Курортное пугало

Глава 9. Вот такие пирожки…

Коварно обнажившее Любу платье смутило не только ее, но и Эдуарда. Он поспешно отвернулся, отойдя на шаг, и выдохнул хрипло:

– Извини, не рассчитал, буду в спальне. – И удалился, даже прикрыв за собой дверь.

Люба облегченно вздохнула, расслабившись. Перешагнула через облако ткани, переложила изуродованное платье на диван и вернулась в душ.

Когда она зашла в спальню, Эдуард уже спал или тактично притворялся спящим. Шорты, которые он надел после душа, видимо, оставались на нем, так вокруг их не было. Люба молча скользнула под свое одеяло и погасила свет.

Заснуть было сложно. Ощущения, дремавшие полдня, пробудились в каком-то гипертрофированном виде. Поцелуи жениха, во время свадебной церемонии не пробуждавшие эмоций, вдруг загорелись на губах вместе с нахлынувшими воспоминаниями. Кожа на плечах, которой совсем недавно касались пальцы Эдика, казалось, стала невероятно чувствительной и помнила эти прикосновения. Ожившие чувства словно охватили напрягшееся тело пламенем, заставляя судорожно хватать воздух ртом.

Прерывистое дыхание Любы распаляло Эдуарда, который лишь прикидывался спящим, стараясь дышать ровно. Перед глазами стояли покатые плечи, по которым струились мягкие локоны, пышная грудь с острыми сосками, аппетитные ягодицы, обтянутые белым кружевом. Инстинкты, они подвели. Люба, стоящая в облаке белой ткани, была похожа на Афродиту, восставшую из морской пены. Это зрелище пробудило его мужское естество, не могло не пробудить. И вот сейчас он испытывал запретное желание. Он хотел крепко обнять женщину, на палец которой сегодня надел обручальное кольцо, сделать ее своей, присвоить… Но было нельзя. Он же не животное, человек. И он никогда не нарушал условий договора. Не мог позволить такого вероломства и сейчас. Попытайся он сейчас пристать к своей жене с ласками, устроит скандал, обвиняя в насилии. И тогда все его планы рухнут к чертям собачьим.

Попытался думать о чем-нибудь противном, сложном… Не помогало. Мысли возвращались к Афродите. Ничего не оставалось, как прибегнуть к проверенному средству: Эд встал и отправился в душ.

Как только муж покинул супружеское ложе, дышать Любе стало легче, жар утих, и она смогла заснуть. Когда Эдуард вернулся, уже не заметила. Так и не узнала, что первую брачную ночь он провел на непредназначенном для сна кожаном диване в кабинете.

По привычке Люба встала рано, но Эдуард, похоже, привык подниматься еще раньше: его женщина застала уже полностью одетым в столовой, где он приканчивал уже не первый бутерброд с лососем, запивая его черным кофе.

– Доброе утро! – приветствовала она супруга.

– Доброе, – улыбнулся, дожевав кусок. – Присоединяйся, кофе еще горячий.

– Разбудил бы меня, чтоб нормальный завтрак приготовила.

– А чем бутерброды для завтрака плохи?

– Они сутки на столе пролежали, могли пропасть.

– Но не пропали. Кондиционер не дал.

– Мое дело предупредить. Я бы не стала есть ничего сомнительного перед дорогой.

– Да нормальные бутерброды, садись ешь.

Люба неуверенно взяла бутерброд, понюхала – неприятного амбре не ощущалось.

– Ладно, рискну, – махнула рукой. – В случае чего в вагоне же два туалета?

– Два, – с улыбкой подтвердил Эдик.

Люба налила себе кофе и устроилась напротив мужа.

– Но детям я все-таки нормальный завтрак приготовлю, когда встанут. А до этого пирожки как раз успею испечь.

– Да дались тебе эти пирожки! Цени свое время.

– Но что-то в дорогу взять все-таки надо. Пирожки – лучший вариант.

– Купим. Как только откроется «Рыбная мануфактура», сразу закажу или даже сам схожу за твоими пирожками.

– Ты видел, сколько там пирожки стоят? Не стоят они столько, уж поверь мне.

– Сколько бы ни стоили. Мою жену это не должно волновать, – подмигнул.

– Дело хозяйское, – пожала плечами Люба и допила кофе.

– Посуду сама помоешь или помочь ее в посудомойку загрузить? – предложил помощь Эдуард, вспомнив, как его отчитала Рита за то, что Люба моет тарелки своими руками.

– Сама загружу, я инструкцию изучила, – отозвалась Люба. – Хотя руками я б две чашки быстрей помыла.

– Хочешь – мой руками, – разрешил муж.

– А маникюр?

– Испортишь – новый сделаешь, – успокоил ее Эдик. – Я подготовил для тебя банковскую карточку, кинул на нее сто штук – на мелкие расходы. Напомни, когда освободишься, чтоб передал ее тебе.

Люба обмотала тарелки с оставшимися со вчерашнего дня закусками пленкой, убрала их в холодильник, вымыла посуду, протерла со стола. Пришла в кабинет.

– Можно, я здесь пока посижу? – спросила робко.

– Можно, но лучше багаж проверь.

– Я его не трогала вчера. Как позавчера собрали, так все и лежит.

– Все равно проверь, и про Ксюшины вещи не забудь.

Люба пошла выполнять поручение. Еще раз убедилась, что ничего не забыла. Оставалось только вещи Оксаны переложить в отцовский чемодан, если поместятся. И если она вообще согласится что-то куда-то перекладывать.

Вернувшись в кабинет, Люба отчиталась о выполнении поручения.

– Теперь садись, есть разговор, – Эдуард развернулся в кресле и кивнул Любе на диван.

– Слушаю внимательно.

– Это по поводу Ксюши. Твой сын вчера ее обидел, а ты ему даже замечание не сделала. Это неправильно.

– Он наверняка уже раскаялся, – заверила Люба мужа. – Он на самом деле добрый мальчик. Он больше так не будет.

– Вот про это я и говорю: сделай так, чтобы больше твой сын мою дочь не задевал. И сама с ней сдружись. Как ты это сделаешь – не моя проблема. Все ясно?

– Да, я все поняла, – потупилась Люба.

В сущности, Эдуард был прав. В ее обязанности входил присмотр за детьми, то есть она должна стать для Ксюши кем-то вроде гувернантки. А как ее воспитывать, если она своего педагога ненавидит? Найти общий язык с девочкой она обязана, и как это она сделает – ее забота. Но вот как Гаврику объяснить, что Оксана неприкосновенна? Ведь не скажешь же ему, что она настоящая дочка Князева, а он – чужой.

– Детей пора будить, кормить и собирать, – решил Эдуард, посмотрев на часы.

– С кого начать?

– С Ксюши, она старшая.

– Приказ принят к исполнению, – попыталась пошутить Люба, но по выражению лица супруга поняла, что шутка не удалась. Покраснела и вышла из кабинета.

Заставить детей проснуться оказалось непростой задачей. На это потребовалось не менее получаса. Причем 13-летняя Оксана ныла и брыкалась, не желая проявлять сознательность, даже сильнее, чем восьмилетний Гаврик. Наконец, Любе удалось отправить Ксюшу в душ, а сонного Гаврика заставить занять за ней очередь.

Подняв детей, Люба пошла готовить им завтрак, а Эдуард отправился за обещанными пирожками. Принес два бумажных пакета, сообщив, что набрал пончики с разной начинкой, можно упаковывать.

Как Люба и предполагала, трогать свой чемодан Ксюша не разрешила. В результате детские вещи решено было переложить в дорожную сумку, а мужскую одежду, чтоб меньше мялась, – к Любиной в чемодан. Один чемодан досталось нести Любе. Другой вместе с сумкой взял Эдуард. Оксане, несмотря на ее недовольство, вручили пакет с пирожками и князевский ноутбук. Гаврик тащил рюкзачок с игрушками.

Когда подъехало такси, Люба предложила присесть на дорожку, но Ксюша фыркнула и покрутила у виска, а Эдик посмотрел на нее с усмешкой. Так что вышли из дома, проигнорировав традицию. На поезд из-за этого не опоздали, но плохая примета все же сбылась: дорога оказалась тяжелой.

Тяжелой, потому что дети всю дорогу доставали друг друга, будто ревновали. Началось все уже с распределения мест в купе. И Гаврик, и Ксюша претендовали на верхние полки. Однако Гаврику ночевать наверху Люба категорически запретила, опасаясь, что он оттуда упадет. Девочка же вместо того, чтобы молча порадоваться своему преимуществу, начала мальчишку дразнить «карапузом». Тот разревелся, уткнувшись носом в Любино плечо, а мать не решалась за него заступиться, боясь обострять конфликт с дочерью мужа-работодателя. Хорошо, что тот сам вмешался, сообщив, что Ксюша тоже будет спать внизу, так как верхние места – для взрослых, а она еще даже паспорт не получила. Впрочем, днем залезать на верхние полки детям позволили. Воспользовавшись разрешением, они забрались наверх и уткнулись в свои смартфоны. До обеда не конфликтовали.

Прикончив принесенный проводником ланч, Ксюша решила, что десерта ей не хватило, и пошла уточнять у проводника, где здесь взять что-нибудь вкусненькое. Вернулась с шоколадным батончиком и сообщила, что ей обещали принести мороженое.

Позавидовав девочке, Гаврик прошептал Любе, что тоже хочет батончик и мороженое. Шоколадную конфету она для него взяла, а мороженое заказывать не стала, напомнив, что от этого лакомства у Гаврилы почти всегда начинает болеть горло.

Уплетая эскимо, Ксюша так артистично подчеркивала степень своего наслаждения этим лакомством, что Гаврик устроил истерику, требуя купить эскимо и ему. Пока Люба пыталась успокоить сына, предлагая различные альтернативы холодному десерту, Ксюша приобрела еще два эскимо, и продолжила пиршество, демонстративно постанывая от удовольствия. Гаврик взвыл, точно раненый пес, и сердце Любы не выдержало: она дала сыну деньги и разрешила купить мороженое. Однако его ожидал облом: сходив в вагон-ресторан, проводник сообщил, что остался только пломбир в вафельном стаканчике, а эскимо закончилось. Гаврик набросился на мать, обвиняя во всем ее и требуя купить ему эскимо. Никакие аргументы на него не действовали.

Успокоил Гаврика снова Эдуард, взяв второе Ксюшино мороженое и протянув его мальчику.

– Это было мое мороженое! – возмутилась Ксюша.

– Тебе хватит, – сказал Эдуард.

– Ты… ты… – Ксюша побагровела, подыскивая слова. – Ты – плохой отец. Ты его любишь больше, чем меня. Как только он появился, тебе стало на меня наплевать! Потому что он мальчик, да? Потому что я девочка, да? Мама говорит, что ты хотел мальчика, а родилась я. Ты меня не хотел, ты его хотел! Ну почему я не родилась мальчишкой! – Ксюша вцепилась в свои волосы, стукнулась затылком о стену купе, резко откинув назад голову, потом согнулась и разрыдалась, пряча заплаканное лицо за сложенными ладошками.

Эдуард притянул дочку к себе, обняв за плечи. Он гладил ее по голове, что-то шептал на ухо и говорил, что любит ее по-прежнему. Ксюша немного успокоилась, но все же продолжала всхлипывать.

– Зря ты мальчиком хочешь стать, – неожиданно решил успокоить «сестричку» Гаврик. – Пацаном, знаешь как трудно быть? Девчонкам приходится место уступать, помогать им сумки носить, и сдачи им дать нельзя, когда они дерутся. А они знаешь как дерутся? Некоторые девчонки хуже пацанов!

Ксюша подняла голову и, поняв, что Гаврик не издевается над ней, а, наоборот, пытается утешить, расхохоталась. И Люба, а за ней и Эдуард подхватили этот веселый смех.

– Будешь мороженое? – протянул Гаврик свое эскимо Ксюше. – Я только половину съел.

– Да ешь уж, – махнула та рукой, – тоже мне рыцарь выискался малолетний.

– Мир? – предложил девочке Гаврик.

– Мир, – милостиво согласилась она и полезла на свою полку, к смартфону.

Ужин принесли рано, поэтому к вечеру Люба проголодалась, но стеснялась заявить об этом первой. Выручил Гаврик, попросив пирожок. Наконец-то провизия была извлечена на свет божий и разместилась на столе. Несмотря на то что остыли, пахли пирожки соблазнительно. Однако и Ксюша, и Эдуард от них отказались. Девочка, поморщившись, сказала, что не ест так поздно, тем более пирожки. Эдик отговорился тем, что у него от подобных кушаний бывает изжога. Так что на мучные изделия пришлось налегать Любе и Гаврику. Но и им съесть больше двух пирожков оказалось не под силу. Больше половины запасов оказалось нетронутым, пришлось их запаковывать обратно.

– Давайте выброшу, – предложила Ксюша, свесившись с полки, – а то воняют.

– Не воняют, а пахнут, причем аппетитно, – обиделась Люба. – И вообще, еду не выбрасывают.

– И что же теперь, травиться ею, что ли? – поддержал дочь Эдуард. – К завтрашнему дню все равно пропадут.

– Хорошо, выбрасывай, – пришлось сдаться Любе.

Тем, что пирожки почти никому не понадобились, она была огорчена. И обиделась на спутников. Как будто они нарочно отказались от второго ужина, чтобы доказать ей, что суетилась она напрасно. Хотя, надо признать, что стойкий дрожжевой аромат в купе, несмотря на кондиционер, держался долго.

Из-за расстройства Люба рано пожаловалась на усталость, и Эдуард, почему-то пойдя ей навстречу, объявил отбой уже в десять часов. Дети послушно улеглись на нижних полках, взрослые забрались на верхние.

Люба была в брюках, поэтому даже не стала укрываться, Эдуард же, несмотря на то, что тоже был одет, натянул пододеяльник чуть ли не до ушей. Он вообще, как показалось Любе, был мерзляком. «И в постели, наверное, такой же холодный», – почему-то подумала она засыпая.

Эдик в поездах почти никогда не спал. Полки казались ему слишком узкими и короткими, и ему почему-то всегда представлялось, что он сползет вниз вместе с матрасом. В юности подобные конфузы случались с ним часто. Сейчас поезда стали другими, и полки были сконструированы так, что предотвращали падение, но неосознанный страх остался. Да и характерный стук, сопровождающий движение поезда, не способствовал засыпанию.

Все уже отправились в царство Морфея, а Эдик все еще не спал. Он беззастенчиво рассматривал свою жену, спящую на соседней полке. Она, как ребенок, положила под щеку сложенные ладони, и мило улыбалась во сне. Распущенные волосы спадали на щеки и плечи мягкими волнами, и их хотелось погладить, выпрямляя пружинящие локоны. Эдику казалось, что он даже знает, какими они будут на ощупь. Воображение, которому мужчина ненадолго дал волю, спешило представить как можно больше. С прикосновения к шелковым прядям оно быстро перескочило на губы: мягкие, сочные. Он уже знал, какие они, когда их касаешься: продегустировал вчера на свадьбе. Но ему хотелось ощутить большее, распробовать их вкус, заставить их раздвигаться под напором его языка, отвечать на его поцелуи. «Зачем мне это? Нужно прекратить на нее пялиться! Не стоит придумывать ерунды! Она не в моем вкусе», – безрезультатно пытался обуздать свою фантазию Эдуард.

Чтобы успокоиться, пришлось выходить в коридор и долго стоять, любуясь на летящие мимо пейзажи.

К утру накатила усталость, и Эдик вернулся в купе. Сон накрыл его, коварно преподнеся картины, которые он совсем недавно себе воображал.

Люба проснулась первой. Открыв глаза, увидела спящего Эдуарда. Спал он, похоже, неспокойно: пододеяльник с него сполз, свесившись с полки, а свободная футболка с одной стороны задралась чуть ли не до подмышек, открывая взору стройную мужскую фигуру. Похоже, за работой Любин «супруг» все же находил время на посещения тренажерного зала, так как торс у него был просто загляденье. Любин взгляд спустился ниже. Тонкая ткань шорт была натянута, обрисовывая впечатляющий бугор. Вероятно, мужским достоинством природа Эдуарда Князева не обделила. Подумав об этом, Люба поспешила отвести взгляд от причинного места и… встретилась глазами с обладателем объекта визуального изучения. Она вспыхнула и поспешила отвернуться. Но это уже не имело значения. Ее интерес, без сомнения, был замечен, и Люба не знала, как теперь себя вести. Боялась, что подумает о ней невесть что, а она на самом деле не такая, на самом деле она скромная и даже большого опыта интимного общения не имеет…