Легенды Оромеры. Великий Орёл.

Глава 39 ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧАЛОСЬ. Ты полетишь... (Оксана Лысенкова)

Нелепое желтое солнце мучительно медленно, дразня последними лучами и даря ложную надежду, что вопреки законам вселенной, световой день все-таки продлится вечно, скатывалось за горизонт, скрытый в кошмарной растительности – высокие деревья не только мешали обзору, но и своим существованием попирали всяческое чувство разумности и основы гармоничного строения мира, ну не может быть растение таким высоким, ему положено стлаться по земле, приникая к болотистой почве.

Вместе с темнотой накатывал и холод, вымораживающий до дна седьмого изгиба надселезеночного протока, холод, от которого не было спасения, от которого замерзала сама основа жизни вода, превращаясь в ранящие пальцы, стоит только прикоснуться, острые прозрачные осколки.

Одновременно распахивалось небо в космос, туда, где неизведанные миры висят соцветиями огенных шаров, тысячелетиями маня к себе юные умы и освещая путь в темном океане неизвестности. Он отворачивался, ему, Стад’Р’Гану, лучшему поисковику Винсы, планеты, вращающейся вокруг той звезды, которую где-то в мире Кости называют Проксима Центавра, азартному космическому первопроходцу и исследователю, невыносимо больно было смотреть на звезды со дна тягучей атмосферы этого каменного шара, лишь сверху прикрытого тонкой коркой живой и даже местами организованной материи.

Сначала все было хорошо. Мягкий гамак, в котором так уютно сворачиваться клубочком, как в родном гнезде, под боком у двух мам, когда знаешь, что еще полцикла и придет отец и принесет с работы что-нибудь вкусное; бортовой синтезатор, исправно выдающий любимые дранбулеты на мелеяровом масле; необременительные вылазки с целью исследования геологии, флоры и фауны, приносящие острое, сравнимое только с погружением в воды Нибиса, удовольствие от новых открытий. Немного неприятностей доставили лишь местные аборигены, непонятно ради чего имеющие по два облика. Несколько раз Стад’Р’Ган ошибался, беря на борт разумного вместо образца местной фауны, приходилось подчищать память и выпроваживать обратно.

Ад начался, когда сломался процессор второго маневрового двигателя. Он не должен был сгореть, они в принципе не портятся, но, вероятно, в процесс производства вкралась фатальная ошибка. Спасло его только то, что поломка произошла на высоте не более двухсот метров и удалось сесть без повреждений как обшивки, так и внутренних агрегатов. За истекшие с момента аварии трое суток Стад’Р’Ган что только не передумал. Он успел и выяснить причину аварии, и изумиться поломке, и послать сигнал СОС, который дойдет до родной планеты через четыре года, и впасть в отчаяние, и чуть ли не схватиться за бластер в приступе тоски по родине.

А потом пришли эти трое сумасшедших со своим кошмарным четвероногим животным. Мало того, что они его не испугались, хотя раньше таких не видели никогда, так у одного из них нашелся процессор. Этого не может быть. Не с их техническим развитием. Хотя постой-ка… Не испугались, есть процессор… А не Мукой’К’Шд ли тут протянул свои загребущие зелененькие ручонки? Ладно, с конкурентами будем разбираться по возвращении, а пока Стад’Р’Гану надо было справиться с насущными проблемами.

А проблемы наблюдались прямо таки галактических масштабов. Один из аборигенов, ужаснейший огромнейший двуногий зачем-то обзаведшийся пастью, полной острейших зубов, уносил Стад’Р’Гана куда-то вглубь темного леса и совершенно не реагировал на попытки пообщаться. Надо заметить, он и в общении с товарищами был необычно молчалив и предпочитал общаться жестами и междометиями. Но надо было хоть как-то уговорить его остановиться. На пять… нет, хотя бы на две минуты. Надо было, как говорят эти дикие аборигены, засесть в кустах. Нет, эта идиома обозначает скрытое наблюдение. Ааа, присесть в кустиках, вот оно… Справедливости ради можно сказать, что для осуществления хотя бы крошечного шанса на возвращение Стад’Р’Ган был готов терпеть и не такие лишения.

Но, может быть, путь долго не продлится и вскоре появится цель этого мучительного путешествия…

Стад’Р’Ган, уносимый Вороном в поселение волков, страдал от неизвестности и неудобств.

***

… Дирижабль шёл над Столицей на бреющем, едва не задевая флюгеры на самых высоких шпилях. Оддбэлл сопел, свистел и пыхтел, периодически награждая тугодумов и бюрократов из столичной канцелярии титулами недоумков, слепней, неучей и прочими нелицеприятными эпитетами.

Наблюдения за праздничной суетой и сутолокой на улицах несколько успокоили изобретателя, а весёлый и отходчивый характер и вовсе расставил всё по местам. Через час Оддбэлл уже просто рассеяно поглядывал на документ, а через полтора — шутил и подтрунивал на тему пикантной интерпретации названия.

Через три часа бесплодного барржирования решили наконец спуститься с небес на землю. Пришвартовали «Летящего» к небольшой кряжистой башенке неподалёку от рыночной площади, выкинули лесенку и спустились вниз.

Там толпа подхватила воздухоплавателей, завертела в своём сумбурном течении... Оддбэллу стоило немалого труда сориентироваться, выбрать правильное направление и добраться-таки до казённого здания на углу. Вынырнув из толпы, мистер Блэст оправил одежду — днём было тепло, и он был в рубашке и комбинезоне, оставив кожаную лётную куртку на борту, - и уверенно шагнул внутрь, распахнув двустворчатые скрипучие дубовые двери.

Клерк обнаружился сразу. Он сидел за застеклённой конторкой справа, на небольшом возвышении, весь лощёный, с заученной улыбкой, натянутой на стареющее лицо, в котором явственно прослеживались черты принадлежности к роду выдр. Мгновенно выхватив опытным взглядом Оддбэлла из толпы посетителей, клерк аж привстал со своего места, закивал и заулыбался ещё ослепительнее, делая рукой призывные жесты.

Мистер Блэст кивнул и откликнулся на призыв. Подойдя к конторке, он тоже улыбнулся и протянул в окошечко принесенный голубем документ вместе с приложенными к нему деньгами.

Клерк аж задрожал от удовольствия — надо же, какой дисциплинированный, какой сговорчивый налогоплательщик! Все бы так ответственно относились к столь пустяковым требованиям праздничного посещения славной Столицы! Вот хорошо, вот спасибо! Вам комфортно? Весело? Праздничное настроение присутствует? Вам не доставляют неудобств? Вы удачно пришвартовали своё прекрасное воздушное судно?

Вопросы сыпались новогодними конфетти, не требуя ответа. Вежливо покивав и поулыбавшись, Оддбэлл собрался было уже распрощаться с вышколенным служакой, но тут природное любопытство и озорство ткнули чем-то острым сразу в оба бока, и мистер Чудак не выдержал:

- Скажите, а почему «Летящий на...»? Почему Вы именно так назвали мой дирижабль?

Клерк опешил, внимательно посмотрел на бумагу, поднеся её совсем близко к глазам, затем — на Оддбэлла.

- Да я сам хотел спросить, почему Вы назвали своё судно так... экстравагантно... Мы, когда увидели, всей сменой ходили посмотреть — правда ли, что корабль называется именно так... Однако убедились своими глазами. Удивились, конечно. Но когда кто-то сказал, кому именно принадлежит дирижабль — удивление отступило. Знаете ли, Вы славитесь заправским шутником, мистер Блэст, и эта слава давно дошла до Столицы!

- Погодите... - Оддбэлл заметно опешил, - Погодите... Вы говорите — увидели название? То есть — как это? Где?

- Ну как же. У вас же там, на кабине, белой краской написано! Свеженькая такая надпись...

- Э-ээ? - мистер Блэст становился всё более и более обескураженным. - Как? Что, вот прямо ТАК и написано? Как в бумаге?

- Ну конечно, - уже ничего не понимая, ответил клерк, - Прямо так! Я ж почему и говорю — сперва все очень удивились...

- Хм. Благодарю Вас, удачного дня, - неожиданно попрощался Оддбэлл, развернулся и стрелой вылетел из конторы. Только двери скрипнули и захлопнулись за его спиной.

Обратно пробирались не сказать чтобы легче — но существенно стремительнее, поскольку у Оддбэлла была конкретная цель, в которой он был вдобавок ещё и очень заинтересован.

Добравшись до башни, к которой был пришвартован дирижабль, мистер Блэст поднял голову и уставился на гондолу.

Свеженькая белая надпись ослепительно сияла на полуденном солнце.

Оддбэлл крепко зажмурился, поморгал, протёр глаза и уставился снова.

Не помогло.

На борту действительно было написано: «Летящий на ...»!

Ошибки в документе не было.

«А в моей голове — видимо, есть», - подумал мистер Блэст и решительно полез вверх с целью найти вчерашнюю банку белил и во что бы то ни стало исправить результат одной из самых курьёзных оплошностей, допущенный им за всю его богатую неординарными событиями жизнь.

Перемахнув порог и запрыгнув в гондолу прямо с последней ступеньки верёвочного трапа, Оддбэлл спикировал на колени и коршуном бросился в задний угол, отведенный под кладовку для всяких полезных мелочей. Через секунду оттуда вылетел и звонко запрыгал по полу походный котелок, спланировал и накрыл носок ботинка влезшего следом за капитаном Оберона большой жёлтый сачок для ловли бабочек и — под жуткий рык «Боги, откуда и зачем здесь ЭТО!!!» - брякнулись, едва не задев успевшего увернуться навигатора, длинные деревянные щипцы для переворачивания белья при кипячении.

Много чего ещё нашлось в кладовке. Вот только банки с краской там не было.

Озадаченный и крайне огорчённый, Оддбэлл вылез обратно и сел на пол среди раскиданных в беспорядке нужных и не нужных вещей. В кои-то веки он напоминал вовсе не сыча, а скорее растрёпанного петуха, только что получившего от соседа знатную выволочку.

- Оддбэлл, - несмело подал голос Оберон, - Слушай... А может — ну его, а? Ведь, смотри: «Летящий на...» в нашей ситуации, по-моему, тоже очень даже не плохо. Очень, знаешь ли, соответствует действительности... Как думаешь? Может, это — судьба?

Мистер Блэст напрягся. Мистер Блэст нахмурил брови. Мистер Блэст закрыл лицо рукой, мучительно оторвав её от пола и перенеся центр тяжести вперёд...

А затем звонко и заливисто расхохотался. Долго, весело, до слёз.

Когда смех, наконец, стал отпускать завзятого шутника, он сказал, заикаясь и периодически захлёбываясь приступами накатывающего хохота:

- А знаешь — бульк! - Обер-ххххр-рон... А ведь ты п-пправ — хихихи. У нас такое путешествие и такая команда — что... Брр-рру-гагага!! - это самое по нам название!!!

Оддбэлл закончил, наконец, судорожно хихикать и булькать, утёр рукавом пот и слёзы, и, красный, словно только что вышел из бани, полез запихивать барахло обратно в кладовку.

Щипцы, впрочем, взял, придирчиво осмотрел, и, брезгливо подняв большим и указательным пальцами, высунул на вытянутой руке за борт и отпустил. Инструмент угодил куда-то на задний дворик башни, тут же бесследно утонув в зарослях крапивы и жёсткой высохшей осоки.

Закончив уборку, мистер Блэст встал, отряхнул рукава, колени и руки и озадаченно уставился на чехол походного телеграфного аппарата, крепко прикрученного к специальному столику у правого борта. А затем разразился очередным приступом смеха.

- Ты это... Чего? - не понял Оберон. - Я думал — всё, хватит на сегодня...

- Нет... - беря себя в руки и сдерживая хохот, проговорил мистер Блэст, - Нет. Я уже не о том. Вот ты мне скажи: мы с тобой телеграмму Луизе отправили?

- Нет... Ну так ты же так торопился обратно...

Тут до Оберона дошло, и он тоже захихикал, застенчиво прикрывая ладошкой рот.

- Зачем мы собирались искать телеграфный пункт, если у нас на борту свой есть?

Переглянулись, ещё немного посмеялись, беззлобно подкалывая друг друга на тему забывчивости, легкомыслия и состава выпитого вечером у родственника чая, и пошли включать аппарат.

***

...Луиза не находила себе места. Аппарат в гостиной молчал, глазок не светился. Искатели не выходили на связь...

Женщина хваталась то за одно, то за другое, но никакая работа не шла, ничего не получалось и всё валилось из рук. Луиза в сердцах накричала на горничную, отчитала дворника через окно за излишнее, по её мнению, количество опавших листьев на дорожке, и снова заметалась по комнате туда-сюда, ожидая вестей. Наконец аппарат дзинькнул кареткой лентопротяжного механизма, мигнул индикатором, сухо застрекотал, и из окошечка прерывисто полезла бумажная полоса с чётко отпечатанными точками и тире. Несчастная мать семейства подбежала к столу и открыла справочник «Азбуки Мурзе». Медленно, сбиваясь, водя тонким пальцем по ленте и смазывая не успевающие высохнуть чернила, Луиза прочитала следующее:

«Сестра, мы облетели Столицу несколько раз. Порадовать нечем: Эмилии здесь нет. Отправляемся дальше на Север, контролируя открытую местность, а особенно — дороги. С Генри пока не встречались. Твои Сэмюэль и Оберон.»

Женщина уронила руки и обессиленно опустилась в кресло. На пол, словно длинное узкое белое перо с чёрным рисунком, колыхаясь, спланировал обрывок телеграфной ленты.

***

Утром Костя подорвался ни свет ни заря, колено не болело, и ночные кошмары остались в памяти полустертыми зыбкими образами. По зимнему прозрачная вода сверкала в лучах восходящего солнца, легкий ветерок бодрил, а подернутые серым пеплом угли вчерашнего костерка прямо таки намекали, что неплохо было с утра кофейку. Однако, о кофейке оставалось только мечтать, в распоряжении путешественников был травяной чай и… травяной чай.

В палатке завозилась Эмилия, выползла и разложила на песочке витиеватую железяку.

Строго поглядела на Костю:

- Только не смейся, пожалуйста. Мне надо, а то я совсем тренировки забросила, - с этими загадочными словами она снова скрылась в палатке, пошуршала там и спустя минуту вышла уже курицей. Ловко поддела клювом приспособление, закинула его на спину, защелкнула на крыльях и принялась дергаться, подпрыгивая и квохча от усердия.

Костя очумело посмотрел на такое действие, потом отвернулся. Но звуки, издаваемые птицей не дали забыть дивную картину, и Костя усмехнулся, потом самым неприличным образом заржал. Он смеялся, всхлипывая и икая, борясь с душащим смехом, пока перекинувшаяся обратно Эми не огрела его сзади подушкой по голове:

- Дурак! Я летать хочу научиться, это тренажер для крыльев!

Весь смех моментально слетел, как и не было, и Костя посмотрел на девушку уже совершенно другими глазами:

- Извини, я не хотел тебя обидеть, не знал, что это такое и зачем. Я больше не буду смеяться.

Насупленная Эми плюхнулась рядом на песок, подтянула ноги к груди, обняв подушку. Костя примирительно сказал:

- Знаешь, у меня раньше была книга, там тоже про куриц, но про обычных, с птицефабрики, не оборотней, как они летать учились. Только я ее обменял на карты.

Эмилия подскочила:

- Так это твоя книга у меня? Про Затворника и Шестипалого, автобиография путешественника по другим мирам?

- Ну да, про них, но это фантастика.

- Да вот же он, тренажер! – Эмилия подскочила, подхватила тренажер и в восторге потрясла им, - Для крыльев!

- А ведь и правда можно раскачаться! Твоя курица полетит!! – Костя подхватил легонькую девушку под мышки, закружил в воздухе.

- Уже лечуууу! – взвизгнула Эмилия, заливисто хохоча.

Отсмеявшись, они упали на песок. Костя перевел дух и предложил:

- А давай, мы дальше никуда не пойдем и подождем Ворона здесь?