– Куда мы едем, Фил? – спросил я, ведя машину по Спринг-Гарден-стрит в направлении восточной границы города.
– Я хочу, чтобы ты кое-кого проверил.
– Это она?
– Откуда мне знать? Я навел справки, скрытно, как ты просил, и получил наводку. С одной стороны, все идет не так, как ожидаешь, и вдруг, – он засмеялся, – точно так, как ожидаешь.
– Ты сделал снимок? Мне бы не хотелось, чтобы это была она, если понимаешь, о чем я. Я тебе говорил про усы? Густые усы? Мне не нравятся усатые женщины. По правде говоря, мне не нравятся усы и у мужчин, но когда я вижу их у женщин, у меня мурашки бегут по коже.
– Слушай, приятель, если она та, чье имя накарябано у тебя на груди, тебе она понравится, об этом не беспокойся. Но у меня есть снимки и других женщин. Хочешь их посмотреть?
– Конечно.
– Вот и ладненько, – сказал он. – Притормози здесь.
Я прижал машину к обочине, за припаркованным фургоном и поставил на нейтралку, не выключая двигатель. Скинк включил верхний свет и вынул конверт из кармана пиджака.
– В телефонных книгах Филадельфии, южного Джерси и Делавэра нет Шанталь Эдер, – сказал он, – но я нашел несколько Ш. Эдер. Обычно инициал вместо имени ставит женщина, которая опасается нападения хищника. Скрывает свой пол, понимаешь? Одну такую я нашел в Абсиконе, другую – в Хорсхэме. Взгляни.
Он передал мне первую фотографию. Цветной снимок, немного зернистый, сделанный издалека. Фотография была не самая четкая, но я сразу понял, что женщина на ней не та, кого я искал. Она была старше, гораздо старше, ее стальные волосы по цвету соответствовали ходунку для инвалидов.
– Это шутка? – спросил я.
– Приятель, я же не знаю, кого ты ищешь.
– Кто следующий?
На второй фотографии была изображена более молодая женщина на восьмом или девятом месяце беременности, держащая ребенка на толстых коленях. У нее было приятное лицо, несмотря на очевидные признаки материнства, и я, прищурившись, поискал знакомые черты.
– Не знаю, – сказал я. – Не думаю, что видел ее раньше.
– Я тоже так не думаю, поскольку ее зовут Кэтрин.
– Тогда какой смысл показывать фотографию?
– Просто хотел, чтобы ты знал. Шанталь Эдер не так уж много. Поэтому не фыркай на ту, с которой мы сегодня встретимся. – Он погасил верхний свет. – Едем дальше.
Я включил скорость, объехал фургон и опять направил машину на восток.
– Что ты имел в виду, когда говорил, что все идет не так, как я ожидаю?
– Ну, ее имя не совсем такое, какое написано у тебя на груди.
– Тогда с какой стати ее проверять?
– Потому что имя достаточно похожее.
– Достаточно похожее на что?
– Это ты скажешь мне, когда ее увидишь. Поверни здесь.
Я повернул.
– Что, если я ее не узнаю?
– Тогда, может быть, она узнает тебя. Ладно, поверни направо и поезжай под мост.
– Что там? – спросил я, кивая в сторону яркой неоновой вывески.
– То, куда мы едем, приятель. Заезжай на стоянку.
Около одноэтажного здания, разместившегося под мостом автострады, стояли пикапы и дорогостоящие седаны. Здание было выкрашено в черный цвет, ярко-красный неон на вывеске мигал, показывая то название заведения, то женскую фигуру – такую часто замечаешь на брызговиках большегрузных фур. Я припарковал машину в середине стоянки и почувствовал, что ожидания не оправдываются, а сердце начинает ныть. Но мне не следовало этому удивляться. Каждый раз, когда мужчины направляются в безграничную американскую ночь в поисках настоящей любви, они, как правило, оказываются в стриптиз-баре.
– Клуб «Лола»? – спросил я, и в моем голосе прозвучала пораженческая нотка.
– Он самый.
– Это не то место, где какой-то парень повстречал стриптизершу, ради которой убил жену?
– Оно самое.
– И наверное, Шанталь Эдер одна из танцовщиц?
– А вот это мы сейчас узнаем.
– Зачем? – спросил я. – Из всего, что я себе представлял, этот вариант наихудший. Только законченный неудачник мог напиться, оказаться в стриптиз-баре, влюбиться в стриптизершу и поклясться в неувядаемой любви с помощью татуировки.
– Сегодня мы это выясним, так ведь?
– Выбрось из головы. Мне уже ясно, чем обернется эта история.
– Не хочешь узнать наверняка?
– Я уже достаточно узнал, чтобы понять: вся эта история – страшная ошибка.
– Если ты сейчас сдашься, приятель, то каждый раз, взглядывая в зеркало, будешь нехорошо думать, – сказал Скинк. – Не об этой птичке, а о себе. Вылезай. Давай разберемся, что к чему.
– Ты просто хочешь развлечься сегодня вечером.
– В какой-то степени – да. К тому же бабки твои, что делает развлечение приятней.
Я услышал музыку еще до того, как мы подошли ко входу. Обычно я держусь подальше от заведений, где вышибала одет во все черное и вдобавок завязывает волосы в конский хвост. Благодаря этому я никогда не попадаю в те места, где меня наверняка не полюбят. Клуб «Лола» оказался исключением.
– Ты меня когда-нибудь видел? – спросил я у вышибалы, платя за себя и за Фила.
Даже не взглянув, он ответил:
– У меня плохая память на лица.
– Но я заходил всего несколько дней назад.
Он поднял голову, понюхал воздух, как доберман.
– Если я не выбрасывал тебя на улицу, то не знаю, был ли ты здесь. Это мой принцип. Помогает не появляться в зале суда, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Да, понимаю, – сказал я. – Но я здесь был?
– Я уже сказал. И то же самое скажу твоей жене.
– Ладно, – сказал я, принимая сдачу, – это радует.
И мы вошли в увеселительное заведение.