Люди и встречи

НУРДАЛЬ ГРИГ

Григу нужен простор. Ему тесно в обычной комнате с окнами, с мебелью, даже с книгами, хотя книги до некоторой степени восполняют его потребность в пространствах. Он пронес в своей крови исконную страсть скандинавов к странствиям.

— У нас в Норвегии существует хороший обычай: молодой человек сначала плавает по всем морям в качестве простого матроса, а уж потом принимается сколачивать жизнь.

Григ плавал по морям и скитался. Его мужественное лицо как бы обращено к встречному ветру. В Советской стране он нашел то, чего так недоставало ему в Норвегии: огромные преобразования требовали развития и приложения всех способностей человека.

Григ прекрасным движением головы откидывает волосы назад, рука со стаканом вина осталась в воздухе.

— Мы, молодое поколение норвежцев, обязаны освободить наш народ от филистеров и обывателей... их еще слишком много в Норвегии. Вся наша норвежская литература, будь то Ибсен, или Бьернсон, или даже Ионас Ли, всегда была полна призывов борьбы с этими «столпами общества», однако и лучшие наши писатели не сумели указать народу путей, призыв оставался призывом. Но норвежцы — старые мореплаватели, они хорошо знают, что сейчас флагман — Россия, что в мировой армаде она идет впереди всех.

В тридцатых годах в Москве появился располагающий к себе, красивый по внешности и внутреннему облику человек. Дружелюбно заглядывая в лица прохожих, словно стараясь распознать существо строителей нового мира, проходил он по улицам Москвы. Это был молодой норвежский писатель, надежда норвежской литературы, Нурдаль Григ. В огромной степени ему были присущи все те свойства и качества, которые мы с юности привыкли любить в книгах лучших норвежских писателей прошлого: ненависть к мещанскому филистерскому миру и глубокое чувство природы родной страны с ее молчаливыми серебристыми фьордами и отважными мореходами и исследователями.

Как-то очень стройно, но освещенное по-новому великими идеями преобразуемого мира, сочеталось все это культурное наследие в душевном складе и политическом сознании молодого норвежского писателя. Нурдаль Григ проходил по улицам наших городов не в качестве дружественного наблюдателя, а как соучастник строителей этого нового мира. Его корреспонденции из Москвы были полны не только восхищения великими делами советского народа, но с вершин познания новой жизни он тревожно вглядывался в будущее родной ему Норвегии. Он чутко слышал приближение мировой грозы. Всего через шесть лет после того, как Григ покинул Москву, началась вторая мировая война, и Норвегии пришлось узнать тяжелые сапоги гитлеровских солдат, попиравших норвежскую землю.

— У норвежцев есть много общего с русскими: упорство, мужество, гордость. Но корабль Норвегии отстал, испытанные мореплаватели давно отсиживаются на берегу. Как жаль, что вы не понимаете по-норвежски! Это их исповедь.

Глядя мимо, в окно, держа в руке стакан с недопитым вином, Григ произносит стихи. В русском переводе они звучат так:

Это — «Пер Гюнт».

— Но уже поднимается молодая Норвегия, — говорит Григ. — Будущее за ней... это люди с гордой поступью. Они идут по земле, а не топчут ее без пользы.

Встречаются люди, нравственный облик которых как-то необыкновенно законченно являет собой совесть целого поколения, разумеется, в лучших, передовых его образцах. Узнав Грига лично, я так и воспринял его духовное существо: он представлял собой именно лучшего, передового человека современного Запада, и это первое впечатление с удивительной силой подтвердилось всей дальнейшей судьбой Грига.

Мы хорошо помним тот чудовищный сумрак средневековья, который разлился почти над всей Западной Европой во времена гитлеровского нашествия. Единственно, чего фашизм не смог смять и уничтожить, — это волю народов к свободе. Григ был в числе тех мужественных сынов непокоренной Норвегии, которые во времена унижения норвежского народа возглавляли его борьбу против тирании фашизма, и одна из заглавных страниц новой истории Норвегии написана именно им, человеком таланта, воли и мужества. Несколько лет спустя после разговора, который вели мы в Москве, Григ принял участие в налете бомбардировщиков на фашистский Берлин. Родная ему Норвегия была захвачена немцами, Советский Союз, ставший частью его существа, подвергся их нападению, — Григ мог быть только на линии огня. Капитан норвежской армии, он летел над темным Берлином, чтобы живое ощущение возмездия наполнило новой силой перо в его руке.

НУРДАЛЬ ГРИГ

Он не вернулся из этого налета на Берлин: он погиб. В Норвегии, той, какую он любил и за которую боролся, имя Нурдаля Грига не будет забыто. В подполье читали его стихи, возвещавшие близкое освобождение Норвегии. Лофотенские рыбаки вступали в партизанские отряды на далеком норвежском севере, как призывал к этому Григ. В предсмертной книге своей прозы Григ пишет, как он, писатель, спас двести сорок миллионов норвежских крон — золотой запас страны — для дела борьбы за свободу Норвегии.

«Я не верю, чтобы еще у моей колыбели было предсказано, что я буду спасать сокровища, накопленные в течение столетий, многие тонны золотых крон, золотых франков и тяжелых далеров Марии-Терезы. Но у нашего груза была своя таинственная жизнь. Это был залог свободной Норвегии, и он потаенно лежал в нашем сознании; это была возможность купить оружие, создавать войска и очистить страну от всей той грязи, которой покрыл ее захват чужеземцами».

На одном из кладбищ неподалеку от Берлина была обнаружена могила погибшего во время воздушного налета на Берлин 3 декабря 1943 года одного из замечательных писателей Норвегии — Нурдаля Грига. Его прах должны были перенести из Германии в норвежский пантеон и похоронить рядом с Бьернстьерне-Бьернсоном и Ибсеном. Григ погиб на сорок втором году своей жизни, когда обычно только начинается зрелость писателя. «Как поэт и человек, он является центральной фигурой в норвежской жизни, более того — символом», — писал о нем один из прогрессивных норвежских критиков.

Общение с Григом никогда не было обычным в том смысле, что с ним приятно было встретиться и побеседовать. Люди при встречах беседуют о многом, но Григ меньше всего говорил о будничных делах, его волновали большие вопросы.

Как-то, сидя на балконе моей комнаты и глядя на распускающиеся деревья в соседнем саду, он сказал:

— Во всем мире в эту пору распускаются деревья, но странное дело — в Москве это особенно чувствуешь... вероятно, потому, что вся жизнь современной России — это расцвет. Расцветающие деревья у вас необыкновенно символичны.

Григ прожил горестно мало, но существуют писательские судьбы, которые, подобно ракете, молниеносно прочерчивают небо, и какой след оставляют они, какие мысли пробуждают они, какие силы поднимают они к действию!

Вспоминая московские встречи, прекрасное лицо Грига, его страстное обращение к нашей стране, возглашенную ей здравицу, я утешаю себя тем, что гибель Грига находится в гармонии с его благородной, мужественной жизнью. А все, что связано с жизнью, никогда не может погибнуть.