Между никогда и навечно

Глава 4

ЛЕВИ

— Милый, ты не голоден? — спрашивает мама, сидя напротив меня за обеденным столом. — Свиные отбивные — твои любимые.

Я пожимаю плечами, но не отвечаю. Она кудахчет надо мной, потому что знает, что я на нее злюсь, но мне все равно.

— Леви, — раздраженно упрекает отец, — ты ведешь себя как ребенок. Прояви уважение к матери.

Я выпрямляюсь и перевожу взгляд с него на маму и обратно.

— Помочь Саванне было бы правильно, — говорю я, и мамино умоляющее лицо меняется на что-то более опасное.

Я знаю, что повторение этого разговора разозлит ее. Утром она пригрозила, что выпорет меня, если я не отступлюсь, но мне все равно. Меня не волнует, сколько стихов она заставит меня переписывать или сколько ударов ремнем я получу. Саванне нужно выбраться из того дома.

Ей нужно в безопасное место. И я не остановлюсь, пока не добьюсь этого.

— Ты так и не угомонился по поводу этой девчонки? — резко спрашивает мама. — Что происходит в том доме, нас не касается…

— Он ее бьет!

— Не повышай на меня голос, — кричит она, затем быстро встает и начинает убирать посуду со стола.

Я делаю вдох и спокойным голосом снова перехожу к убеждению.

— Он бьет ее и ее маму.

— Ну, вот что бывает, когда выбираешь подобный образ жизни, — пренебрежительно бросает мама.

То же самое она сказала мне утром. Наряду с кучей всякой чуши о Божьей воле и том, что Саванне следует научиться молиться.

— Мама, Саванна не выбирала такой образ жизни. Это не ее вина. — Я смотрю на отца. Он режет свиную отбивную, не сводя глаз с тарелки.

— Папа, — умоляю я, — разве наша работа не состоит в том, чтобы заботиться друг о друге? Разве это не твоя работа?

— Вмешиваться в чужие дела — не наше дело, — медленно говорит папа. Он подносит вилку ко рту, прожевывает и глотает. — Притча 26:17. Вмешиваться в чужой спор, всё равно что, проходя мимо, хватать пса за уши.

Он даже не отрывается от отбивной, и я сжимаю кулаки по бокам.

— Это не вмешательство в случайную ссору, — возражаю я. — Это правильный поступок. Чтобы защитить Саванну. Он ее убьет…

Мама швыряет тарелку на стол, прерывая меня.

— Всё. Хватит.

Ее слова отрывочны и злы, а шея и лицо стали ярко-красными.

— В последний раз я слышу от тебя что-то о Саванне Шоу, Леви. Мы с твоим отцом делаем все, что в наших силах, чтобы вырастить из тебя благочестивого человека, и я не позволю этой девчонке все испортить. Она гнилая и злая. Вся ее семья — негодники, и если я услышу от тебя хотя бы шепот ее имени, жди последствий. Ты меня понял, Леви? Ты будешь наказан.

В этот момент я хочу сказать маме тысячи вещей, но прикусываю язык. Проглатываю каждый свой протест. Мое горло буквально горит от разочарования, но в голове начинает кружиться стих Матфея 15:4, и я теряю дар речи. Желание защитить Саванну рвется наружу, не дает вдохнуть, но все, что я могу сделать, это неохотно кивнуть.

Я ненавижу себя за этот кивок.

Удовлетворенная моим ответом, мама улыбается, затем тянется к моей щеке и обхватывает ее ладонью.

— Ты хороший мальчик, Леви. Твоим сердцем движут правильные порывы, но некоторые люди не стоят хлопот.

Нежно погладив меня по щеке, она уходит на кухню.

Все это чушь.

Я смотрю на отца, но тот все еще сосредоточен на своей тарелке и медленно ест. Ничто из этого не согласуется с тем, чему меня учили в воскресной школе, или с тем, что мы обсуждаем в молодежной группе. Некоторые люди не стоят хлопот? Как она вообще может такое говорить? Разве не все мы созданы по образу Божьему? Разве не все мы достойны любви и доброты? Но мой отец, пастор нашей маленькой церкви, ничего не говорит. Он сидит и ест свой ужин, будто все в порядке, в то время как моя мать произносит злые слова ненависти.

Я сердито смотрю на него. Впервые в жизни я на него злюсь. Чувствую себя преданным.

Впервые в жизни подвергаю сомнению мнение своих родителей. Они ошибаются, и если не помогут мне спасти Саванну, то завтра я обращусь к тем, кто поможет.

Чуть перевалило за полночь, когда окно моей спальни открывается, и в него пролезает Сав.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, но она не отвечает.

Я выбираюсь из постели, чтобы принести ей пижаму, а когда протягиваю ее ей, у меня сжимается желудок. Ее лицо пустое. На щеке синяк, а глаз опух. Она выглядит загнанной. Она не плачет, но уровень моего страха зашкаливает.

— Саванна, что случилось?

— Я ударила его бутылкой, — прямо говорит она. — Довольно сильно ранила в голову. Было много крови.

У меня отвисает челюсть.

— Он умер?

Она пожимает плечами.

— Не думаю. Он все еще стоял на ногах, когда я убежала.

— Он снова причинил тебе боль?

Она не отвечает, поэтому, не задумываясь, я тянусь к ней. Убираю волосы с ее лица и осматриваю свежий синяк на щеке. Провожу пальцами по ее плечам и рукам, чувствуя несколько новых царапин, которых раньше не было. Я хочу приподнять ее футболку и осмотреть живот, но останавливаюсь.

— Когда это произошло?

— После школы.

— Так давно? — говорю я в панике. — Где, черт возьми, ты провела все это время?

— В парке. В туалете.

Больше я ничего не спрашиваю, хотя и хочу знать все. Что она восемь часов делала в туалете парка? Она боится? Горюет? Я не могу определить ее чувств, и это беспокоит меня больше всего на свете. Вместо этого я почти хочу, чтобы она заплакала.

Вложив свою одежду ей в руки, я отворачиваюсь, пока она переодевается. Через несколько минут она хлопает меня по плечу. Когда я поворачиваюсь обратно, она протягивает мне свою футболку.

— Можешь ее выбросить? На ней его кровь.

Я бледнею и делаю круглые глаза, но молча киваю и на цыпочках иду на кухню, не заглядывая туда. Как можно тише роюсь в мусорном ведре и засовываю футболку на самое дно, под скомканные бумажные полотенца и остатки ужина. Затем мою руки обжигающе горячей водой и средством для мытья посуды.

Когда возвращаюсь в свою комнату, Саванна уже свернулась калачиком в моей постели, так что я забираюсь позади нее.

— Завтра мы можем поговорить с кем-нибудь. С полицией, — шепчу я, прижимая ее спиной к своей груди. Я ожидаю, что она согласится, но вместо этого она яростно мотает головой.

— Нет. Нет, ему просто нужно остыть. Несколько дней я не буду появляться дома. Все будет хорошо.

— Саванна, ты ударила его по голове бутылкой. У тебя опухоль на половину лица. Ты не можешь туда вернуться.

— Прекрати, Леви. — Я впервые слышу, как ее голос срывается, и мое сердце разрывается вместе с ним. — Все будет хорошо. Через несколько дней все будет хорошо.

Больше я ничего не говорю. Не спорю, потому что очевидно, что она не согласится. Сав нужно поспать, поэтому я замолкаю, пока ее дыхание не становится ровным. Я дам ей отдохнуть, дам успокоиться, но завтра пойду искать помощь.

Такого больше не повторится.

Когда я просыпаюсь, Сав уже нет. Я даже не слышал, как она ушла.

Быстро одевшись, направляюсь на кухню, но резко останавливаюсь при виде родителей и офицера Дентона, сидящих за кухонным столом. Он не в форме, но волоски на моих руках все равно поднимаются, а шею покалывает от беспокойства.

— Что происходит? — спрашиваю я, и мой желудок падает вниз, когда офицер Дентон кладет на стол футболку Саванны. Ту, что я выбросил ночью. Ту, что вся в крови бойфренда ее мамы.

— Это ты нам расскажи.