Кукла и ее хозяин

Ep. 16. Кукла и ее хозяин (V)

Музыка, казавшаяся непривычно нервной, носилась по воздуху. Софиты раздражающе ярко светили внизу на сцене. Маленький человек в одиночестве сидел в последней ложе на первом ярусе — в глухом темном углу, чтобы никто не мешал. Стараясь расслабиться, он заказал шампанское. Однако, стоило взять бокал в руки, как все расплескивалось на кресла и брюки — пальцы неимоверно тряслись, и мужчина уже целые сутки не мог унять эту дрожь, вздрагивая еще больше от каждого резкого звука из оркестровой ямы и чуть ли не подскакивая на месте.

«Даже если убьешь меня, все равно он придет за тобой…» — голос этой дряни, выписывающей сейчас пируэты на сцене, словно звенел в ушах с прошлого вечера.

В тот миг ему показалось, что ее устами говорила сама Темнота — с тех пор дрожь и не прекращалась. Трясущаяся рука надавила на карман, нащупывая лежащий там небольшой пистолет — единственное, что хоть немного успокаивало. Если этот мессир заявится к нему лично, у него хотя бы будет ответ.

В голове вертелись обрывки мыслей, из-за которых хозяин клуба не мог уснуть всю ночь. Бросить все, схватить ее и сбежать? Но он слишком много всего вложил в этот клуб, в свой статус, в свое место, чтобы сбегать просто так. Просить покровителей вмешаться? Но они захотят слишком много себе — эти жадные твари помогают, только если можешь заплатить. Отбиваться самому? Рука снова нащупала пистолет. В конце концов, этот мессир тоже смертен, что бы там о себе ни думал. Вон сколько болтали про Волкодава, однако ему ничего не помешало сдохнуть — сдохнет и щенок. Да, пожалуй, он будет отбиваться до последнего.

Немного успокоившись, мужчина снова потянул бокал к губам. В ту же секунду резко сменилась мелодия, и под тягучий стон скрипки рука снова предательски дрогнула, и шампанское заляпало брюки. Ругнувшись, он поставил бокал обратно. Тем временем под восхищенное придыхание публики Ника на сцене совершала пируэты — маленькая, хрупкая — с такого расстояния гораздо более далекая, чем обычно. Сколько он ей дал, а она даже не поворачивала голову в сторону его ложи — смотрела куда угодно, только не сюда. Иногда он дергал ее голову сам, заставляя оборачиваться прямо во время танца, и представлял, что всеми любимая балерина лишь игрушка в его спектакле, которую он дергает за ниточки. Захочет, и она упадет, сломавшись пополам — потому что он ее хозяин. И если бы эта дура это ценила, у него бы не было сейчас никаких проблем.

Рядом внезапно упала тень, делая полумрак вокруг еще гуще — кто-то бесшумно подошел со спины.

— Угадай кто, — следом раздался голос.

И от этого спокойного, тихого тона прошила новая дрожь — ледяной волной пронеслась по всему телу. Хозяин клуба испуганно подскочил на месте и, повернувшись, встретился с черными, могильно-черными глазами — словно его кошмар случился наяву. Рука лихорадочно рванула к карману, где лежал пистолет. Но не успела даже его коснуться, как Павловский стремительно перехватил его плечо и сжал. Миг — и руку будто передавило огромным прессом, и она жалкой плетью повисла вдоль тела, больше не подчиняясь ему.

— Что может твой жалкий пистолет против меня? — могильные черные глаза, казалось, добрались до самой его души.

Мужчина захотел крикнуть — но не смог, словно связки разом пересохли, издавая лишь глухое кряхтение. Попытался дернуться — и не хватило сил, будто все тело впало в кому, скованное всего одним прикосновением о его плечо.

— Это не твой пистолет, — заставляя смотреть себе в глаза, сказал Павловский, — это гораздо страшнее.

Человек, любивший быть хозяином всего, сейчас потерял контроль даже над самим собой, чувствуя с каждым мгновением, как иссыхает весь изнутри — словно все тело отказывало орган за органом. Ноги, руки, плечи, шея — ничего больше не принадлежало ему. Только мысли еще ворочались в голове — все слабее с каждой секундой.

— Я ее отдам, — хрипло одними губами прокряхтел он, ощущая, как каждое слово стучит в ушах.

— Конечно, отдашь, — бесстрастно произнес рядом спокойный голос. — Теперь ты отдашь все.

Все вокруг начало стремительно меркнуть, будто занавес опустили раньше времени — в его личном спектакле. А вместо аплодисментов в ушах раздался шепот — потусторонний, коварный шепот «иди ко мне…»

Его глаза закатились, и он рухнул обратно в кресло.

«отпусти ее…» «станешь сильнее…»

Знакомый шепоток пронесся среди моих извилин, едва тело свалилось в кресло.

— Получилось? — тихо спросил стоявший в тени ложи Глеб.

О да, получилось — я чувствовал, как Темнота внутри меня жадно оплела новую душу, которую я вытянул вместе со всем ее ценным содержимым. Ника все еще совершала пируэты на сцене, не упав и даже не дернувшись — так легко это вышло, словно вытащил пазл из мозаики и переставил в другое место, не разрушив общий узор. Теперь этому хозяину больше ничего не принадлежало — даже сам себе он больше не принадлежал.

Я надавил на его душу, и карлик резко распахнул глаза, возвращаясь в сознание, и уставился на меня так, будто я выволок его за шиворот из самых глубин — и, кажется, он еще не понял, что только что произошло. Что ж, я помог ему понять — когда его рука сама взметнулась в воздух и сама залепила ему крепкую пощечину. Лысая голова аж дернулась в сторону. Он открыл рот, чтобы что-то яростно крикнуть — и тут же сам его закрыл. Потому что его новый хозяин желал тишины.

— Ты теперь мой раб, моя собственность, — под его обалдевшим взглядом пояснил я. — Нравится тебе это чувство?

Его рука снова взлетела в воздух и отвесила поверх красной щеки еще один удар. Слезы брызнули из мелких глазок. Он попытался разжать губы, чтобы выкрикнуть что-то в ответ — но они, бедняги, не разжимались, будто их крепко намазало клеем — так что дышать приходилось через нос. Как ему дышать, теперь тоже решаю я.

— Знаешь, — сказал я, глядя на мычащую в бессильной ярости морду, — я теперь тоже заведу покровителей. Наверняка найдутся любители страшных лысых карликов. Будешь отсасывать всем желающим с полной самоотдачей. Во имя меня.

Видя, как дико раздулись его ноздри, на этом моменте я любезно разрешил ему выдохнуть.

— Ты меня не заставишь! — со злостью выплюнул он.

— На колени, — приказал я.

Сразу же раздался глухой стук, и низвергнутый тиран плюхнулся на колени. Да, конечно, заставить тебя это же так сложно. Душа даже не сопротивлялась, чтобы больно твоей ненаглядной тушке не сделать — потому что тело ты всегда ценил больше. Очень зря. Я покрепче стиснул его душонку, показывая, что такое настоящая боль. Он скорчился как от острого приступа и беззвучно завыл вновь запечатанным ртом.

— Захочу, — сказал я, смотря на него сверху вниз, — ты каждый угол вылижешь здесь языком. А захочу — ты сам себе его отрежешь.

Глазенки, полные паники, вылупились на меня. Похоже, наконец-то начало доходить.

— Все в твоей жизни теперь зависит только от меня. Каждое движение, каждое слово и даже каждый вдох.

Я надавил на его душу, и следом он схватился за грудь, будто сдавило и ее. Всего одна команда — и легкие перестали работать. Когда его лицо начало синеть, я резко ослабил нажим, и карлик начал жадно глотать воздух враз пересохшими губами. А затем я позволил им заговорить.

— Я буду слугой! — мгновенно переобулся он. — Буду твоим рабом! Только, пожалуйста, пощади!

Всего за пару секунд я смог добиться того, чего он не мог добиться от нее месяцами. Стоило ли называть себя хозяином, если в душе ты раб? Скажи я сейчас — просто скажи без всяких приказов — и он бы сам полез целовать мою обувь, а затем бы вылизал пол.

— Хочешь, я тебе клуб передам? — частил коротыш. — Хочешь, я тебе отпишу, все что у меня есть? Все отдам!

Конечно, отдашь. Теперь и так все самое ценное, что у тебя есть, принадлежит мне — глубоко запрятанное внутри твоей жалкой душонки, оплетенное ею как добыча лапками паука — и это единственная причина, почему ты еще дышишь.

— Пиши, — я бросил перед ним лист бумаги и ручку.

— Что? — пробормотал он.

— Что все твое имущество переходит мне. За долги.

— Какие долги? — лысина аж засверкала от напряжения.

— Карточные.

— Но я не играю в карты…

— А долгов наделал.

Я слегка надавил, помогая ему подхватить ручку и вывести первые буквы. Дальше, боясь новой боли, стоя перед креслом на коленях, карлик торопливо написал все сам. Мне даже не пришлось снова нажимать на его душонку — она и так вся сжалась от страха.

— Пощади! — выдохнул он, ставя последнюю точку. — Я что угодно сделаю! Все, что скажешь! Только пощади!..

Какая ирония, человек, так ценивший свою никчемную жизнь, чужую забрал без малейших колебаний.

— Я здесь не судья, — сказал я, глядя на Нику, кружившуюся по сцене. — Приговор вынесла она. И я считаю, что ее приговор справедлив, — я снова опустил глаза на ее мучителя, стоявшего передо мной на коленях. — Я здесь палач.

Он открыл рот, собираясь выдохнуть что-то еще — но слов было уже достаточно. Губы плотно сомкнулись, не в силах издать больше ни звука. Под моим взглядом, как безвольная марионетка, карлик резко вскочил с коленей и плюхнулся в свое кресло. А затем его рука нырнула в карман и под аккомпанемент его расширившихся от ужаса глаз вытащила пистолет.

Я развернулся и вместе с Глебом покинул ложу. Последний акт этого спектакля зрителей не заслужил.

Вокруг по-прежнему царил полумрак и носилась музыка. Дверь за спиной скрипнула. Эти двое только что ушли, и в ложе мужчина остался совсем один — хозяин, уже не знавший, может ли он так себя называть. Стоило шагам за дверью утихнуть, как с тела словно спал паралич. Руки бешено затряслись. Он попытался разжать пальцы, стискивавшие пистолет — и не смог. Те будто приклеились намертво.

Он попытался крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь — но губы тоже не разжимались, словно их сшило нитью. Взгляд со злостью упал на исписанный листок на соседнем кресле. Мужчина потянул к нему свободную трясущуюся руку, пытаясь порвать, пытаясь лишить этого ублюдка хоть чего-то — и опять не смог. Пальцы даже не сумели прикоснуться к бумаге.

Музыка со сцены грянула чуть громче, отмечая финальную часть спектакля. Эта дрянь, из-за которой он потерял все, танцевала как ни в чем не бывало — изящная, грациозная и хрупкая настолько, что сейчас больше чем когда-либо ее хотелось сломать. Он не мог умереть, пока она будет жить — так не должно быть! Сделка была не такой! Мужчина напрягся, стараясь нащупать ее душу внутри своей как обычно — но там больше ничего не откликалось. Да, она все еще принадлежала ему, но сам себе он уже не принадлежал.

Все, что осталось, лишь бешеная дрожь в руках. А потом внезапно утихла и она. Рука, которая до этого тряслась, сжимая пистолет, уверенно взлетела в воздух. Холодное дуло коснулось виска — и палец решительно нажал на спусковой крючок.

Выстрел прогремел, когда мы спокойно уселись на свои места в партере. В следующий миг Ника упала на сцене, как марионетка, у которой внезапно обрезали все нити. Однако зал сейчас смотрел не на нее. Музыка резко прервалась, и в полной тишине раздались крики и визги целой толпы, уставившейся на мертвое свисающее с угловой ложи тело.

А затем наступила паника. Воздух загустел от протяжного скрипа кресел — одного за другим по всем рядам. Зрители покидали зал, словно ожидая, что их тут будут отстреливать по одному.

«отпусти ее…» «станешь сильнее…»

Вкрадчивый шепот снова пронесся по голове, заглушая всю эту суматоху. Да пожалуйста, дорогуша — забирай. Эта гадость мне все равно не нужна.

Отдать душу Темноте — это как растворить ее в кислоте. Я закрыл глаза, чувствуя, как множество черных нитей бросились на ношу внутри меня и начали опутывать ее, расщепляя на кусочки, словно пожирая с хрустом. Та лишь шипела в ответ, как мясо на сковородке, и рассыпалась на части.

«больше душ…» «больше силы…» — следом прошелестело в ушах.

И внезапно я ощутил мощный всплеск Темноты, влившейся в меня будто из ниоткуда. Мышцы аж заныли от напряжения. Казалось, пожелай я сейчас и одним движением смогу проломить кресло. Так вот какова твоя награда.

В миг, когда пожираемая душа почти исчезла в окутавшей ее голодной черноте, серебряным светлячком из этой мерзкой толщи вырвалась другая душа. Я чувствовал, как она в панике запорхала внутри меня, и ненасытные нити мгновенно потянулись к ней.

«больше душ…» «больше силы…» — снова прошелестело в ушах.

Вот же ты сучка кровожадная. Нет, сегодня тебе хватит и одной. Сосредоточившись, я вырвал этого беззащитного светлячка у Темноты, и, возмущенно помахав, черные нити отправились дожевывать прошлые остатки. Я же резко открыл глаза и выдохнул, словно вынырнув с той стороны обратно.

Вокруг до сих пор раздавались грохот сидений и топот ног. В проходе валялись раздавленные розы, которые кто-то так и не донес до звезды. Ника, как мертвая, лежала на пустой сцене, и ни один из поклонников даже не подскочил к ней — вот как все были заняты спасением своих задниц. В этом переполохе мы с Глебом кинулись к сцене и забрали упавшее тело. Пачка казалось объемной, однако сама ноша была легкой и хрупкой.

— Дышит… — пробормотал друг, сжимая ее запястье.

— Конечно, дышит, — я отлично ощущал ее сжавшуюся внутри душу.

— Господа, куда вы несете госпожу Люберецкую? — сразу же подлетел к нам работник театра.

— Гримерка ее где? — спросил я, прикидывая, что в этой толкотне путь сами мы не найдем.

— Позвольте, — он потянул руки к девушке.

Нет, больше ее не будут касаться чужие руки.

— Где ее гримерка? — повторил я.

Миг — и, опустив глаза, работник нервно указал за кулисы.

— Проводи, — потребовал я.

Через внутренности театра он нас торопливо провел до двери с золотой табличкой, молча распахнул ее перед нами и стремительно скрылся, стараясь больше не встречаться со мной взглядом. Зайдя внутрь, Глеб захлопнул дверь, а я аккуратно положил ценную ношу на стоящую у стены кушетку и сел рядом. Светлая голова безвольно продавила мягкий бархат — балерина все это время не приходила в себя, словно пребывая в глубоком обмороке. Однако грудь мерно вздымалась, и дыхание было ровным.

Я слегка надавил на ее душу, проверяя, отзовется ли она — и пушистые ресницы мгновенно затрепетали. Ника медленно, как от наркоза, открыла глаза.

— Я жива?.. — пробормотала она. — Как? Почему?..

Дернувшись, попыталась сесть, но тут же схватилась за закружившуюся голову. Мягко надавив на плечи, я уложил ее обратно.

— А ты разве хотела умирать?

— Я уже давно умерла…

Голубые глаза с внезапной грустью прошлись по мне.

— Значит, теперь ты мой хозяин.

— Нет, — возразил я, — ты сама себе хозяйка, я просто храню твою душу.

— А оно того стоит? — тихо спросила она.

Следом гримерка плавно погрузилась в тишину — а вот внутри меня, наоборот, развернулась настоящая буря. Ее душа трепетала как раненая птица — билась, дергалась, словно просясь прочь. Глеба держать было проще, и я знал почему: он хочет жить и никогда в этом не сомневался. Она же уже на самом деле настроилась на другой исход.

— Если захочешь, я тебя отпущу, — сказал я, — но сначала подумай.

— О чем? — еще тише проговорила Ника. — Я же теперь просто кукла. Только тело, без души. Зачем такой жить?..

— Ну как зачем? — вмешался друг. — А запахи, цвета, вкусы! Сердце бьется, ты живешь, ты чувствуешь. Ну а что душа не на сохранении у тебя — так даже и лучше! Я бы сам так ее не сохранил, как он, — и довольно кивнул на меня.

— Ты ведь столько времени сопротивлялась ему, — я снова поймал ее взгляд, — не для того чтобы сейчас сдаться, верно?

Голубые глаза внезапно помутнели, и, смахнув выступившие слезы, девушка молча кивнула. Я же ощутил, как буря внутри меня начала постепенно успокаиваться.

— Жить классно, малышка, — добавил Глеб. — Не рекомендую отказываться от этого так легко. А я дважды умирал, так что в этом вопросе мне можно верить…

Ее губы растянула слабая улыбка.

— Тем более все самое лучшее в твоей жизни только начинается, — с ответной улыбкой заметил я.

«Себя имеешь в виду?» — мысленно уточнил друг.

Ну не тебя же.

В дверь неожиданно постучали.

— Госпожа Люберецкая, — с тревогой раздалось с той стороны, — у вас все в порядке?

— Да, в порядке, — отозвалась она, медленно приподнимаясь на кушетке, и уже гораздо увереннее добавила: — Теперь все в порядке.

Взгляд голубых глаз с теплотой замер на мне.

— Спасибо, — сказала Ника, — я этого никогда не забуду, — и, потянувшись вперед, мягко прижалась губами к моей щеке.

«Мы же еще увидимся?» — в ту же секунду прозвучал ее мелодичный голос в моей голове.

«Ты что правда надеялась отделаться от меня так легко?» — мысленно усмехнулся я.

«Конечно, нет, — следом усмехнулась и моя балерина. — Я же знаю, какой ты навязчивый…»

Когда я выходил из гримерки, ее душа устроилась внутри меня спокойно и умиротворенно, как котенок в новой корзинке.

Вдвоем мы покинули театра. Вечерняя темнота мигом окружила со всех сторон, словно готовясь поглотить нас в себе.

— Ну и как тебе там, не тесно? — вдруг поинтересовался Глеб, кивая мне на грудь.

— Слушай, — я повернулся к нему, — а тебя вообще не напрягает мысль, что, когда я умру, ты тоже умрешь?

— А я никогда и не думал, что тебя переживу, — беспечно отозвался он. — Всегда считал, что умру моложе тебя. Лив фаст, дай янг — и все-такое.

В принципе, да: без меня бы его «лив фаст» закончилось в четырнадцать лет. Слишком быстро, на мой вкус.

— Так что мы с тобой вместе по жизни, и только смерть разлучит нас, — напыщенно протянул мой полудурок. — Да и на фига мне вообще жить без тебя? С кем я буду баб снимать?

О да, это, конечно, самый главный довод.

— Кстати, насчет баб, — с иронией продолжил он. — И как будем ее делить? Может, по-братски? Душа уже у тебя, а тело мне…

— Размечтался, — усмехнулся я. — У меня на нее планы. На всю целиком. Так что облом тебе.

— Эх, вот так всегда, — друг притворно вздохнул. — Все счастливы, у всех все хорошо. У тебя уже две бабы, а Глеб один. Неудовлетворенный, обделенный, обломанный…

Вот же ты у меня бедняжечка.

— Знаю, как поднять тебе настроение, — сообщил я. — Когда у тебя там день рождения?

— А то ты не знаешь когда.

— И что я тебе подарил?

— Как обычно, фигню какую-то, — хмыкнул он.

— Что ж, в этот раз исправлюсь. Правда, немного позже праздника. Не находишь, что «Кукольному домику» нужен новый хозяин?

Глеб чуть не споткнулся на месте и, повернув голову, изумленно уставился на меня.

— В смысле — я?..

— Ты же хотел шанс.

К тому же так тебе легче будет смириться с мыслью, что у меня уже две женщины, а у тебя ни одной. Главное не преврати этот клуб в личный гарем.

— Ты просто лучший!.. — он аж растрогался. — Да я с этим домиком всю столицу на уши подниму! Только переименую сначала… И запомни: для друга всегда бесплатно!

Ага, как будто я собирался тебе платить.

Нравится история? Не стесняйтесь поставить лайк — вам несложно, автору приятно. А когда автору приятно — пишется быстрее:)