Любовь

ГЛАВА XXIII

Наверное, это прозвучало достаточно нахально, но все обстояло именно так: я попросила его отвезти меня в Софию, и он согласился. Что еще ему оставалось?

Должна сказать, да и из всего моего рассказа это уже ясно, что я обычно принимаю решения без «зрелого» обдумывания, а просто так — по наитию. Сейчас мне пришла в голову мысль — вероятно, все поступают так. Дело лишь в том, какие у кого решения возникают. Некоторым людям, хотя тоже не всегда, приходят в голову лучшие из возможных решений. Может быть, и я принадлежу к этим людям...

Так или иначе, мы ехали со Стефаном № 2 по шоссе, которое вилось над любимой столицей, и она сверкала под нами изо всех сил. Нежилась у подножия Витоши в лучах послеполуденного солнца. Это очень здорово, что над Софией возвышается гора; захочешь понять, в каком городе ты живешь, захочешь увидеть его целиком и без прикрас — поднимайся на гору и осматривай его сколько душе угодно. Я говорю об этом потому, что в тот день, когда мы спускались по серпантинам шоссе, что-то во мне изменилось, и с тех пор я думаю об этом городе уже не с тем раздражением, с которым я ехала в дом отдыха, а с какой-то смесью интереса, неуверенности и, может быть, страха. Ведь одно дело — ходить по улицам города, и другое — увидеть его целиком, с миллионом окон, за которыми люди — мужчины, женщины, дети. Очень легко представить себе, что из каждого окна смотрит на тебя лицо ребенка, лицо женщины или лицо мужчины.

По дороге в Софию я задала Стефану № 2 один важный вопрос. Я имела на это право, так как он мне его уже задавал.

— Извините, — сказала я, — если не хотите, не отвечайте... Каково ваше... если можно так сказать... семейное положение?

Прямо так и спросила, но я уже продемонстрировала в этих записках свое нахальство, стало быть, это для вас не ново. Новым это было для журналиста. Тем не менее он, хоть и посмотрел на меня с легким удивлением, не растерялся и ответил почти сразу.

— Я разведен.

Наступило молчание. Спрашивать дальше я не могла, а он, видно, больше не хотел говорить. Я почти угадала заранее его ответ, так как, если человек, живя в доме отдыха, не получает писем, никто к нему не приезжает и не звонит по телефону, можно быть почти уверенным, что в его семейной жизни что-то не в порядке... Или, наоборот, все в полном порядке — это уж зависит от того, кто как смотрит на эти вещи.

Я не хочу сказать, что меня тогда не разбирало любопытство. Наоборот. И если бы рядом был кто-то другой, скажем архитектор, я продолжала бы задавать вопросы, но Стефану № 2 — не могла.

Едва ли для девушки моего возраста найдется что-нибудь более интересное, чем послушать рассказ о том, почему такая-то пара развелась, — это и страшно занятно и, главное, поучительно. Сдается мне, что, если каждая девица будет знать достаточно таких историй — историй с разводом, хочу я сказать, — в двадцать лет она будет гораздо лучше ориентироваться в жизни и не будет топтаться точно на какой-то площади в густом тумане, не зная, по какой дороге ей идти. Ведь не всем девчонкам выпадает великая любовь, когда, словно комета, та, рождественская, извините за сравнение, освещает тебе путь и ты идешь, будто загипнотизированная, вместе с любимым в единственно возможном направлении. С большинством девчонок, думается мне, все бывает как раз наоборот: никакая комета не ослепляет их своим блеском, а выплывают из тумана всякие огоньки, и девчонка не знает, за каким из них идти, какой превратить в свою звезду. И часто запутывается среди этих огоньков, особенно если усиленно ищет их и меняет. Вообще если начинает нервничать. Вот что я хочу сказать.

Надеюсь, что после этой декларации никто не подумает, будто я абсолютно самоуверенна и чувствую себя гарантированной от «неприятных неожиданностей», раз я так хорошо разбираюсь в этих делах. Впрочем, мне кажется, большинство девчонок в них разбирается. И все-таки с нами случаются, могут случиться самые разнообразные происшествия. И что, например, ждет меня, я не знаю... Могу влипнуть в какую-нибудь запутанную историю — поди угадай заранее! Скажу только, что мной владеет бесконечное любопытство и ожидание. И я ничуть не боюсь, что вдруг со мной стрясется что-го плохое. Думаю, что не я одна не испытываю страха. Мы в большинстве своем такие. И это-то в нас и хорошо! Именно это!

И если надо чего-нибудь себе пожелать, так это чтоб блеснул тебе такой свет, какой блеснул когда-то Ирине... После этого Ирина была несчастна... Но и позже, думается мне, этот свет для нее не погас, он светил ей всегда, и это, быть может... Наверное, это прекрасно, наверное, это и есть счастье?

— Хотите, я вам кое-что скажу? — спросил журналист, поглядывая то на дорогу, то на меня.

— Да.

— Не конкретные вещи... Конкретное не всегда интересно... Иногда оно просто скучно... И не всегда достаточно для объяснения... Эх, самоубийца!..

Журналист выругался и извинился передо мной, исхитрившись за какие-то секунды спасти жизнь типу на мотороллере, возникшему между нашей и встречной машинами. Нам это стоило выезда на обочину и здоровой встряски.

— ...Вот что я вам скажу... В отношениях мужчины и женщины есть один особый аспект. Совершенно особый... Не знаю, поймете ли вы меня... В жизни мужчины всякое может произойти... Бывают тяжелые моменты. Очень тяжелые... И тогда — внимание! Именно тогда мужчине нужна помощь. Кто ему поможет? Кто же, если не жена, которая должна бы быть самым близким ему человеком... В эти трудные для него дни жена должна быть начеку, должна мгновенно все схватывать и приходить на помощь... Всем, чем может, безо всяких условий. Должна помогать!.. Запомни это, девочка, может быть, ты когда-нибудь будешь благословлять меня за то, что я тебе это сказал... Да, но бывает так, что женщина этого не понимает или, хоть и понимает, помогать не хочет... Причиной тут может быть и душевная скудость, и охлаждение, отсутствие любви, эгоизм, все равно что — но именно в такой момент женщина вдруг решает, что помогать не будет, она демонстрирует мужу, что ей все безразлично и пусть он выкарабкивается сам, как знает... Тут-то мужчина и чувствует... чувствует, что его предали... Он ощущает запах предательства — это так, не усмехайтесь, не думайте, что это сильно сказано. Вы должны помнить о состоянии мужчины в такие периоды. Особенно если он сам считает, что ведет какое-то сражение... Мужчины вечно с кем-нибудь сражаются, без этого им и жизнь не в жизнь!.. И если он чувствует, что его предали... что-то в нем надламывается... Ломается он сам... Вот из-за этого, — тихо закончил журналист, — люди иногда и разводятся.

И он посмотрел на меня с печальной улыбкой.

«Не совсем обычная причина развода, — подумала я, — что это за предательство и как его доказать?..»

—Да, — сказала я, — но вы должны знать точную причину... предательства.

— Причину?.. Это и есть самое плохое... Плохо то, что начинаешь искать причину. А начав искать, наверняка найдешь. Потому что ты уже хочешь найти... Тогда ты начинаешь проверять, испытывать этого человека, эту женщину. А никому не хочется, чтобы его испытывали...

— Извините, — сказала я, — но мне кажется, ваша теория очень опасна... Как быть, если в этот самый момент женщина тоже нуждается в помощи? Кто тогда виноват? Если одновременно в помощи нуждаются оба?

— Тогда, не получив помощи дома, они отправляются искать ее в других местах... А стоит выйти вот так из дома, как перестаешь чувствовать, где твой дом. Начинаешь тревожно озираться вокруг, и ничего удивительного, если в конце концов ты обретешь спокойствие в каком-нибудь другом месте, найдешь поддержку за пределами собственного дома.

Мы спустились уже к подножью горы. Издалека видна была канатная дорога. Сиденья с людьми двигались медленно, точно капли, стекающие по тросам.

— А вы нашли помощь за пределами собственного дома?

На этот вопрос Стефан № 2 ответил не сразу, улыбнулся, как мне показалось, довольно кисло и сказал:

— Мы ведь говорим не о конкретных случаях. Я вас предупредил... У меня, может, все было совсем по-другому. Речь идет не обо мне. Вы это понимаете, не правда ли?

Ну вот, опять вывернулся. Нашел легкий способ отвечать на мои дотошные вопросы.

— По-вашему, получается, что люди делятся на тех, кто может приходить на помощь, и тех, кто должен ее получать...

Он щелкнул пальцами:

— Было бы превосходно, если бы существовало такое ясное... разделение. Еще в школе можно было бы определять, кто к какой группе принадлежит, и пусть бы он подбирал себе партнера из другой группы. Но все гораздо более запутанно, иногда человек нуждается в помощи, иногда может помочь сам... Сложно все это.

— А вы не забываете о том, что самое важное — любить друг друга? Если кого-то любишь, то это не потому, что рассчитываешь на его помощь, а совсем по другим причинам.

— Да, но мы ведь уже говорили, что любовь может пойти на убыль... и именно тогда появляются другие мотивы — взаимопомощь и прочее.

Мне стало ужасно неприятно от этих рассуждений.

— Послушайте, — сказала я, разозлившись, — если уж есть настоящая любовь, она не может превратиться в какую-то потребность во взаимной помощи. Любовь есть любовь. И если она исчезнет, не пытайтесь объяснять это тем, что будто бы вам не помогли, когда вы в этом нуждались. Все потом ищут оправданий. А вы постарайтесь сохранить любовь!

На это Стефан № 2 ничего не ответил. Самое смешное было то, что это я давала ему советы. Я вдруг почувствовала степень своей наглости: что я, в сущности, знала, что взялась его поучать... Но все-таки хорошо, что я ему все высказала, пусть не думает, будто он так уж прав. В этой его теории действительно было что-то совершенно для меня неприемлемое. Я не говорю — вообще неприемлемое, но именно для меня. Если я начну, как он, думать, будет ли мой радист — существуй он на самом деле или появись он в близком будущем, — будет он мне помогать или не будет, это равносильно купле-продаже. Ведь тогда и он будет иметь полное право думать, что я ему дам, какую помощь он получит от меня...

Я не хочу, чтобы на основании всего мной сказанного сложилось впечатление, будто у меня такое уж идиллическое представление об этих вещах. Я знаю по крайней мере три случая, когда знакомые девчонки очень выгодно вышли замуж. Они вышли за ребят, у которых есть и квартиры, и машины, и все такое, доставшееся им, разумеется, от отцов, занимающих высокое положение, работающих за границей, дипломатов, внешторговцев и тому подобное... Но значит ли это, что эти девчонки не любили своих ребят? Этого никто не знает и не может утверждать. А раз так? Выход, по-моему, один... Они должны друг друга любить! Тогда им будет хорошо. Если же они друг друга не любят, то никакая квартира и машина в придачу, не сможет их согреть... Так по крайней мере я считаю. Если, конечно, вас интересуют мои мысли... И еще я хочу сказать снова про мою Ирину: когда она полюбила — подумайте сами, — что она получила вместе с любовью? Ничего, кроме величайших опасностей и обязанностей. Но это так согревало ей душу, что и до сих пор моя Ирина живет тем теплом... Что же остается тогда от теории усатого журналиста? Ничего... Любовь — это все...

Вот так! И берег бы ее, если она вообще у него была! И нечего сочинять теории о взаимопомощи, как будто семья это какая-то хозрасчетная организация, вроде той, которую, сдается мне, образовали мои родители...

Мы молча ехали к больнице. К той самой больнице, в которой я познакомилась, в которой я спасала мальчика Стефана. Я решила найти его адрес в больничных документах.