Легенды Оромеры. Великий Орёл.

Глава 20 ЭМИЛИЯ. В путь! (Оксана Лысенкова)

Утром Эмилия проснулась с чувством глубокого отвращения к вчерашнему дню. И с чувством полной неуверенности в дне завтрашнем. Но делать нечего, пришлось вставать и приводить себя в порядок после того, как накануне легла, не распустив сложную прическу. Выпутав, практически выдрав, накладные пряди, девушка тяжело вздохнула, оделась и поплелась искать отца, чтобы исправить вчерашнюю несдержанность.

Генри обнаружился в малой столовой, они с Луизой неторопливо завтракали. Эмилия вытянулась перед ними практически по стойке «смирно» и бодро отрапортовала:

- Доброе утро, папа и мама! Я нашла приличные слова. Вот так: «Господин Майлз несомненно не подходит мне как муж по причине интимных предпочтений особей своего пола». Эмилия договорила заранее придуманную фразу и выдохнула, справилась, мол.

Родители переглянулись – ситуация складывалась более чем серьезная. Оборотень с настолько неправильными генами автоматически исключался из сферы надежды клана на возрождение.

- Откуда ты это узнала? – осторожно спросил Генри, - Такое обвинение можно выдвигать только при наличии доказательств.

- Я подслушала. Нечаянно, я просто гуляла, - Эмилия, зная, что подслушивать нехорошо, затеребила в руках юбку, комкая ткань и поднимая подол. Луиза хлопнула дочь по рукам.

- Руки убери! И рассказывай.

Эмилия рассказала. И про олушу, и заодно на баклана пожаловалась. Еще раз, вдруг вчера не услышали.

Генри резко поднялся:

- Все вышесказанное лишний раз свидетельствует о вырождении рода, поэтому проблема твоего замужества встает с еще большей остротой. Надо решать со старейшинами, у меня одного нет таких полномочий. Девочки, я вас покину, к ужину вернусь.

Генри вышел и буквально через минуту со двора раздался его голос, отдающий приказ оседлать коня. Луиза налила дочери чаю:

- Милая, ты же понимаешь, что с этими двумя у вас могли получиться хорошие дети? Которые может быть, смогли бы прервать вырождение рода. Может, подумаешь? Олуша отпадает, так, может, баклана приведешь в соответствие с нормами приличий? Или же фиг с ним, для души любовника заведешь…

Эмилия, уже укусившая кусочек ветчины, поперхнулась, расплескав чай, и круглыми глазами посмотрела на мать:

- Мама, это ужасно!

- Да. Но продолжение рода стоит небольшого неудобства.

- Да, мама. Я подумаю, мама, - Эмилия бережно поставила чашку на стол, положила недоеденную ветчину обратно на тарелку и бочком выбралась из-за стола, - мне надо побыть одной, мама, - словно спасаясь от роя пчел, Эмилия вылетела в двери.

Луиза довольно покивала ей вслед и отхлебнула душистого напитка из фарфоровой чашечки.

В комнату к себе Эмилия влетела, пыхтя от возмущения: «Баклан? Перевоспитать? Любовника? Для души? Продолжение рода? Я вам всем сделаю продолжение рода!».

Эмилия вытащила на середину комнаты самый большой саквояж и, продолжая бурчать, принялась скидывать в него платья.

«Я поеду к Великому Орлу и не отстану до тех пор, пока он не снимет свое дурацкое проклятие! Подумаешь, критики испугался, надо учиться правильно выражаться, а не уроки в школе прогуливать! А я теперь страдай с глистом бесхвостым, нет уж!!!»

Немного попрыгав на не закрывающейся крышке туго набитого саквояжа, Эмилия вдруг поняла, что внутреннее клокотание улеглось, желание разбить пару тарелок о голову невоспитанного жениха исчезло, и стало возможным трезво подумать над происходящим. Решение ехать к Великому Орлу не ушло, но, оглядев разворошенную комнату и трещащий по швам саквояж, девушка поняла, что собираться придется заново. Хотя бы по той простой причине, что поднять эту, с позволения сказать, ручную кладь, не было никакой возможности.

Повздыхав, Эмилия вытряхнула содержимое большого саквояжа на кровать, и на этот раз принесла маленький. Нет, не этот, не самый маленький однодневный, а вот этот, средний, с которым на ярмарку на три дня ездили. На самое дно уложила тщательно завернутый в носовой платок тренажер для крыльев. Потом гребень, мыло и зубную щетку. Несколько штук белья, запасное платье. Расшитый бисером кошелечек со своими сбережениями. Немного, конечно, но лучше, чем ничего. Сверху уложила книгу семейных сказаний, подаренную дядюшкой Одбеллом. Все. Оставалось только запастись продуктами хотя бы на пару дней, чтобы не разговаривать с деревенскими жителями, которые могли ее знать. И с утра можно ехать. Только записку написать. А до тех пор тс-с-с…

Эмилия оглядела комнату, запихнула саквояж под кровать, рассовала по местам все то, что повытаскивала в процессе сборов и, довольная собой и своим хитрым планом, пошла гулять в оранжерею.

***

Наутро мистер Чудак был во всеоружии. Одетый в свежий тёмно-зелёный френч, апельсиновые бриджи, такие же чулки, зелёные ботинки и светло-бежевый цилиндр, Оддбэлл наводил своим видом на размышления скорее о попугаях, нежели о совах. Высокая строгая трость глубокого индигового оттенка и коричневые лайковые перчатки дополняли сходство с тропическими птицами. Оддбэлл придирчиво оглядел своё отражение в зеркале, подхватил плотно набитый коричневый кожаный портфель, и, на ходу крикнув в гулкую пустоту коридора несколько распоряжений, покинул «улиточный» домик.

Оказавшись на улице, Блэст повернулся налево, картинно коснувшись листьев на дорожке бронзовой оковкой на кончике трости, и аристократично продефилировал к округлому приземистому строению, угадывающемуся среди густого лиственного подлеска. Добравшись до него, Оддбэлл остановился, опёр портфель на колено, приоткрыл клапан и стал шарить во внутренностях портфеля.

В конечном итоге отыскав там и вытащив на воздух красивый старомодный бронзовый ключ, дядюшка победно потряс им, вскинув руку с ключом над головой, подошёл к стене строения и вставил ключ в неприметную со стороны дороги скважину. Прозвучали несколько мелодичных нот, и длинный участок стены, пошатываясь и поскрипывая, отошёл в сторону леса, мимикрируя под крупный узор моховых проплешин, украшающих стену и частично завалинку вокруг строения. Оддбэлл вынул ключ, зачем-то почесал им в затылке и решительно шагнул внутрь. Из образовавшейся прорехи в стене расползлась по округе целая плеяда запахов, превалировал среди которых тяжёлый и густой аромат тёплого смазочного масла. Через несколько минут внутри помещения вспыхнул свет, а затем, издав череду разнотональных шипений и посвистов, заработал какой-то тяжёлый механизм. Ещё через полчаса, набрав необходимое давление, из открытой стены, сверкнув бронзой и медью в лучах восходящего солнца, выползла паровая повозка.

Относительно компактный, не лишённый изящества агрегат имел тарелкообразный паровой котёл, невысокую наклонную трубу с тремя хромированными стяжными кольцами, небольшие широкие колёса с толстыми резиновыми скатами и закрытую двухместную кабину с широкими дверцами из красного дерева, отделанными вставками из золотисто-коричневой глянцевой кожи. Два ярких газовых фонаря, расположенных по бортам повозки в передней части, испускали заметные лучи даже в свете начинающегося дня.

Зачем сове локомобиль? - спросит дотошный читатель. А представьте себе оборотня, прилетевшего в гости в виде совы, перекинувшегося возле парадного подъезда и бегающего в поисках подходящей одежды в костюме Адама. Нет, разумеется, специальный флигель с наборами гостевой одежды имелся в любом поместье, чьи хозяева хоть немного уважали себя и своих гостей. Но эта одежда была усреднённой, такой, чтобы она могла подойти многим и на любой вкус. Угодить же вкусовым предпочтениям Оддбэлла Блэста было весьма не просто. А если учесть его немалый рост в сочетании с абсолютно нестандартным телосложением, шансы быстро найти подходящую гостевую одежду для Оддбэлла и вовсе стремительно смещались к нулевой отметке. Поэтому наносить визиты Оддбэлл предпочитал ортодоксальным способом, используя транспортные средства, доступные в данное время в данном месте.

Закрыв ангар, мистер Чудак забрался обратно в кабину, отвернул побольше вентиль горелки и плавно перевёл рукоятку клапана, пуская пар в рабочие цилиндры. Локомобиль громко вздохнул, медленно двинулся с места, выполз на дорогу и покатил через рощу, набирая скорость.

За десять минут до полудня Оддбэлл подкатил к Тёрнерхаузу. Несколько других паровых повозок разных моделей стояли справа от ворот на специально отведенной площадке. Среди них Оддбэлл узнал трёхколёсную пролётку Сэймура, которую лично отлаживал и усовершенствовал, и солидный четырёхместный экипаж с эмблемой Учёно-схоластического Сообщества. Эффроим Гройзман и — кто там с ним ещё? Кингстрем, Дитрих и Гриввс, кажется? - не мелочились, прибыли с пафосом и комфортом, как всегда. И как всегда, разумеется, не за свой счёт. Убедившись, что ничто не поменялось в характерах этих оборотней, Оддбэлл покачал головой, загнал свой скромный по сравнению с экипажем Сообщества локомобиль на площадку, открыл редукционый клапан до упора, погасил горелку и покинул кабину.

Тёрнерхауз встретил очередного гостя шелестом широченных листьев привратного парка, тихими голосами ранних гостей, прогуливающихся на свежем воздухе в ожидании начала приёма и услужливым лепетом двоих навязчивых служек, один за другим предлагавших Оддбэллу прохладительные напитки и круассаны. Вежливо отмахнувшись от служек, Мистер Чудак огляделся, ища глазами знакомых, и, как это ни показалось странным, упёрся взглядом в Оливию, мило щебетавшую с группой пышно разодетых светских дам.

Подождав, пока женщина отвлечётся от беседы и оглянется, Оддбэлл улыбнулся и помахал рукой, а сам подумал: «Странно... Вот уж кого не ожидал увидеть в этом балагане — так это тётю Лив. Никогда она не отличалась слабостью к подобным сборищам... Хотя, я сам-то вот будто завсегдатай! Значит, её тоже пригласили...» С этими мыслями Оддбэлл подошёл к женщинам, прихватив с подноса путающегося под ногами служки три апельсина. Отвесив общий галантный поклон, мистер Чудак свободной рукой лихо вернул приподнятый при поклоне цилиндр на место и тут же, подбросив апельсины вверх, начал ловко жонглировать ими, вырисовывая в воздухе перед собой высокий узкий овоид.

- О-ооп-лля! - закончил своё представление Оддбэлл эффектным «фонтаном» с последующим приземлением всех трёх апельсинов в одну руку. Пока дамы прикрывали ладошками в изящных перчатках раскрытые от удивления и неожиданности рты, мистер Чудак сунул каждой по апельсину, и, подхватив руку Оливии, (Тётушка Лив! Вы просто сияете! /Чмок губами в миллиметре над прохладным бархатом перчатки/), непринуждённо увлёк сову к фонтану в середине парка, напротив парадного входа.

Но только он собирался приступить к расспросам, как раздалась плавная торжественная мелодия, двери особняка медленно и пафосно открылись, и на крыльцо парадным шагом выступил важный дворецкий. Невысокий крепкий мужчина имел отличную выправку и был затянут в серый костюм, пошитый из ткани настолько лощёной, что казалось, будто она покрыта толстым слоем янтарного лака. В глубоком вырезе ворота белоснежной рубашки красовался галстук чуть более тёмного серого тона в мелкую тиснёную полоску по диагонали, завязанный безукоризненным классическим «виндзорским» узлом.

Дворецкий медленно и плавно, чтобы гости могли проникнуться значением наступающего момента, воздел кверху руку в такой же, как рубашка, белоснежной перчатке. В руке он держал бронзовый колокольчик на длинной резной рукояти эбенового дерева. На долю секунды задержав кисть в поднятом положении, дворецкий сделал три звонка, с разрывом ровно в три секунды: «Диннннь... /раз-два-три/ - Диннннь... /раз-два-три/ - Диннннь!» . Таинство открытия врат было совершено.

Теперь гости могли проследовать в дом. Затихающее эхо последнего удара колокольчика подхватили басовой партией большие старинные часы под сводом крыши на уровне третьего этажа. Полдень, господа. Тёрнеры не ошибаются ни на секунду.

Поймав захлопнувшимися губами едва не вылетевшее слово, Оддбэлл заговорщически подмигнул своей спутнице и, нарочито чинно вышагивая длинными суставчатыми ногами, повёл её к парадному. «Позёры, - думал мистер Чудак. - По-зё-ры!»