные вопросы… Иметь бы схему этих коммуникаций… Интересно, в ЖКХ они есть? Надо бы завтра там поискать, если там еще что-то осталось. Что вот я сразу, когда началось, об этом не подумал?…

Идей у Бати много. Ему бы дай волю и рабочую силу — он бы всю Башню глубоким рвом бы обнес, и еще крокодилов туда бы напустил.

Мы были однажды на экскурсии в Польше, в Мальборке, восстановленном замке бывшего ордена крестоносцев, — да, там было что посмотреть… Понятно еще, откуда Батя черпает свои фортификационные идеи. Там все было по взрослому: стены, ров, подъемный мост. Бойницы. Его даже во время второй мировой было нелегко взять, — и наши раскатали его почти в блин, так что там три четверти восстанавливать пришлось. Но восстановили классно, мне понравилось! Я, понятно, малой еще был — больше на доспехи и оружие таращился; а батя все эксурсовода пытал каверзными вопросиками. Типа «А как они свой туалет справляли?» да «А как они грелись зимой?» Оказалось, что вопрос с туалетом у них, у рыцарей-крестоносцев, был решен не в пример проще и надежней нашего: надо рвом нависали угловые башни, — а в башнях были поставлены дощатые сортиры. Покакал — все упало в ров, и унеслось течением — вода во рву была проточной. Великий Магистр ордена, понятно, до хождения в башню не опускался, — у него был свой горшок, а остальные только так… Все продумано! Вплоть до того чем жопу вытирать, — оказалось, сеном. У нас-то с сеном напряг, и туалетная бумага давно кончилась, зато старых книг, справочников еще на сто лет хватит. Хорошо еще что интернет с компьютерами не совсем вытеснили бумагу из нашей прошлой жизни — вытирать попу клавиатурой было бы явно несподручно.

А грелись зимой крестоносцы, оказывается… Никак. Только в покои магистра и в зал собраний, — или у них это трапезная называлось? — от кухни, от больших котлов с камнями, нагреваемых сжиганием дров, шли трубы-воздуховоды, выходили прямо в пол. А рядовые рыцари ничего — просто мерзли и теплее одевались. Суровые были времена и суровые люди. И нам, что ли, через все эти таски пройти предстоит?? Не хотелось бы…

Вдали как-то особенно гулко грохнул взрыв и отдаленно затарахтели выстрелы. Даже сейчас, в эпидемию, кто-то решал имущественные вопросы. Я спросил батю — а что будет дальше? Он послал щелчком окурок сигары вниз, и сообщил, сразу, как будто давно этот вопрос обдумывал:

— А дальше, Серый, будет жизнь. Совсем другая жизнь, нежели мы привыкли за все время современной цивилизации, но жизнь не прекратится. Другой вопрос, что, как я и предполагал раньше, население уполовинится, и даже больше — ну не могут современные осколки цивилизации прокормить такую кучу менагеров, дизайнеров и пенсионеров. Потому многие тупо умрут…

— Нет, бать, ты не взлетай в заоблачные выси. Ты скажи, что, как ты думаешь, у нас в городе будет?

— Ну что будет… Администрация, как единая власть, скорее всего, кончилась. Затея с сельхозкоммунами не оправдалась, даже и не успев начаться. А может так и задумано было. Люди, — в смысле население, — предоставлены сами себе. Так как в подавляющем числе люди от цивилизации отупели, истории не знают и знать не хотят, — то себя прокормить и защитить они не смогут. Это все равно что домашних хомячков выпустить в зимний лес. К тому же — эпидемия. Думаю, две трети за эту зиму умрут. Может — половина. Трудно сказать точно.

— Бать, я не про них. Я про этих! — я ткнул пальцев в сторону, откуда непереставая тарахтели отдаленные выстрелы.

Батя кивнул:

— Люди делят оставшиеся ресурсы. Довольно глупо поступают, — во время эпидемии-то. Сейчас бы надо затихариться и не отсвечивать, провести мощные карантинные мероприятия, а не экспансию осуществлять… Но они, в определенном смысле, вынуждены. Понимаешь, чем больше банда… Или, скажем, стая, как мы, — он говорит, размышляя вслух, — Тем, с одной стороны она боеспособней, просто хотя бы потому, что стволов больше. Но с другой стороны — чем больше народу, тем больше они ресурсов потребляют. Больше опасности столкновения характеров, амбиций. Там ведь все характюрные, как ты думал! Тем более, что это не армия, где взаимоотношения жестко регламентируются уставом. А даже любая армия, как давно известно, должна либо воевать, либо интенсивно готовиться к войне — иначе она разлагается. Вот их «вожди» и вынуждены бросать свои «армии» из конфликта в конфликт, — и за ресурсы, и из-за того, чтобы чем-то этих… пассионариев… занять. Что они там делят? Им не суть важно. Очередной продсклад, поди. Колбасят друг друга, хотя вчера еще за одной партой сидели, и даже, скорее всего, каких-то идеологических разногласий не имели, не то что в гражданскую войну. Ну, захватят. Перебьют конкурирующую организацию. А потом сами благополучно передохнут от заразы. Ну, это их дело. А что дальше будет… За зиму, думаю, ничего особого не случится, все будут сидеть на своем, уже захваченном, и обороняться от шатунов. По весне те, кто не вымрут, станут укрупняться. Объединяться. Может быть, какой-нибудь сильный лидер образуется, который займется сплочением остатков цивилизации. Если не найдется, — то все равно мелкоту кто-то под себя подгребет, не отсюда, так из-за границы. Пойдет объединение, болезненно, конечно, как без этого. Но пойдет. Насколько быстро — это зависит сколько народу выживет. Думаю, критическими будут первые два года. Вот их и надо будет продержаться, — а дальше начинать врастать в новую общность. В новую цивилизацию. Но сначала — нужно выжить. Где-то так.

Наконец батя на наших «баррикадах» расположил, привязал туго толстой стальной проволокой и замаскировал всяким барахлом свои «самострелы» из кусков водопроводных труб, заряженных самодельной шрапнелью из шурупов, винтов и гвоздей — улетное сочетание, как отметил Толик. На сработку он предусмотрел два варианта — «в режиме мины», как он выразился, от сдвигания какого-нибудь нарочито неудобно для проходящего торчащего предмета, скажем — дверцы шкафчика, или от наступания на какой-то лежащий на полу предмет, или обрывания лески под ногами, что замыкало электроконтакт…

Срабатывать все это должно было электроспособом — от батареек. Вот тут и пригодились захомяченные нами в период мародерки плоские алкалиновые батарейки типа «Крона».

Кстати, батя научил меня делать замыкатели — из простой, черт побери, бельевой прищепки! Говорит, что технология не менялась со времен второй мировой войны, от партизан еще. И второй вариант замыкания — сверху, из-за баррикады, чисто тумблером, — это уже «в режиме активной обороны».

Долго он нас мурыжил, пока мы с Толиком четко не запомнили, какой провод где проходит, как расположены замыкатели, и какую досточку не стоит (мягко говоря) задевать при включенном замыкателе, и на что не стоит наступать, и где в темноте ноги надо повыше, перешагивая, задирать. Получить заряд из всякого острого железного барахла себе в кишки мы, конечно же, не хотели; и запоминали все старательно. Вплоть до «сдачи экзамена» — быстро пройти по этажам, нигде не задев и не сдвинув замыкатели. В случае, если бы пришлось быстро отступать от нападающих, это было бы очень важно… Он нас так замучил, что Толик даже предложил пройти по этажам с завязанными глазами, но это уже батя счел излишним.

Врочем, батя предусмотрел предохранители. Хорошо с электрикой! Просто. Батя поставил тумблеры, чтобы можно было отключать питание от самострелов, и включать только в случае нападения или на ночь — «в режиме мины». Пустяк — а приятно. Тем более, что женщинам-то тоже нужно был ходить по этажам. Но мы все одно строго соблюдали правила «не наступать и не сдвигать» — риск тут нафиг не нужен, да и на автомате уже.

Так, помимо укрепленных дверей и Графа, который в силу своего малого веса спокойно мог бегать по замыкателям, не вызывая сработок даже при включенной «активной защите», и быстро научился перепрыгивать натянутые кое-где лески, по ночам нас стала охранять и «система» — и не дай бог кому было ночью, впотьмах, попробовать к нам пробраться…

От безделья-то зимой Толян придумал как-то «многоборье». Типа «скоростное перемещение по этажам». Как-то на спор с батей взялся спуститься на скорость с 12-го этажа «змейкой», то есть перемещаясь не только и не столько по лестницам в подъезде, а в основном через наши проломы в полах-потолках квартир. Получилось прикольно. Нарисовали на листке «маршрут», Толик его заучил, переоделся в старую грязную рабочую одежду, в которой он долбил полы и ломал мебель, мы поставили «контрольные точки» — листки от блокнота с номерами, в определенных местах, батя отключил все самострелы и мины от электоропитания…

Получилось классно: батя на первом этаже занял позицию с секундомером, в условленное время шмальнул холостым из нагана…

Я был на площадке шестого этажа, — услышал как на двенадцатом гулко хлопнула после выстрела квартирная дверь, и дальше понеслось: на лестнице то хлопали двери, то слышался приближающийся дробный топот Толяна, — он несся как паровоз, ныряя из квартиры в квартиру, перемещаясь где через проломы в полу по вертикали, где через проломы в стенах по горизонтали, минуя некоторые этажи даже не выходя на лестницу, не забывая срывать листки блокнота с пометками этажа… Через несколько минут он вывалился из распахнувшейся двери квартиры на 6-м этаже, весь уже мокрый от пота, с красной рожей, задышливо дыша, не глядя на меня выдернул у меня из руки очередной листок с номером, и сыпанул вниз по лестнице, ловко лавируя между нашими «баррикадами», и вновь скрылся в квартире на пятом этаже, чтобы мигом спуститься на этаж ниже через пролом в полу по тросу, переместиться в соседнюю квартиру через пролом в ванной, оттуда выскочить в комнату, обогнуть шкаф, там, в углу, спрыгнуть в пролом (осторожно, не зацепившись за торчащую арматуру!) на подставленный шкаф, с него спрыгнуть на диван, выбежать в соседнюю комнату, там за письменным шкафом брякнуться на четвереньки и ужом проскользнуть в соседнюю комнату — кухню, через узкий пролом-лаз в стене, замаскированный кухонным шкафчиком; там выскочить на лестницу, — в соседнюю квартиру…

— Аттлична! — раздался крик бати, сигнализирующий, что Толян достиг финиша. Я, хотя спускался к первому этажу просто по улице, лавируя среди «укреплений», и то оказался там позже Толяна. Тот был взмыленный как после кросса по жаре, но довольный как слон.

— Во!.. Фотофиниш!.. — он предъявил нам пачку собранных «квитанций», говорить членораздельно он еще не мог.

— Да верим мы, верим! Молодца! — радостно поздравлял его батя, — я не ожидал! Ты, блин, как торпеда! Только с сильно извилистой траекторией, ха-ха-ха! Глиссер! Шесть минут четырнадцать секунд! Первый рекорд Крысиной Башни! Ай, молодца! Крыс! — начал тут же подзуживать меня, — а тебе слабо обновить рекорд?

— А сам-то?!..

— Обязательно. Это предлагаю называть военно-прикладным многоборьем, — полоса препятствий Крысиной Башни… Можно потом кроме прохождения еще что-нибудь придумать… Прикладного что-нибудь…

— А че… — уже отдышался Толян, — к примеру, отстреляться в перемещении!

— Патронов жалко…, - зажался батя.

— Да ладно тебе! С нагана, монтажными — их ведь хоть жопой ешь! А без тренировок в стрельбе нельзя — сам знаешь.

— А, ладно! Давай. На самом деле — дело нужное, — придумаем что… Знаешь, что мне это напоминает? — вдруг перебился он, — Полосу препятствий РВСН! Не слышали про такую, не рассказывал я? Я ведь в РВСН служил, ну, вы в курсе. Так в РВСН есть своя полоса препятствий — как у мотострелков или десантуры. Но специфическая. Там не по горизонтали надо было бегать, не стрелять и через стены прыгать, — а по лестницам, по лестницам, по шестам… Груз поднять на тросе, опустить точно в отмеченное место, спуститься — подняться… Занятно, блин. А мы тут свое многоборье придумаем! Прикладное.

Ну что. Это «развлечение» заняло нас не меньше чем на пару недель. Все интересней, чем стены долбить, или даже чем на лестницах баррикады громоздить… Я порвал в хлам несколько курток и штанов, отбил палец на ноге, ободрал в мясо об арматуру голень, — но обогнал Толяна уже на третий день. Он офигел. Пробуя еще «ускориться», он как-то умудрился сорвать стопор на «Оскале Микки-Мауса» и едва увернулся от понесшейся его догонять по лестничному маршу утяжеленной столешницы на тросе, оскалившейся отточенными шампурами… Еще пара «проходов», и он, чувствуя что сдувает, начал канючить, выдумывая что-то новое, — в частности, теперь на 12-м этаже нужно было на скорость и точность стрелять в две мишени — в квартире и на площадке; на 8-м метнуть нож в столешницу письменного стола, прислоненную к стене, в квартире на 7-м молотком поразить две «мишени» — пару кружек или чашек, поставленных в разных местах комнаты, каждый раз в разных местах, на третьем на скорость и точность резануть — проколоть несколько листов картона или коробок из-под обуви… Нож-то он метал, понятно, лучше меня. Да и стрелял. Это было прикольно! В натуре «полоса препятствий» — особенно когда батя предложил усложнить прохождение не только «сверху вниз», но и «снизу вверх», — но это уже было ой как тяжело! Влезать по тросу это не то, что спускаться! — мы ограничились пятью этажами. Но прикольно! Батя сдувал нам с Толяном, но, в общем, и не стремился; ему наши «упражнения» были больше по приколу. Да, это, черт побери, было весело! В конце концов я устойчиво стал обставлять Толяна — не с его массой шуршать змеей по щелям и лазам!

Ну че, — говорит батя, смеясь — «Крыс — чемпион Крысиной Башни!»

— Оно как бы херней занимаемся, — рассуждает он, — но, с другой стороны, а не положить ли нам на чьи-то мнения, тем более что никого посторонних и нету? А для нас это полезно. Когда-то может и жизнь спасти.

Черт побери, как он был прав…