Люди и встречи

ТРОФИМ БОРИСОВ

Я поднялся во Владивостоке на Тигровую улицу. В осыпях камней и дождевых проточинах, она круто уходила на сопку, откуда сверху — необычайный по голубизне — виден Уссурийский залив. В маленьком домике жил замечательный русский самородок Трофим Михайлович Борисов. Он был одним из лучших рыбников в Советской стране, учитель целого поколения рыбаков и вместе с тем писатель и путешественник.

Сын икряного мастера в Гурьеве, Борисов прошел весь свой жизненный путь самоучкой, нигде специально не учась, все познав опытом, на ощупь, своими так необычайно много умевшими руками. Его двухтомный труд о технике рыбного дела долгое время был основным пособием для многих тысяч студентов, но никто не поверит, что все образование автора состояло лишь в практическом познании жизни. Десятилетиями трудился Борисов. Он сам вспарывал брюхо рыбе и сам ее коптил. Сам составлял способы посолов. Сам изучал миграцию рыб. Много лет крышей ему служило небо, а жилищем — лодка рыбака. Много лет плавал он на кунгасах в Тихом океане, и на бударках в Каспийском море, и на оморочках по Амуру, и всюду у него были свои люди, рыбаки, ученики. Стоило ему высадиться на далеком берегу Камчатки — его встречали возгласом: «Трофиму Михайлычу!» Стоило ему появиться на астраханских промыслах — в ёриках или среди рыбачьих бударок в каспийских чернях, — всюду ему улыбались, снимали шляпы и приглашали к себе.

ТРОФИМ БОРИСОВ

И вот уже, засучив рукава, он потрошит рыбу (сам, непременно сам!) и готовит ее (тоже сам) и посмеивается заранее, зная, как будут удивляться его искусству. В реках Дальнего Востока, по которым тридцать лет плавал, он знает повадку каждой породы, все их навыки и особенности и впоследствии увлекательно расскажет об этом в своей книге «Тайна маленькой речки», столь пленившей Горького... Это история одной рыбы от момента, когда выметена в устье Амура икра лососевых, до брачной поры, когда — по закону лососевых, — дав в свою очередь жизнь новому поколению, она гибнет. Натуралист и испытатель, Борисов написал необычайную по свежести книгу, в которой все достоверно и как бы прощупано внимательными руками рыбака.

Борисов с гордостью называл себя старым рыбаком, вкладывая в это понятие познавание мира в качестве естествоиспытателя и путешественника. Он изъездил необычайно много, все самые глухие углы, и всюду, где побывал, он изучал природу, наблюдал и записывал. Борисов знал столько, что этого хватило бы для биографии не одного человека. В его комнатешке на Тигровой горе какие-то хитрые сети, ловушки, модели ставных неводов — все это придумано им, сплетено его руками, вычерчено им на чертежах...

Я познакомился с ним, когда ему было уже за пятьдесят и когда у Борисова явилась потребность весь многолетний свой опыт рассказать в книгах. На его удлиненном лице, в продольных складках испытаний, светились, почти горели удивительным молодым блеском глаза. Глаза Борисова были полны такой энергии, он весь был настолько в движении, в проектах, в намеченных им путешествиях, что казался лишь начинающим жизнь. Его добрым другом был такой же неутомимый путешественник Владимир Клавдиевич Арсеньев, которого Борисов глубоко чтил и любил. Он всегда говорил, что по многу раз перечитывает книги Арсеньева и что всегда ему кажется, будто, читая их, он совершает удивительное по свежести и по ощущению природы путешествие. Такого же порядка и книги Борисова. Он чувствует природу не со стороны — он познавал стихию моря, стихию плесов Амура, стихию Камчатки, пройдя через все испытания, всюду сам побывав. Арсеньев знал все, что происходит в тайге. Борисов знал все, что происходит в океане и реках. Встречаясь, они дополняли друг друга, оба не уставая познавать и учиться, оба с удивительной проникновенной любовью посвятив лучшие страницы своих книг: Арсеньев — гольду, Борисов — нивхам и нанайцам на Амуре.

У меня хранится подарок Борисова — гиляцкий божок из стойбища Тыр на Амуре, где Борисов долго рыбачил.

— Видите, у него губы намазаны жиром, — сказал мне Борисов серьезно, показав на плоское лицо божка. — Ни в коем случае не смывайте это. Ведь его увещевали целые поколения гиляков, прося о хорошем улове.

Вся жизнь этого неутомимого человека прошла в путешествиях и движении. Он уже стар, ему за шестьдесят, но он появляется то на научной конференции рыбоведов в Москве, то привозит новую, только что законченную им повесть или гиляцкую сказку, то он на Камчатке — неутомимый дух гонит его туда («Портят рыбу, плохие посолы»), то он вдруг снова на родном ему Каспии — где-то в Астрахани или даже в Гурьеве, то приходит письмо от Борисова с почтовым штемпелем Ташкента. Откуда-то с устья Амура или с Камчатки появляется вдруг Борисов в Москве. Он притаскивает два огромных, туго упакованных свертка.

— Сегодня угощу вас рыбкой, — говорит он загадочно. — Хорошо бы еще позвать кой-кого... устроим, так сказать, дегустацию.

Вечером он вооружается ножом и повязывается фартуком. Он хозяйствует на кухне, точными движениями оператора пластуя рыбу, — и вот, довольный, скромно усмехаясь, поблескивая своими живыми глазами, он выжидает: конечно, все ошибутся, назовут разные породы, и Борисову это приятно, потому что в этом похвала его искусству. Нет, все это кета, одна и та же кета, только разные его, Борисова, посолы и копчение.

— Видите, как можно при умении изготовить нашу рыбу... а у нас часто портят, делают ее грубой, соленой, невкусной. А ведь это наши богатства — лососевые, во всем мире таких не найдете.

Сильнее всего в Борисове национальная гордость. Великие наши реки, великие моря, величайшие уловы приносят они, и, конечно, это счастье — сознавать, что свыше полутора тысяч учеников пустил он по стране, что для ее богатства и славы и он потрудился. Но сейчас он занят другим. Второй сверток, притащенный им, он откроет позднее, когда все разойдутся: это рукопись романа, большой его, старого портартурца, труд. «Порт-Артур». Борисов болен, тяжело болен, — его жизненные силы подтачивает язва желудка. Он торопится — он должен успеть рассказать эпопею Порт-Артура, историю мужественной борьбы русских солдат. Но очередная операция уже подстерегает его.

«Неужели не допишу?» — казалось, вопрошают с тоской его утрачивающие недавний молодой блеск глаза. Он не поддается болезни. Он ведет ежедневный дневник всем болезненным явлениям в своем не сдающемся, противоборствующем болезни организме. Для клинициста бесценным пособием могли бы послужить эти ежедневные записи Борисова. С необычайной точностью отмечает он, как влияет болезнь на его душевное состояние. Сам по отношению к себе он становится наблюдателем. Страдая, он изучает себя со стороны, являя пример необыкновенного мужества духа. Но болезнь оказывается сильнее Борисова. Он еще отгоняет от себя неумолимый диагноз — рак — и надеется, что у него хватит сил побороть недуг. Ведь он еще в полном расцвете душевных сил. Ведь он только-только к шестидесяти годам вышел на дорогу писателя. Ведь он только задумал будущую большую поездку по Енисею — и обязательно, непременно на лодке. Вся его предыдущая жизнь была только дорогой познания, теперь он должен все это обработать, обо всем рассказать. Но доработать свой роман ему уже не удается. Он закончил свои дни где-то в Ташкенте, далеко от моря, от любимого Дальнего Востока. Ученики старого рыбака продолжат его дело. Но вся душа этого скитальца и самородка выражена в его книгах, в которых старый рыбак рассказал об увиденном им за многие годы трудовой своей жизни, и книгам этим несомненно дано остаться в нашей литературе.