Курортное пугало

Глава 21. Неисправимая правдунья

Разговор прервала Ксюша – Люба не заметила, как та вернулась с прогулки.

– Можно к тебе? – громким шепотом спросила девочка.

– Конечно! – радушно улыбнулась Люба Ксюше и торопливо проговорила в трубку: – Ладно, Надюш, пока! Как ситуация прояснится – перезвоню.

Ксюша плотно закрыла за спиной дверь и все так же громко прошептала:

– А меня Рома поцеловал, по-настоящему. Мы катались на колесе обозрения, а потом он мне купил сладкую вату, а потом поцеловал и сказал, что у меня губы сладкие, но не от ваты, а сами по себе, вот! Только папе не говори, а то он Роме ноги поотрывает.

– За что? За поцелуи? – засмеялась Люба. – Он у тебя, конечно, строгий, но не бешеный. Вполне адекватный папа красивой дочки. Он просто понимает, что ты – как цветок, на который слетаются не только мотыльки, но и нехорошие жучки-паучки, которые могут испортить этот прелестный бутончик.

– Ну, ты и загнула, – прыснула Ксюша. – Говори уж прямо: папа боится, что меня лишит невинности какой-нибудь подонок. Но дело в том, что он и нормального парня посчитает подонком, если узнает, что тот меня целовал. Я своего отца знаю.

– А он только целовал?

– Почти, – призналась Ксюша, порозовев. – Еще обнимал и коленку гладил, когда мы на лавочке сидели. Но больше ничего. Мы не уединялись даже.

– Вот и не уединяйся с ним, и вообще ни с кем не уединяйся, – посоветовала Люба. – Тогда никто не будет бояться, что тебя лишит невинности какой-нибудь подонок. Потому что все понимают, что даже подонок не станет это делать публично. И тогда правду от папы скрывать не нужно будет.

– Да, папа не любит, когда от него правду скрывают, – вздохнула Ксюша. – Извини, что я тебя в это втягиваю. Думаешь, лучше рассказать ему о Ромке, если спросит?

– Если спросит, то точно придется рассказать, – заметила Люба. – Я, конечно, тебя не выдам. Но лучше, если папа будет знать.

– Ладно, скажу, – согласилась, подумать Ксюша. – Все-таки я неисправимая правдунья!

– Кто? – засмеялась Люба.

– Ну, та, кто лжет – лгунья, а кто правду говорит – правдунья. Наверное. Или как ее правильно назвать? Правдивица, правдуша?

– Может, правдолюбка?

– Во, точно! Значит, я неисправимая правдолюбка. Только мне одной страшно папе правду говорить. Давай, мы вместе скажем.

– Хорошо, я тебя поддержу.

Эдик новость о романтических отношениях дочери с местным парнем воспринял стоически, хотя видно было, что она его не обрадовала. Потребовал рассказать все, что Оксана знает о бедном парне, чтобы навести о нем справки. Но встречаться с ним, по счастью, не запретил.

– Только не уединяйтесь, – предупредил. – И помни о том, что ты девочка. Никакого вина, сигарет и других гадостей. Ты меня хорошо поняла?

– Разумеется, папочка, – поцеловала отца в щечку обрадованная Ксюша. – Мы будем с Ромой на виду, и не будем делать никаких гадостей.

– И глупостей!

– И глупостей, – послушно повторила девочка.

Песчаный пляж в Анапе при первом его посещении не произвел на Ксюшу особого впечатления, но на следующий день она сама предложила съездить в Джемете.

– Рома сказал, что там чудесный пляж и даже песчаные дюны, на которые стоит посмотреть. Я хочу там побывать. Давайте, туда съездим.

– Дюны – это, наверное, красиво, – согласилась Люба. – Я бы посмотрела. Тем более что и погода сегодня чудесная.

– И Рома сказал, что туда теплоходы каждый час ходят, – добавила Ксюша.

– Ну, все, теперь у нас Рома – главный авторитет, – поморщился Князев.

– Но ведь идея-то хорошая! – вступилась за Ксюшу Люба.

– Я тоже хочу к дюнам на теплоходе, – вставил слово и Гаврик. – А что такое дюны?

– Песчаные холмы, – объяснила Люба.

– Они – как волны из песка, – мечтательно добавила Ксюша.

– Ладно, уломали меня, – засмеялся Эдик, – через час отправляемся в Джемете.

– Что мне надеть? – посоветовалась с Любой Ксюша. – Я хотела юбочку новую, одобряешь? А сверху тогда что? Сюда бы топ с воланом, но у меня нет такого. Футболка не подойдет?

– По-моему, подойдет футболка, – улыбнулась Люба, польщенная тем, что Ксюша с ней советуется. – Например, голубенькая.

– Окей, надену ее. А ты в чем пойдешь?

– Хотела в длинной юбке.

– В той старой? Нет! Так нельзя! А вдруг там опять эти крашеные сучки будут? Тебе нужно показать, что ты не хуже. Пойдешь в платье-рубашке!

– Оно почти семь тысяч стоит, не хочу его в песке валять, – засопротивлялась Люба.

– Так, тебе, смотрю, понравилось, как отец на твоих глазах перед крашеными мымрами стелется? – строго сказала Ксюша. – Тогда лучше свои старые брючки надень, в них ты еще серее выглядишь.

– Ладно, надену новое платье, – сдалась Люба. – А оно не слишком короткое?

– Об этом нужно было перед покупкой думать, – резонно заметила Ксюша. – Но мне оно коротким не показалось. Если б у тебя ноги были кривыми, то да, было б коротковато. Но я твоим ноги видела, нормальные они. Не кривые и не толстые. Так что не парься.

– Спасибо, – улыбнулась Люба. – Значит, рискну.

В Джемете прибыли в начале одиннадцатого. Сначала полюбовались на дюны, устроили возле них фотосессию. Потом уже пошли на пляж.

Любе казалось, что Князев прожигает ее шелковое платьице глазами и вообще смотрит на нее так, как не должен смотреть работодатель на подчиненную. Она чувствовала себя привлекательной женщиной. Впервые за много лет. Нет, впервые в жизни. Ей было даже неловко под этими взглядами.

Эдик не ожидал, что Люба оденется так соблазнительно. Даже представить не мог, что у нее в гардеробе может быть подобное платье. Напоминающее мужскую рубашку, небрежно накинутую утром после пылкой ночи. Так и норовящее распахнуться. Манящее запустить под него ладонь, скользнуть по гладкому загорелому бедру… Зовущее, дразнящее. Перед ним будто другая женщина была, которую он не знал еще, видел впервые. И он засмотрелся на нее, залюбовался. Даже загордился ею. Все-таки она была его женой. Пусть и фиктивной, какая разница – окружающие-то думают, что она настоящая.

Следующим теплоходом прибыла чета Ерофеевых. По удивительному стечению обстоятельств Вера выбрала для прогулки платье, по стилю напоминающее Любино. Наверное, даже более дорогое, брендовое. Но смотрелось оно на ней иначе: будто халат, который та забыла переодеть, выходя на улицу. И из-под этого халата некрасиво торчали худые ноги с острыми коленками. Их не хотелось касаться – наоборот, посторониться хотелось, чтобы не задеть ненароком, не напороться на угол. Эдику никогда бы в голову не пришла такая ассоциация, если бы ему не представилась возможность сравнить даму «его любимого типа» и женщину немодного размера L или даже XL, какой была Люба. И сравнение, к его большому удивлению, было в пользу последней.

Сравнивал, похоже, не только он.

– А мама не преувеличивала, когда говорила, что у тети Веры кривые ноги, – громко, чтобы все слышали, произнесла Ксюша, вроде как обращаясь к отцу.

Эдик еще раз оценивающе окинул фигуру Нининой подруги, но промолчал, усмехнувшись.

– Такие вещи не говорят вслух, даже если это правда, – мягко сделала замечание девочке Люба, мысленно ее, наоборот, поблагодарив.

– Но ведь правда же! – не унималась Ксюша.

– Правда, – подтвердил Князев. – А правду всегда можно говорить. Я так свою дочь воспитывал.

– Игорь, сделай же что-нибудь! – взвизгнула Вера.

– Что именно? – поинтересовался Игорь. – Сломать и выпрямить?

Вера побагровела, топнула, зарычала и, кинувшись к мужу, вцепилась ему в горло раскрашенными ногтями. Тот не без труда отодрал ее от себя и оттолкнул. Вера упала в песок и начала кататься по нему, завывая – у светской львицы случилась истерика.

Утешать Веру никто не стал, даже Игорь. Помог ей подняться, когда она уже успокоилась. А когда они шли к автобусу, Люба услышала, как Игорь тихо говорит жене:

– Ты же понимаешь, что после такого спектакля жить я с тобой не стану? Быть мужем сумасшедшей истерички – уволь! Как только вернемся, подам на развод.

Очевидно было, что теперь придумывать, как бы не пересечься с Верой, Любе больше не придется: благодаря Ксюшиной непосредственности, та теперь сама будет избегать встречи с семейством Князевых. Впрочем, Люба подозревала, что детская непосредственность здесь ни при чем: Ксюша целенаправленно вывела из игры Веру. И сделала это изящно!