Кукла и ее хозяин

Ep. 04. Самая красивая женщина столицы (IV)

В окошке видеосвязи мгновенно появилось милое хитрое личико с чуть прищуренными серыми глазами. Темные пряди игриво разлетались по подушке. Держа смартфон в вытянутой руке, Уля лежала на моей кровати, которую уже успела хорошенько помять. В кадр так же попадали голые плечи и темная ложбинка, уводящая в то, что пока недоступно для просмотра — словно требовало кодовой команды, чтобы это открыть.

— А дальше что?

Вместо ответа Ульяна медленно повела камерой вниз по телу, показывая, что из одежды на ней, как и на снимке, только чулки. Люблю, когда реальность соответствует обещаниям.

— Угадай, что я только что делала на твоей кровати… — игриво протянула моя прелестница, возвращая камеру на лицо.

— Угадал, — в тон ей отозвался я, — и что мне за это будет?

— Зависит от того, что ты мне скажешь…

— Зависит от того, как ты себя вела…

— Я вела себя очень-очень плохо, — шаловливо прищурилась она. — И буду еще хуже, если пожелаешь, — камера снова проехалась по обнаженному телу.

Ох, если б только было такое колдовство, чтобы через экран тебя можно было перетащить сюда — прямо в этот кабинет, прямо на этот стол.

— За такое плохое поведение надо хорошенько наказать, — подытожил я. — Собирай чемодан.

Кровать на той стороне резко скрипнула.

— Правда? — Уля аж подскочила на месте. — Уже можно?

— Только имей в виду, все, что делала на моей кровати, придется повторить и на мне.

— Какие суровые условия, — довольно отозвалась она. — А чем-нибудь еще я там буду заниматься?

— А зачем тебе заниматься чем-то еще?

— Я не хочу быть просто содержанкой, — серьезно заметила Ульяна. — Хочу быть тебе полезной.

Ну здесь ты по адресу. Этот дом только и ждет ту, кто захочет быть полезной. Работу даже придумывать не надо, она буквально из каждого угла сама выпадает. Пугать тебя просто не хотел.

За следующую минуту Уля уточнила, нужно ли захватить что-то еще из моих вещей, а параллельно, будто демонстрируя навыки отличного менеджмента, умудрилась купить билеты на завтрашний рейс на себя и Агату, чью перевозку в новый дом тоже внесла в свои обязанности — видимо, включила ведьмочку в список моих вещей. Чемодан же у моей умницы, как оказалось, стоял собранным уже несколько дней — вот как сильно кому-то не терпится ко мне.

Сразу после я позвонил Агате, но там разговор быстро перешел в одни междометия. Подруга пищала от радости, местами переходя на ультразвук. Похоже, малышка и правда опасалась, что мы оставим ее в родной глуши. Наедине с любимой бабушкой. Все закончилось суровым окликом от последней, и внучка стремительно сорвалась собирать чемодан, который, в отличие от Ули, предусмотрительно не подготовила. Мелочь, а намекает, кто будет полезным сам, а кого придется наставлять.

Стоило отложить смартфон, как в кабинет без стука ворвался Глеб, сияя словно обмотанная гирляндой елка. Казалось, слегка надави на него — и он начнет пищать от радости, точь-в-точь как ведьмочка.

— У меня для тебя две новости! — выпалил он, держа руку за спиной. — Одна хорошая, а от второй ты обалдеешь!

— В каком смысле? — спросил я, пытаясь разглядеть, что он там прячет. — В хорошем или плохом?

— В охренительном! — пообещал друг, пряча это еще дальше. — Ну что, с какой начать?

— Давай со второй. Хочу сразу охренеть.

— Не, — тут же мотнул он головой, — тогда первая будет не очень. В общем, я начинаю с первой!

Стоило ли вообще спрашивать?

— Мы идем в театр! — торжественно возвестил Глеб.

— В смысле — в кабаре? — уточнил я.

— Не, в реальный театр! — аж захлебываясь от восторга, выдал он. — Ну там где сцена, занавес и все такое.

— То есть кабаре переехало в театр?

Должны же быть какие-то веские причины. Театр был местом, куда Глеба не загонишь в принципе. Уступала ему разве что филармония.

— Не, серьезно, мы идем в театр, — повторил друг. — На балет!

Я даже невольно хмыкнул.

— Ты хоть в курсе, что такое балет?

— А то! — следом ухмыльнулся и Глеб. — Помнишь, дед нас водил на «Спящую красавицу»?

Я-то помню. Удивительно, что помнишь ты — потому что, пока на сцене выписывали фуэте, наша спящая красавица громко сопела во втором ряду партера. Дед попросил тебя разбудить, я с удовольствием отвесил тебе подзатыльник. Зевая, ты попытался отвесить в ответ, люди вокруг возмущенно зашикали, и все вернулись к своим занятиям — и до конца представления твой сон больше никто не тревожил. Однако точно так же можно выспаться и дома. Сейчас-то ты чего там забыл?

— Ты же не фанат балета, — заметил я.

— А мы идем смотреть не балет, — довольно, чуть ли не подпрыгивая на месте, отозвался мой полудурок. — Мы идем смотреть на самую красивую женщину столицы! Так тут пишут, — и бросил передо мной цветастый журнал, который усердно прятал за спиной. — Обалденно, да?

Ну это многое объясняло. Усмехнувшись, я подтянул к себе журнал, издатели которого в женской красоте отлично разбирались — ведь именно на ней этот глянец и зарабатывал, заталкивая на страницы так много полуголых девичьих тел, что удивительно, как листы еще не слипались от всей этой сладости. На обложке, обещавшей, что внутри будет еще жарче, застыла в сложном прыжке, словно взмывая ввысь, стройная девушка — в одних пуантах. Вокруг гибкого абсолютного обнаженного тела изящно вилась широкая красная лента, закрывая его лишь в самых пикантных местах. «Ника Люберецкая — прима Императорского балета» — поясняла надпись, сделанная аккурат между раскинутых в прыжке ног. А не слишком ли откровенно для примы Императорского балета? Видимо, новый способ заманивать людей в мир искусства.

Чуть ниже были указаны номера страниц, где разместилось интервью с ней. Правда, текста там оказалось немного — журнал был для тех, кто предпочитает буквам картинки. Так что интервью представляло собой коротенькие глубокомысленные вопросы (по типу: трахают ли тебя в балетных позах), на которые прима не менее коротко отшучивалась, и огромные фотографии, ни для одной из которых ее не потрудились одеть. Я пролистал несколько страниц — все снимки балансировали на грани эротичности и непристойности. Опусти ленту чуть ниже — и вышла бы откровенная порнография. Фотограф явно был профессионалом, хоть кое-где и казалось, что снимал одной рукой.

— А порнушку с ней никто в сеть не сливал? — задумался рядом Глеб и, не теряя времени, полез в смартфон.

Но, увы, тут ему не перепало.

— Ты же понимаешь, — я откинул журнал, — что в театре она будет танцевать не в таком виде?

— Ты сначала почитай, — отозвался друг, протягивая в качестве аргумента свой смартфон.

На экране обнаружилось сразу с десяток вкладок с госпожой Люберецкий — то ли как у увлеченного фаната, то ли как у обычного сталкера. Внутри статьи о ней, желтенькие новости, интервью разной свежести и опять же фотографии. Оказывается, именитая балерина умудрилась за последние полгода раздеться для всех модных мужских журналов, став прямо-таки кумиром местных инцелов. Звезда Имперского балета, икона стиля и секс-символ столицы — вот как ее окрестили за такую щедрость восхищенные поклонники. Кое-где даже называли самой красивой женщиной Петербурга. А что сразу не целой империи? Для этого, наверное, надо раздеваться целиком.

— Тут пишут, — Глеб ткнул в очередную вкладку на экране, — что полстолицы готовы из штанов выпрыгнуть, лишь бы до нее добраться. По слухам, некоторым даже перепало. Кто знает, может, и мне перепадет…

И правда — все снимки и все статьи словно усиленно пытались убедить, что она шикарная и как бы доступная. Этакая дама полусвета, готовая дать шанс любому достойному спонсору. Вот кто-то и повелся.

— С каких пор тебе нравятся недостижимые цели? — я вернул ему смартфон.

— Это столица, здесь все возможно, — бодро возразил друг. — К тому же секс-символ я еще не трахал. Вот было бы символично, да?

Мой взгляд снова упал на обложку. Не сказать, что статус совсем уж не заслуженный. Тут было, на что посмотреть: хрупкая грациозная фигурка, собранные в тугой пучок светлые локоны, правильные до идеальности черты лица, сочные коралловые губы и огромные голубые глаза, будто с вызовом смотрящие в ответ на зрителя.

— А ты уверен, что это твой типаж?

— Намекаешь — твой? — прищурился Глеб. — Да брось, какой типаж! Посмотри, какие большие глаза…

Ой, только не говори, что в девушках тебя вдруг стали интересовать глаза. Большими, по-твоему мнению, должны быть не глаза. Мне-то не заливай.

— Так что мы сегодня идем на балет, — он аж потер руки в предвкушении. — Самый легкий способ до нее добраться!

— И как же планируешь добираться? — полюбопытствовал я. — На сцену полезешь?

— На месте разберемся, — ухмыльнулся он. — Ну, как тебе план на вечер?

Балет, значит? А почему бы и нет. В отличие от тебя, я-то любил искусство. Взгляд опять прошелся по фигурке на обложке. Тем более здесь в столице оно такое изысканное.

Спектакль должен был состояться через пару часов в одном из Императорских театров. Мы немного подискутировали по поводу мест. Глеб прямо-таки рвался в партер, причем в максимально первые ряды, чтобы рассматривать женские ножки как можно ближе. Я же предпочел бы ложу с отдельным входом, чтобы наблюдать за происходящим сверху, а не снизу. К тому же если ты опять уснешь и начнешь сопеть, будет не так комично, а если одумаешься и захочешь уйти, это можно сделать в любой момент. Однако реальность обломала оба плана: мест в продаже не было. Вообще никаких — даже самых захудалых боковых кресел.

Косясь на обложку, явно не желая оставлять приму этим вечером без нашего внимания, Глеб упрямо обзвонил парочку перекупов, готовый на любую цену. Такое бы рвение да в благое дело. Но билетов не было даже там. Похоже, на выступление кумира и правда подтянулась вся столица — вон сколько надеющихся, что им перепадет.

— Такое чувство, — проворчал друг, сбрасывая очередной неудачный вызов, — что в этот театр попасть можно только по блату…

— Ну а что, у нас своего блата нет?

Глеб взглянул на меня и расплылся в понимающей ухмылке. Вообще-то у нас был свой блат — точнее, брат. Тесть нашего средненького возглавлял столичный департамент культуры и устроил зятя туда же на непыльную должность. Так что с некоторых пор в нашей семье Женька стал самым культурным человеком.

— Ага, щас, — пробурчал наш культурный человек, когда мы изложили по телефону свою просьбу, — разбежался для вас стараться! В театр им захотелось, видите ли, так купите билеты как нормальные люди, пока они еще есть в продаже! — выдохнул он по громкой связи на весь кабинет.

— Ну мы же по-хорошему просим, — миролюбиво протянул Глеб, — а ведь можем и по-другому…

— И как же? — воинственно буркнул братец.

— Поужинать к тебе заедем, — напомнил я. — Вечер же у нас свободен.

— Соскучились уже, — аж причмокнул Глеб. — У вас такая вкусная домашняя еда…

— Да я отцу позвоню, пожалуюсь! — привел Женька свой главный аргумент.

— Ну тогда и мы тоже позвоним, — ответил я. — В гости младших братьев не приглашаешь, помочь не хочешь, общаться не желаешь, даже накормить отказываешься…

«В таких формулировках, — мысленно заметил Глеб, — мне нас даже жалко стало…»

На той стороне раздался тяжелый вздох.

— Как же вы бесите… Ладно, ждите, — капитулировал братец.

Перезвонил он через четверть часа и гордым тоном сообщил, что через кузена свата какого-то коллеги удалось-таки найти ложу, которую готовили для важных гостей, но поскольку они не успевают сегодня прибыть в столицу, вакантное место без всяких проблем и доплат досталось нам. Вот она сила блата — вернее, брата.

— Ради вас пришлось звонить даже в дирекцию Императорских театров, — привычно бурчал Женька, хотя по голосу было слышно, что он доволен собой. — Что дальше? Опера или цирк?

И тут же пожалел, потому что Глеб заинтересовался цирком.

В общем, братец откупился от нас билетами и обещанием, что следующий наш прием домашней еды будет не раньше чем через полмесяца и с предварительным звонком — чтобы он успел морально подготовиться. Стоило закончить вызов, как смартфон тренькнул, сообщая, что на почту пришли билеты. Ложа для важных гостей оказалась на первом ярусе практически посередине зала, обещая просто отличный обзор. Похоже, у нас и правда сегодня культурная программа.

— А знаешь, что нужно для похода в театр? — я перевел взгляд Глеба.

— Букет?

— А если еще подумать?

— О, нет… — мигом напрягся он. — Ты не заставишь меня это нацепить!

О, да. Еще как заставлю.

— Что главное для аристократа?

— Манеры, — Глеб сделал вид, что не понимает.

— Так, а если с этим плохо?

— Бабло? — отозвался он, все еще делая вид, что не понимает.

— Костюм, — усмехнулся я.

Дед всегда так говорил, а он никогда не выходил из дома без накрахмаленной идеально отглаженной рубашки.

— Если идешь в людное место, — поучал он, — где собирается общество, надо выглядеть с иголочки. Если же оденешься неподобающе, в глаза, конечно, тебе ничего не скажут, но будут по-снобски смотреть и своим не посчитают. А если хочешь чего-то добиться от людей, то они должны считаться с тобой…

Дед, буквально из обломков построивший семейный бизнес, вообще не любил мотать и учил экономить — но на костюме, по его мнению, экономить нельзя и надо брать самое лучшее. Поэтому одежду мне он всегда заказывал у портного — все с иголочки и по последней моде. Отец бесконечно ухмылялся, что он делает из меня пижона. Он-то мог прийти в чем угодно куда угодно, и никто бы слова не сказал. Только вот в чем загвоздка: по театрам он вообще не ходил. Да и своим тоже нигде не был.

— Какая разница, как ты одет, — небрежно бросал отец, — если тебя боятся. А если боятся — значит уважают…

В общем, один привычно говорил одно, другой — другое, максимально противоположное, не заботясь, что рвут мне мозг. А истина как всегда лежит где-то на золотой середине — именно так и назывался бутик в центре столицы, куда мы зашли, толкнув огромную стеклянную дверь.

Колокольчик над входом звонко огласил наш приход, и симпатичные девочки-консультанты, как мотыльки, тут же облепили со всех сторон, интересуясь, чего господа изволят, и лучезарно улыбаясь. Но, вопреки традиции, кое-кого не проняло.

— Я не полезу в эти саркофаги, — ворчал Глеб, перебирая вешалки со смокингами и фраками. — Я туда иду не для того, чтобы задохнуться!

Честно, я до сих пор не понимал, зачем ты туда идешь. Маловероятно, что какая-то балерина вдруг сбежит со сцены, чтобы тебе дать. Мне же, наоборот, вдруг очень захотелось на балет. Театр был одним из любимейших развлечений деда, и в детстве, в отличие от тебя, побывавшего там разочек и уснувшего, я ходил туда частенько. Дед показывал мне и балет, и оперу, и оперетту, и всевозможные спектакли от комедии до драмы, словно стремясь привить вкус разом ко всему. Над этим отец, кстати, тоже ухмылялся, говоря, что мы занимаемся ерундой. Но если он хотел, чтобы по вечерам я занимался чем-то другим, наверное, надо было быть рядом со мной по вечерам — а дед, в отличие от него, всегда был.

Разумеется, жизнь в Родном поле наложила отпечаток — и от искусства, и от одежды с иголочки в нашей глухомани я отвык. Даже сделал сейчас мысленную пометку найти портного, а пока что подобрал наряд из имеющихся — тем более ассортимент в этом бутике оказался достойным. Выбрав темно-синий, почти черный костюм, белоснежную хрустящую рубашку и аккуратную бабочку, я остался вполне доволен своим отражением. Изящно, но при этом солидно и не слишком вычурно — как и подобает аристократу. Не хватало только аксессуаров.

— Ну и зачем это все, — ворчал у вешалок Глеб, морща нос от всего, что ему предлагали. — Люди должны любить нас такими, какие мы есть…

— Мы в свет идем, — напомнил я, примеряя понравившиеся часы, которые мне услужливо протянула девочка-консультант.

— Я иду не на какой-то свет смотреть, — не унимался он. — Там будет обалденная балерина, и что ты мне скажешь, что твои часы позволят ее соблазнить? Ага, так и вижу!

Как там говорят? Можно вывезти девушку из деревни, но вот вывезти деревню из девушки нельзя. С парнями все точно так же.

— Да плевать, — отмахнулся от очередного смокинга этот полудурок. — Мое главное украшение — это мои татушки! Вот надену безрукавку и заявлюсь так, чтоб руки было красиво видно!

Я даже знал, откуда у него это тонкое чувство стиля — в Родном поле безрукавка была фирменной одеждой пахарей. Но даже они не надели бы ее в театр.

— Прикалываешься?

— Да с чего, — хитро отозвался он, — ты же хочешь произвести впечатление на весь свет…

Судя по ехидной ухмылке, которая у него появилась, этот поганец реально собирался так поступить. А ведь он уже не раз заявлялся в неподобающем виде на важные мероприятия — типа открытия нового магазина и юбилея отца — шокируя всех своим видом. Из приличных мест его раскрашенные руки прокатили только на Женькиной свадьбе с подружками невесты, но там были особые обстоятельства.

— А вот были бы у тебя тату, — довольно изрек Глеб, — заговорил бы по-другому. Придете вы все в смокингах, фраках, с дорогими часами, а ей, может, мужика хочется. Настоящего…

Ага, пахаря. Хотела бы пахаря, поехала бы в Родное поле, а не танцевала бы на одной из главных имперских сцен.

— То есть ты думаешь, что в театре впечатлишь женщину татуировками?

— Именно, — нахально кивнул друг.

Ну что ж, мы решили устроить проверку этой сомнительной гипотезы. Девочки-консультанты, готовые потакать клиентам в любой прихоти, нашли простую черную майку без рукавов, и Глеб с триумфальным видом натянул ее, выставляя татуировки на руках напоказ. Еще раскраски у него были на груди, спине и ногах. И как только не додумался пойти в одних трусах, чтобы уж сразу впечатлить всем своим богатством? Не став подавать насколько гениальную идею, я достал смартфон и приступил к проверке. Уля ответила мгновенно. Сначала не поверила, что мы идем в театр, потом, когда я показал, в каком виде туда собрался Глеб, не поверила еще больше.

— Деревенщина? — уточнил я.

— Не то слово, — отозвалась она.

Мой же вид полностью одобрила. Для чистоты эксперимента я набрал и Агату. Итог был таким же — только она над нашим общим другом еще и посмеялась.

— Конечно, — отмахнулся он, — спросили твою группу поддержки. Давай кого-нибудь более беспристрастного.

Никого более беспристрастного, чем Святейший Синод у нас не нашлось. Вот ей и позвонили.

— То есть так в театр? — переспросила Дарья, разглядывая Глеба, который выразительно поигрывал разрисованным бицепсом.

— Деревенщина? — подвел к мысли я.

— Нет, — медленно отозвалась она, — я бы не сказала, что это первая ассоциация.

— Видишь, — довольно произнес друг и показал ей другую руку, словно напрашиваясь на комплимент.

— Я бы сказала, что городской сумасшедший, — пояснила наша мадам.

Глеб мигом растерял энтузиазм.

— И если уж хочешь знать, — добила Дарья, — в таком виде в театр не пускают.

— Да ну вас всех, — сдался он. — Несите ваш гребаный фрак!

Хорошо хоть, девочки-консультанты опомнились и сразу же начали выполнять свою работу, уверяя его, как отлично он выглядит в костюме. Под напевными женскими комплиментами друг немного оттаял и даже согласился на бабочку. Я же снова повернулся к витрине, выбирая часы.

— Ты, конечно, можешь купить приличный костюм, Павловский, — вдруг раздался за спиной знакомый голос, пришедший из далекого детства, — но в приличное общество тебя все равно не пустят…