Кукла и ее хозяин

Ep. 13. Кукла и ее хозяин (II)

Домой я вернулся глубоко за полночь, когда темнота уже окутала все: и двор, и гостиную, и мою спальню. Внутри не было ни звука — лишь Уля, завернувшись в одеяло, обнимая мою подушку, сладко сопела на кровати. А ведь когда у нас все только началось, она спала не так мирно: вздрагивала от любого шороха, резко просыпалась и больше не могла сомкнуть глаз. Это я понял еще в дядином доме, когда мы однажды увлеклись настолько, что моя красавица осталась со мной до утра. Тогда и выяснилось, что мучалась она от бессонницы с самого детства, что в ее ситуации в общем-то и неудивительно. Ее отец обращался и к врачам, и к целителям — но все бестолку. А вот я нашел прекрасное лекарство — выматывая ее в постели настолько, что она закрывала глаза и отключалась сразу, едва голова касалась подушки. С тех пор Улин сон не так легко потревожить. И все же я тихо прошел в ванную и прикрыл за собой дверь, собираясь принять душ.

Только вода потекла по телу, как дверь со скрипом отворилась, и в комнату вошла Уля в сорочке, все-таки умудрившаяся проснуться.

— От тебя пахнет чужими духами, — с ходу заявила она.

Еще скажи, что они тебя и разбудили. Что поделать, моя прелестница очень щепетильно относилась к тому, кем я пахну — поэтому я и не тащил чужие запахи в постель.

— Смываю, как видишь.

— Я сама помогу тебе их смыть, — она решительно шагнула ко мне. — Эти духи мне не нравятся.

— Чем же?

— Слишком дорогие.

В серых глазах мелькнуло выражение, которого там обычно не было. Во всяком случае ни одна сенная девка такой чести не удостаивалась.

— Ревнуешь? — я поймал ее взгляд. — Ты же говорила, что не будешь ревновать, что бы я ни творил.

— А ты говорил, — Уля замерла у края ванной, — что, что бы ты ни творил, я буду самой дорогой.

— И как это связано со стоимостью духов?

— Так обычно пахнет женщина, которая может вскружить голову.

— Нет, — возразил я, — женщина, которая может вскружить голову мне, пахнет тобой, — и утащил ее к себе в ванну прямо в сорочке.

Вскрик неожиданности, но ни малейшего сопротивления. Я притянул ее к себе прямо под струю воды. Тонкая ткань сорочки мгновенно намокла и прилипла к телу, обрисовав каждый соблазнительный изгиб.

— Ты же знаешь, — Уля заглянула мне в глаза, — что, когда ты так говоришь, я готова тебе позволить все что угодно?

Моя рука скользнула вниз, задирая мокрый подол, и его хозяйка томно закрыла глаза и откинула голову, отдаваясь.

Знаю. И обожаю этим пользоваться.

После того как мы вместе приняли душ и вернулись в кровать, моя хозяюшка снова сладко засопела, прижимаясь всем телом ко мне. Мне же не спалось. Взгляд скользил по танцующим по потолку теням от забегающей через окно луны, по темным стенам, по девушке, доверчиво прильнувшей ко мне. Рядом на тумбочке на Улиной стороне стояла изящная музыкальная шкатулка — подарок от матери, единственная вещь, которую она хранила так же бережно, как мои подарки, и, конечно же, привезла с собой. Открываешь витую крышку, а там танцует маленькая грациозная балерина — закрываешь крышку, и фигурка послушно исчезает под ней. Вот и этот лысый карлик сделал себе такую же карманную балерину — взял в настоящий плен. Это же каким одержимым надо быть, чтобы до такого додуматься? И ведь Темнота откликнулась.

Говорят, она откликается тем охотнее, чем сильнее у человека желание. А еще говорят, что с теми, кто обещает ей жертву, она сговорчивее. Что поделать, этой заразе нужны новые души. И на сделку с потенциальным маньяком она пойдет скорее, чем со спасителем человечества. Вообще, она не хорошая и не плохая, нашей морали у нее нет — хотя сука, конечно, еще та.

Уля рядом заворочалась и еще крепче прильнула ко мне, обжигая своим теплом. Тело было еще жарким и влажным, даже сквозь сон отзывающимся на любое мое прикосновение. Жизнь для удовольствий, для радости — а то, во что превратил ее жизнь этот мелкий урод… Ника заслуживала лучшего, и я вполне мог взять ее себе — места в этой кровати хватит. Но хватит ли его в моей душе? Раньше там едва помещался Глеб, однако с тех пор, как я стал мессиром, сил у меня намного больше. И, глядя на прыгающие по потолку тени, я чувствовал, что уж две-то души удержать смогу.

Внизу хлопнула дверь и раздались шаги — кое-кто вообще не умел возвращаться тихо. Осторожно, не разбудив, я выпустил Улю из объятий и направился в гостиную. Глеб как раз подошел к лестнице, довольный, мятый и растрепанный, явно неплохо повеселившийся.

— Не самые лучшие киски столицы, — заявил он, заметив меня наверху, — если тебе интересно. Но вполне ничего, — его взгляд замер на мне, и друг перестал улыбаться. — Случилось что?

— Надо поговорить, — я спустился к нему.

Ника: «Он в клубе.»

— Вот подонок! — все утро, весь день, весь вечер и всю дорогу возмущался Глеб.

Сначала он обалдел, когда я рассказал, что провел вечер с Люберецкой, и привычно назвал меня читером. Потом снова обалдел, когда я рассказал ему, кто такие читеры на самом деле — на примере одного оборзевшего карлика, к которому мы и ехали сейчас с визитом светской вежливости.

— Что он по-хорошему ее добиться не мог? — не умолкал за рулем нашего внедорожника Глеб.

— Не мог, — отозвался я, — потому что подонок.

— Но говорят же, что женщины любят подонков!

— Они любят подонков вроде нас, а не вроде него. Все-таки есть разница.

Наконец мы добрались до «Кукольного домика», чье название теперь вызывало лишь иронию. Как символично-то: один маленький тиран не наигрался в игрушки в детстве и превратил в куклу живого человека, даже домик себе организовал. Мог бы — вообще бы все души из этого домика к себе утащил, чтобы ублажали его крохотное достоинство. Вот только не мог — Темнота не настолько расщедрилась для такого ничтожества.

Как и в прошлый раз, очереди не было, а у входа со скучающим видом топтались два широкоформатных охранника. Однако стоило нам подойти, как эти габаритные шкафы набычились.

— Велено вас не пускать, — отчеканил один, сурово нас оглядев.

Затем две туши сдвинулись, закрывая собой дверь, как массивные ворота.

Ха. Устроил тут себе крепость.

— Это не пускать? — я поднял руку прямо к бычьим мордам и показал свою печатку.

Оба немного изменились в лице, но упорно остались на посту.

— У хозяина тоже есть покровители, — по-лакейски протянул все тот же охранник.

— А у тебя они есть? — я шагнул к нему.

Глеб придержал рукой дернувшегося на помощь второго. Несмотря на габариты, тот мигом замер, едва встретив ответную силу — видимо, этот умный.

— Дверь открыл. Живо, — бросил я его коллеге.

— Я пожалуюсь хозяину! — процедил он, не двигаясь с места.

— Когда очнешься.

Я схватил его и быстрее, чем он успел дернуться, потянул из него силу. Получилось даже намного стремительнее, чем обычно — все-таки не зря я делал отцовские упражнения. За доли мгновения испуг в его глазах сменился сожалением, что не открыл дверь сразу и по-хорошему. А затем там наступил мрак, и, как поломанный шкаф, жалобщик плюхнулся на землю без сознания. Своим даром я еще никого не убивал — и если уж начну, то точно не с этой громоздкой шестерки.

— Тоже пожалуешься хозяину? — я перевел глаза на второго, который даже и не рвался из хватки Глеба помогать товарищу.

— Нет, — мотнул он головой. — Проходите пожалуйста, господа, — и любезно распахнул перед нами дверь.

— Если от тебя будут проблемы, пожалеешь, — пообещал я.

Клятвенно заверив, что от него проблем не будет, охранник отскочил в сторону, освобождая от своей тушки проход — и мы с Глебом вошли туда, куда аж целый хозяин нас велел не пускать. Вот так просто — перешагнули порог и вошли. Один малыш, похоже, забыл, что у него тут не крепость, а всего лишь кукольный домик. Даже на входе стояли не воины, а пупсы.

Куколки на ресепшн встретили нас сияющими улыбками.

— Вернулись, господа, — сладко проворковала та, которая в прошлый раз брала реквизиты карты. — Позвольте вас проводить…

— Кабинет хозяина где? — позволил я.

Девица немного растерялась.

— Но туда гостям нельзя…

— Милая, я не это спросил.

Она озадаченно скользнула глазами по мне, по Глебу, по моей печатке и оказалась гораздо понятливее мордоворотов на входе.

— Конечно, пойдемте, я вас провожу.

Постукивая каблуками, сотрудница торопливо провела нас по внутренностям клуба к кабинету на втором этаже в самой глубине служебных помещений и не менее торопливо вернулась в основной зал, откуда доносилось веселье. Мы же остановились перед дубовой дверью с золотой табличкой, на которой так и написано «хозяин». Твою мать. Что там вообще за комплексы?

— Не заслужил он по-хорошему, — проворчал Глеб и культурным пинком распахнул дверь.

Да кто бы спорил. Для кое-кого эта встреча при любом раскладе по-хорошему не закончится — а вот насколько ему будет не хорошо, уже зависит от него самого.

— Я занят! — раздался сердитый голос, едва дверь со скрипом отворилась.

В другом конце кабинета за массивным столом в высоком кресле — не удивлюсь, если еще и с подушечками под задницей — гордо восседал хозяин всего этого хозяйства. Он вскинул глаза, собираясь прикрикнуть на нарушивших его покой, встретился взглядом со мной и мигом переобулся.

— Мессир Павловский, — коротыш приветливо подскочил на месте, — что вам угодно?

— Мне нужна Люберецкая, — я прошел внутрь.

— В каком смысле? — напрягся он.

Я молча сел в кресло напротив, давая ему погадать, что и главное откуда я знаю.

— Зачем нам ссориться из-за какой-то доступной девки? — через силу выдавил он улыбку. — Чего вы хотите? Прикажу — и она сделает для вас что угодно. Хоть для одного, хоть для второго, — добавил карлик, косясь на зашедшего следом за мной Глеба. — Хоть для обоих сразу.

«Вот ублюдок!» — друг машинально дернулся к нему, но под моим взглядом остановился и, стискивая кулаки, плюхнулся в соседнее кресло.

А вообще начало отличное — тело он отдавал легко. Посмотрим, что насчет остального.

— Мне нужна ее душа, — сказал я.

Хозяина клуба аж перекосило, будто я потребовал у него целый клуб со всеми куколками в придачу.

— Нехорошо брать чужое, — заметил я. — И тебе не стоило ее брать.

— Ну конечно, — буркнул он, — и теперь ее хотите взять вы!

— Самый простой способ, если отдашь добровольно прямо сейчас. И самый безболезненный для тебя.

Повисшая пауза была долгой. Все это время, стискивая пальцы, собеседник сверлил мелкими глазками мою печатку и словно принимал решение.

— И сколько ты за нее заплатишь? — наконец выдал этот хозяин, отбросив уже все формальности.

— А сколько, по-твоему, она стоит? — поинтересовался я.

— Мне она стоила души, — отчеканил он.

— Судя по всему, это была очень дешевая сделка. В общем, отдашь ее сейчас, и я не сделаю тебе больно. Вот моя цена.

Добавлять «и умрешь безболезненно» я не стал — последнее несколько снижало привлекательность предложения.

Карлик еще раз ткнулся глазками в мою печатку и потянулся к смартфону.

— Зайди! — бросил он в трубку.

Снова кабинет окутала тишина — лишь пальцы его хозяина нетерпеливо постукивали по столу. Вскоре за дверью раздался стук каблуков, затем она со скрипом распахнулась, и порог переступила Ника в кружевных чулках и коротком обтягивающем платье, как у кукол из секс-шопа — наряженная и накрашенная так, словно он и так собирался ее этим вечером продавать. Она взглянула на меня, и я ей коротко кивнул. Голубые глаза мгновенно просияли, а уголки ее губ слегка дрогнули, будто желая что-то шепнуть в ответ, но не рискуя.

— Ника, — холодно позвал ее хозяин клуба, — мессир Павловский хочет тебя купить.

— И в чем проблема? — ледяным тоном отозвалась она. — Не сошлись в цене?

— На колени! — резко крикнул он.

Миг — и вспышка злости мелькнула в ее глазах, а затем девушка покорно опустилась на колени, словно что-то невидимое толкнуло ее в спину и прижало к полу. Она дернулась, пытаясь подняться, и не смогла — будто ноги прибило гвоздями. Открыла рот — и не вырвалось ни звука.

— Хочешь, — ее мучитель повернулся ко мне, — я ее прямо тут на твоих глазах убью? А хочешь, заставлю мне отсосать? А ты на это посмотришь. И ничего ты с этим не сделаешь. Она — моя марионетка!

Дергаясь как кукла на нитке, Ника отчаянно старалась встать и не могла — лишь слеза побежала по щеке.

«Да я ему сейчас морду размажу!» — подскочил рядом Глеб.

«Сядь.»

Пересилив себя, друг плюхнулся обратно в кресло.

— Только посмей мне что-то сделать, — разглагольствовал этот хозяин, — и она умрет! А это легко, — глядя на меня с самодовольством, добавил он, — мне достаточно щелкнуть пальцем, и Темнота сожрет ее душу. Останется лишь мертвая оболочка. Так что если не хочешь, чтобы я ее по щелчку убил, то я тебя больше не должен видеть!

— А знаешь, — спросил я, — что еще легче?

Не дожидаясь ответа, резко вскинул руку, и густая чернота, сорвавшись с моих пальцев, ударила его в грудь и отшвырнула к стене. Даже штукатурка осыпалась от встречи с его затылком. За последнее время я стал делать это гораздо быстрее, резче и жестче, чем раньше. Не давая опомниться, я схватил его за горло и, сжав, начал вытягивать силы — так что он даже не успел бы щелкнуть. Щелкунчик недоделанный.

— Умрет она, — я заглянул в мигом затянувшиеся страхом глаза, — сдохнешь ты. Не быстро и очень мучительно.

Не в силах даже бровью повести, он начал бледнеть, бессильно хрипеть, вращать глазами и хватать ртом воздух, наконец испытав на себе, что значит «Темнота сожрет» — легко грозить тем, чего не понимаешь. Я чувствовал лихорадочное, истеричное дрожание его жалкой душонки — и мог убить его хоть сейчас. Но за одной душой слабо, еле ощутимо трепетала другая, которую не вытянуть просто так — она будто была в плену, как птица в клетке. Убив его, я могу забрать себе душу, но только одну — а его идет в приоритете. Удобно устроился.

Сейчас его душа была ценна — не сама по себе, кому нужен такой мусор, но потому что держала ее душу мертвой хваткой, понимая, что без нее его прибьют в тот же момент.

Мелкие глазки, уже порядком выкатившиеся от беспомощности, нервно перебежали с меня на Нику, и, словно приняв решение, этот недохозяин хрипло выдохнул:

— Выйди!..

Балерина тут же покачнулась, будто то, что держало ее у пола, исчезло. Глеб подскочил и подал ей руку, помогая подняться, и оба вышли. Дверь захлопнулась явно еще одним пинком.

— Отпусти! — прохрипел коротышка, враз переставший быть хозяином положения. — Я готов к переговорам!..

Сколько замечал, готовность к переговорам резко увеличивается, стоит осознать неготовность сдохнуть.

Коридор, казалось, содрогался от музыки, доносившейся из основного зала. Чувствуя, как звуки долбят по вискам, Ника прислонилась к стене и вытерла мокрую щеку. За дверью кабинета раздавались голоса, но ни слова не разобрать. Однако то, как этот урод скорчился от боли и страха, стоило уже очень много — на это она могла бы смотреть и дальше — хоть стоя на коленях, хоть лежа на полу, хоть вообще с того света.

Парень рядом задумчиво разглядывал ее. В глазах сочувствие — когда его друг уходил ночью от нее, он смотрел точно так же. Она уже и отвыкла, что кто-то может быть добр без желания воспользоваться.

— Я, конечно, знал, — вдруг заговорил он, — что я такой не единственный в мире. Но ни одного живого мертвяка раньше не видел. Ну что, добро пожаловать в клуб!

Ника рассеяно осмотрела его, странно радующегося подобному факту. В отличие от нее, этот выглядел довольным, даже счастливым — словно принадлежать кому-то, кроме себя, было не такой уж и трагедией.

— А то, что он твой хозяин, не смущает?

— Не хозяин, — парень мотнул головой, — а брат и лучший друг, который меня спас, а не убил. Кстати, он кое-что передал для тебя.

Засунув руку в карман, он достал оттуда пакетик с двумя белыми таблетками, которые могли быть чем угодно: от снотворного до яда.

— Ты Косте доверяешь? — спросил он, протягивая это ей. — Ничего с тобой не будет. Только принять надо сейчас.

— Да даже если будет, — отозвалась Ника, — мне уже без разницы.

Взяв пакетик, она торопливо проглотила две таблетки, чувствуя неприятную горечь на языке.

— Ну давай переговорим, — я разжал пальцы.

Покачнувшись, хозяин клуба схватился за горло, бледный, трясущийся, покрывшийся испариной — пытаясь отдышаться, пытаясь скрыть ужас, который прочно засел в глазах. Убив без колебаний ее, к смерти любимого себя этот уродец оказался не готов. Конечно, его-то душонку никто не вернет.

— Чего ты хочешь? — потирая шею, он начал торговаться. — Сколько, чтобы оставить нас в покое?

О, как заговорил — а начинал с того, что это я должен ему заплатить. Каких еще вас? Она-то явно не в покое.

— Отдаешь ее душу, — сказал я, — и будет тебе покой.

Карлик нервно отпрыгнул в сторону, услышав в слове «покой» дополнительный смысл.

— Да у меня покровители есть! Сделаешь мне что — и они тебя размажут! Да ты знаешь, кто за мной!..

Да какая разница, кто за тобой, если ты сам по себе ни на что не годен. И, в отличие от покоя, покровители не будут длиться вечно. В этой тусовке за тебя заступаются только, пока ты жив — мертвым ведь не выкатишь ценник.

Я резко шагнул к нему и еще раз стиснул красное горло, которое он так непредусмотрительно оставил открытым, разоравшись.

— У тебя сутки на размышление. А через сутки я заберу все то же самое силой. Прими правильное решение, если хочешь покой.

Моя рука разжалась, и задыхающееся тельце с грохотом рухнуло на пол, сгребая пальцами воздух, словно планируя заталкивать его в рот. Я же вышел в коридор, у стены которого стояли Глеб и Ника. Тяжело моргая, она потирала глаза и заметно покачивалась.

— Пойдем, — сказал я.

Друг подхватил ее с одной стороны, я — с другой, и быстрым шагом мы направились к выходу. Балерина, как пьяная, болталась между нами, теряя равновесие, заваливаясь, заплетаясь ногами. Что поделать, это для твоей же безопасности.

Втроем мы вышли на улицу, где у входа отдыхал первый охранник. Второй же без лишних вопросов распахнул перед нами дверь и даже пожелал приятного вечера. Только мы подошли к машине, как окно над нашими головами с грохотом распахнулось, и оттуда высунулся оклемавшийся хозяин, чье главное хозяйство сейчас уводили у него на глазах.

— Ника, стой! — крикнул он.

Она дернулась в порыве отбросить наши руки и уйти обратно, будто невидимая нить рванула ее прочь, как марионетку. Однако следом голубые глаза закатились, и, отключившись, девушка упала в мои объятия.

— Ника! — в бессильной злобе завопил карлик.

Мы торопливо уложили ее на заднее сидение, и внедорожник тронулся прочь, увозя чужую пленницу с собой. Если не получилось сегодня забрать ее душу, то хотя бы тело я заберу, чтобы ты с ним больше ничего не сделал.