Легенды Оромеры. Великий Орёл.

Глава 24 ЭМИЛИЯ. Одна и в перьях (Оксана Лысенкова)

Весь остаток ночи Эмилия просидела на дереве, боясь шелохнуться, чтобы страшный зверь, напугавший Дэвгри, не вернулся. Больше всего огорчала потеря не столько одежды, столько ИКо. Без него совсем никак. А сколько раз родители предупреждали – носи идентификатор на себе. Всегда. Так нет же…

Эмилия бы заплакала, если бы курицы умели плакать. Но она только сокрушенно нахохливалась и крепче уцеплялась лапами за отсыревшую к утру ветку.

Когда рассвело, Эмилия осторожно спустилась с дерева, размяла затекшие лапы и крылья. И, не перекидываясь, пошла в сторону замеченной накануне деревни, может быть, удастся отыскать либо одежду, либо кого-нибудь, кто сможет оказать помощь. Непритязательный километр, незаметный для длинных человеческих ног, для коротеньких лапок курицы оказался весьма утомительным препятствием, так что до домов Эмилия добралась только к обеду.

Ну, как до домов. Дом был один. Хлипенький с покосившейся калиткой забор, потемневшая и наверняка протекающая крыша, подслеповатые окошки, затянутые пеленой сажи и пыли. Эмилия озадаченно покрутила головой, раздумывая, стоит ли просить помощи у обитателя этого жилья, и не требуется ли оказывать помощь ему самому. Раздумья ее прервало старческое покашливание и дребезжащий голос:

- Ух ты, какая курочка ладная!

Эмилия обернулась – хозяин дома неслышно подошел сзади. Пегие от седины волосы, ветхая замурзанная куртка – у него явно не было в закромах сундука с женскими платьями. Пока Эмилия рассматривала хозяина, тот продолжал успокаивающе ласково приговаривать:

- Иди, иди, моя хорошая, я тебе зернышек насыплю, будешь у меня жить и яички нести, Клаудия моя стара уже совсем стала. А ты будешь Матильдой, вон какая пестренькая, ровно с веснушками.

Эмилия, подчиняясь голосу, прошла в калитку, потом еще в одну дверь, и опомнилась, только когда эта вторая дверь захлопнулась за ее спиной. Испуганно огляделась – сумрачно, пахнет неприятно, в углу кто-то возится. Курятник!

Эмилия рванулась назад, но дверь была прочно закрыта, а сзади новенькую с ленивым интересом уже рассматривал старый петух. Отчаянно закудахтав, Эмилия кинулась в угол, в другой, заметалась, потом взлетела на самый верх, на тоненькую цыплячью жердочку под стрехой, да там и засела, дрожа и не смея пошевелиться. Петух оценивающе посмотрел снизу, решил, что овчинка выделки не стоит, проголодается – сама слезет, и занялся второй обитательницей курятника. Старая курица, Клаудия, как догадалась Эмилия, на поползновения отреагировала абсолютно равнодушно, лишь после встряхнула перья, поправляя. И принялась ковыряться в подстилке, разыскивая набросанные зерна.

Так тянулся день: Эмилия сидела, петух важно расхаживал, Клаудия дремала, иногда вяло ковыряя подстилку. Желудок у голодной Эмилии бурчал, требуя еды, голова тихонько кружилась, то ли от голода, то ли от пропитавшего все запаха застарелого перегнивающего помета. Но мысль спуститься и тоже поискать еды вызывала живейшее отвращение, так что Эмилия предпочла сидеть, помалкивать и ждать подходящего момента.

Момент выдался перед закатом, когда хозяин пришел покормить свое хозяйство. Эмилия коршуном слетела с жердочки, плюхнулась на голову старичку, напугав его и заставив отмахиваться руками, и с воплем помчалась по двору. Расшатанная калитка возникла перед клювом совершенно неожиданно, и Эмилия, протиснувшись в щель, ломанулась по тропинке, куда глаза глядят, кудахча и теряя перья.

Успокоилась она только в глухом лесу, остановилась, огляделась. Окружали ее кусты бересклета и дубы, лишь на верхушках освещенные садящимся солнцем. Эмилия понимала, что ей надо сейчас найти ночлег, переночевать, а утром отправляться домой. Из ее безрассудного похода ничего не получилось. А дома заслуженная трепка от родителей, вероятно, домашний арест, потом брак. Всхлипнув, Эмилия машинально склюнула ягоду боярышника, висящую на низко склонившейся ветке. Тут до нее дошло – еда!

В ход пошло все – боярышник, терновник, падаличное яблоко, подвернувшаяся сыроежка… Наклевавшись до осоловения, Эмилия раскопала в листве уютную ямку между корней могучего дуба и уснула. Во сне она вздрагивала и пищала, измученная дневными переживаниями.

***

Когда Эмилия не вернулась к обеду, Луиза не придала этому значения – все-таки дальнее озеро действительно далеко, пусть девочка погуляет, в браке ей будет не до дальних прогулок, тем более, в одиночку. Забеспокоилась она ближе к вечеру, а когда стало садиться солнце, беспокойство стало перерастать в панику. Так что когда во двор въехал Генри, Луиза кинулась к нему:

- Эми пропала, уехала кататься, и нету.

Генри потемнел лицом:

- Куда?

- К дальнему озеру, еще утром.

Генри на несколько секунд замер, потом встрепенулся и закричал, отдавая приказания:

- Джон, седлай Милорда и Феникса, Том, поедешь со мной, возьми на седло Астру, Луиза, принеси какую-нибудь вещь Эми, все быстро!

Вспугнутыми белками разлетелись слуги, метнулась Луиза, началась суета, которая, впрочем, быстро перешла в сосредоточенное деловитое действо – конюх подвел двух мощных охотничьих жеребцов, на одного пересел сам Генри, на другого запрыгнул егерь, к нему, взяв короткий разбег, вскочила гончая Астра… Запихнув за пазуху палантин Эмилии, Генри галопом направил коня к створ ворот. За ним сорвался с места и Том.

Луиза облегченно посмотрела им вслед – найдут, вернут, спасут. Но что-то неправильное царапало изнутри, мешало успокоиться. Что-то, мельком увиденное. Но где увиденное? Вероятнее всего, в комнате дочери, больше негде. Луиза медленно, осматривая все по дороге, пошла туда, и на пороге замерла. Не замеченная в спешке, на кровати лежала записка. Дрожащими пальцами Луиза развернула ее: «Мама, папа, не волнуйтесь, я уехала к Великому Орлу, скоро вернусь. Люблю вас. Эмилия». Луиза растерянно опустилась на кровать, но через несколько секунд подскочила снова – надо было вернуть Генри с напрасных поисков. Она могла бы перекинуться и слетать, но мелкая галка в одиночестве, без человеческой защиты подверглась бы слишком большой опасности от неразумных.

В этот раз под седло пошла упряжная лошадь, и конюх сам уехал на ней в надежде если не догнать седоков на быстрых конях, то хотя бы не дать им проблуждать всю ночь у озера.

Вернулись мужчины под утро. Луиза пережила чрезвычайно беспокойную ночь, волнуясь одновременно за дочь и за мужа. Генри приехал злой, как носорог и бросил Луизе:

- Одевайся, мы едем к этому… Ч-чудаку, - сквозь зубы выплюнул он имя.

***

Благополучно добравшись до Блэстхолла, Одбэлл загнал повозку в ангар, оставил ворота открытыми, чтобы скорее остыли котёл и топка, и отправился подкрепиться с дороги, а заодно почитать некоторые любопытные исторические документы из Хранилища. Туда же он приказал подать ужин, и расположился за рабочим столом, притащив на него целый ворох книг, рукописей и даже несколько свитков. Пока разбирался в них, подоспел разносчик и шустро составил с тележки блюда, разложил столовые приборы, наполнил тарелку аппетитно благоухающим дымящимся супом. За него Оддбэлл принялся, глядя в придерживаемый левой рукой на подставке большой, изрядно потрёпанный фолиант. Периодически учёный откладывал ложку и быстро перебирал другой рукой свитки на правой стороне стола, вытягивал из кучи нужный, роняя ещё два-три на пол, разворачивал, находил нужное место и отправлял тут же свернувшийся обратно свиток на прежнее место. Временами вместо свитков под правой рукой чудака оказывалась рукопись, в которой он тоже что-то находил, внимательно прочитывал, сверял с книгой, закрывал и отправлял к кипе других таких же.

К окончанию обеда, когда все тарелки были пусты и все блюда были отведаны, Оддбэлл лишний раз подтвердил свою уверенность в том, что перекинуться в орла невозможно, если ты изначально генетически не орёл. В других птиц — бывало, описываются в истории такие случаи, раньше они даже были не такой уж редкостью. Вот многократная метаморфоза встречалась значительно реже, это уже было из разряда выдающихся исключений. Однако отрицания такого феномена тоже не было. Видимо, именно он и имел место в случае с магом и факиром Сэймуром. Довольный, Оддбэлл вызвал посыльного, чтобы убрал посуду, а сам пошёл расставлять набранную литературу по местам. Покончив с этим делом, учёный отправился в ангары ещё раз проверить свой цеппелин. Испытание он решил назначить на ночь с пятницы на субботу, о чём и сообщил друзьям. Сэймур передаст Оберону, они тесно общаются. Обещали быть, хотя Оливия и побухтела немножко. Ну да она всегда бухтит, это нормально. Сперва побухтит, а как доходит до дела — первая тут как тут. Всегда так было, и теперь так же будет.

Мурлыкая задорную песенку, Оддбэлл преодолел все особенности перехода и оказался в ангаре. Дирижабль сонно плавал под потолком, удерживаемый канатами четырёх стационарных лебёдок. Вокруг аппарата тускло поблёскивали нити защитной энергетической «паутины» Сэймура. Молодец он всё-таки. Основательно к любому делу подходит.

Довольный, Оддбэлл вытянул лесенку и полез внутрь гондолы. Тесновато, но ничего, не бал же с танцами тут устраивать. Прошёлся, поправил чехол на пилотском кресле, пощёлкал клавишами навигатора, добавив к заданным заранее координатам точки прибытия ещё по одному знаку после запятой. Учёный знал их наизусть с ещё более юного возраста, чем у Эмилии.

Всё было в идеальном порядке, придраться больше не к чему. Оддбэлл выключил штурманскую машину и вернулся к люку, из которого опускалась лесенка. Однако в проёме внезапно остановился. Возникло странное ощущение — не то дежавю, не то предчувствие... Так иногда почему-то бывает при перекидывании, если собираешься обернуться в очень не подходящем месте — людном, шумном, не уютном. Странно...

Впрочем, ощущение исчезло так же внезапно, как и появилась. Списав его на побочный эффект привыкающей к хозяину защиты и решив не придавать этому особого значения, чудак в два шага спустился на недалёкую пока что землю, убрал лестницу и покинул ангар, оставшись вполне довольным. Подумал было навестить самую ближайшую соседку, сороку Маргарет: помимо ароматнейшего чая у неё всегда можно было гарантировано узнать все самые свежие новости и сплетни со всей округи. Способы, которыми она умудрялась их собирать, оставались для Оддбэлла загадкой, однако нужно было отдать должное: большая часть информации оказывалась достоверной, правда, всегда с той или иной степенью преувеличения. Чудак распорядился доставить из погребов банку жимолостного мёда — его фирменного лакомства, от которого соседка была совершенно без ума, и собрался переодеться для пешей прогулки: сорока жила всего в получасе ходьбы к востоку от Блэстхолла. Мелодичный звук органчика внешней сигнализации застал чудака на пути к костюмерной.

Гости? Хм. Странно. Оддбэлл никого не ждал, а сами по себе гости появлялись в загадочном лесном доме крайне редко. Разве что опять курьер чей-нибудь. Так поздновато уже для курьера. Разве только случилось что-то такое, из ряда вон... Странное предчувствие охватило на миг учёного — чего-то неотвратимого, тревожного и вместе с тем интересного, аж до мурашек, целым табуном метнувшихся по спине. Забыв про задуманный визит, Оддбэлл поспешил к входной двери и поскорее распахнул её. У порога, мрачный, как снеговая туча, стоял Генри. На его руке буквально повисла Луиза. Лицо её было серее горного мела, глаза ввалились, губы дрожали, а ноги явно если и слушались, то не хозяйку. Оддбэлл никогда не видел строгую и целеустремлённую родственницу в таком виде.

- Что случилось? Проходите же в дом и рассказывайте, во имя Великого!

Учёный старался придерживаться этикета, хотя уже наверняка знал ответ на свой вопрос, как и то, что последует за ответом, пока родственники не выплеснут переполняющие родительские эмоции и не окажутся готовы к действительно конструктивному диалогу.

***

Разбудил Эмилию тяжелый топот массивного тела. По лесной тропинке двигался кто-то большой. Прямо огромный. В еле брезжащем свете утренней зари оробевшая девушка увидела неторопливо топающую гору. Гора приближалась, фыркая и отдуваясь. Эмилия вжалась в землю, втянула голову, закрыла глаза.

Под лапами, тоже разбуженная сотрясением земли, живым шнуром зашевелилась змея, и это оказалось куда страшнее живой горы. В панике Эмилия выскочила на дорогу и налетела на парня, который шел рядом с чудовищным животным. Тот ловко сцапал ее в охапку и перевернул вниз головой, держа за лапы. Нехорошо обрадовался:

- О, вот и еда!