Меченый

Глава 19

Не каждый день сидишь за ужином со стриптизершей, которая рассказывает о святой.

– Вы когда-нибудь слышали о святой Соланж? – произнесла Моника серебристым детским голоском.

В клубе «Лола», где каждая женщина служила только для удовлетворения самых легкомысленных стремлений мужчины – длинные ноги, чтобы обвивать его тело, большая грудь, чтобы ласкать его взор, – этот голос звучал идеально. Но здесь, в «Мерлоуз дайнер» на Пассиунк-авеню, в суровом сердце южной Филадельфии, он казался более чем неуместным.

– Нет, никогда, – ответил я. – Мои родители не уважали святых.

– Вы не католик?

– Иудей.

– Это плохо. В тяжелые времена нет ничего более утешительного, чем надежда на святого.

– Предпочитаю утешаться пивом, – сказал я.

Чтобы поговорить о сестре, она ушла с работы сразу после выступления на сцене – выступления, наполненного трюками, которые заставили бы покраснеть даже политика. Надо отметить, что Моника Эдер привела себя в порядок. Обычно выражение «приводить себя в порядок» подразумевает, что человек приноравливается к окружающей обстановке, Моника так и поступила. В джинсах, футболке и кроссовках, со смытым гримом и блестящими волосами, затянутыми в пучок на затылке, она выглядела как очень красивая и очень здравомыслящая студентка колледжа. Но речь сводила ее маскарад на нет.

– Моя мать была на них помешана, – сказала Моника. – Я имею в виду, на святых. На святых и на тарелках с изображением клоунов. Нам с сестрой выбрали имена по святцам. Шанталь назвали в честь святой Жанны де Шанталь, покровительницы родителей, разлученных со своими детьми, что немного грустно, учитывая, как все обернулось.

– А вы когда родились?

– Двадцать седьмого августа, день поминовения святой Моники из Гиппо. Покровительницы непослушных детей. Вы будете кушать маринованную зелень?

– Нет, – ответил я. – Ешьте, не стесняйтесь.

Она отщипнула длинную зеленую полоску и откусила.

– Хотя могло быть хуже, – сказала она. – Нас могли назвать в честь клоунов. Сделайте милость, поправьте галстук.

– Поправить галстук?

– Да, он немного сбился на сторону. Нет, в другую сторону. Спасибо. Такие вещи сводят меня с ума. Или развязанные шнурки на ботинках, или пылинки на лацканах. Кроме того, я часто мою руки. Это странно?

– Если бы я работал там, где работаете вы, я бы тоже часто мыл руки.

– Почему?

– Я просто говорю…

– По-моему, там чисто.

– Я просто…

– Но моей любимой святой всегда была Соланж. Французская пастушка. Она дала обет целомудрия, когда ей было восемь лет. Потом, когда ей исполнилось двенадцать, на нее положил глаз сын графа, на чьей земле она пасла овец. Соланж ему отказала, поэтому он стащил ее с лошади и отрубил голову.

– Кому?

– Соланж, конечно.

– Неприятная история.

– Но затем, и это мне особенно нравится, она встала, подняла с земли голову, пришла с ней в ближайший городок и стала проповедовать. Как будто ничего не могло остановить ее разносить слова Господа. Она здорово смотрелась бы на телевизионном шоу. Можете представить, как Кейти Коурик берет у нее интервью?

– Говорящая голова у «говорящей головы».

– Святую Соланж сближает с сестрой то, что она проповедовала мертвой.

– Не понимаю.

– Сестра исчезла до моего рождения, но я чувствую, что она до сих пор разговаривает со мной. Разговаривает каждый день.

Я наклонился вперед, пытаясь найти признаки умопомешательства на красивом лице.

– Что она говорит?

– Вы будете доедать свой сандвич?

– Вряд ли.

– Можно я доем?

– Ешьте что хо…

Не успел я закончить фразу, как она потянулась к сандвичу с отварной маринованной солониной на моей тарелке.

– М-м-м, вкусно, – сказала она, откусив кусочек. В уголке рта повис лоскуток салата, и она подправила его пальцем. – После работы мне всегда хочется есть.

– Расскажите еще что-нибудь о сестре, – попросил я.

– О, Шанталь была как святая. Ее все любили. Когда она пропала, ей было только шесть лет, но она уже была особенной. Любила ходить в церковь, любила животных, принесла домой птичку со сломанным крылом, привела бродячую собаку. У меня есть собака. Люк. Он шарпей. Знаете, такая порода с морщинистой кожей.

– Не знаю.

– Из Китая. Но не Люк, а порода. Люка я взяла в Скрантоне. Довольно агрессивная. Не стоит связываться с шарпеем. И не стоит с ним заигрывать. Это примерно все мои советы по жизни.

– Я запомню их.

– А еще анчоусы.

– Что насчет них?

– Не знаю, но я их обожаю. Немножко солоноватые, вам так не кажется? Но в пицце очень вкусные. Шанталь любила пиццу и жареный картофель. Но больше всего она любила танцевать. Ей не было равных. Родители до сих пор хранят видеоролики, на которых она танцует. Они постоянно их смотрят. Она даже выступала в «Витрине Эла Альбертса». Знаете эту телепередачу, ее показывают утром в воскресенье? Про местные таланты?

– Да, помню.

– Однажды она выступала с сольным танцем. Номер назывался «Изумительная Шанталь Эдер». Она исполняла чечетку в маленьких красных туфельках. Я до сих пор берегу их, как рубиновые комнатные тапочки Дороти.

– Что с ней случилось?

– Этого никто не знает. Однажды она пошла, как обычно, погулять и не вернулась домой. Об этом несколько месяцев писали в газетах. Полиция сбилась с ног, но ничего не нашла. Ни тела, ни записки о выкупе – ничего, как будто она топнула маленькой красной туфелькой и исчезла.

– Ужасно.

– Да, ужасно.

Она потянулась к моей тарелке и взяла ломтик хрустящего картофеля. Я пододвинул тарелку к ней, и она взяла еще ломтик.

– Это сломило моих родителей. После исчезновения Шанталь появилась я, но я не похожа на сестру, поэтому они совсем разочаровались. Родители так и не оправились от удара.

– Что, по-вашему, случилось с Шанталь?

– Все решили, что ее убили. Подозревали одного старого пьяницу, который странно себя вел, но на него не смогли повесить ничего определенного. А потом прошел слух, что какой-то парень в белом фургоне прочесывал наш район в поисках одиноких детей.

– Всегда оказывается замешанным белый фургон.

– Да. Интересно почему. Нужно не забыть на следующее ограбление банка поехать в коричневом фургоне. Вы во второй раз смотрите на часы. Вы куда-то спешите?

– Просто уже поздно, – сказал я. – А завтра мне нужно быть в суде.

– Что-нибудь важное?

– Нет, всего лишь дело об опекунстве.

– Мне это кажется важным. Кого вы представляете?

– Мать.

– Это хорошо. Я обеими руками за матерей. Знаете, кто святой покровитель матерей?

– Нет.

– Святой Жерар. Его обвинили в том, что он обрюхатил одну женщину, и Жерар отказался разговаривать, пока его не оправдают.

– Должно быть, у него был хороший адвокат.

– Вы когда-нибудь стреляли из пистолета, Виктор?

– Никогда.

– А у меня есть пистолет. Я им еще ни разу не пользовалась, но в один прекрасный день кто-нибудь вломится в мою квартиру, и – бах!

– Учитывая собаку и пистолет, я, пожалуй, буду держаться от вас подальше.

– А, Люк. Он не опасный. А что касается того парня в парке, так он курил, а Люк не выносит запаха табака. Но я не думаю, что ее убили. Я говорю о сестре. Не думаю, что она вообще мертва. Помните девочку, про которую все думали, что она сгорела на пожаре, а потом оказалось, что ее украли и теперь она живет где-то в Нью-Джерси?

– Помню.

– По-моему, случилось то же самое. Думаю, Шанталь похитили, потому что она была идеальным ребенком. Наверняка она сейчас живет припеваючи.

– Кто похитил?

– Кто-то, кому она очень нравилась.

– Хорошо, что вы так думаете.

– Я все время ощущаю ее присутствие, словно она рядом, заглядывает через плечо, заботится обо мне. Именно это я имела в виду, когда говорила, что она моя святая Соланж. Ее нет, но она учит. Шанталь направляет мою жизнь в нужное русло. Благодаря ей у меня есть цель. Меня зачали, чтобы заполнить пустоту. Печально, что из меня не получилось хорошей девочки. Тем не менее я стараюсь. Поэтому в клубе я взяла ее имя.

– Уверен, что она была бы тронута.

– Правда? – Моника ослепительно улыбнулась, словно я похвалил ее волосы. – Надеюсь. Думаю, рано или поздно она даст о себе знать.

– Предполагаете, что после стольких лет Шанталь объявится?

– О, Виктор, я не предполагаю. Я убеждена, что так оно и будет. Как насчет пирога? Я могла бы съесть немного пирога. Здесь его готовят?

– Наверняка, – сказал я.

От меня не ускользнул тот факт, что она не спросила, откуда я узнал имя ее сестры. Моника всю жизнь ждала от нее вестей и, должно быть, мой интерес восприняла как знак свыше. В любом случае я не собирался рассказывать ей о татуировке, особенно после того, как услышал ее причудливые рассуждения о сестре. Представления о Шанталь и без того обжигали ее; мне не хотелось подливать в костер ведро бензина.

Мы заказали пирог. Мне персиковый, ей – черничный с горкой мороженого сверху. Моника была прекрасной даже с синими крапинками на зубах. И печальной. Обычно женская печаль затрагивает некую струнку в моей душе и побуждает к определенным действиям, но с Моникой я не мог поступить как всегда. Мне лишь стало грустно от того, что на ее жизнь столь сильно влияет пропавшая девочка.

Итак, я уверовал, что сестра Моники не имеет ко мне никакого отношения.

Порой я бываю тупее железной балки.