Люди и встречи

МАРИЯ ПАВЛОВНА ЧЕХОВА

Мария Павловна Чехова как бы преемственно донесла до нас облик своего великого брата. Глядя на эту женщину, а главное — слушая ее или читая ее письма, всегда можно было представить себе, каким был Чехов. Дело не в том, что она внешне походила на него, жила в построенном им доме, в кругу его вещей, которые сразу переносили нас в чеховскую эпоху. Особенность ее личности была в мягкой душевной теплоте, внимании к людям, скрупулезном — именно чеховском — такте. Все грубое казалось навсегда чуждым ей, и, читая книги Чехова, его письма, воспоминания о нем его друзей, всюду и всегда встречаешься с Марией Павловной...

В нежном воздухе крымской весны, особенно в ту раннюю ее пору, когда в Москве еще зима, все чуть туманно, голубовато, как размытая акварель. На ялтинской набережной мало народу, и в эту пору можно представить себе, какой она была в пору Чехова. Весна кротко стоит в садах с зацветающими миндальными деревцами, которые пахнут так неуловимо и тонко, что это кажется запахом воздуха. Стоит весна и в саду, посаженном руками Чехова возле его дома, который знаешь, даже не побывав в нем: столько об этом доме написано и столько раз видел его фотографии.

Я познакомился с Марией Павловной тем обычным путем, каким знакомились с ней сотни людей, и я благодарен судьбе, что знакомство это все же оказалось не совсем обычным: оно продолжилось на протяжении свыше двух десятилетий, и притом — как это ни удивительно — на расстоянии.

Мария Павловна, по традиции всей чеховской семьи, питала особенную склонность к писателям. Чехов оставил строгий завет, что не существует писателей больших и малых, а существуют деятели литературы разных масштабов, причем каждый по-своему делает великое дело литературы. Следует вспомнить из всей истории жизни Чехова, что к нему неизменно тянулись писатели, и он был со всеми ровен и ко всем внимателен, не делая ни для кого исключения, разве только для Льва Толстого... Марии Павловне тоже — при жизни брата и в огромной степени в качестве хранительницы материальной его памяти в ялтинском доме — пришлось встречаться со многими писателями. Она трогательно и при этом с величайшей скромностью называла любого из них «собратом по перу» Чехова.

В небольшом саду Чехова, где почти все деревья посажены его руками, Мария Павловна как бы задушевно беседует с каждым деревом: это дерево она знала маленьким, этот кипарис был посажен при ней, эта слива дает необыкновенные плоды. Она словно перебирает деревья, как знакомые предметы в заветной шкатулке, и кажется, что и деревья знают ее, шелестят в честь ее прихода, и верхушки слегка раскачиваются под весенним легким бризом, приветствуя ее. И самое главное, что это представляется не воображением, а как бы возможностью по всему роду деятельности и заботам Марии Павловны.

Чехов был чрезвычайно внимателен к мелочам и привязывался к мелочам той милой, полудетской привязанностью, какая всегда отличает больших, глубоких людей: в его доме можно увидеть стопочки заграничных марок, которые он аккуратно собирал, и мелкие вещицы на столе, к которым был привязан, — во всяком случае, о некоторых из них он упоминал в своих письмах... Я ощутил эту наследственную черту Чехова в строках письма Марии Павловны, полученного мной уже год спустя после нашей первой встречи в 1939 году:

«...Я так ярко помню Ваше посещение дома Чехова! Вы тогда меня угостили конфетками «Ледокол», я до сих пор их покупаю и с удовольствием ем».

В этих бесхитростных строчках было столько внимания и душевного тепла, что мне захотелось сделать Марии Павловне что-либо приятное. Один из написанных мной рассказов показался мне удачнее других, как-то подходил по своей теме, и я посвятил его Марии Павловне. Некоторое время спустя я послал ей номер журнала, в котором рассказ был напечатан. Вскоре я получил от Марии Павловны письмо, полное задушевности и неизменной любви к литературе.

М. П. ЧЕХОВА

«Когда-то, в дни моей молодости, я испытывала много радости, узнав о посвящении мне произведений Чеховым, Буниным, Балтрушайтисом... И вот теперь, получив от Вас весточку, я чувствую то же, что чувствовала в подобных случаях тогда... Сердечное Вам спасибо за то, что Вы омолодили мое настроение и перебросили для меня осязаемый мостик между двумя литературными эпохами...»

Мария Павловна с чеховской неизменяемой точностью отвечала на любое внимание к ней. У меня сохранился ряд ее телеграмм, посланных в каждом случае, когда я, пользуясь оказией, посылал ей что-либо из Москвы. Неутомимый труженик, до глубокой старости не уставала она руководить музеем, редактировать письма Чехова и к Чехову, составлять путеводители, — вся, целиком, отдав себя увековечению памяти брата.

Историю жизни Чехова не представишь себе без Марии Павловны. Собрание его писем — целые тома — было бы неполным без комментариев его вернейшего друга; представление о Чехове, о его личности восполнила она своей деятельностью и своим внутренним обликом, полным душевной мягкости и благородства. Только в последних своих письмах, уже незадолго до смерти, она стала немного жаловаться на усталость и недомогания...

«Я сильно постарела, много работаю, устаю, часто хвораю», — пишет она мне в одном из писем. «По-прежнему работаю, но стала уставать и мечтаю об отдыхе», — пишет она в другом письме. «Очень хотела бы Вас повидать и поговорить с Вами. Вот приезжайте в Ялту отдыхать, много найдете перемен к лучшему, и кстати побываете в музее Чехова и обновите Ваше воспоминание о собрате по перу. Посетителей у нас много, с каждым годом все прибавляется, в прошлом году приняли 68 тысяч человек... Иногда я боюсь за целость дома».

Мне привелось побывать в Ялте, когда Марии Павловны уже не стало. Меня провели в ее комнату наверху, в которой она жила и трудилась и где все осталось как при ее жизни. Сильный свет знойного летнего дня стоял в большом окне, за которым разросся чеховский сад. С благодарностью к памяти этой прекрасной русской женщины обратился я мысленно ко всей ее многолетней деятельности, в которой все было так, как, наверное, хотелось Чехову, как он любил и завещал. Пусть так все и останется в этой комнате, которая должна стать составной частью музея Чехова, как составной частью жизни Чехова была Мария Павловна, та самая «Маша», которую мы привыкли любить по чеховским письмам и которой мы привыкли быть благодарными за все, что она сделала при жизни своего великого брата и после его смерти.

Лучшей памятью по человеку являются его дела, в чем бы они ни проявлялись, а про дела Марии Павловны можно сказать, что они были всегда сделаны с чеховской совестью и с его глубоким чеховским отношением к человеку.

Я не узнал в саду тех деревьев, с которыми меня знакомила Мария Павловна когда-то, но как тогда мне казалось, что они радуются ее приходу, так теперь мне казалось, что, поднявшись ввысь и разросшись, они утверждают память о той, которая свыше полувека растила их и ухаживала за ними.