Меченый

Глава 41

– Да, с Ральфом круто обошлись, – сказал мой отец, усаживаясь в свое фирменное кресло.

Он отпил пива и негромко рыгнул. Я понял, что смерть Чуллы не задела его сердце.

– Дубина Ральф не заслужил такого – получить пулю в голову в доме матери.

– Такого никто не заслуживает.

– Есть идея, кто это сделал?

– Похоже на головореза из банды братьев Уоррик.

– Не знал, что Ральф был связан с этими подонками.

– Он был связан с Чарли Калакосом, а этого для них оказалось достаточно.

– Кто следующий в списке?

– Джоуи Прайд, Чарли и двое остальных, наверное. Почему-то мне кажется, что они охотятся за всеми, кто участвовал в налете на фонд Рандольфа.

– Выходит, готовится массовое убийство.

– Получается, так.

– Тяжелый случай.

– Да.

– Действительно тяжелый.

Отец задумался, но не о том, как трагическая смерть Дубины Ральфа повлияет на наши судьбы, а о том, стоит ли оставаться трезвым в свете последних новостей. Так я решил, потому что он попросил принести с кухни еще пива.

– Конечно, па.

– А заодно захвати чипсы.

Когда я вернулся в гостиную, держа в руках пакет с чипсами «Лейз» и две банки «Айрон-сити», телевизор уже работал. Отец, подтверждая мою теорию о том, что он готов смотреть все, что ни показывают, внимательно наблюдал за маленькой белой точкой, летящей по нестерпимо голубому небу.

– Гольф?

– «Филадельфия» играет в Лос-Анджелесе.

– Но ты же не любишь гольф.

– Зато люблю смотреть, как у игрока вытягивается лицо. Обожаю лошадиные лица. Так и слышишь: «О-о-о, я зарабатываю шесть миллионов в год плюс премии за победы, но вот только что попал мячиком в воду! О-о-о!»

Я протянул ему пиво и чипсы, подошел к телевизору и сделал звук тише. Он посмотрел на меня словно ребенок, у которого отняли шоколадку.

– Ты чего себе позволяешь? – спросил он, нажимая кнопку громкости на пульте управления.

Я опять убрал звук.

– Нам нужно поговорить, па.

– Ты собираешься со мной порвать? – Он снова прибавил звук. – Закрой дверь, когда будешь уходить.

– Па, ты действительно без Джонни Миллера не знаешь, что игрок должен загнать мячик в лунку?

– Комментарии создают соответствующую обстановку.

– Нам нужно поговорить о том, чем ты обязан миссис Калакос. Она повесила твой долг мне на шею, как ярмо.

Отец внимательно посмотрел на меня, подумал И до минимума убавил звук. Открыл банку пива, сделал глоток. Я сел в кресло напротив него и тоже открыл банку.

– Это не мой долг. Отца, – сказал он. – Ты многого не знаешь о своей бабушке.

– Так расскажи.

– Она была художницей. По крайней мере считала себя таковой.

– Не припоминаю картин бабушки Гильды.

– Это было до того, как ты родился. Наш дом был увешан ее картинами. Кроме того, она писала стихи и любила петь. Я был маленьким, когда мы переехали из северной Филадельфии в Мейфэр и поселились…

– Рядом с семьей Калакос?

– Совершенно верно. В местном культурном центре работал кружок живописи, и каждый вторник и четверг мать паковала кисти и краски в плоский деревянный ящик и отправлялась на занятия. В тот же кружок ходила… Догадайся кто.

– Миссис Калакос?

– Правильно. Однажды вечером я ошивался с друзьями возле культурного центра. Мать вышла на улицу, держа в левой руке этюдник, а через правую руку был переброшен рабочий халат. Но странным было не это. Странным было то, что она смеялась: это необычное для нее поведение. А рядом с ней, тоже смеясь, шел высокий, сутулый, нескладный мужчина с сияющей лысиной и трубкой в пухлых губах. Ничего особенного, но этот сукин сын сумел рассмешить мою мать. Его звали Гернси.

– Гернси?

– Да, как племенных коров. С тех пор мать сильно изменилась. Притихла как-то. До этого она всегда указывала отцу, что делать, ругала меня за бесцельное времяпрепровождение. И вдруг стала какой-то отрешенной, словно ее начало беспокоить совсем другое. В доме воцарилась тишь да гладь. А потом, в четверг, она ушла на занятия и не вернулась.

– Гернси.

– Она позвонила отцу, чтобы он не волновался. Сообщила, что уходит от него, переезжает к Гернси и становится художницей. Мать была еще молода, тридцать с небольшим. Она сказала, что должна порвать с отцом, прежде чем ее поглотит прозаический быт жены сапожника.

– Как к этому отнесся дедушка?

– Не слишком хорошо. Во вторник вечером он пошел к местному культурному центру. Я увязался за ним. Когда закончились занятия кружка живописи, он подошел к матери и принялся умолять ее вернуться домой. Она отказалась. Он выругался на идише, она ему ответила. В гневе он набросился на Гернси, размахивая своими маленькими кулачками. Я оттаскивал отца, а высокий сутулый мужчина в страхе убежал. Я до сих пор помню дырки в его подметках… Мать оттолкнула отца так, что он упал, и кинулась догонять Гернси. Та еще была сцена. Миссис Калакос все видела. Она подошла к отцу и сказала с сильным греческим акцентом: «Не волнуйся». Отец взглянул на нее с жалкой печалью в глазах. «Жена и мать должна принадлежать семье. Я верну тебе твою жену». И вернула. Через неделю миссис Калакос гордо вошла в нашу гостиную, а за ней покорно следовала мать с этюдником в руке. Родители с миссис Калакос сели за стол и обо всем договорились.

– Как? – спросил я.

– Не знаю. Они выгнали меня из дому. Когда я вернулся, все было так, как будто ничего не случилось. Мать вела хозяйство – отец работал; мать бранила отца, а тот лишь посмеивался. Вот и все. Больше об этом никогда не вспоминали.

– Бабушка Гильда.

– По-моему, после этого в глазах у матери застыла печаль. Больше она не писала картины, не сочиняла стихи, не пела. Но отец навсегда остался благодарным миссис Калакос. Каждый раз после встречи с ней он напоминал мне, чем мы ей обязаны.

– Бабушка Гильда. Не думал, что она была такой.

– Поэтому я в долгу у миссис Калакос. А теперь можно прибавить звук?

– Ты не хочешь поговорить об этом? Что ты чувствовал?

– Растерянность, тоску.

– Правда?

– Ладно, хватит. Что случилось, то случилось. Но вот что я тебе скажу. При первой же возможности я записался в армию. Я был готов на все, что угодно, лишь бы свалить из этого дома.

– Я тебя не виню.

– Вот и хорошо, теперь мы все уладили. – Он направил пульт управления в телевизор.

Завопили спортивные комментаторы. Я принес с кухни еще пару пива.

Мы сидели и смотрели гольф. Солнце склонилось к горизонту, и начался бейсбол. Что бы ни говорили о бейсболе, его интереснее смотреть по телевизору, чем гольф. Однако я, попивая пиво, думал не о бейсболе, а о бабушке.

Я помнил ее старухой. Она вечно причитала. Мне казалось, что она была такой всю жизнь. А оказывается, был момент, когда она попыталась изменить судьбу. Ушла от мужа к высокому, неуклюжему Гернси, чтобы жить с ним во грехе и заниматься живописью. Это был романтичный поступок. Так Елена, героиня эпической поэмы, бросила Менелая ради Париса; Луиза Брайан, знаменитая журналистка, оставила приличную жизнь ради Джона Рида; Пэтти Харрисон, жена «битла», поменяла Джорджа на Эрика Клэптона. И в одном ряду с этими бессмертными женщинами – по крайней мере на протяжении недели – стояла моя бабушка Гильда.

Интересно, как сложилась бы ее жизнь, если бы у нее все получилось? Скорее всего она начала бы изводить Гернси придирками насчет грязных тарелок в раковине, разбросанной одежды, отсутствия честолюбивых стремлений и скучного домашнего существования. Но этого не произошло с моей бабушкой Гильдой, потому что вмешалась миссис Калакос.

В античной мифологии есть три сестры-фурии, которые рыскали по земле в поисках грешников, чтобы замучить до смерти. Одна из фурий, Мегера, имеет вид высохшей старухи с крыльями летучей мыши и головой собаки. Она доводит грешников до самоубийства. Не сомневаюсь, что она заваривает спитой чай и наглухо закрывает окна шторами. Бьюсь об заклад, что она жжет ароматические палочки, чтобы скрыть запах смерти в своем дыхании. Ставлю все, что угодно, на то, что она яростно подавляет волю и выступает против любой возможности стать кем-либо другим, нежели назначено судьбой.

– Кстати, у меня есть для тебя сообщение, – сказал отец.

Я неожиданно занервничал.

– От миссис Калакос?

– Нет, от Джоуи Прайда. Ему нужно поговорить с тобой. Он сказал, что завтра в то же время будет ждать у твоего дома.

– Это опасно. Позвони и предупреди его.

– Скажи сам. Не я ему звоню, а он мне.

– Па, за мной постоянно следят. Мне кажется, именно я навел на Ральфа убийцу. Джоуи тоже ищут. Если он будет ждать меня у дома, его найдут.

– Это проблемы Джоуи.

– Па.

– Если он позвонит, я ему передам.

– Плохо дело.

– Для Джоуи.

– Твое сострадание к этим парням впечатляет.

– Они были хулиганьем, – сказал отец. – Какими были, такими и остались. Если они участвовали в том ограблении, о котором ты рассказывал, значит, взялись не за свое дело и теперь за это расплачиваются. Так всегда происходит. Нужно понимать, на что ты способен, а на что нет.

– Как твоя мать?

– Да, верно. Знаешь, по возвращении домой она выбросила на помойку все свои картины и больше никогда не бралась за кисть.

– Картины были хорошие?

– Не-а. Но она точно получала удовольствие, когда их рисовала.