— Пирожки горя-ачие с капустой, мясом, грибами, рисом, сливовым повидлом, гривенник за десяток! Пирожки горя-ачие с капустой, мясом, грибами, рисом, сливовым повидлом, гривенник за десяток! Покупайте, люди добрые, пирожки горячие…
Голос торговки разносился по всей площади, перекрывая стук колес и паровозные гудки.
Никита вышел из грязного вагона третьего класса на не менее грязную платформу, и лицо его растянулось в счастливой улыбке. Он и сам не мог понять теперешней своей радости, но столица показалась вдруг такой родной, такой близкой и праздничной, что захотелось громко закричать и помчаться по перрону вприпрыжку, как в детстве.
— Эй, Ванька! — Он заскочил в пролетку и бросил рядом узел.
Кучер мгновенно очнулся от дремоты, шмыгнул здоровенным, сизым от водки носом и бодро спросил.
— Куда поедем, барин?
Улыбка сползла с лица Никиты, и он грустно произнес:
— К Новодевичьему монастырю.
…Могилу Катеньки он нашел сразу. Тихое, скромное местечко. Неброский маленький памятник — коленопреклоненный ангел. Сидящие на деревьях вороны вдруг поднялись и улетели, словно хотели оставить Никиту наедине с его горем.
Никита смотрел на уже осевший холмик, пытался заплакать, но слез теперь не было. Боль не возвращалась. А было почему-то светлое и чистое чувство благодарности к этой умершей по его вине девушке. Она, как горний свет, озаряла его уставшую душу, она прощала ему все, она и в гробу любила его.
Теперь нужно бы в гостиницу, номер на первое время снять, потом на почту, послать письмо родителю. Но делать этого сейчас уж очень не хотелось.
— А счас куда, барин?
— Давай на Потылиху, на постоялый двор, — вздохнул Никита. — Если за полчаса довезешь, пятиалтынный плачу.
— За пятиалтынный нонче только пешком ходють! — засмеялся кучер. — Не меньше двугривенного.
— Ну, Бог с тобой, поехали.
Номер в гостинице ему достался плохонький, под самой крышей, и весь какой-то сырой, неуютный, пропахший кислыми щами и плесневелым хлебом. Но это Никиту нисколько не расстроило. Главное, что хозяйка не велела становиться на учет в участке, да и цена была совсем не велика. Быстро распаковав то немногое, что у него было, Никита выскочил на улицу и бодро зашагал по мостовой. Он направлялся на Хитров рынок.
Мало кто не знает этого места в Москве, но далеко не всякий рискнет сунуться туда даже среди бела дня. Еще с начала века Хитровка считалась гиблым местом, даже полиция не совалась туда. Каждый второй на Хитровом был с волчьим паспортом, каждый третий вообще без документов. Получить ножом в бок или кистенем по затылку считалось тут делом плевым.
Никита шел на Хитров спокойно, как к себе домой. Он знал это место, как свои пять пальцев, водил знакомство со многими его обитателями, с некоторыми был даже на короткой ноге.
Сегодня рынок гудел. Замызганные торговки наперебой предлагали горячую бульонку и рулет из коровьей требухи, который тут почему-то назывался «рябчик». Ободранные голоногие мальчишки шмыгали туда-сюда, так и норовя затереть кошелек. Барыги вовсю сбывали тряпье, наспех перешитое накануне ночью из краденых вещей. Над всей площадью висел стойкий запах человеческого пота, кислой капусты и водки.
— Эй, баринок, куда прешься?! — закричал кто-то на Никиту, когда тот ногой толкнул дверь «Каторги* — одного из здешних трактиров, в котором собирались карманники и гопники.
— А ты что, пристав, что тебе докладать надо?! — рявкнул в ответ Никитами спрашивавший, мужик в старом, оборванном рубище, сразу замолчал, почуяв своего.
В трактире день шел как обычно. Колотили какую-то проститутку, в углу несколько деловых шпилили в покер. Никита сел за самый дальний столик и, щурясь от табачного дыма, подозвал полового.
— Эй, человек! Полбутылки беленькой и запеченных яиц, да поживее.
На Хитровке Никита потреблял в пищу только водку и запеченные яйца. Это были единственные продукты, которые можно есть спокойно, без риска подхватить какую-нибудь заразу. Когда паренек поставил бутылку и тарелку с яйцами на стол, Никита бросил ему двугривенный и спросил:
— Как поживает Спиридон Иваныч?
Половой заморгал глазами, показывая, что он решительно ничего не понимает:
— Не слыхал про такого. Это что, поп новый со Смоленки?
— Ты тут дураком не прикидывайся! — Никита стукнул кулаком по столу. — Спирьку тут кажная собака знает!
Он так и сказал: «кажная», чтобы придать больше значимости своим словам.
— А на что он вам?
— Это не твоего ума дело! Ты передай ему, что Никита Назаров велел кланяться! — Никита бросил на стол еще пятак.
Паренек мигом слизнул монету со стола и исчез, а Назаров протер стакан чистым носовым платком и налил себе водки.
Ждать пришлось довольно долго, часа два. За это время успел пристать какой-то отставной солдатик с душещипательной историей про то, как его на Кавказе в плен взяли и ногу под пытками отрезали, чтоб он от православной веры отрекся. Но он не отрекся, и за это Никита теперя должон ему стопку поднести. Никита долго смеялся и поднес. Проститутку бить перестали, она умылась из ведра прямо тут же, уселась на колени к одному из обидчиков и, как ни в чем не бывало, принялась горланить пьяные песни. Потом к Назарову прилипли два шулера с предложением поиграть в наперсток. Сулили бешеный выигрыш в размере трех рублей при условии, что у Никиты самого есть трешка. И только когда они ему окончательно надоели и он собрался уже их прогнать, дверь верхнего этажа вдруг тихонько скрипнула и раздался знакомый голос.
— А-а, Никитушка, отшельник наш! Ну, здравствуй, мил человек. Давненько тебя не видел, уже забывать начал.
Половой, приторно улыбаясь, мигом поставил перед Спиридоном Ивановичем второй стакан и убежал, пятясь и раскланиваясь, как китайский болванчик.
За последнее время Спиридон Иванович очень изменился. Еще больше осунулся, сделался бледным, немощным. Только глаза, как и прежде, горели каким-то таинственным теплым светом.
— Ну, рассказывай, соколик, как поживаешь? — ласково улыбнулся он, налив себе водочки и выпив ее мелкими глотками, ни капельки при этом не поморщившись. — Знать, крепко тебя допекла монастырская каша на воде, что ноги оттуда унес.
— Да не так, чтоб уж очень, — засмеялся Никита. — Но есть маленько. Расскажите лучше, как вы тут маетесь?
— Да маюсь потихоньку, свет белый копчу, — вздохнул старик. — Совсем старый стал, сил никаких не осталось. Слава Богу, сохранились еще на свете добрые люди, помогают хлебом-солью. По подземельям уже не лазаю — сыро там, ноги болеть стали. Но другим все расскажу, покажу, коли попросют. И ты, небось, за этим? Иначе и не вспомнил бы старика.
— Ну что вы! — Никита покраснел — ведь за полтора года он не написал Спиридону Ивановичу ни одного письма. — Я так, вас проведать пришел.
— Конечно, проведать. Расскажи свои сказки кому помоложе, а я уж на свете пожил, людей повидал. — Спиридон Иваныч подмигнул и захихикал. — Да ты давай, не стесняйся, я не в обиде.
И Никита решился. Всю дорогу в Москву он обдумывал эту идею, прикидывал так и эдак и понял, что лучшего объекта для поиска и не придумаешь. Это должно быть тут, в Москве. Наверняка тут. Никто этим еще толком не занимался, но если удастся найти, это будет просто переворотом в российской истории.
— Хочу я, Спиридон Иваныч, заняться поисками библиотеки Ивана Грозного.
Со стороны могло показаться, что эти слова не произвели на старика никакого впечатления. Он так и продолжал чистить яичко дрожащими пальцами. Только в глазах что-то на мгновенье вспыхнуло и тут же спряталось обратно вглубь. Никита терпеливо ждал.
— Эка ты куда махнул! — сказал наконец старик и покачал головой. — Горшка с червонцами тебе ужо мало будет? Самого Иоанна Васильевича царскую библиотеку ему подавай. Задурил себе голову там, в келье, начитался книжек разных. Ну попробуй, поищи. Много до тебя смельчаков было: как ушли в подземелье, так и пропали. До сих пор гниют их кости где-то под городом. И ты туда же?
Никита разлил остатки водки по стаканам, взглянул старику в глаза и тихо, почти шепотом, сказал:
— И я…
— Ну, а от меня тебе что нужно? — спросил старик, поняв, что Никиту не отговоришь. — Меня там уже давно не было, да и не полезу боле.
— Карту. — Никита наклонился над столом. — Нарисуйте мне карту. Вы, Спиридон Иваныч, все проходы, как свои пять пальцев, знаете. Нарисуйте мне, где кладка старая, где подземные воды наружу не выходят, где старое городище было. Все нарисуйте, что сможете. А дальше я сам.
— Нарисую, отчего ж не нарисовать, — пожал плечами Спиридон Иваныч. — Только мало я знаю. В Москве, может, и больше всех, но это и десятой части не будет того, что под Москвой наворочено. Места-то ведь заколдованные, волшебные есть. К себе впускают, а обратно — нет. Ну да отговаривать тебя не буду, решай сам.
— На том и спасибо. — Никита встал. На днях заскочу к вам, посидим, потолкуем.
— Ты постой, сказать что надо. — Спиридон Иваныч вдруг ухватил Никиту за рукав.
Никита сел обратно.
— Ты когда пропал, — зашептал старик, оглядываясь по сторонам, — тебя по всей Москве искали. Охранка покоя никому не давала, даже сюда захаживали. Так что ты уж поосторожнее будь. Выправь-ка себе пачпорт новый. Я тебя с нужным человеком сведу, он тебе за пять рублей такую бумазею состряпает — комар носа не подточит.
— Да это когда было, в позапрошлом году! — махнул рукой Назаров. — Про меня уж и забыли давно.
— Эти люди ничего не забывают, запомни это, — погрозил пальцем старик. — Работа у них такая — ничего не забывать и все помнить. Если денег нет, ты скажи, он и подешевле возьмет. Но сделай обязательно, чтоб потом не пожалеть.
— Хорошо, как скажете. — Никита похлопал старика по плечу и встал. — Завтра заскочу, до свиданья.
— Храни тебя Бог, — закивал головой старик.
Домой Никита возвращался в отличном расположении духа. Решил пройтись пешком, хоть свет был и не ближний. Но погода стояла отличная. Несмотря на раннюю весну, солнце светило вовсю, уличный шум как-то бодрил, поднимал настроение, и без того подстегнутое выпитой водочкой.
В одном из переулков столпилась куча народу. Собралось много городовых, понаехало телег, колясок. Дворники таскали мебель. Прямо на мостовой россыпью валялись книги.
— Что тут случилось? — спросил Никита у деревенской бабы, которая глазела на все происходящее, широко разинув рот.
— Выселяют горемычного. Он помер и за фатеру не платил.
— Да как же его мертвого выселяют-то? — удивился Никита.
— Да вот так и выселяют, в гробу. Меблировку всю на базар везут, одежу нищим пораздавали, а его на кладбище выселяют.
— А книги чьи? — Никита кивнул на кучу книг.
— Да разве ж это книги? — махнула рукой баба. — Так, разве на растопку взять пару. Вот Библия — книга, а это баловство одно, нечего и глядеть.
Книги, действительно, в большинстве были паршивые. Старые издания «Отечественных записок», какие-то дамские романы и пособия по ведению садоводческого хозяйства. Говорят, что по библиотеке человека можно судить о его интересах, но по этим книгам нельзя было определить решительно ничего. Никита уже хотел было идти дальше, но тут ему на глаза попался старый замызганный томик под названием «Жизнь, невероятные странствия и тайны несметных сокровищ сэра Френсиса Дрейка, жившего три с половиной века тому».
Первые несколько страниц в книге были выдраны, остальные все исписаны чернилами — видно, на них чинили перо. Никита поднял томик и сунул себе за пазуху.
— Чего там воруешь?! — раздался вдруг рев прямо у него над ухом. Никита вздрогнул и побледнел.
— Да я ничего, я так. — Он достал книгу и дрожащей рукой протянул ее стражу порядка.
Городовой взял, повертел в руках, перелистал, потряс для порядка и сказал:
— Это можешь брать. Я думал, там ассигнации. — И швырнул книгу обратно в кучу. Никита поднял ее и быстро зашагал прочь, стараясь не оглядываться.
Когда он вернулся к себе в номер на Потылихе, хозяйка еще с порога выбежала навстречу, улыбаясь во весь беззубый рот, и нежным голоском затараторила:
— Ой, касатик, что ж ты так долго ходишь? Я уж и волноваться за тебя начала, времена-то нынче, сам знаешь, какие. Ты бы сказал, когда вернешься, я бы щец подогрела, пирожков бы напекла. А то небось проголодался по городу-то шастать.
Никита решительно ничего не понимал. Сегодня утром эта старуха показалась ему ворчливой ведьмой, от которой стакана горячего чаю не допросишься, а теперь вдруг такая перемена.
— Да нет, спасибо, я не голоден, — смущенно забормотал он.
— Ну как же это — не голоден, именно, что голоден, — замахала руками хозяйка. — Ты иди пока к себе в нумер, а я через четверть часа обед принесу.
— Нет, мне не надо, я… — пытался отговорить ее он, но она и слушать не хотела. Все напирала, подталкивая к лестнице.
— Ну что ж, спасибо, — сдался наконец Никита.
— Я вам особо заплачу.
— Да уж не надо никаких денег, — сюсюкала она.
— Мы тебя и так накормим, отчего не попотчевать хорошего человека?
Это было крайне странно. Никита поднялся к себе и уселся на табурет в полном недоумении. Только утром она готова была полчаса торговаться из-за лишней копейки, а теперь вдруг не только вызвалась накормить бесплатно, но еще и уговаривает его принять еду, как будто он какая-то важная персона.
— Важная персона! — Он вдруг вскочил и подкрался к двери. Тихонько вынул ключ и наклонился к замочной скважине.
Так и есть. На лестнице уже стояли трое городовых и четверо в штатском. Старуха что-то шептала им, активно жестикулируя и все время показывая в его сторону.
Одного из людей в штатском Никита узнал. Это был Зяма. Господи, значит, не добил он его тогда!
И как им так быстро удалось его разыскать?
Схватив с пола тяжелый стул, Никита поднял его над головой, разбежался и швырнул в окно. Окно вылетело вместе с рамой.
— Стой, сволочь, стрелять буду! — закричали за спиной, и Никита выпрыгнул.
Он упал на крышу. Над ухом что-то просвистело, а потом сзади раздался хлопок — по нему стреляли.
— Ни с места, подлец, пристрелю! — вопил кто-то.
Но Назаров не слушал. Он несся по крыше, гремя сапогами. Еще два выстрела прогремело за спиной, но он не останавливался.
— Стреляйте, олухи, уйдет же! — вопил Зяма городовым.
Никита сразу узнал его голос. Подбежав к краю крыши, посмотрел вниз, зажмурил глаза и прыгнул.
Он упал на дровяницу и больно ушиб колено. Но тут же вскочил и помчался дальше. Бежал минут двадцать, петляя по переулкам и проходным дворам. Сначала слышал за собой топот кованых полицейских сапог, но потом погоня отстала. Для верности покружив по переулкам и задним дворам еще немного, он остановился в какой-то подворотне и сел на ступеньки, чтобы перевести дух.
Спина была вся мокрая от пота, руки и ноги тряслись, сердце колотилось так бешено, что готово было лопнуть, как спелый арбуз.
В этой подворотне Никита просидел до темноты. Дом оказался на ремонте, и в нем никто не жил. Но ночью городовые наверняка заглянут сюда и поэтому нужно было выбираться.
Нога болела невыносимо, но Назаров старался не обращать на это внимания. Быстро шагал по переулкам, все время оглядываясь по сторонам, стараясь избегать широких проспектов и прижимаясь к стене каждый раз, когда вдали слышался стук экипажа.
Только на Хитровке он успокоился. Знал, что сегодня с облавой сюда не сунутся. А если и сунутся, то тут столько ходов-выходов, что уйти не составит никакого труда.
В «Каторге» гулянье было в самом разгаре. Деловые собирались на «работу», а это всегда сопровождалось буйным весельем и пьянством, потому как все понимали — кто-то может и не вернуться.
Когда Никита ввалился в трактир, все посмотрели на него и сразу определили, что с ним произошло. Тут давно научились все понимать без всяких слов, с первого взгляда. К нему подскочил какой-то юркий мужичок с бегающими глазками и коротко спросил:
— Откуда?
— С Потылихи. — Назаров бессильно опустился на лавку.
— Слышали, ребятки, — громко объявил юркий, — на Потылиху сегодня не суйтесь, там фараонов полно будет. А ты, мил человек, тут не сиди, иди наверх, в номера. Там Рябой тебя спрячет, спать положит.
— Да дай ты человеку отдышаться! — пробасил кто-то, окутанный папиросным дымом. — Видишь, еле живой ушел.
Перед Никитой тут же поставили рюмку и положили кусок хлеба.
— А я его знаю, он сегодня к Спирьке приходил, — раздался чей-то голос.
— Ну так сведите его к деду, пусть тот его и обхаживает.
Казалось бы, про Никиту сразу забыли, вернувшись к своим прежним разговорам. Но когда он встал, махнув рюмашку, к нему тут же подскочил мальчонка, ухватил за рукав и сказал:
— Пойдем, провожу к деду, а то сам не найдешь.
— Пойдем. — Никита послушно кивнул.
Долго шли по темным узким коридорам, все время то поднимаясь, то спускаясь по крутым лестницам, в темноте рискуя свалиться и сломать шею. Наконец мальчишка остановился и постучал в незаметную дверь.
Спиридон Иваныч не спал. Сидел за столом и при свете свечи тщательно чертил карту подземелья, прикусив язык, как гимназист. Даже не глянул в сторону вошедших.
— Добрый вечер, Спиридон Иваныч. — Никита огляделся по сторонам. Комната была маленькая, но довольно чистая, что было удивительно в таком месте. На стене висело несколько пожелтевших вырезок из журналов с изображениями девиц в роскошных бальных нарядах и батальных сцен войны восемьсот двенадцатого года.
— А, снова ты, — грустно улыбнулся старик. — Что, не верил мне, старому человеку? Будет тебе наука.
— Но как они меня так быстро отыскали? — Никита сел на какой-то ящик, служивший одновременно и тумбочкой, и табуретом. — Я же только сегодня утром приехал.
— Так и отыскали. — Спиридон Иваныч пожал плечами. — Кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, в гостинице, небось, в вещичках твоих порылись. Так и отыскали.
— Как же мне теперь быть? — растерянно спросил Назаров.
— Исчезнуть тебе надо. На время просто испариться. И не на год, а лет на пяток. — Старик почесал затылок. — Если хочешь, тут, на Хитровке, оставайся. Но я тебе не советую. Здеся только воровством да разбоем и проживешь, а тебе этого не надо совсем. А лучше из Москвы уехать. Поселишься где-нибудь в Крыму, там тоже люди живут.
— А как же поиски?! — огорченно воскликнул Никита. — Я уже и план разработал, и…
— Тебе теперь не о библиотеке Иоанна Грозного заботиться надо, а о своей шкуре, — перебил его Спиридон Иваныч. — Какой же ты глупый человек. Да они тебя сцапают через неделю, пошлют на каторгу в Сибирь лет на двадцать за твои дела, там все здоровье свое молодое погубишь и тогда можешь забыть про все на свете — как ты не понимаешь?!
Никита молчал. Он прекрасно понимал, что старик говорит все правильно, но просто не хотел с ним соглашаться, не мог отказаться от того, что задумал.
— Ладно, утро вечера мудренее, как в сказках пишут, — сказал наконец дед. — Ложись пока вон на ту кровать, а я еще посижу.
Никита скинул пальто, и на пол что-то упало. Это была книга, которую он подобрал на улице сегодня днем. Он нагнулся, поднял ее, лег в кровать и открыл первую страницу…
Уснул Никита только под утро, когда глаза стали слипаться и буквы слились в одну сплошную бессмыслицу. Ему приснился сон, что он вместе с адмиралом воюет с испанцами, идет на абордаж какого-то корабля, капитан которого — Зяма. И вот они с Зямой один на один, на залитой кровью палубе, сходятся в смертельной схватке. В самый ответственный момент меч вдруг выпадает у Никиты из рук, Зяма размахивается и вот-вот рубанет его по голове. Глаза его блестят ликующей злобой. Никита закричал от страха и… проснулся.
— Ты чего кричишь, как угорелый? — Спиридон Иваныч стоял над Никитой и тряс его за плечо. — Сон, что ли, дурной приснился?
— Да, дурной. — Никита сел и вытер вспотевший лоб.
— Меньше читать на ночь надо. Вставай, я тут кое-куда сходил, кое-что принес, пока ты с подушкой боролся. — Старик полез за пазуху. — На, держи.
Это был паспорт. Совсем как настоящий. На имя Никиты Петровича Денискина, мещанина, проживающего в Тульской губернии.
— Как, уже? — Никита не мог поверить своим глазам. — Так быстро? И сколько я должен?
— Как клад отыщешь — рассчитаешься! — засмеялся старик. — Тебе сейчас самому деньги нужны, на новом месте, небось, туго поначалу придется.
— Ой, спасибо вам, Спиридон Иваныч. — Никита вскочил и стал одеваться. — Сколько вы для меня сделали — век не забуду.
— Забудешь, — махнул рукой старик, весело глядя на Никиту. — У вас, у молодых, память короткая. Ты бы хоть позавтракал. Куда торопишься?
— Нет, спасибо. — Никита никак не мог натянуть сапоги, так нервничал. — У меня еще дел по горло.
— Ну и куда теперь?
— В Питер отправлюсь, — коротко ответил Никита, отряхивая пальто, которое вчера извозил в известке, пока удирал.
— А это еще зачем? — удивился старик.
— Матросом на корабль попробую наняться или денег на билет заработаю. В Англию поеду, в Лондон.
Спиридон Иваныч взял со стола книгу и прочел название. Ухмыльнулся, покачал головой и сказал:
— Да-а, только в твои годы можно прочесть книжку и мчаться на край света. Один дурак написал, а второй верит.
Но Никита не слушал. Быстро приведя себя в порядок, он сгреб старика в охапку, расцеловал его и вылетел из комнаты.
— Ой, мама, тут ноги переломать можно! Где тут выход?! — раздался его голос из-за двери.
— Сам ищи, искатель. — Спиридон Иваныч снова ухмыльнулся, снял пальто и сел завтракать…