Между никогда и навечно

Глава 21

САВАННА

Мне еще никогда не приходилось бывать на настоящей съемочной площадке, но я полагала, что впечатления не будут слишком сильно отличаться от съемок музыкальных клипов с группой.

Я ошибалась.

Я не ожидала, что получу личный трейлер с моим именем на двери и всем необходимым. Честно говоря, он оказался лучше того дома, примерно в часе езды отсюда, где я выросла. Есть диван, телевизор, ванная, мини-кухня, письменный стол, небольшая спальная зона с кроватью и даже собачий уголок с лежанкой и игрушками для Зиггс. Не представляю, как Рыжий уговорил студию оставить ее со мной на съемочной площадке, но мне все равно. Она здесь, и от этого я счастлива. Рыжий такой хороший телохранитель.

Пока я шныряю по трейлеру, открывая шкафы и ящики и проверяя мини-холодильник, Рыжий перебирает фрукты на подносе, выбирая виноградины и одну за другой засовывая их в рот.

Поднос с фруктами я ожидала. Он в моем базовом райдере вместе с любимой маркой электролитной воды в стеклянных бутылках, дополнительными гитарными медиаторами, цитрусовыми ароматическими свечами (по одной на каждый вечер, когда мы играем в зале), карамельными трюфелями из темного шоколада с морской солью, огуречными масками для глаз, и упаковкой косточек для Зиггару. Чего я не просила, так это гигантского букета цветов или приветственной корзины с выпечкой.

Я копаюсь в куче выпечки, достаю маффин и откусываю большущий кусок.

— О, ням, — говорю я с набитым ртом. — Очень вкусно.

Рыжий гулко мычит. Я откусываю еще, затем моя невоспитанная собака толкает меня своим громоздким телом. Снова ткнувшись мне в ногу, она устремляет на меня широко распахнутые, умоляющие щенячьи глазки, я смеюсь и отламываю кусок маффина, чтобы скормить ей.

— Ты ей только вредишь, — хмыкает Рыжий. — Дворняга никогда не перестанет попрошайничать, если ты продолжишь ее так кормить.

Я устанавливаю с ним зрительный контакт и удерживаю его, пока скармливаю Зигги остатки маффина. Он качает головой, и наши лица одновременно расплываются в ухмылках.

— Негодница, — ворчит Рыжий, и моя улыбка сникает.

Негодница.

Леви.

«Увидимся в понедельник», — сказал он. Что ж, сегодня понедельник, и сейчас я в состоянии повышенной боевой готовности. Я уже дико нервничаю, а загадочный комментарий Леви только все усугубляет.

Засранец.

В дверь трейлера стучат, поэтому я широко ее распахиваю и вижу девушку с блокнотом, смотрящую на меня. Рассвет только забрезжил, на улице еще довольно темно, и я не могу разобрать мелкие детали черт ее лица, но она выглядит моложе. Моложе меня.

— Мисс Лавлесс, я — Дакота, одна из ассистенток, — представляется девушка ровным и четким голосом. — Я пришла узнать, не хотите ли вы, чтобы я сопроводила вас в гримерную.

Рыжий протискивается мимо меня и протягивает руку, и Дакота молча шлепает в нее свой пропуск. Пока он его изучает, девушка продолжает говорить со мной.

— Я уже подписала соглашение о неразглашении, предоставленное вами студии. Я в вашем распоряжении на случай, если вам что-нибудь понадобится. — Она лезет в задний карман и протягивает мне визитку. — Это номер моего мобильного, который предоставляет студия. Если вам что-нибудь понадобится, можете позвонить мне.

Я киваю, потом смотрю на Рыжего. Он кивает, затем возвращает Дакоте пропуск.

— Круто, — говорю я, и она указывает на припаркованный позади нее гольф-кар. — Но зови меня Сав.

Я следую за ней к гольф-кару и устраиваюсь на пассажирском сиденье, а Рыжий хватает Зигги и садится на заднее. Первые несколько дней Рыжий, вероятно, будет везде следовать за мной, прежде чем, наконец, отступит и даст мне немного пространства. Таков его стиль. И если быть честной, за это я ему и плачу. Как только новизна пройдет, и мы окунемся в рутину, Зигги решит остаться с Рыжим, потому что она любит его так же сильно, как и меня. Хотя Рыжий отказывается это признавать.

— Ты уже видела съемочную площадку? — спрашивает Дакота, приводя гольф-кар в движение и отъезжая от моего трейлера.

— Только мельком. Хотела приехать вчера, но, поскольку вся Северная Каролина в курсе моего местонахождения, я осталась дома и вместо этого учила реплики. Сегодня посмотрю все основательно.

Мои фото в кофейне были везде. Я привыкла к вниманию, но нервничаю из-за Леви. Я точно не хочу, чтобы мои отношения с ним или какие-то подробности из моего прошлого попали в желтую прессу.

Папарацци — беспощадны, а СМИ — безжалостны. Я могу просто стоять рядом с кем-то в толпе, и даже в этом случае они находят способ сделать из этого сенсацию. Возможный поклонник? Наркоторговец? Очередная измена «жениху»?

Наблюдать за этим отвратительно и увлекательно. На что они готовы пойти, чтобы продать журнал, сколько сальто сделают за просмотры. Их детективные навыки на высшем уровне, но им не хватает понимания журналистской этики. В итоге, получается довольно опасная игра. После каждого появления на публике я никогда не знаю, что меня ждет.

— Если хочешь, могу взять тебя на экскурсию после дневных съемок, — предлагает Дакота, маневрируя между трейлерами, как опытный профессионал. — И, конечно же, я буду сопровождать тебя в любое место в течение дня.

— Спасибо, Дакота, — благодарю я, затем провожу руками по бедрам, чтобы скрыть легкую дрожь.

Боже, я чертовски нервничаю.

Сегодня мы снимаем сцены в декорациях, и я заставляла Рыжего читать со мной сценарий, пока моя речь не стала невнятной от усталости. Я, вероятно, могла бы процитировать диалог во сне, но это не значит, что перед камерой я буду хороша. Я даже не проходила пробы на эту роль. Ко мне обратились уже с окончательным решением. Что, если я ужасная актриса? Что, если я закончу как непутевая рок-звезда с неудачной кинокарьерой?

Меня сейчас стошнить.

— У тебя все отлично получится, — заверяет Дакота, и я смотрю на нее, приподняв бровь.

— Думаешь?

— Да. — Она подъезжает к другому трейлеру и паркуется, затем поворачивается ко мне. — Я работаю в этой отрасли с восемнадцати лет. Каких только горе-актеришек я не перевидала, но претендентов на «Оскар» могу предсказать по кастингу. И ты? Ты одна из них.

Я поджимаю губы, затем медленно улыбаюсь.

— Мы подружимся, — говорю я ей, и она улыбается в ответ.

— Знаю.

Я выпрыгиваю из гольф-кара, и Зигги тут же оказывается у моих ног. Я чешу ее по голове и жду Рыжего.

— Вернусь за тобой, когда закончишь, чтобы отвезти в костюмерную, — сообщает Дакота и уезжает.

Я делаю глубокий вдох, бросаю последний взгляд на Рыжего, когда тот занимает свой пост рядом с дверью, как какой-то охранник секретной службы, затем поднимаюсь по трем металлическим ступенькам и открываю дверь трейлера. Моя невоспитанная собака врывается вперед меня, и изнутри доносятся удивленные возгласы.

— Черт, простите, — говорю я, заходя в трейлер и переключая внимание на собаку. — Зигги, нет. Вернись на улицу к Рыжему.

— Ох, пусть остается, милая. — Мужчина приседает перед Зиггс, ерошит ей шерсть и воркует с ней: — Как тебя зовут, золотце?

— Ее зовут Зигги, — неловко отвечаю я, переводя взгляд с мужчины, гладящего мою собаку, на женщину, сидящую за туалетным столиком позади него. — Но она также откликается на Зиггз, Зиггару, Зиггаликус, ЗиЗи и Дворняга.

Мужчина с женщиной смеются, затем мужчина поднимается и ухмыляется мне.

— Зигги — это в честь Марли? — спрашивает он, и я качаю головой (прим.: Зигги Марли — музыкант, старший сын Боба Марли).

— В честь Стардаст, — объясняю я, и он кивает (прим.: Зигги Стардаст — вымышленный персонаж, созданный Дэвидом Боуи, являющийся центральной фигурой его концептуального глэм-рок-альбома The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders From Mars, и образ которого развивается в альбоме Aladdin Sane).

— Это было бы моим следующим предположением. — Он протягивает руку, и я пожимаю ее. Ладонь у него мягкая и теплая. — Я — Пакс, а это — Татум. Мы будем работать с тобой каждый день. Шанель придет примерно через час, но мы должны начать раньше, так как нам нужно прикрепить парик и нанести татуировки.

— Конечно, — говорю я на выдохе, затем оглядываюсь по сторонам.

Перед тремя большими туалетными столиками с огромными зеркалами с подсветкой стоят салонные кресла, в потолке есть люк, через который проникают первые лучи восходящего солнца. Кулер с водой, мини-холодильник и кофеварка стоят в углу, а у задней стены — встроенные шкафы и полки, набитые всякой всячиной.

— Куда мне сесть? — спрашиваю я, и Татум встает и машет в сторону салонного кресла, на котором она только что сидела.

Подойдя к креслу, я плюхаюсь в него, и Зигги забирается под столик и сворачивается калачиком у моих ног. Бедняжка, она такая сонная. Я сбрасываю ботинок и пальцами ног поглаживаю ее шерстку.

— Ты уже видела эту красоту? — спрашивает Татум, и я смотрю в зеркало.

Она открывает один из шкафов, где стоят головы манекенов с париками всевозможных цветов. Затем осторожно снимает с одной из голов темный парик и поворачивается ко мне.

— Отлично получилось.

— Я еще ничего не видела. — Мои глаза скользят по парику в благоговении. — Ух, ты. Выглядит как настоящие волосы.

— Они настоящие, детка, — усмехается Татум. — Подожди, пока мы его не наденем на тебя. Будет невероятно.

Парик очень красивый. Длинные, темные, шелковистые пряди, ниспадающие мягкими волнами. У него естественный, здоровый блеск, которого больше нет у моих волос без тонны кондиционеров, так как я нещадно их осветляю, чтобы они оставались серебристыми.

После того, как я согласилась на роль в этом фильме, я посетила гримеров для измерения и снятия формы моей головы для создания индивидуального парика. Процесс проходил очень необычно и включал в себя обертывание головы целлофаном и лентой, а затем обведение линии роста волос черным маркером. Очень странно, но поскольку я отказалась перекрашиваться обратно в свой натуральный каштановый цвет, это был лучший вариант, и меня заверили, что парик будет выглядеть лучше, чем те, что продаются в магазине с товарами для Хэллоуина.

— Готова начать? — спрашивает Пакс, и я киваю.

— Готова как никогда.

Весь процесс занимает около четырех часов, большая часть которых посвящена нанесению фальшивых татуировок. Примерно через час появляется Шанель и начинает работать над моим лицом, во время чего Татум заканчивает последние штрихи с париком.

Тревожно, насколько реально это выглядит.

Прошли годы с тех пор, как я видела себя брюнеткой, и хотя мой макияж ярче, чем я носила тогда, я по-прежнему вижу в зеркале более молодую версию себя. Это так ошеломляет, что мне почти хочется плакать.

Что бы я сказала этой девушке, если бы могла? От чего бы предостерегла? К чему бы поощрила?

Улыбнувшись своему отражению, я вынуждаю себя сдерживать всхлип. Сходство нервирует. Если не знать, можно почти принять меня за ту девушку, которой я когда-то была. Но я-то знаю.

— Ох, милая, не плачь, — предупреждает Пакс, и Шанель проводит ватным тампоном по моему лицу.

— Ты не должна плакать до нужной сцены, — ворчит Шанель, промокая тампоном мне под глазами.

Шанель намеренно использовала неводостойкую подводку для глаз, потому что финальная сцена, которую мы сегодня снимаем, требует рыданий, а сценарий предполагает, что я буду выглядеть как сексуальный беспорядок: вся в потеках макияжа и соплях. Как ни странно, меня больше пугают сцены плача, чем постельные сцены. Сцена плача, слава богу, только одна, но постельных сцен — три.

Рада, что с рыданиями будет покончено в первый же день. Тогда я смогу сосредоточиться на том дерьме, с которым мне комфортно: на сексе и предательстве.

— Хорошо, милая, — щебечет Пакс, отступая и хлопая в ладоши. — Теперь в костюмерную. Постарайся не трогать лицо или волосы, ладно? Но если что-то нужно будет подправить, мы — рядом.

Я отталкиваюсь от кресла, и Зигги поднимается вместе со мной, чуть не сбивает всех с ног и останавливается у двери трейлера.

— Извините, — говорю я, хмуро глядя на Зиггс, и направляюсь к двери. — Она грубиянка.

Я тянусь к ручке, но дверь уже распахивается, и проем заслоняет широкая грудь моего коллеги по фильму, Пола Нортвуда, стоящего во всем своем великолепии на пороге трейлера. Пол — опытный профессионал, дважды номинант на «Оскар», а также обладатель премии «Эмми» за несколько лет съемок в одном из старейших сериалов Америки. Несколько месяцев назад мы встретились мельком по видео связи для читки сценария, но с тех пор я с ним не разговаривала.

— Сав, — говорит он с улыбкой, отступая со ступенек и протягивая мне руку, чтобы я спустилась.

Я принимаю помощь, даже если она мне не нужна.

— Я надеялся встретиться с тобой этим утром. Давно ты здесь?

— Примерно с 4:30, — честно отвечаю я и смеюсь над его гримасой. Я указываю на свои татуировки и волосы, и он понимающе кивает.

— Тебя почти не узнать. Быть брюнеткой тебе идет.

— Надеюсь, — я ухмыляюсь. — Это мой натуральный цвет.

— Хм. — Взгляд Пола скользит по моим волосам, затем по лицу, задерживаясь на темных бровях и ресницах, прежде чем вернуться к моим глазам. — Теперь вижу.

— Я иду в костюмерную, — сообщаю я.

Он одет в костюмные брюки и рубашку на пуговицах, так что, предполагаю, он уже там побывал. Я указываю на дверь, из которой только что вышла.

— Ты здесь надолго?

— Не так, как ты, — говорит он со смешком. — Никаких тату или париков.

— Ладно, развлекайся. Увидимся на месте.

Пол дарит мне еще одну очаровательную улыбку, снова напоминая, почему в него влюблена большая часть мира. Он очень красивый мужчина. Высокий, крепкого телосложения, но черты лица мягкие. Кожа светится. Губы идеально пухлые. Темно-каштановые волосы привлекательно взлохмачены, а темные брови и ресницы делают ярко-голубые глаза выразительными.

Женщины сходят по нему с ума, и я честно понимаю, почему.

У него также репутация идеального джентльмена. Выступает за права человека, уважает коллег по съемкам и любит свою маму. Он даже окончил школу с отличием, несмотря на многообещающую актерскую карьеру.

Проклятье. Я работаю с голливудским представлением о совершенстве.

Усмехнувшись, я усаживаюсь на пассажирское сиденье гольф-кара Дакоты, где меня уже ждут Рыжий и Зигги. Интересно, сколько времени потребуется СМИ, чтобы опубликовать историю о моих скандальных отношениях с новым партнером по фильму. Им бы такое понравилось — Сав Лавлесс развратила голливудского «золотого мальчика». Статья взорвала бы интернет.

Я остаюсь в своих мыслях, пока Дакота мчится к костюмерной, которая занимает трейлер гораздо больше, чем гримерная. Он выглядит почти как гигантский грузовой контейнер без световых люков.

После представления съемочной группе меня знакомят с моим гардеробом для фильма. Я расслабляюсь, узнав, что большую часть съемок буду носить один и тот же костюм. Точнее одну из нескольких идентичных копий одного и того же наряда. В костюмерной я провожу гораздо меньше времени, чем в гримерке. В прошлом месяце в Лос-Анджелесе с меня уже снимали мерки и подогнали одежду, так что все, что требуется — это проверить, все ли в порядке, одеть меня и отправить на съемки.

Когда гольф-кар выезжает из-за угла и в поле зрения появляются декорации съемочной площадки, у меня отвисает челюсть. Это совершенно потрясающе. Такое чувство, что крохотная итальянская деревенька только что возникла из-под земли в восточной части Северной Каролины. Я была в Италии шесть раз, по одному разу в каждом из наших мировых турне, но мне так и не удалось полюбоваться местными красотами. Для туристических поездок не так много времени, когда каждый вечер выступаешь на концерте и спишь в пути между городами.

— Боже мой, — выдыхаю я, и Дакота смеется.

— Красиво, правда? Это определенно одни из лучших декораций студии за все время, что я на них работаю. — Она останавливает гольф-кар за каким-то осветительным оборудованием. — Кроме того, парень, владеющий строительной компанией, так же красив, как и сами декорации. Я бы определенно была не против посмотреть, как он работает.

Я смеюсь и подмигиваю ей.

— Дай угадаю. Бейсболка задом наперёд, рваные синие джинсы и пояс для инструментов с… — я отмеряю руками около фута, — большим молотком?

Она ухмыляется в ответ и поднимает бровь, затем тянется ко мне и медленно раздвигает мои руки еще на несколько дюймов. Я громко смеюсь и слышу, как Рыжий раздраженно вздыхает.

— Не обламывай веселье, — бросаю я через плечо, и он вздыхает еще громче.

— А если серьезно, он просто хороший парень, — продолжает Дакота. — Много делает для общества. Единственный минус в том, что он не очень дружелюбный. Не думаю, что когда-либо слышала от него больше, чем несколько слов за раз. Однажды я увидела его улыбку и чуть не упала в обморок, так что, наверное, это к лучшему.

Я вылезаю из гольф-кара и подмигиваю Дакоте.

— Думаю, они мне больше нравятся, когда не разговаривают.

Она смеется и кивает в знак согласия, прежде чем включить передачу.

— Сломай ногу, Сав, — желает она напоследок и оставляет меня, Рыжего и Зиггалициус в пыли от колес своего гольф-кара (прим.: «сломай ногу» — пожелание удачи).

— Готова, малышка? — нежно спрашивает Рыжий низким голосом.

Я задумываюсь. Я запомнила все свои реплики плюс половину реплик Пола. Но готова ли я?

— Мне не помешала бы порция виски и ксанни, — честно отвечаю я. Это почти все, в чем я сейчас уверена (прим.: ксанакс или ксанни — одна из форм бензодиазепинов, оказывающих помощь при тревожности и бессоннице).

Рыжий ничего не говорит. Даже не подтверждает, что слышал меня. Что сказать на такое выздоравливающей алкоголичке и наркоманке? Заставить замолчать? Сказать: «о, нет, я знаю, что ты шутишь»? Он знает, что я не шучу. Он также знает, что никто и никакими словами не сможет это изменить. Не он. Не Мэйбл. Не Торрен или Джон. И уж точно не Хаммонд.

Только я.

Громко вздохнув, переосмысливаю его вопрос. Беру темную прядь своих новых волос и накручиваю ее на палец. В этом парике голова не чешется так сильно, как я ожидала. Как и рука с фальшивыми татуировками. Если бы я не видела себя в зеркало, то не заметила бы разницы.

Я пожимаю плечами.

— Видимо, скоро мы это узнаем.