Меченый

Глава 57

– Вы долго жмете на кнопку звонка, это очень раздражает, – послышался голос Лу в громкоговорителе за закрытыми воротами поместья Перселла. – У меня уже разболелась голова. Чего надо?

– Посмотреть новый фильм, поговорить с хозяином.

– Он вас приглашал?

– Конечно, приглашал. Сказал приходить, когда захочу. Сегодня вечером будут хорошенькие женщины?

– На просмотр всегда приходят красивые женщины. Думаете, вам сегодня повезет, Виктор Карл?

– Почему бы нет?

– Я слишком плохо говорю по-английски, чтобы объяснить, почему вам не повезет.

– Хватит скромничать, Лу; по-моему, вы могли бы перещеголять самого Шекспира, будь у вас желание.

– Ну ладно, вы умнее, чем кажетесь, что, наверное, не так уж важно. Я впущу вас, но только не съешьте все мои канапе. Они только для приглашенных гостей.

– Идет, – сказал я.

Секундой позже ворота медленно отворились.

Петляющая неухоженная подъездная дорога, кучка припаркованных машин, швейцар в красной ливрее у переднего входа.

– Помнете бок, наплевать, – сказал я, протягивая ключи слуге. – Она взята напрокат.

Я ожидал увидеть в просторной гостиной толпу завсегдатаев светских тусовок, но она была почти пуста – целующаяся парочка, расположившаяся на полу в углу, изумленный и озадаченный мужчина у окна с выпивкой в руке. Поднос с бутербродами на полуразваленном кофейном столике и Брайс на диване, подобравшая ноги и листающая журнал.

– А где вечеринка? – спросил я.

Брайс подняла глаза и улыбнулась. Почему-то ее улыбка вдруг скрасила мне день. У меня появилось странное ощущение, что это улыбается Шанталь, настоящая Шанталь.

– Не знала, что вы приедете, – сказала она.

– Я тоже.

– Вы привезли маму?

– Она решила остаться и поговорить с Моникой.

– Наверное, это хорошо, – сказала Брайс слегка разочарованным тоном.

– Скорее всего Моника у вас заночует.

– Как в гостинице?

– Примерно так. Мама когда-нибудь упоминала имя Шанталь?

– Никогда. Сегодня она сказала, что придут люди и будут называть ее Шанталь, но потом она все объяснит.

– И у тебя не возникло вопросов по этому поводу?

– Мама – актриса, она всегда играет какую-нибудь роль.

– Она играет их для дяди Теодора?

– Если не слишком занята в офисе.

– Понятно. А где все?

– В просмотровом зале. Внизу, как раз напротив бильярдной. Теодор показывает свой самый новый фильм.

– Почему ты не там?

– Мне не разрешают. Теодор очень строгий.

Я шагнул к ней, наклонился, чтобы видеть ее глаза.

– Что значит строгий?

– Он заботится обо мне, оберегает меня. Не знаю. Он очень добр ко мне, но только чересчур требователен. Любит, чтобы я была рядом, но ничего мне не разрешает. Никаких мальчиков, никаких ошибок в речи. Он как суровый дедушка или что-то вроде того, понимаете? Ну не знаю. Во многих вещах он старомоден.

– Ладно, – сказал я выпрямляясь. – Хорошо.

– Когда вы с Моникой уезжаете?

– Завтра.

– Не опоздайте на самолет.

– Не волнуйся. Где просмотровый зал?

Она кивнула в сторону лестницы. Я сунул в рот канапе и пошел на звуки, доносящиеся снизу. Неприятные, первобытные звуки.

Это была просторная комната с разнообразными креслами и кушетками, расставленными перед огромным экраном. Видеопроектор был прикреплен к потолку, а звук вырывался из подвешенных вдоль стен колонок. Кресла и кушетки в основном были заняты, в воздухе плавал табачный дым, картинка была яркая, диалоги громкие и предельно ясные.

Потому что нет ничего яснее, чем «О, малышка, да, так мне нравится, давай еще раз, а потом еще и еще!»

Хотя работа сделала меня циником, а прожитые годы притупили остроту восприятия, я порой цепляюсь за надежду, что не все так грязно в этом мире, как кажется. И всякий раз, когда надеюсь на это, попадаю в дерьмо.

Новейшее кинотворение Теодора было откровенным порно. Не той фривольностью, которую ханжи в нашей стране называют чернухой, а настоящей жесткой порнографией, которую не увидишь даже на ночном телеканале во второсортной гостинице. Я был настолько шокирован, что поперхнулся и зашелся кашлем. Большинство присутствующих обернулись и раздраженно уставились на меня.

Один из взглядов исходил от самого Теодора Перселла с неизменной толстой сигарой во рту. Он сидел на кушетке подле высокой красотки с тяжелой челюстью. Она что-то шептала ему на ухо. Положив одну руку на его плечо, другую – на колено. Изменение положения собеседника не повлияло на ее элегантную позу.

Перселл что-то сказал ей, и женщина оглянулась на меня. Перселл с трудом поднялся. Не говоря ни слова, прошел мимо меня и гордо прошествовал в бильярдную.

Когда я вошел следом, он закрыл дверь. Комната была светлой, тихой, если не считать стонов, доносившихся из просмотрового зала. Кончик сигары тлел. Бильярдный шар одиноко и красноречиво лежал на длинном зеленом сукне. Из окна был виден мрачный бассейн, странно поблескивающий в темноте. Я почти готов был увидеть там тело, плавающее лицом вниз, но потом вспомнил, что оно обычно появляется в третьем акте.

– Э-э-э… не ожидал увидеть тебя здесь, малыш, – сказал Теодор Перселл.

– Подумал, что мне нужно отметиться на просмотре вашей новой картины, – ответил я. – Не знал, что по такому поводу теперь устраивают чудесное семейное развлечение. Давно занимаетесь порнушкой?

– Не очень. Съемки порно напоминают блицкриг: мотор – начали, мотор – кончили, а в результате – мешок баксов. В этом городе есть правило: несколько провалов, и ты считаешься проигравшим, но я снова делаю ставку, готовлюсь вернуться в игру. Я получил сценарий, который не смог не принять. Лучший сценарий из прочитанных мной. Не порно, а совершенно законный.

– Тот, что показали мне вчера?

– Нет, то была дрянь, я просто хотел тебя проверить. То, что я получил, – настоящее дело. Гениальный, блестящий сценарий. Еще один «Влюбленный Тони», но лучше оригинала. Он вернет мне положение в обществе. Хочешь взглянуть?

– Нет, спасибо.

– Возможно, в проекте мне понадобится помощник продюсера.

– А что же Регги?

– Это ему не по зубам. Мне нужны свежие ребята, сообразительные и решительные. Готовые зарабатывать доверие, мечтающие проявить себя в этом бизнесе. Черт побери, все хотят быть в этом бизнесе. Интересуешься?

– Нисколько.

– Подумай. Предложение остается в силе. Однако удивлен, что ты пришел. – Перселл с силой толкнул большой белый шар, а когда тот, ударившись о бортик, покатился назад, ловко остановил его. – Я думал, ты все еще разговариваешь с Шанталь.

– Она не Шанталь. Это самозванка, и при этом не очень успешная.

– Она настоящая, малыш.

– Наверное, такая же настоящая, как и все в этом городе.

– А как считает твоя подруга Моника?

– Ей хочется верить, очень хочется, но обман все равно остается обманом.

– Почему ты так уверен?

– О, всего понемножку, – объяснил я. – Ваша Шанталь ничего не знает о жизни семьи Эдер, о ее друзьях и родственниках. Когда Моника упомянула Ронни, свою и, разумеется, Шанталь двоюродную сестру, Лена не знала, кто это. Попыталась угадать, но неверно: Ронни – не мальчик, а сообразительная белокурая девочка, которая, возможно, была самым важным человеком в жизни Шанталь.

– Она подавила большую часть своих детских воспоминаний.

– Бросьте, Тедди. Она не знала того, чего вы не могли ей рассказать. И потом, вы велели ей взвалить вину не на того парня. Ричард не животное, в нем нет этого. Он трус, всегда им был. Но самое главное – Лена сказала, будто ни один из ваших друзей не знал, что вы забрали ее с собой. Но это не так. Чарли в курсе того, что случилось с Шанталь.

– Он тебе это сказал?

– Нет.

Перселл снова катнул шар к дальнему бортику, опять быстрым, четким движением схватил его.

– Значит, строишь догадки.

– Конечно. Это то, чем занимаются все адвокаты, но я прав.

– Если у тебя есть ответы на все вопросы, малыш, чего же ты хочешь от меня? Зачем приехал?

– Сначала хотел лишь отвезти Брайс домой.

В его голубых глазах мелькнул испуг. Перселл жадно затянулся сигарой и выпустил целое облако дыма. В тот же момент я почувствовал, как его страх перед разоблачением сменился облегчением от того, что противник еще недостаточно осведомлен, чтобы причинить ему вред.

– Значит, у тебя нет ответов на все вопросы, малыш?

– На все – нет, но на некоторые – есть.

– Сила в знании, малыш. То, чего не знаешь, будет каждый раз мешать тебе. Ты меня неправильно воспринял. Я не извращенец.

– Сомневаюсь. Однако уже не считаю, что Брайс угрожает опасность. А это означает, что я до сих пор не знаю о случившемся с Шанталь. Раньше я был уверен, что вы надругались над ней, ситуация вышла из-под контроля и вы ее убили, но теперь так не думаю.

– И правильно делаешь. Просто я люблю детей, люблю, чтобы они были рядом. А Шанталь… В ней было что-то особенное. Упрямство.

– Тогда почему она исчезла?

– Может, сбежала. А может быть, ты ошибаешься насчет Лены.

– Нет, потому что произошло нечто ужасное. Я в этом уверен.

– Откуда ты можешь что-то знать, молокосос?

– Потому что картина находится у Чарли, а это говорит о многом. Вы украли ее для того, чтобы поторговаться с правосудием, если вас поймают. Но картина оказалась у Чарли. И я догадываюсь почему. Вы отдали ему Рембрандта, чтобы заткнуть рот. По этой же причине хотите убрать его подальше от Филадельфии, откупиться от него. Вам нужно, чтобы он молчал. Потому что Чарли все знает.

– И что же он знает, малыш?

– Ему известно все, что вы натворили по пути к новой жизни. Вы сказали, что поступили с Шанталь правильно, что это чуть ли не геройский поступок, и держу пари, что вы до сих пор так считаете. Вы перешли грань дозволенного, не так ли? Сначала продались миссис Лекомт. Потом обокрали музей и кинули своих друзей. Но этого было недостаточно, чтобы бежать без оглядки. Все решило одно действие, и оно было связано с Шанталь. Вы убили ее – я знаю, что вы это сделали. Единственный вопрос – зачем. Зачем вы это сделали?

Перселл еще раз толкнул шар, на этот раз к ближнему борту, а когда шар катился назад, быстро поднял его и бросил мне в голову.

Перселл наверняка пробил бы мне череп, не будь он слабосильным стариком с выпирающим животиком. Я уклонился, шар с грохотом ударился о разукрашенную деревянную мишень для игры в дротики, дротики разлетелись, доска свалилась на пол.

Дверь распахнулась, и в бильярдную ворвались Регги и Лу. Первый выставил кулаки, как Брюс Ли, второй пистолет – как Стивен Сигал. Они хотели испугать меня, но только у Лу парик съехал на нос, а Регги испытывал откровенный страх перед оружием – куда больший, чем я.

– Что ты знаешь о том, как изменить судьбу? – спросил Перселл. – Ничего. Ты никчемный человечек, плывущий по течению, и останешься таким до конца своих дней. Ты слабак, обыватель. Ты ничего не получишь от жизни, потому что заслуживаешь только то, что имеешь.

– Мы все получаем то, что заслуживаем, – сказал я. – Регги, не могли бы вы направить пистолет в другую сторону? Вы так дрожите, что на вас больно смотреть.

– Убери пистолет, Регги, – сказал Перселл. – Виктор слишком ничтожен, чтобы его убивать.

Регги еще пару секунд подержал пистолет направленным на меня, потом убрал в карман пиджака.

– Ну и что ты собираешься теперь делать, малыш?

– Собираюсь вернуться на восток, – сказал я. – Собираюсь привести Чарли домой. Собираюсь докопаться до истины.

– Ты не знаешь, что такое истина, черт побери.

– Чарли мне расскажет.

– Может, и расскажет, – сказал Перселл. – Если я не найду его первым. Тебе следует обдумать мое предложение. Я даю тебе шанс стать новым человеком.

– И взять на работу Регги, чтобы он как бобик бегал за мной и наставлял на моих врагов дешевый пистолетик?

– Я не бобик, – обиделся Регги.

– Конечно, бобик, малыш, – сказал Теодор. – И не забывай об этом.

– Я вице-президент, – напомнил Регги.

– Вице-президент по лизанию зада президента, – сказал Перселл. – И тем не менее ты добился от жизни намного большего, чем Виктор; этот ни на что не способен, потому что он прирожденный неудачник, обреченный умереть с тем, с чего начал.

– Позвольте спросить, Теодор, – произнес я. – Каково это – прыгнуть через пропасть, стать совершенно другим человеком, а потом обнаружить себя в новом обличье дряхлого старика?

– Хочешь знать, как себя при этом чувствуешь, малыш? Вот что я тебе скажу: когда сидишь с бокалом старого вина перед вкусной едой, а телка с огромными грудями тычется тебе в колени, чувствуешь себя чертовски приятно.