Теперь, как только в неделе намечался перелом, Его Величество, без помпы и дополнительных объявлений о предстоящем выезде, тихо исчезал из дворца.
Его сопровождал небольшой отряд телохранителей, хотя сомнительно, чтобы даже в шумной и вечно недовольной столице, кто-то в здравом уме решил бы напасть на Змея. А если бы нашёлся больной умом – то и не жалко...
Исчезающий из роскошных покоев, вечно в чёрном, правитель, вызывал такое душевное облегчение у слуг, которое сродни было бы назвать радостью души и началом пышных празднеств. Впрочем, и сам Его Величество, забросив все дела, и, спрятав страхи в самую глубокую и тёмную нору своей сущности, убегал от столичной суеты в так полюбившийся ему дом, с большой каменной игуаной в графской короне у парадного входа.
За две недели до начала проводов старого и встречи Нового года, Ангерран, с трудом сдержав вырывавшегося, (так часто, словно пытаясь развоплотить человека), наружу змея, всё же согласился подписать давно ждущие всемилостивейшего рассмотрения документы, и уселся к столу с самым угрюмым выражением лица, пугая даже самых верных своих царедворцев. При взгляде на его мрачное величие всё вокруг цепенело от страха и, особенно сильно, сжималось внутри у подающего бумаги министра:
– С восточных границ передают... княгиня Волков на ворруме решила на праздники прибыть в столицу...
– Волки смогли приручить ящеров? Откуда их столько развелось последнее время? Удивительно...
– На западных границах очень неспокойно ведут себя земледельцы, выступают против увеличенных налогов на зерно, а это наш основной поставщик...
– Будем есть мясо, наша страна богата оленями и кабанами...
– На севере бастуют горняки. Отгрузка угля, а также меди, олова и серебра почти прекращена...
– Деревом можно камины топить, лесов много да и зимы у нас тёплые...
Ангерран говорил всё тише и невнятнее, уровень раздражения почти пересёк точку его терпения...
– П-пропал господин Гертрих Саварро...
– Найдётс-с-ся-я... на то он и начальник сыс-с-с-с-скаааа.... Всё?
Министр, похожий на собственный призрак, поднял голову и, поймав взгляд вертикальных зрачков преображающейся змеи, не помня себя от ужаса, исчез в быстро сомкнувшихся за ним створках анфиладных дверей...
Его Величество порывисто вскочил и, сморщившись на мокрый след, оставленный первым министром, громко велел приготовить лошадей к отъезду.
***
Спустя три часа, немного успокоив нервы, и, приняв лечебную дозу коньяку, вельможа тихо поделился, прогуливаясь по саду с министром обороны:
– Его Величество, кажется, влюблён в ветреную графиню Таино де Крассилидо... Маленькая Мадам не прельщает его, да и, по правде говоря, её лицо ни разу не рассмотрел никто. Говорят, она уродлива. Зато – чистокровная змея.
– Перестав заниматься делами, можно перестать владеть страной... у нас уже был один излишне влюблённый правитель, улетевший двадцать пять лет назад...
– Поговаривают, видели молодого человека верхом на ворруме…
– Дай-то, боги, но в нашей стране на этих редких зверях катаются даже волчицы.
– Всё можно купить за деньги, даже любовь Ящера. Говорят, Хозяйка стаи невероятно богата…
***
Отряду понадобилось всего двое суток, чтобы добраться до Уезда и, отметившись в Управе, волки споро продолжили путь к столице. На ночь разбивали палатки, торопясь, и, не останавливаясь в придорожных, полных клопов и гостей, трактирах, поэтому, к концу четвертого дня, наконец, достигли пригорода. Здесь взмолилась Яга.
– Как хотите, братцы, мне нужна кровать, да и Вам помыться не помешает. Ищите самый дорогой отель... не меньше чтоб трёх звёзд было!
В прошлой жизни соседка Таисья Сергеевны посетила Турецкие берега и, с гордостью, рассказывала о гостиничном бизнесе, процветающем на жарком заграничном юге. Поэтому, Яга вполне хорошо представляла шикарный столичный отель, а, пользуясь славой богатой дамы, хотела... соответствовать «на старости лет»...
В отличие от княгини, Волки об отелях знали мало, но, покумекав, сообща решили, что хороший постоялый двор с крепким дубовым забором и просторной конюшней для усталых лошадей подойдет на ночлег и Яге.
Спросив ещё в Уезде у хорька о лучших местных гостевых местах, отряд быстро добрался до аллеи Собраний.
Яга огляделась и намётанным глазом вычленила трёхэтажное здание, своими пропорциями отдалённо напоминающее классический архитектурный стиль, невероятно любимый во все советские времена. Бело-жёлтая от старости штукатурка и небольшие окошки, с крашенными в голубой цвет тонкими дощатыми рамочками, навевали ностальгию.
– Это не ТРИ звезды, – покосившись на воеводу, строго сказала Яга.
Отряду пришлось потратить не менее десяти минут, уговаривая упрямую женщину. Таисья Сергеевна тихо смеялась про себя, глядя, как краснеют лица суровых воинов, пытающихся объяснить глупой бабе, куда они её привезли. Яге нравилось это повышенное внимание. Никогда не знавшая настоящей мужской ласки, женщина, в последний год купающаяся, как солнце на голубом небосводе, в любви своего мужчины, сейчас тоже получала толику той необходимой радости, которую так хочется иногда получать... Короче, посопротивлявшись, и, покуражившись вдоволь, она недовольно согласилась и, даже милостиво разрешила подождать нырнувшего за забор воеводу, снаружи.
Не прошло и трёх минут, из дома выбежал бородатый толстый мужичок и, показав миру улыбающийся щербатый рот, сказал:
– Весьма признателен. Прошу-прошу! Мой дом – Ваш дом!
Он даже смог поклониться, несмотря на мешающий живот и плотный добротный холщовый сюртук, чем-то смахивающий на ливрею.
Яга неторопливо слезла с Ворона и, расстегнув две верхние кнопки своей знаменитой куртки, (купленной по случаю у заехавших в городок китайцев лет пять назад), толкнула кулаком дубовую дверь и попала в неярко освещённый обеденный зал.
– Харчевня... мдя, – разочарованно протянула женщина, наверняка, зная, как смутится её команда.
Корчмарь побледнел и слегка занервничал, предчувствуя неприятности от странной женщины, а она обожгла его своим оценивающим взглядом, про себя решив, что поиски мужа поисками, но надо как-то расслабиться!
– Уважаемый! – начала Яга. – Мне комнату с удобствами, мыться с дороги и всем аналогично. Через час, – тут Таисья Сергеевна подняла указательный палец и ткнула им в сторону небольшой стойки с пухлыми давно не мытыми графинами, содержащими, по видимому горячительные напитки. – Через час, – повторила она. – Нам за стол, ноги бараньи с гречкой по количеству едоков. Супа с мозговыми костями, да мяса в нём не жалеть. Пирогов мясных, и всяких, поболее, да квасу на запивку.
– Выпить нам с дороги что имеете?
Трактирщик даже приоткрыл рот, заслушавшись командиршу.
– Э-э-э… для дамы вина есть ганзейские...
– Для дамы, может, и есть, а мне покрепче бы чего, путь-то был не близкий.
Хозяин заулыбался и, чтобы заткнуть наглую тётку, съязвил:
– Настойка хлебная, двойной перегонки устроит?
– Ну, раз двойной – неси! Дай-ко, попробую для начала, а то мне потравишь ребяток.
И не успел воевода очнуться от напавшего на него столбняка, трактирщик плеснул в стакан крепчайшего гномьего самогона и, с поклонам, подал Яге.
Та приняла, понюхала, поморщилась, произнесла фразу: «где же ты, моя «Белая берёзка», и одним глотком осушила посудину!
– Слабовата водка-то! – сообщила она, не моргнув. – Не умеете гнать-то! Штоф нам поставишь. Ты, давай-давай, поторопись, да на улице Ворон стоит, так ему пару баранов и вымыть, а то запаршивеет конь-то мой удалой.
С этими словами Мать Всех Волков отправилась в баню, умываться с дороги...
***
Бледное зимнее солнце ещё серебрило край горизонта, когда Его Величество, без лишнего шума и суеты, с кавалькадой сопровождающей его охраны, (в отличие от властителя, пышно одетой в плащи, отороченные мехом), достигли так полюбившегося ему имения в лесу. Ещё один поворот дороги, и перед ним – памятник всем владетельным игуанам!
На этот раз его не встречали.
Сдвинув брови, Ангерран нарочито неторопливо спустился с коня и медленно, важно, опираясь на поданную ему золочёную трость с навершием развернувшей свой капюшон королевской кобры, вошёл в открытые двери лесного дворца. Стояла тишина.
Такая тишина бывает только в пустом, внезапно брошенном всеми доме. Тишина одиночества. Тишина потери.
Внутри Змея зародился страх. Он непривычно торопливо начал обходить пустынные комнаты.
– Таино? – громко произнёс он. И гулкий свистящий звук, казалось, тоже заглянул во все закоулки поместья.
– Таино! – настойчивее и громче, всё ещё не веря в предательство возлюбленной, повторил он. Спустя долгую минуту, где-то в конце коридора, ему почудился шорох.
Частично преображаясь по пути, он ворвался в небольшой розовый будуар и остолбенел.
На лёгкой кушетке для встреч, лежала бледная до синевы графиня, а рядом с ней в подушках, обильно измазанных кровью, мерцали и переливались изумрудным внутренним светом два крупных яйца. Женщина с трудом повернула голову и, найдя в себе силы улыбнуться, произнесла:
– Все убежали. Испугались тебя. Глупцы. Ты мой самый пылкий и горячий. Мой... возлюбленный.
Потом подняла тонкую кисть и, показав на мерцающее чудо, глубоко и прерывисто вздохнула и совсем тихо произнесла.
– Думала, будет одно... береги наших детей. Любимый...
В огромном доме вновь воцарилась полная тишина.
Только, когда пугливый зимний рассвет смог осторожно осветить окно маленького будуара Ангерран очнулся.
Змей принял решение.
Он, наконец, сквозь почти умершее от злобы сознание, смог сопоставить и понять, что происходило с ним все эти годы. Яд зависти к счастливой семье почти разрушил его человеческое Я. Он всегда знал, что Драконица исчезла, улетев вслед за гибнущим драконом. Это означало только то, что она смогла спасти человека... А теперь, в мир либо вернулся исчезнувший драконыш, либо в Драко из рода Кростер начал расти новый Властитель.
– Либо, и то и другое, – сообщил он в пустоту:
– Особенно, учитывая ДВА моих яйца.
Дом отразил от стен эти звуки, и Ангерран вдруг громко захохотал.
Затем он аккуратно завернул огромные живые изумруды и, выйдя с ними на крыльцо, велел запрягать графскую карету. Везти своё сокровище он мог только на мягких диванах. Карета выехала на западный тракт и направилась в сторону южного порта. Подальше от дворца...
Когда часы на башне Собора пробили полночь, а бледная ущербная луна тихо поднялась над столицей, будя свою вторую, более яркую подругу; когда в их тусклом свете постепенно обрисовывались очертания домов и далекого леса, посеребрённого зимним инеем посреди мрачной ночи, тогда маленький ажурный дворец, более пятисот лет принадлежащий владетельным игуанам, вдруг зашатался и рассыпался в мелкую труху. Из этой пыли чудовищных размеров молния-игла, поднялась вверх и рассекла надвое небо, над останками поместья.
Здесь, в сожжённом ядом гигантской змеи месте тысячу лет не росло больше ничего живого. В памяти поколений на всех картах его отмечали двумя словами: «Её могила».
...Столица, в полном неведении, готовилась к встрече Нового года...