Меченый

Глава 23

– Мы видели тебя по телевизору, ты представляешь Чарли Калакоса, – сказал Джоуи Прайд, слизнув с верхней губы пивную пену.

Мы сидели в задней кабинке бара «Голливуд», расположенного на той же улице, что и дом отца. Между нами стоял полупустой кувшин и тарелка с солеными крендельками, перед нами – кружки из толстого стекла. Я взял горсть крендельков, потряс, как игральные кости, и закинул один в рот.

– Да, я его представляю.

– Ты что-то говорил о картине какого-то мертвого парня, украденной из какого-то музея.

– Да, говорил.

– Так вот, нам стало интересно, – Джоуи бросил взгляд на Ральфа, – что этот Чарли собирается сделать с картиной.

– Вернуть музею, – сказал я.

– Вернуть, правда? – спросил Джоуи. – О, это доброе дело. Как по-твоему, Ральф?

Толстяк кивнул, но, судя по его лицу, бескорыстное намерение Чарли не вызвало у него одобрения.

– Это доброе дело, – сказал он.

– Люди недооценивают такие дела, – продолжил Джоуи Прайд. – Все хотят быть крутыми и жестокими, каждый мечтает стать царем горы. Но доброе дело – это доброе дело. Чарли – чертовски добрый парень.

– Вы, ребята, знакомы с Чарли? – спросил я с неукротимым лицемерием.

– С кем, с Чарли Калакосом? – переспросил Джоуи. – Конечно, мы знаем Чарли. Мы вместе выросли. Маленький Чарли, добренький Чарли, придурок Чарли, пытающийся обворовать своих старых и верных друзей.

– Что вы имеете в виду под словом «обворовать»?

– Ну, эта картина… она же не принадлежит Чарли, так ведь?

– Вы правы. С точки зрения закона она принадлежит музею.

– Но мы здесь разговариваем не с точки зрения закона. Правда, Виктор? Точка зрения закона хороша для адвокатов и копов, когда они собираются вместе, чтобы обнюхать друг друга, как собаки у пня. Мы здесь говорим о том, что правильно или неправильно. А правильно то, что те, кто много лет назад участвовал в этом деле с Чарли, должны получить свою долю.

– Возможно, – сказал я. – Но это будет трудно, потому что Чарли отказывается говорить об ограблении и о том, кто в нем был замешан.

– А я что тебе говорил, Ральф? Чарли хочет забрать все себе.

– Похоже на то, – согласился Ральф.

– Не все так просто, – сказал я. – Одна помощница федерального прокурора очень решительно настроена выяснить, кто еще, кроме Чарли, участвовал в этом ограблении. Она хочет, чтобы Чарли рассказал все подробности кражи, но он отказывается.

– За теми, кто провернул это дело, до сих пор охотится федеральный чиновник? – спросил Ральф. – Какой смысл?

– Вы правы, смысла нет, потому что срок давности уже истек. Тем не менее она охотится. Я думал, что она просто ищет картину, но дело, кажется, в другом. У нее есть какая-то причина расследовать это ограбление.

Старики переглянулись, как будто знали, что именно ищет Дженна Хатэуэй. «Интересно», – подумал я.

– Я хочу, чтобы вы, ребята, поняли: отказываясь называть подельников, Чарли пытается не обмануть их, а защитить.

– Защитить от денег, – мрачно заметил Ральф.

Я пригнулся, посмотрел сначала на одного, потом на второго.

– Хватит прикидываться. «Они» – это вы, правильно?

Джоуи быстро оглядел бар, прежде чем наклониться к столу и сказать, понизив голос:

– «Они» – это мы.

– Черт возьми, я так и думал. Наверное, это было дьявольски интересное дело.

– Самое замечательное дело из всех, которые мы провернули, – подтвердил Джоуи.

По самодовольным рожам и ухмылкам я понял, что стариков распирает желание предаться воспоминаниям.

– Но я не понимаю одного. По слухам, это была работа банды профессионалов.

– А кто распустил эти слухи? – спросил Джоуи.

– Мы, – ответил Ральф.

– Ну и как пятеро уличных мальчишек провернули крупнейшее в истории города ограбление?

Джоуи поднял кружку, осушил ее, снова наполнил из кувшина и посмотрел на Ральфа. Тот кивнул в ответ.

– Ты никому этого не расскажешь?

– Я адвокат, Джоуи. Если нельзя доверять адвокату, то кому можно?

– Как обычно, – сказал Джоуи, – все началось в баре.

Тридцать лет назад они сидели в точно таком же баре, как «Голливуд». Ральф с черными от въевшегося металла руками, и вечно озабоченный Хьюго Фарр с цементными пятнами на джинсах и рабочих ботинках, и чистюля Чарли Калакос, и Джоуи Прайд, который пришел раньше других и уже успел уговорить кувшин пива, отчего теперь начинал чувствовать сладкое забытье. Все четверо находились на том этапе жизни, когда она должна меняться. Но для них она будто остановилась.

В жизни есть некая линия, объяснил мне Джоуи, которую трудно разглядеть, поскольку она размыта. По одну ее сторону все мечты сбываются, по другую – так и остаются бесплодными фантазиями, в которые веришь только для того, чтобы не умереть с тоски (Джоуи назвал их «мечтами идиотов»). Все четверо никак не могли перейти эту черту.

Ральф гнул металлические заготовки на заводе Карлова, русского сукина сына. Ему хотелось открыть мастерскую – ничего особенного, не «Стандарт пресс стил», просто что-то свое. Но Ральф был бабником, и всегда находилась женщина, на которую он спускал деньги. Его мечта о том, чтобы стать самому себе хозяином, была такой же пустой, как его банковский счет.

Хьюго тоже мечтал о собственном бизнесе. Хотел заделаться магнатом. Он поступил в колледж, но взял академический отпуск, когда его отец заболел. Он думал, что заработает немного денег, поможет матери и вернется к учебе. По какой-то причине план не удался. Хьюго так и остался на стройке. Он укладывал бетон, брал у подрядчика авансы и засиживался допоздна в барах, стремясь забыть о колледже и о стройке.

Все, что хотел Чарли, – это сбежать от матери, найти себе девушку, купить дом и зажить самостоятельно. Это была его «мечта идиота». Она представлялась ему такой грандиозной, что он боялся ее осуществить. И вот вечерами он сидел с приятелями в баре, дул пиво и не замечал, как проходят годы.

Джоуи был самым здравомыслящим в этой компании, хотя официально его признали ненормальным. У него было две судимости. В первый раз его арестовали за угон машины, а второй – несколько лет спустя – за то, что он на улице, размахивая пистолетом и огромным деревянным крестом, внушал прохожим, будто Джимми Хендрикса распяли за грехи. Он всегда любил мощные автомобили, мечтал собирать их и с ревом носиться по бульварам. Но когда его в конце концов выпустили из психиатрической больницы штата, он смог найти только одну работу – водителем такси. Он уверял всех, что занимается извозом временно, однако это «временно» тянулось уже дольше его тюремного срока. Для Джоуи жизнь тоже как бы остановилась.

И вот они сидели в баре, проклинали судьбу, с которой тем не менее смирились, как с изношенными, но удобными джинсами, и гадали, заглянет ли к ним Тедди Правитц.

Тедди был ловким парнем – он сумел вырваться из повседневной суеты. Уехав из Филадельфии на Западное побережье, он стал для них чем-то вроде легенды – не столько человеком из плоти и крови, сколько воплощением успеха, не выпавшего на их долю. Они не пытались выяснить, чем он промышляет на западе, но были уверены, что у него жизнь сложилась куда лучше, чем у них. И вдруг он вернулся. Все четверо думали, что Тедди приехал домой, дабы поздороваться со старыми друзьями, опрокинуть стаканчик, выпить пива и немного поболтать. Но они ошибались.

Он вошел в бар как иностранный властелин. Его встретили громкие приветствия, веселые возгласы, шлепки по спине и плеск разлитого пива. Он пару раз угостил всех выпивкой, сверкая улыбкой и будто невзначай демонстрируя толстую пачку денег. Он гордился собой. В его манерах проскальзывала какая-то шероховатость, что-то калифорнийское, словно солнце Западного побережья выжгло в нем все приметы родной местности. Казалось, что через минуту он оседлает доску для серфинга и помчится на ней по Броуд-стрит, сияя улыбкой и яркой жилеткой под хиппи. Он словно явился из другого измерения, радостного, светлого и таинственного. Он был ослепителен.

Друзья расположились в задней кабинке. Четверо закидали вопросами пятого, но тот отвечал лаконично.

«Где ты был, Тедди?» – «То здесь, то там». – «Женился?» – «Не-е». – «Работаешь?» – «От случая к случаю». – «Много зарабатываешь?» – «Более чем достаточно». – «Вернулся навсегда?» – «На время». – «Почему?» – «Есть причина». – «Закажем еще, Тедди?» – «Конечно. Я угощаю». – «Ну, давай рассказывай, зачем вернулся?»

«Ребята, – сказал он наконец, сияя глазами. – Я вернулся только по одной причине: чтобы дать вам шанс выбраться из этой дыры. Последний шанс на освобождение».

– Интересно, – сказал я, – что-то вы, ребята, не похожи на освобожденных.

– В том-то и дело, – вздохнул Джоуи. – Тридцать лет спустя мы по-прежнему бедны как монастырские крысы и все еще пытаемся изменить свою жизнь.

– Но картина была только частью добычи. В фонде Рандольфа взяли много другого – драгоценные камни, золото и даже кое-какую наличность. Вы чертовски хорошо поживились.

Они не ответили. Малыш Джоуи и Дубина Ральф хмуро уставились на свои кружки. Джоуи поспешно допил пиво, схватил кувшин, вылил себе остатки и залпом проглотил.

– Что случилось с добычей? – спросил я.

– Мы кое-что получили, – сказал Джоуи. – Свою долю наличных.

– А остальное?

– Исчезло, – сказал Ральф.

– Как?

– Разве это важно?

– Мы сейчас толкуем о том, как бы все это вернуть, – сказал Джоуи. – К нам подходил один тип. Он знает, что мы давно знакомы с Чарли и что можем на него повлиять, поскольку мы старые закадычные друзья и в свое время были в одной компании.

– Кто сделал вам предложение? – спросил я.

– Это не важно, – ответил Ральф.

– Нет, важно.

– Он вроде как крутой и хочет сохранить все в тайне. Но предлагает достаточно, чтобы мы заинтересовались. Скажу больше: этот тип дает достаточно, чтобы мы немного рассердились, если не получится так, как он хочет.

– Немного рассердились?

– Да. Вот и вся история. Передай Чарли, что уловом надо делиться по справедливости. Передай, что бейсбольных бит не будет.

– Это угроза, Джоуи? – спросил я.

– Нет-нет, ты меня неправильно понял. Я такой же добрый, как Чарли. Разве я недобрый, Ральф?

– Он добрый, – подтвердил толстяк.

– Просто мы давно не играли в бейсбол и хотим поиграть в другую игру. Как в старые времена. Передай Чарли насчет бейсбольных бит, и он поймет.

– Хорошо, передам, – сказал я. – А вы, если снова появится ваш крутой, дайте мне знать. – Я вручил каждому свою визитную карточку. – Вы говорили кому-нибудь об этом предложении?

– Да, людям, которых оно могло бы заинтересовать.

– Например?

– Твоему отцу.

– Ладно. Впредь не трогайте его. Кому-нибудь еще?

– Матери Чарли.

Я закрыл глаза, покачал головой:

– Вы, ребята, еще глупее, чем я думал.

– Виктор, мы всего лишь подстраховываемся.

– Скорее, роете себе могилы. Вот что: прежде чем я что-то предприму, мне нужно знать – этот тип действительно крутой или только гнет пальцы.

– О, он действительно крутой, – сказал Джоуи.

– Откуда вы знаете?

– Он заплатил за знакомство. Дал по паре сотенных только за то, чтобы мы с ним поговорили.

– Не возражаете, если я взгляну?

– Я, к сожалению, уже истратил свои. Расходы и все прочее. У меня же счетчик в машине.

– Ну да, конечно. Как насчет вас, Ральф? Остались эти сотенные?

Ральф полез в карман брюк, достал золотой зажим для денег с каким-то медальоном, вынул пачку денег и развернул их.

– Ну, ты даешь, – сказал Джоуи. – Утаиваешь от меня деньги. Я же просил одолжить червонец.

– Я не говорил, что его у меня нет. – Ральф вытянул из пачки две стодолларовые купюры.

Они были новыми и хрустящими, как будто только что вышли из-под печатного пресса. Я поднес их к носу, втянул свежий запах типографской краски. И ощутил кое-что еще. Понюхал снова, на этот раз придирчивее. Какой-то дорогой цветочный запах. «Сукин ты сын!»

Лавендер Хилл.