Лучший книжный парень

Глава 32

Люк

Я уже сбился со счета, сколько времени пробыл под водой. Иногда это накатывает на меня, как волна. Я никогда не знаю, когда она унесет меня на дно и как долго я буду оставаться под водой.

Не знаю, из-за стресса на работе, из-за всей этой неразберихи с Карой, из-за того, что я плохо сплю, из-за того, что я с головой ушел в работу в кафе, или просто из-за общего горя, но я разбит. Я вижу себя вне тела, лежащего здесь в жалком состоянии отчаяния, бессильного что-либо с этим поделать.

У меня раскалывается голова. Бух, бух, бух. На мгновение становится легче, затем снова бух, бух, бух. Меня медленно осеняет, что это не моя голова, а моя дверь. Свет выключен, надеюсь, они поймут намек отвалить.

Бух, бух, бух, бух, бух продолжается. И тут я слышу свое имя. Я никого не жду, но этот человек явно знает, кто я. Мое тело скрипит, когда я встаю с кровати и спускаюсь вниз, чтобы открыть дверь. Должно быть, я выгляжу соответствующим образом, потому что Кара ахает, когда видит меня.

Молча впускаю ее. Она сбрасывает туфли и направляется на кухню, а я, собравшись с силами, поднимаюсь по лестнице и возвращаюсь в свою комнату. Не знаю, почему она здесь, и мне на самом деле все равно. Я просто хочу снова уснуть.

— Эй, Люк, — шепчет она, стоя в дверях. — Кэти сказала, что ты заболел, поэтому я принесла тебе кое-что, чтобы поддержать тебя.

Я даже не могу найти слов, чтобы поблагодарить, но от ее присутствия у меня что-то сжимается в груди.

— Все оставила для тебя в холодильнике. Я не знала, что тебе может понадобиться, и поняла, что не знаю никого, кого можно было бы об этом спросить, поэтому купила кучу разных блюд. Там есть свежие фрукты, вкусный хлеб с маслом, куриный суп с лапшой. «Поп-тарты», которые, не знаю, как ты, а я всегда люблю есть, когда болею, и я правда считаю, что они вкуснее всего прямо из упаковки, а не поджаренные, хотя Хэтти говорит, что это преступление против продуктов питания и тостеров. Я также принесла тебе комнатный диффузор с эвкалиптовым маслом на случай, если тебе захочется подышать свежим воздухом, не выходя на улицу. Не знала, простужен ты или нет. Извини, я много говорю.

Бессвязное бормотание Кары — это все, что мне сейчас нужно.

— Тебе нужно что-нибудь еще, прежде чем я уйду?

— Не болею, — прохрипел я из-под одеяла.

— Что?

Я откашливаюсь, когда понимаю, что говорю впервые за несколько дней.

— Сказал, что не болен.

— О, окей. Кэти сказала, что у тебя вирус или что-то в этом роде.

— Солгал.

— Можно мне подойти к тебе? — она принимает мое пожатие плечами за согласие и подходит к моей стороне кровати. Маленький столик отделяет мою кровать от старого потрепанного кресла с откидной спинкой, на котором я часто сижу и читаю. — Можно мне сесть здесь?

Я не отвечаю, но она все равно садится.

— Что происходит, Люк?

— Я не болен. Просто мне грустно.

— Что-то случилось? — спрашивает она. Что-то. Ничего. Всё. Это невозможно объяснить.

— Нет. Просто горюю. Мне просто нужно было пережить несколько дней.

— Все в порядке, я понимаю. Ну, конечно, не совсем понимаю, потому что сама этого не переживала. Но я принимаю это. Твое горе никуда не денется. — Банальности никогда не помогают мне, но ее слова — слабое утешение, и я благодарен, что она не говорит мне, что все наладится.

— Я писала и звонила. Подумала, что с тобой, возможно, что-то случилось.

— Не знаю, где мой телефон.

Некоторое время мы сидим в тишине. Не могу сказать, как долго, я все еще прячусь под одеялом, не хочу, чтобы она видела меня в таком виде.

— Люк, — тихо произносит она через некоторое время. — Приготовить тебе ванну?

— Нет, спасибо. Я бы предпочел не оставаться одному.

— Я могла бы посидеть у двери. Клянусь, что не буду подглядывать, пока ты заходишь. — Я слышу улыбку в ее голосе.

— Мне и здесь хорошо.

— Не хочу показаться грубой, но от тебя не очень-то свежо пахнет, Люк. Что выберешь — ванну или душ?

— Ты любишь командовать.

— Знаю, и ты это обо мне знаешь.

Я слышу, как она идет по лестничной площадке в ванную. Включает воду и через некоторое время зовет меня, чтобы сообщить, что все готово. Я заставляю себя встать с кровати и иду в ванную, где воздух приятный и горячий, и вижу, что она сделала воду более пенистой, вероятно, чтобы избежать неловкости из-за того, что я нахожусь рядом с ней обнаженным.

— Подожду здесь, — говорит она, выходит и садится, прислонившись спиной к стене за дверью. На самом деле мне наплевать, увидит ли она меня. Я снимаю одежду и иду в ванну. Вода идеальной температуры, но мое тело чувствует себя как в аду, и я сажусь прямо, подтянув колени к груди, и прислоняюсь головой к плиткам. Они мокрые от конденсата, а мое лицо мокрое от пара и слез.

— У тебя есть какие-нибудь лекарства, которые ты принимаешь? — через некоторое время Кара спрашивает со своего места в коридоре. — Ты на чем-то?

— Нет, ничего не принимаю.

Еще одна долгая пауза.

— Как долго ты так себя чувствуешь?

— Несколько дней.

— Ты из тех людей, которые знают, что им нужна помощь, и просят о ней, или ты просто уходишь в себя? — она, должно быть, уже знает ответ. — Я имею в виду, кто-нибудь еще знает, как ты себя чувствуешь?

Я ничего не говорю.

— Ох, Люк. — Я слышу беспокойство в ее голосе. — Мне грустно думать, как долго ты в таком положение, и никто даже не будет тебя проверять.

— Роб пишет мне почти каждый день.

— Мне нужен его номер телефона.

— Зачем?

— Потому что ты не в порядке. Когда ты не ответил, я подумала, что, может быть, ты просто не разговариваешь со мной, и это нормально, но я беспокоилась о тебе. Я знаю, что могу быть чрезмерно драматичной, но когда я направилась сюда, то искренне думала, что мне, возможно, придется выламывать твою дверь, чтобы обнаружить тебя лежащим на полу со сломанным бедром или что-то в этом роде.

— Господи, я не такой уж старый.

— Знаю, но иногда у меня разыгрывается воображение. В любом случае, я была бы признательна, если бы в твоей жизни был кто-то еще, просто на всякий случай.

— Прости, что заставил тебя волноваться.

— Я волнуюсь. Всегда буду волноваться. Давай я принесу тебе воды.

Когда она уходит, мое лицо морщится, плечи трясутся, словно я вот-вот расплачусь, но слезы застревают во мне. Я ненавижу, что она видит меня таким. И ненавижу, что мне не все равно. Мое горе — это все, что у меня осталось от моей жены. Я должен чувствовать себя так каждый день. Я ложусь на спину и опускаю голову под воду, позволяя всему улетучиться. Когда я выныриваю, чтобы глотнуть воздуха, Кара стоит со стаканом в руке и смотрит куда угодно, только не на меня.

— Где у тебя запасное постельное белье? Я сменю тебе простыни, пока ты будешь приводить себя в порядок.

— В шкафу в прихожей. — И она снова ушла. Я выпиваю воду, и ледяная жидкость, покрывающая горло изнутри, кажется резкой по сравнению с тем, как горячо все остальное тело.

— Люк, — зовет она. — Здесь есть что-нибудь, что мне нельзя стирать?

— Что ты имеешь в виду?

— Что-нибудь особенное. Например, этот шарф. — Она снова появляется в дверях, голос у нее сдавленный, и когда я смотрю на ее лицо, понимаю, что она уже знает. Я не знаю, расстроен ли из-за того, что она его обнаружила, или из-за того, что она это явно понимает.

— Не могла бы ты просто положить его на мой прикроватный столик, пожалуйста.

— Хорошо. Я с ним очень осторожна, — говорит она тихим голосом. Не могу дышать, поэтому снова погружаюсь под воду и выныриваю как раз вовремя, чтобы увидеть, как она направляется по коридору. Я медленно выбираюсь из воды и тянусь за полотенцем. Она оставила для меня чистую футболку и спортивные штаны у раковины.

Вернувшись в свою комнату, вижу, что Кара сменила постельное белье, раздвинула шторы и широко распахнула окна. В воздухе чувствуется холод, но я ценю свежесть. Сворачиваю шарф Хизер и кладу его обратно в ящик прикроватной тумбочки. Кара убрала все мои пустые чашки из-под кофе и хлопьев. Подумываю о том, чтобы спуститься, но, стоя наверху, слышу, как она собирает посуду в посудомоечную машину.

— Эй, Люк, — зовет она. — Хочешь поваляться на диване или вернуться в постель? — Я ценю разрешение не выходить из своего пузыря.

— В постель, — я кричу, но мой голос все еще хриплый.

— Хорошо. Устраивайся поудобнее. Я принесу тебе что-нибудь поесть.

Забираясь под одеяло, я никогда в жизни так не ценил чистые простыни. Они прохладные и свежие, и мне снова становится стыдно при мысли о том, как долго я валялся в грязи. Я жалкий, отвратительный разгильдяй.

— Пора садиться, приятель, — говорит она, возвращаясь в комнату, немного более бодрая. Я делаю, как она велела, и она подкладывает мне под спину дополнительную подушку.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя столетним стариком, — стону я, хотя именно так чувствует себя мое печальное, ноющее, уставшее тело после того, как я обходился с ним на этой неделе. Она нашла на кухне поднос и поставила на него маленькие тарелочки с разными вкусностями: тостами, фруктами, сыром, орехами, свежевыжатым соком. Все так вкусно, что кажется, будто меня ударили кулаком в грудь.

— Не была уверена, что тебе понравится, поэтому принесла несколько блюд. Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке. Просто тоскую.

— Хочешь, чтобы тебя подбодрили или остаться в тоске?

Как она это преподнесла.

— Остаться в тоске.

— Хорошо. Тогда давай просто найдем безопасный способ остаться в тоске. Хочешь, я останусь ненадолго?

— У тебя нет планов?

— Я освободила остаток дня. — Что ж, теперь я чувствую себя виноватым. Я не должен был мешать ей жить, заражая ее своим несчастьем.

— Мне жаль. Я не хочу все время грустить. Хотя бы ненадолго.

— Я понимаю тебя, приятель, — говорит она, похлопывая меня по руке. — Как насчет того, чтобы заключить сделку и больше не извиняться за свои чувства, хорошо? — Мы молча сидим, пока я ем. Я и не подозревал, насколько голоден и как мало ел за последние несколько дней. — В последнее время у тебя часто возникало такое чувство?

— Какое-то время его не было. Раньше все время было так, а потом волны расходились все дальше, и я думал, что у меня все в порядке, но потом меня настигла еще одна волна.

— У меня тоже такое бывает. Иногда грусть затмевает все хорошее. Она раздвигает занавеси вокруг тебя и заставляет чувствовать, что это единственное чувство, которое у тебя когда-либо будет. Но я знаю, что мне не все время грустно, и не думаю, что тебе грустно все время. Я видела, как ты смеешься и улыбаешься, но тогда ты чертовски хороший актер, если все это было притворством.

Она понимает. Иногда мне хочется жить только в тоске. Иногда у меня разрывается сердце от того, что Хизер никогда не видела этого места, что ее вещи не разбросаны повсюду. Мне пришлось обустраивать новый дом без нее. В другие дни я этому радуюсь, потому что мне было бы так тяжело повсюду видеть ее призрак, но потом чувствую себя виноватым из-за того, что радуюсь тому, что ее здесь нет, даже если эта мысль длится всего миллисекунду.

Быть занятым — это хорошо, потому что это заставляет меня оставаться активным и отвлекает от моих чувств. Но эти чувства не исчезают, они накапливаются под поверхностью, пока не выплескиваются наружу, как сейчас. Это как приливная волна, я вижу, что она надвигается, но бессилен ее остановить. Я могу быстро позвонить Кэти и она обо всем позаботится в кафе, но потом мне просто приходится прятаться, пока снова не встану на ноги. Никогда не знаю, когда схлынет последняя волна.

— Думаю, грусть может быть всегда. Иногда она становится меньше. Сегодня это сильное чувство. Все в порядке, Люк. — Не могу говорить, поэтому просто киваю. — Можно, я включу для тебя музыку?

— Нет, спасибо.

— Включить фильм? У тебя есть любимое шоу?

— Я просто хочу поспать. — Я только и делал, что спал и хандрил целыми днями. Как я могу быть до сих пор таким измученным?

— Хорошо. — Она берет с моего подноса вазочку с орехами и ставит ее на прикроватный столик, прежде чем спуститься вниз с остальными продуктами. Я переворачиваюсь на бок и сворачиваюсь калачиком. Отсюда я вижу, как деревья в саду покачиваются на ветру. Хотел бы я быть листком, чтобы летать по ветру вместе с моей женой.

Кара снова появляется рядом со мной, слегка гладит меня по волосам и плотнее укутывает меня одеялом. Несмотря на то, что обычно я этого терпеть не могу, сейчас есть что-то приятное в том, чтобы быть в коконе. Это почти то же самое, что обниматься, и я действительно скучал по ее прикосновениям.

— Есть ли что-нибудь, что тебе хотелось бы иметь при себе? Для комфорта?

Я поднимаю глаза, чтобы увидеть ее лицо, кажется, я впервые за сегодня по-настоящему посмотрел на нее. На ее губах нежная улыбка, но выглядит она настороженной.

— Ты имеешь в виду шарф?

— Ага, — шепчет она.

— Нет, все в порядке. Я не сплю с ним каждую ночь или что-то подобное. Просто иногда он мне нужен. Он все еще пахнет ее духами. Это последний ее след, и боюсь, что однажды и он исчезнет.

— Понимаю. Я уйду через минутку, у тебя есть все, что нужно?

— Можешь остаться ненадолго? Просто пока я не усну.

— Конечно. — Она включает прикроватную лампу и наклоняет ее так, чтобы она не светила мне в лицо, прежде чем сесть в кресло. Я наблюдаю, как она смотрит в окно, прежде чем закрыть окна и шторы. В сгущающихся сумерках виден ее силуэт, и я чувствую, что мои веки тяжелеют.

— Кара?

— Тебе что-то нужно?

— Спасибо.

— Я с тобой. Отдыхай.

Не знаю, который час, когда я просыпаюсь. Все еще не уверен, где мой телефон. Кара сидит в кресле, свернувшись калачиком, ее голова покоится на запястье, согнутая под таким углом, что мне становится немного не по себе от одного взгляда. В другой руке она держит электронную книгу, готовую в любую секунду упасть на пол. В уголках ее рта скапливается немного слюны, видимо, она какое-то время была в отключке. Я встаю с кровати и присаживаюсь перед ней на корточки, беру ее книгу и кладу на тумбочку. Когда я осторожно передвигаю ее ноги, она резко просыпается, дезориентированная, оглядывается по сторонам, чтобы вспомнить, где находится.

— Наверное, было неудобно, иди и ложись. — Она не возражает, когда я беру ее за руку и поднимаю на ноги, а другой рукой обнимаю за плечи, чтобы поддержать. Она сбрасывает кардиган, и я веду ее к другому краю кровати. Она забирается под одеяло и издает ленивый стон.

— Мм-м, так-то лучше.

Я забираюсь обратно со своей стороны и выключаю свет, прежде чем повернуться к ней лицом. Так приятно, что она снова здесь. Когда я думаю о ее дне рождении, то, конечно, думаю о сексе, но я также думаю и о том, как хорошо было обнимать ее и прижимать к себе, пока мы спали. Запах ее шампуня возвращает меня в ту ночь, и я не могу отвести от нее глаз, когда она потягивается и устраивается поудобнее. Когда она поворачивается на бок, лицом ко мне, я чувствую, что попал в ловушку своего безумия, но она протягивает руку и смахивает слезу, о которой я и не подозревал.

— Можно я тебя поцелую? — шепчу я, наполовину надеясь, что она согласится, наполовину надеясь, что она даже не услышит моей отчаянной просьбы. Она ощетинивается и отводит взгляд, задерживая дыхание, прежде чем медленно выдохнуть.

— Ох, Люк. Не думаю, что ты действительно этого хочешь. Думаю, тебе просто грустно, и это поможет отвлечься на секунду, а потом не поможет. Я не хочу этого для нас, только не так.

Мои глаза закрываются.

— Я должен был поцеловать тебя.

— Что?

— На прошлой неделе, когда подвозил тебя домой.

— О, нет, я была пьяна и распускала руки, и это было совершенно неуместно. — Она слегка отстраняется, едва заметно, но я это замечаю. Расстояние между нами кажется километрами. — Ты поступил правильно.

— Ты права. Прости. — Думаю, что сейчас расплачусь по-настоящему, поэтому переворачиваюсь на живот и зарываюсь лицом в подушку. Несколько мгновений спустя я чувствую ее руку на своей спине, она медленно водит кругами по моим лопаткам, облегчая душевную боль.

— Все в порядке. Ты сам не свой. Но надеюсь, ты знаешь, что я правда люблю тебя, Люк. Ты такой замечательный парень. Мне нравится проводить с тобой время. У нас с тобой прекрасные дружеские отношения, — она тихонько зевает. — Давай будем добры друг к другу, давай будем заботиться друг о друге, я всегда буду рядом с тобой. Этого достаточно, не так ли?

— Конечно.

Этого недостаточно.

Сегодня она проявила себя передо мной так, как я и забыл, что люди на это способны. Она не просила меня взять себя в руки, не пыталась меня исправить, она просто делала все, что мне было нужно. Даже то, о чем я и не подозревал. И вот мы лежим, бок о бок, в бледном свете, и ее мягкие движения замедляются, пока она не засыпает, положив руку мне на спину. Я больше не чувствую усталости, просто у меня разбито сердце. Печалюсь о своем прошлом, печалюсь о своем будущем, и все, что я могу сделать — это наблюдать за ней, пока не взойдет солнце.