Люди и встречи

В. И. СИМАКОВ

Среди праведников русской культуры не будет забыто имя крестьянина Василия Ивановича Симакова.

Удивительна судьба этого самоучки. Начав свою жизнь мальчиком на побегушках в книжной лавочке, он сделал книгу спутником всей своей жизни, и не часто можно встретить людей, которые так благоговейно и с таким глубоким вниманием относились бы к книге.

На протяжении многих лет я дружил с этим скромнейшим человеком, всегда поражаясь его неутомимости все глубже и глубже проникать в тему, которую он сделал предметом своих исследований. Тема эта была — народное песенное творчество. Год за годом собирал этот труженик песни, частушки, образцы народной поэзии и народного юмора, сам, на свои скудные средства, издавая книжки, которые в итоге сложились в целую библиотечку из нескольких десятков выпущенных Симаковым сборников частушек, песен, романсов. Не имея почти никакого образования, Василий Иванович писал статьи и исследования, которые не затеряются в истории русского фольклора.

Симаков прожил всю свою жизнь в маленькой деревне Челагино, близ города Кашина, Калининской области. По нескольку раз в год приезжал он в Москву, и тогда в московских букинистических магазинах можно было увидеть этого крестьянина с тонким орлиным носом, с седой бородой, все разраставшейся с годами. Василий Иванович подбирал книжки, но не всякие книжки, а лишь те, которые могли ему понадобиться для задуманных работ. Тайну его пристрастий я разгадал только тогда, когда побывал в его домике в деревне Челагино, с библиотекой, насчитывавшей около семи тысяч томов.

Но в Москву Симаков никогда не приезжал с пустыми руками. Каждый раз его приезду предшествовало письмо, в котором он сообщал, над чем сейчас работает. То он составляет обширный «Словарь прозвищ и близких тому выражений, как-то: шутливых, насмешливых, коварных, иронических, хулительных, злых и бранных»; то обрабатывает свод ста тысяч собранных им частушек (понадобился грузовик, чтобы перевезти это бесценное собрание в Москву). То он сообщает в письме: «Я сейчас пишу книгу о книжниках и очень большое место уделяю лубку... Перечисляю авторов лубка, а также и их произведения. Этого никто не делал, и я как раз и хочу это сделать. Лубок имел громадное воспитательное значение для народа, и печатался он большими тиражами, каких не знала дореволюционная Россия. Печатался он для народа, но им увлекалось и городское население, и кто не читал Еруслана Лазаревича, Бову-королевича, Протупея-протупарщика и целый ряд других сказок. Недаром Максим Горький увлекался лубком и говорил, что Иванушка-дурачок не так дурашен, а остроумен и находчив».

В своих письмах Симаков говорит только о труде, ибо труд составлял его жизнь и без этого труда не было бы и самой жизни. Не часто встретишь человека такой величайшей скромности и душевной стеснительности, каким был Василий Иванович. Много лет я добивался от него автобиографии, и каждый раз он отмахивался или отшучивался, уверяя, что личность его никому не может быть интересна. Он многого мог бы добиться в тех условиях оценки деятелей из народа, какая существует в нашей стране. Но он никогда ничего не искал для себя — он хотел только трудиться, с единственной целью быть полезным своему народу. Симаков был глубочайше убежден в том, что поэтические способности нашего народа еще не получили достаточного признания, и к «Песням русского народа» Сахарова или к «Песням, собранным П. Н. Рыбниковым» может быть по праву присоединено и литературное наследие Симакова.

«Словарь я свой закончил, — пишет он в одном из писем ко мне. — Сейчас работаю над синонимами и пишу по этому поводу отдельные статейки, и эта работа тоже приходит уже к концу. Если бог пошлет здоровья, то осенью где-нибудь сделаю докладец о своих наблюдениях над языком торгашей, офеней, блатном и т. д. Сейчас думаю осуществить работу над энциклопедией песен по лубочным песенникам, и в этом направлении у меня уже немало было сделано... Тысяч около двух уже мной переписано, нужно остальные переписать, и получится целая энциклопедия песен, какие были напечатаны в песенниках больше чем за сто лет. Но об этом вам более подробно расскажу при свидании летом; как посажу свою картошку и справлюсь с огородными делами, так и заявлюсь в Москву».

Многие исследователи, знакомясь с работами Симакова, и не подозревали, что автор — простой крестьянин, что вся его жизнь прошла в глухой деревне, что весь свой трудный путь он проделал без чьей-либо помощи, если не считать помощью уважение и любовь к нему ряда исследователей и писателей.

Вернувшись однажды домой, я нашел Василия Ивановича сидящим на ступеньке лестницы возле дверей моей квартиры. Я изумился:

— Василий Иванович, почему вы здесь? Почему вы не зашли в квартиру?

— Мне сказали, что вас нет дома, я решил подождать, зачем зря утруждать собой ваших домашних, — ответил этот не любивший никому причинять беспокойства человек.

Я был огорчен, открыл ключом дверь и тут только увидел, что за спиной Василия Ивановича стоят на ступеньке повыше две огромные, тяжелые пачки.

— Принес вам образцы собранных мной частушек, — сказал стеснительно Василий Иванович. — Может быть, найдется время просмотреть на досуге.

Только впоследствии, побывав в его доме, я смог понять, каких трудов стоило добраться с этими пачками из деревни до Кашина и протащить их затем чуть ли не через всю Москву. Но это был его труд, творчество, а все, что связано с творчеством, он никогда не считал для себя обременительным.

С тех пор каждый год привозил Василий Иванович то обширный том «Словаря прозвищ», то образец вступительной статьи для свода частушек, то главы из книги «Москва, которая ушла»... Он знал тысячи народных выражений, образцы народного говора, выкриков, слов торгашеского и купеческого оборотов — всю эту неисчерпаемую сокровишницу русского меткого словца, которое изменяется со временем, исчезает, и если в старых частушках пели о сивке, то теперь поют об автомашине «Победа», ибо народная песня следует и за развитием техники.

Василий Иванович отдал всю свою жизнь тому, чтобы собрать это меняющееся во времени народное слово. В деле собирательства и исследования он не знал устали. Племянник поэта Некрасова, Константин Федорович Некрасов, ярославский просвещенный издатель, у которого Симаков когда-то служил, говорил мне о нем: «Он оказал издательству огромную помощь советами, что́ издать в предпринятой народной лубочной серии... знания его в этой области были огромны». Известный исследователь-фольклорист Ю. М. Соколов чтил Симакова особенно потому, что «он вот уже три десятка лет следит за жизнью народной песни не по одним книгам, а главным образом непосредственно, в бытовой обстановке».

В. И. СИМАКОВ

Жизнь Симакова была трудной. Жил он по-крестьянски, жена его работала в колхозе, до районного центра Кашина трудно было добраться и в весеннюю распутицу, и осенью, в бездорожье, и зимой, в тяжелые снегопады. «Зимы здесь еще нет, снегу совсем мало, так что настоящей дороги нет ни на санях, ни на колесах», — пишет он в одном из писем. «Сегодня вот подморозило, а тут была такая грязь, что не проехать и не пройти, я такой грязи не помню, и мне со старыми ослабшими силами до железной дороги не добраться, хотя всего только семь километров пути», — пишет он в другом письме.

Но, совершая трудовой свой подвиг, Василий Иванович долгие осенние и зимние месяцы просиживал над своими книгами и рукописями, и лишь когда наступало тепло, появлялся в Москве. Тогда вместе с ним появлялось и то, что было им обдумано, выношено или даже уже сделано. Думая о его трудовой жизни, я всегда вспоминал полноводную реку. Когда у человека есть вера в свое дело, никогда не обмелеет эта река, а вера в свое дело давала Симакову силы в семьдесят три года протащить на себе тяжелые пачки со своими работами.

— Ваши труды, Василий Иванович, никогда не пропадут, — сказал я ему как-то, — а масштабы их вы себе даже и не представляете.

Он, как обычно, отмахнулся, считая преувеличением все, что может быть сказано о его деятельности.

— Не знаю, не знаю... может быть, кому-нибудь и пригодятся, — ответил он, готовый уступить признание будущему исследователю.

Уже больной, приезжая в Москву, он не внимал никаким уговорам остаться, отдохнуть, подлечиться.

— Нет, знаете ли, поеду... надо работать, дома, за работой, я отдохну.

Он даже плохую деятельность сердца был готов объяснить тем, что давно не работал, не сидел при керосиновой лампочке за своим столом, не делал выписок, не вдыхал любезный ему запах старых книг.

— Хорошая книга никогда не может пахнуть плесенью, — сказал он мне однажды. — Умная мысль побеждает всякую плесень, ее и не чувствуешь.

Много лет дружа с Василием Ивановичем и неоднократно приглашаемый им посетить его, я удосужился сделать это, когда хозяина уже не было дома. Он лежал, тяжело больной, в больнице в Кашине, и мне без него привелось познакомиться с творческой его мастерской.

Дом его стоял в самом конце деревенской улицы, уходившей в поле. Это был дом с глухой нижней частью и окнами на втором этаже, как это свойственно постройкам в северных районах Калининской или Ярославской области. В доме были обычные предметы крестьянского обихода, начиная от серпа на стене до пряслица, но к главной комнате примыкала комнатушка-чуланчик, это и был рабочий кабинет Василия Ивановича. От пола до потолка стояли книги — обширнейшее собрание русской поэзии, книги по фольклору и истории русского народного быта, книги по медицине (в первую мировую войну Симаков окончил фельдшерские курсы и до последних дней помогал медицинскими советами односельчанам). Папки с сотнями газетных вырезок, примечаний, начатыми рукописями — свод не только ста тысяч собранных Симаковым частушек, но как бы и свод всей его семидесятипятилетней — всегда в труде — жизни.

Но самой примечательной была летняя рабочая комната Симакова в маленьком садике через улицу. В садике этом с нехитрыми кустами вырождающейся малины, с яблонями, большинство из которых было дичками (прививать яблони — значит обрезать сучья, а Василий Иванович относился к деревьям так же бережно, как и к человеку, и не хотел прикасаться к ним садовым ножом или пилой), — в садике стоял обитый кровельным железом сарайчик. Он был обит железом потому, что заключал в себе бесценные сокровища книжного собрания Симакова. До самого верха рядами книг и книгами в стопках был заполнен этот сарайчик, и в каждую книжку бережно был вложен листок картотеки, которую Симаков так и не довел до конца.

И тут только я понял, по какому признаку собирал Симаков давно исчезнувшие лубочные издания или книжные курьезы. В каждой книжке, будь то «Солдат Яшка», «Наше купечество и торговля» или сочинения Мясницкого, были рассыпаны перлы словесного творчества, шутки, присловицы, поговорки, бытовые словечки, и только это с трудолюбивостью пчелы и выискивал Симаков, десятилетьями подбирая свое собрание, не жалея на книги скудных средств и радуясь каждой находке. Мысленно я мог уподобить только улью этот обитый железом сарайчик в скромной маленькой деревне Челагино, которая не помечена ни на одной географической карте. Тут же на столике стояла портативная пишущая машинка и лежала стопочка нарезанной бумаги для очередных записей.

Довести до конца свою работу о русском лубке, о писателях и издателях лубка, Симакову не удалось, как не удалось довести до конца и свою книгу «Москва, которая ушла». В кашинской больнице в последний раз пожал я трудовую руку этого истинного выходца из самых народных низов, писателя-самоучки, которого вели через всю жизнь вера в родной народ и любовь к нему. Во имя этой любви Симаков отказался от многих радостей и удобств жизни, и самой большой его скорбью на закате дней было то, что он не успеет довести свой труд до конца. Ему нужно было, по его расчетам, еще два года.

Я уверен, что трудовой подвиг Симакова еще получит свою оценку, и сколько бы Василий Иванович ни отмахивался при жизни от признания, признание это придет, и добрым словом помянет не один исследователь имя кашинского крестьянина, русского писателя Василия Ивановича Симакова.