Между никогда и навечно

Глава 10

САВАННА

Все тело покалывает.

Проходят часы или минуты — я не могу сказать. Музыка, жужжание. Неоновая вывеска. Тягучая паутина кинетической энергии. Каждое движение создает волны цвета. Каждое прикосновение — взрыв ощущений.

Чувствительная кожа на моей талии вибрирует там, где касаются его ладони, отзываясь в каждом интимном местечке. За ухом. На затылке. Между ног. Затвердевшие соски трутся о ткань лифчика, и мне хочется большего.

Из меня вырывается смешок.

Я смеюсь и смеюсь, как блаженная, затем прижимаюсь ближе, нуждаясь в ощущении его кожи. Жаждая стереть разноцветные волны, разделяющие нас.

— Ты в порядке?

Его голос низкий. Низкий и такой милый-премилый. Он всегда был таким милым. Беспокоился обо мне. Заботился. Его глубокий тембр отдается эхом вокруг меня, окутывая, и я вдыхаю его. Прижимаю ладони к его груди, чувствую, как его кожа сливается с моей сквозь тонкий хлопок, затем обхватываю руками его шею.

— Сав.

Он у моего уха. В моей голове. Я опираюсь на него всем телом. Хочу раствориться в нем. Он смеется, его грудь вибрирует о мою, и я издаю стон. То, как это ощущается на моих сосках. В моей киске. Все пульсирует самым невероятным образом.

— Хочешь присесть?

— Мммм. — Я утыкаюсь носом в его шею. — Ты вкусно пахнешь.

Его горло сжимается. Я слышу, как он с трудом сглатывает. Целую его кадык, и его тело дрожит. Мне хочется большего.

Я смотрю на него. Его окружает ореол ярких звезд, отчего красивое лицо сияет. Брови нахмурены. Уголки полных губ опущены, и я провожу по ним пальцами.

Я помню эти губы.

— Такие суровые. — Вожу большим пальцем вперед и назад по бархатистой нижней губе. — Но такие мягкие.

Из любопытства просовываю большой палец ему в рот, и он приоткрывает губы и посасывает, лаская горячим языком подушечку пальца. Он впивается пальцами мне в бока, вызывая щекотку. В мое бедро упирается что-то твердое, и я вдавливаюсь в него. Провожу подушечкой большого пальца по его нижним зубам, вызывая всхлип. Мой? Его? Не уверена, но я его чувствую.

Медленно, плавно мой большой палец движется от его рта к моим губам. Мне хочется попробовать его. Хочется почувствовать то же, что чувствовал он. На месте своего большого пальца я представляю его палец. Мой рот — это его рот. Сознание затуманивается еще более красочными волнами — с более густыми, текучими ощущениями — и я поднимаюсь на цыпочки, соединяя наши губы.

Его рот открывается, и я купаюсь в его аромате.

Цитрус. Виски на языке.

Так мягко. Так нежно.

Я кружусь вокруг него. Мы кружимся вместе. Ветерок щекочет мою кожу, охлаждая все места, которые распаляет Леви. Под мелодию прилива я исследую его язык. Цепляюсь за его тело. Притягиваю к себе. Ближе. Еще ближе.

— Помедленнее.

Мягкость слова танцует на моем лице, погружая в холод, и я слышу, как он посмеивается.

— Я не хочу медленно, — говорю я ему. — Я хочу все наверстать.

Время. Я хочу наверстать время. То, что мы потеряли. Что мы потеряем. Пытаюсь объяснить, но слова прилипают к языку, и все, чего я хочу, это вдохнуть их в него.

— Пойдем.

Теплая ладонь обхватывает мою руку, я закрываю глаза и позволяю ему вести меня. Песок кажется рыхлым и странным между пальцами ног, и я поджимаю их во время ходьбы, посылая электрические разряды вверх по икрам и бедрам. Я стискиваю его руку и одновременно свожу бедра вместе. Мой желудок переворачивается. Киска пульсирует.

Когда музыка становится громче, окутывая звуками, я открываю глаза.

— Почему мы опять здесь?

Я поворачиваю голову к нему, к его сияющей улыбке. Снова прикасаюсь пальцами к его губам в поисках жара. Когда он начинает говорить, его губы скользят по подушечкам моих пальцев, обжигая их. Думаю, они уже никогда не будут прежними.

— Нельзя допустить, чтобы ты убежала в прибой, Сав. Нужно держаться поближе к твоим друзьям.

Я отрицательно мотаю головой, она двигается медленно и с трудом. Он смеется, звук вибрирует в моей груди и между ног, и я улыбаюсь ему в ответ.

— Я хочу домой, — говорю я ему. Для себя самой мой голос звучит задумчиво и мечтательно. — Я хочу уйти домой с тобой.

— Хорошо. Я могу отвезти тебя домой. Подожди здесь. Не пытайся снова уйти. Я скоро вернусь.

Он отпускает мою руку, и я хмурюсь. Сейчас мне пусто и одиноко. Я закрываю глаза. Он ушел, но я подожду. Я подпеваю музыке, покачиваясь в такт мелодии.

Мою талию обвивают руки, и я погружаюсь в него. В мою шею впиваются губы, и я поворачиваю голову, желая большего. Его губы движутся к моим и когда касаются их, я отстраняюсь.

Вкус не тот. Пряный. Не цитрусовый. Текила. Не виски.

Открыв глаза, вместо карих глаз встречаю голубые.

— Шон?

— Хочешь убраться отсюда, Савви?

Он тянется к моим губам, медленное движение прорывается сквозь цветные волны, и я уворачиваюсь от него.

— Ага.

Я хочу убраться отсюда. С Леви. Открываю рот, чтобы сказать это, но меня душат пряности, текила и что-то еще. Я толкаю его в грудь, выгибаюсь, чтобы освободить место между нами, но ничего не получается. Притягиваю к себе цвет, но ничего не происходит.

— Шон. Отстань, — бормочу я ему в губы, пытаясь покачать головой.

— Савви.

Его голос — стон. Я чувствую на бедрах, заднице и груди щупальца, веревки или руки. Я толкаю и толкаю, мышцы плеч горят.

— Отпусти, Шон. Нет.

Это не правильно. Все неправильно. Вкус. Ощущения. Парень. Я снова выворачиваюсь, упираюсь коленом во что-то мягкое, и он хрипит. Его вес становится тяжелее, он удушает, а потом…

Он исчезает.

Я мотаю головой, открываю глаза и смотрю, как Леви толкает Шона. Шон замахивается на него, и я кричу. В своей голове? Вслух? Остановись. Нет. Не делай ему больно. Затем из ниоткуда появляется Торрен и пихает Леви. Леви отшатывается назад, но быстро выпрямляется и бросается на Торрена.

— Она сказала «нет».

Леви рычит, ударяя кулаком в челюсть Торрена, а затем пиная Шона, лежащего на песке. Цвета взрываются, ударные волны разлетаются во все стороны. Красный. Насыщенно-красный.

— Какого хрена, — кричит Торрен, бросаясь на Леви. — Отвали от него.

Леви уворачивается. Торрен падает на песок. Я чувствую землетрясение. Он кричит что-то вульгарное и грубое, затем пытается встать.

— Ты в конец обдолбался.

Я слышу в голосе Леви покровительственный тон, отвращение, и хмурюсь. Он снова суровый. Мрачный и сердитый.

— Что за нахрен? — Это Джона.

Джона падает на песок рядом с Торреном, смотрит на Шона, потом на меня. У него отвисает челюсть, и он шепчет мое имя, затем снова обращает сердитое лицо к Шону и Торрену. Таким злым я Джону еще не видела.

Я опускаю взгляд вниз, на себя. Рубашка висит на одной руке. Бюстгальтер перекошен, едва прикрывая грудь. Пуговица на шортах расстегнута. Океанский бриз танцует по голой коже — сильнее, чем раньше, — и мои щеки холодеют. Они влажные. Будто от слез.

Шон сделал это?

Я смотрю на Леви, но он пронзает убийственными взглядами Джону, Торрена и Шона. Тычет в них пальцем.

— Уведите его отсюда, пока я его не убил, — приказывает он, и я вздрагиваю. Он не лжет. Я чувствую это по его тону. — Он облажался. Она сказала «нет». Он сделал ей больно. Пытался…

— Я не сделал ей больно, — защищается Шон, в то же время Торрен кричит:

— Успокойся, чувак.

Я чувствую на себе взгляды, но не спускаю глаз с Леви. У меня сердце сжимается от выражения его лица. Тоска. Страх. Ярость. Он набрасывается на Торрена.

— Успокоиться? Ты пытаешься защитить этого ублюдка, когда должен защищать, Саванну, — рычит Леви. — Ты видишь, что он с ней сделал?

Торрен смотрит на меня.

— Савви, я…

— Не смей с ней разговаривать. Не смотри на нее. Уходи. Иди домой и забирай этого парня с собой.

Я больше ничего не слышу от Торрена, Джоны или Шона. Я не смотрю на них. Только на Леви. Он медленно приближается ко мне, а затем останавливается передо мной, загораживая от парней. Осторожно, невероятно нежно он застегивает мои шорты, поправляет рубашку и застегивает ее до самой шеи. При этом ни разу не прикоснувшись к моей коже. Цвета продолжают вращаться между нами густым потоком.

— Ты в порядке?

Я смотрю в его глаза и с облегчением вздыхаю. Карие, темно-карие. Я киваю.

— Да. Спасибо.

Он вглядывается в мои глаза. Его брови по-прежнему сведены вместе и нахмурены. Я тянусь к нему и провожу большими пальцами между ними, стирая морщинки, а потом веду пальцами по бровям вниз к челюсти, по милой ямочке на подбородке и обратно к его губам.

Леви ласково целует кончики моих пальцев и кивает. Поддерживая под руку, он поднимает меня на ноги, и я снова погружаюсь в его тепло.

— Я отвезу тебя домой.

Я следую за ним по песку и вверх по пляжу. Он находит мои ботинки и надевает их мне на ноги. Мы ступаем на тротуар, идем по нему, затем останавливаемся у обочины, где ожидает машина, ее выхлопные газы смешиваются с соленым влажным воздухом. Леви открывает заднюю дверцу, пропускает меня внутрь и садится рядом. Я кладу голову ему на плечо и всю дорогу еду с закрытыми глазами. Сосредотачиваюсь на ощущении его руки в моей ладони, посылающей искры вверх и обратно. На прикосновении его щеки на моей макушке.

Когда машина останавливается, Леви выходит из нее первым, затем помогает мне. Я смотрю на знакомое здание и улыбаюсь. Мой дом. Мы идем к двери, и он поворачивает ручку.

— Проклятье.

Затуманенным мозгом понимаю, что дверь заперта. Моя соседка по комнате этой ночью работает.

— Лягушка, — говорю я и поднимаю отяжелевшую руку, указывая на маленькую керамическую лягушку справа от двери, которая держит вертушку. Леви смотрит туда, куда я указываю, потом наклоняется и поднимает лягушку.

— Спасибо, — бормочет он, вставляя ключ в замок, затем медленно открывает дверь.

Он заводит меня внутрь, и я цепляюсь за его руку и тащу в свою комнату.

— С тобой все будет в порядке?

Он стоит в дверном проеме, скрестив руки на груди, и смотрит на меня с беспокойством, от которого сердце сжимается, а желудок переворачивается.

— Ты собираешься уйти? — слышу я свой вопрос, и он пожимает плечами. Я качаю головой. — Останься.

Я начинаю расстегивать рубашку, и он отворачивается. Я издаю смешок. И еще один. Он тоже смеется. Я вижу. Я раздеваюсь догола, пока он стоит спиной ко мне, затем натягиваю через голову безразмерную футболку и надеваю нижнее белье.

Меня все еще колбасит, но не так сильно, как раньше. Цвета никуда не исчезли, но приглушены. Мои чувства притупляются, энергия истощается, но пульсация в сердце все еще сильна. Я забираюсь на матрас.

— Леви, — мягко зову я.

Он поворачивается ко мне, и я похлопываю по месту рядом с собой. Он не двигается, лишь мышца на его челюсти подергивается. Я улыбаюсь и закатываю глаза, затем снова похлопываю по матрасу.

Медленно сбросив обувь, он сокращает дистанцию между нами. Опускается рядом со мной, и я откидываюсь на подушку. Он делает то же самое. Какое-то время мы просто лежим, глядя друг на друга. Я слушаю его дыхание. Наблюдаю за борьбой эмоций в его глазах, и чувствую, как мои веки закрываются сами по себе.

Я не хочу засыпать. Не хочу, чтобы это заканчивалось.

Приблизившись, снова касаюсь его губ своими. У него все еще вкус виски. И цитруса. Я всхлипываю, когда наши языки переплетаются. Услышав его стон, перемещаю руки к его ремню и дергаю за него. Вожусь с пряжкой.

Он крепко, но нежно обхватывает мою руку, останавливая.

— Спи, Сав, — говорит он мне в губы. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него, но веки не открываются. — Спи.

Тело начинает сдаваться, несмотря на протесты.

— Я хочу тебя, — хрипло говорю я, еле ворочая языком. От желания. Истощения. Дремоты. — Я хочу тебя, Леви.

Он нежно кладет руку мне на плечо и поворачивает меня, затем обхватывает за талию и притягивает к своей груди. Его дыхание щекочет мою голову. Его ладонь лежит на моем бедре. Я расслабляюсь, как и раньше, когда он обнимал меня вот так. В безопасности, в тепле и, наконец, в состоянии обрести покой.

— Я хочу тебя, — устало бормочу я снова.

Объятия вокруг меня сжимаются. Его сердцебиение колотится мне в спину. Когда он говорит, это шепот. Почти мольба. Я его почти не слышу.

— Тогда ты все еще будешь хотеть меня завтра.

Я просыпаюсь почти с рассветом.

Жалкий кондиционер за окном стонет под тяжестью влажного зноя, а простыни прилипают к босым ногам. Леви держит меня в объятиях, ровный ритм его дыхания возвращает меня назад, в его детскую спальню.

Мне до сих пор не верится, что он здесь.

Медленно, осторожно, чтобы не разбудить его, я переворачиваюсь, и мы оказываемся лицом к лицу. В полумраке я едва могу разглядеть его черты, но мне и не нужно их видеть. Даже спустя три года я могу воспроизвести их по памяти. Я узнаю его, даже когда мы состаримся и покроемся морщинами. Возраст не меняет душу.

Когда нам было по пятнадцать, я лежала вот также и разглядывала его спящим, прежде чем приходилось покинуть его спальню, улизнув через окно. Я изучала его, запоминая каждую веснушку, каждую ресничку, каждую морщинку полных от сна губ и страдальческое хныканье. Даже когда он был рядом, то казался недосягаемым. Слишком хорошим. Слишком чистым. Я дразнила его по этому поводу, но в глубине души была согласна с его матерью. Я знала, что погублю его. Я бы испачкала, запятнала его сверкающий золотой нимб и сожгла идеальные ангельские крылья.

В сознании мелькают и исчезают вспышки воспоминаний, сцены того, что происходило несколько часов назад. Закрыв глаза, я пытаюсь сфокусироваться, но все размыто. Словно я была свидетелем, наблюдающим сквозь густой цветной дым, а не непосредственным участником.

Кончики пальцев горят, я помню, как водила ими по губам Леви. Как целовала его. Вкус цитруса и виски. Было ли это на самом деле, или это всего лишь мой очередной сон под действием дурмана? Будь я пьяной или под кайфом, каждый раз мне снился Леви.

Я тянусь к его губам и слегка провожу по ним пальцами. Во сне его брови хмурятся, нос морщится, и я сдерживаю смех. Я делаю это снова: провожу подушечками пальцев по его нижней губе.

— Что ты делаешь?

Хриплый голос заставляет меня подпрыгнуть и издать испуганный писк. Он ухмыляется, но глаз не открывает, и я прыскаю от смеха, толкая его в грудь.

— Ты напугал меня, задница.

Он сжимает меня в объятиях и приоткрывает один глаз.

— Почему ты щупаешь меня, как маньячка?

Я стираю с лица все эмоции и медленно поднимаю бровь.

— Просто проверяю, настоящий ли ты.

Он открывает второй глаз и ласково улыбается.

— Я настоящий, если ты настоящая.

Я смотрю ему в глаза. С каждой минутой восхода солнца его лицо видится четче.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он все еще хриплым ото сна голосом. Я пожимаю плечами.

— Отлично. А что?

— Ночью ты была совсем не в себе… — Он не заканчивает предложение и изучает мое лицо в поисках… я не знаю чего. — Что ты помнишь?

Я сканирую свой мозг, прежде чем ответить, затем перечисляю все, что, как я знаю, было правдой.

— Вечеринка на пляже. Костер. Побережье океана. Потеряла одну сережку. Танцы с тобой. Мэйбс и Кристал поссорились, затем помирились, а затем ушли вместе после того, как Джона сказал им прекратить трахаться на пляже.

Я хихикаю, и губы Леви изгибаются. Он кивает. Мэйбл очень разозлилась на Джону, но в этом нет ничего нового. Эти двое собачатся как брат с сестрой. Я бы беспокоилась, как это повлияет на группу, если бы не была уверена, что они ругаются не со зла. Джона — защитник и планировщик. Мэйбл — его полная противоположность, поэтому они бодаются.

Когда улыбка Леви исчезает, у меня покалывает затылок.

— Что? — Он отвечает не сразу, поэтому я снова настаиваю. — Леви, что?

— Ты помнишь что-нибудь о Шоне?

Под его испытующим взглядом мне хочется ёрзать. Хочется отвести взгляд, но я не могу. Вместо этого смотрю ему в глаза, копаясь в воспоминаниях прошлой ночи. Торрен. Таблетки. Потом Шон…

Я отшатываюсь, мои глаза расширяются. Леви прикусывает губу и медленно кивает. Я мотаю головой влево-вправо.

— Нет… — выдыхаю я. Не может быть. Это не правда.

— Да, и твой гребаный бас-гитарист пытался его защитить. Собирался позволить ему это сделать.

Нет, Шон бы никогда так не поступил. Он всегда флиртовал, но он со всеми флиртует, а Торрен никому не позволил бы причинить мне боль.

— Да, Сав, — медленно говорит Леви. — Ты сказала ему «нет». Сопротивлялась. Если бы я не…

Он зажмуривается, его ноздри раздуваются, а челюсть сжимается так, что может треснуть.

— А потом гребаный Торрен пытался навалять мне за то, что я стащил с тебя этого мерзавца.

— Вероятно, он был в замешательстве, — быстро говорю я, и глаза Леви снова распахиваются. Не знаю, зачем мне защищать Торрена, но мне это нужно. — Вероятно, он не понимал, что происходит. Он был под наркотой. В замешательстве. Шон — брат Торрена. Он не знал.

— Саванна, — от мрачного тона Леви у меня по спине бегут мурашки. — Этому нет оправдания. Никакого. Ни поступку Торрена, ни, определенно, тому, что сделал Шон.

Властность в его голосе и скрывающееся за ней покровительственное отношение меня раздражают. Я хочу поспорить с ним, сказать, что он не знает ни Торрена, ни Шона. Что это не его дело. И он должен отступить.

Но потом вспоминаю кое-что еще.

С какой осторожностью Леви застегивал мне рубашку и шорты. Как он привел меня домой и остался, когда я его попросила. Уведите его отсюда, пока я его не убил. Как билось мое сердце…

Так что, я киваю.

— Ты прав, — соглашаюсь я. — Этому нет оправдания. Я поговорю с ним. Со всеми ними.

Он снова молчит, вглядываясь в мое лицо, нахмурив брови, пытаясь найти ложь. Я закатываю глаза и снова толкаю его в грудь.

— Я серьезно. Честно. Ты прав, и я поговорю с ними.

Солнце уже взошло, и комната наполнена утренним светом. От моего внимания не ускользнуло, что Леви по-прежнему сжимает меня в объятиях, несмотря на повышающуюся температуру. Он все еще обнимает меня, и я все еще позволяю ему. Это нервирует. Я не могу с ним сближаться, если мне снова придется прощаться.

— Я никогда не встаю так рано, — говорю я с натянутой ухмылкой. — Хочешь сходить за оладьями?