ЛЕВИ
— Бл*ть. — Со стоном переворачиваюсь в постели. Голова раскалывается, глаза горят.
Я никогда сильно не напивался. Выпивал одно или два пива после работы или иногда готовил себе дома «олд фешен», но никогда не смешивал два напитка (прим.: «Олд фешен» — коктейль-аперитив на основе бурбона, скотча или ржаного виски).
Обычно.
Я закрываю глаза и вспоминаю свой вечер. Как пил пиво в «СэндБар». Целовал Молли на парковке. Как оставил Молли на парковке. Выпил виски дома. Много виски. И слишком много бродил в Интернете.
Я упал в кроличью нору Сав Лавлесс и «Бессердечного города». Видео с концертов. Официальные интервью журналам. Статьи желтой прессы и блоги сплетен. Я даже читал то интервью бариста из кофейни в Порт-Тауне. Столько Саванны у меня не было с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать. Честно говоря, я не знаю, из-за этого или из-за похмелья я чувствую себя так, будто меня сбил гребаный автобус.
По крайней мере, я уверен, что в Интернете нет фотографий Бринн из кафе. Только великолепная и ошеломленная Саванна с проклятым обручальным кольцом на пальце.
Я стаскиваю свое отяжелевшее тело с кровати и иду в ванную. Чищу зубы и быстро принимаю душ, пытаясь прийти в себя, чтобы хоть что-то сделать. После урагана мы часто работали по субботам. Слишком много дел для пятидневной рабочей недели, и сегодня мне нужно посетить восстановительные работы района Ривер-Вью. В график мы вписываемся, но я хочу убедиться в этом воочию.
Когда я захожу в офис, Шэрон и Бринн уже там. Шэрон хмуро смотрит на экран компьютера, ее очки сдвинуты на нос, а Бринн сидит на диване в углу с книгой.
— Доброе утро, — приветствую я, кивая Шэрон, затем переводя взгляд на Бринн. — Какое сегодня слово, Босс?
— Осложнения, — отвечает Бринн, не отрываясь от книги. — Существительное. Неудобная или неловкая ситуация.
Я подхожу к кофейнику и наполняю термокружку, потом поворачиваюсь и смотрю на Шэрон.
— У известной рок-звезды возникли осложнения с окружившей ее толпой фотографов, и ей пришлось бежать со сварливым местным жителем и его умной дочерью.
Я недовольно смотрю на нее, а она смеется, и к ее смеху присоединяется смех Бринн.
— Пять с плюсом, мисс Шэрон! — восклицает Бринн сквозь хихиканье.
— Как она выглядела? — шепчет Шэрон. Я устремляю взгляд в пол и проглатываю немного горячего кофе.
— Нормально, — лгу я. Она выглядела хорошо. Даже великолепно. От ее вида чертовски захватывало дух. — Она выглядела прекрасно.
— Она что-нибудь сказала?..
— Заставила меня подписать соглашение о неразглашении и назвала снисходительной задницей. Вот и все.
Шэрон долго ничего не говорит, достаточно, чтобы я заставил себя взглянуть ей в глаза. Она смотрит на меня, нахмурив брови.
— Когда начнутся выездные съемки? — спрашивает она, и я стискиваю челюсти.
— Через три-четыре недели.
— Все еще хочешь оставить Бринн со мной?
Я резко киваю, затем поворачиваюсь к дочери, заканчивая разговор.
— Босс, сегодня я еду на место восстановительных работ. Поедешь со мной или останешься с мисс Шэрон?
Она смотрит на меня и поджимает губы, обдумывая предложение.
— Можно мне пообщаться в видеочате с Кэмерон?
Лучшая подруга Бринн, Кэмерон, на лето отправилась навестить семью в Коннектикут. Для Бринн это была значительная перемена, так как она привыкла видеть Кэмерон каждый день, тем более что Кэмерон на самом деле единственная подруга Бринн. Некоторое время я пытался устраивать детские праздники и вовлечь ее в другие занятия, чтобы она знакомилась с другими детьми, но Бринн довольно быстро пресекла мои попытки.
Несмотря на ее любовь к школе, большинство детей ее возраста ей не интересны, а она не интересна им. Мне кажется, для них она слишком умна. Я не говорю ей этого, потому что не хочу растить высокомерного ребенка, но она знает. Бринн достаточно Кэмерон, мисс Шэрон, меня и ее книг. Она утверждает, что не одинока, что больше друзей ей не нужно. Я понимаю, но все еще надеюсь, что в конце концов она найдет себе друзей.
— Да, ты можешь пообщаться с Кэмерон в видеочате.
— Тогда я останусь здесь.
Я стараюсь, чтобы она не увидела моего облегчения от ее согласия, затем прощаюсь и ухожу.
Дорога до моего родного города занимает около часа, и все это время я держу радио выключенным. Въехав в город, направляюсь прямиком на строительную площадку Ривер-Вью. Мои ребята уже вовсю работают, когда я паркуюсь у бордюра и вылезаю из грузовика, в качестве примера нахлобучив на голову каску.
Проект завершен примерно на 75 %. Район состоит из одиннадцати домов, восемь из которых мы уже построили. Если все пойдет по плану, к середине осени все должно закончиться.
— Леви, — приветствует меня Маркус, мой руководитель проекта, затем указывает на стоящую передо мной постройку. Она почти похожа на дом. — Сегодня заканчиваем прокладку трубопровода.
Я иду за ним на стройку и здороваюсь с субподрядчиками, устанавливающими трубопровод. Маркус проводит меня по комнатам, показывая прогресс, и я печатаю заметки на телефоне, чтобы отправить их Шэрон. Электропроводка выглядит хорошо, прокладка трубопровода идет полным ходом и к концу дня должна быть завершена, и если в начале следующей недели удасться пригласить сюда инспекторов, до выходных сможем приступить к изоляции.
Дав добро Маркусу на продолжение работ, следую за ним в соседнее здание, чтобы проверить там то же самое. Здесь еще не так много сделано, бригада только приступила к установке электропроводки, но нам повезло. Благодаря хорошей погоде и нашему частному инвестору, чьи деньги делали свое дело, строительство продвигается быстро.
— Выглядит хорошо, правда? — спрашивает Маркус, когда мы снова выходим на солнечный свет. — Дело движется быстро.
Я хмыкаю в знак одобрения, смотрю на часы и говорю ему, что около полудня Шэрон пришлет ланч. Быстро обхожу часть готовых домов, а затем еду в последнее место, где хочу быть, но куда мне не позволяют не поехать совесть и чувство вины.
Припарковав грузовик у обочины, иду по тротуару к двери. Кустарники аккуратно подстрижены, клумбы прополоты и мульчированы. Должно быть, недавний визит ландшафтных дизайнеров. Я взбегаю на окружающее дом крыльцо и стучу в дверь, затем жду.
Моей матери требуется тридцать секунд, чтобы открыть дверь, еще две, чтобы заглянуть мне за спину, а затем хмуро уставиться на меня. Не говоря ни слова, она открывает дверь шире и жестом приглашает войти.
— Мам, — киваю я, сбрасывая туфли и следуя за ней на кухню. Я сажусь за стол, а она заваривает кофе. — Двор выглядит красиво. Кого ты заставила это сделать?
— Сын Беверли Виндзор сделал это для меня.
Она переводит взгляд ко мне, затем возвращается к задаче по подсчету ложек кофе и высыпанию их в фильтр. Хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым за то, что сын Беверли Виндзор занимался ее двором, а не ее родной сын. Я же не испытываю ни грамма вины.
— Он хорошо поработал, — хвалю я.
Она усмехается и достает из шкафа две кружки, затем ставит их на стол. Одну — передо мной, а другую — перед стулом, на котором всегда сидит. Я встречаюсь с ее суровым взглядом и готовлюсь к тому, что, как я знаю, грядет.
— Мог бы привести мою внучку, — говорит она стальным голосом.
Я медленно вдыхаю. Никакого «привет, как дела». Сразу переходит к ссоре. Ничего удивительного.
— Бринн не захотела ехать, — четко произношу я. Не считая малейшего изгиба ее бровей, нет никаких признаков того, что она меня услышала.
— Я не видела ее больше месяца.
Я киваю. Знаю, сколько времени прошло.
— Ей всего семь, — огрызается мама. — Она ребенок. Ты даешь ей слишком большую свободу в праве голоса. Она не должна диктовать, когда и как часто видеться со своей бабушкой.
Я барабаню пальцами по бедру. Наклоняю голову из стороны в сторону, пытаясь снять часть нарастающего напряжения.
— У нее есть своя голова на плечах, — констатирую я. — Я не буду принимать решения за нее.
— Она — ребенок…
— Она — человек, — прерываю я ее. — Если Бриннли с тобой некомфортно, я не собираюсь заставлять ее приезжать к тебе. Ты — моя мать, но это не дает тебе никаких прав.
Я выдерживаю ее взгляд, пока она яростно моргает. Она несколько раз фыркает, затем топает к кофейнику. Достает две новые кружки и в тишине наполняет их. Когда она ставит кружки на стол и видит две пустые кружки, которые уже принесла, снова фыркает. Оставив полные кружки, хватает пустые и несет их на кухню.
— Тебе не нужна помощь с уборкой папиного кабинета? — пытаюсь я сменить тему. Она машет рукой в мою сторону, но на меня не смотрит.
— Нет. Там одни файлы и документы. Проповеди. Какие-то заметки. Это работа для шредера.
Дальше она не продолжает. Она не перейдет к другой теме — ее мысли все еще сосредоточены на Бринн. На моей дочери и том, как я ее воспитываю. Самое странное в этом то, что моей матери не нужны отношения с Бринн. Она просто хочет что-то контролировать. Меня она больше не может держать в железной хватке. Моего отца — тоже. Она одна и ей скучно.
Я беру кружку и делаю глоток, молча наблюдая.
Кто-то может подумать, что я резок или не прав, позволяя Бринн самой решать видеться ли ей с моей матерью. Пускай. Но ее воспитывают не другие люди, а я.
А еще я знаю свою мать, и ни один из аргументов в пользу того, чтобы заставить Бринн проводить с ней время, никогда не перевесят этого знания. Пусть она моя мать, пусть она старая и одинокая теперь, после смерти отца, ну и что с того? Она все также полна осуждения, ненависти, грубости и откровенной злобы, и это не та атмосфера, в которой я хочу видеть Бринн.
Бринн сама попросила больше не видеться с моей матерью. И я буду уважать ее просьбу.
Когда мама снова обращает внимание на меня, становится ясно, что отступать она не собирается.
— Все из-за того, что я сказала о ее подружке? Да?
Я наклоняю голову набок и поднимаю бровь. Она чертовски хорошо знает, что причина не только в этом, но вишенкой на торте были ее постыдные комментарии о Кэмерон.
— А как же Ларки, — не отступает мама. — Она приезжает к ним? Хелен и Уильям не видели ее с похорон Джулианны.
Прежде чем ответить, я делаю еще глоток из кружки.
— Ларки более чем ясно дали понять, что не хотят иметь ничего общего с Бринн, если не могут диктовать, как мне ее воспитывать.
— И они правы, ты должен водить ее в церковь.
— Она ходит в церковь.
Глаза моей мамы расширяются.
— Ты ее водишь?
Я качаю головой.
— Иногда она ходит с Шэрон.
Лицо моей матери принимает убийственное выражение, полное отвращения и гнева.
— Эта женщина, — усмехается мама. — Как ты смеешь подпускать мою внучку к этой ужасной женщине…
Я хлопаю ладонью по кухонному столу, заставляя ее замолчать. Она вздрагивает и стискивает зубы, раздувая ноздри, когда смотрит на меня. Я смотрю на нее в ответ.
— Я пришел сюда не для того, чтобы меня отчитывали, — твердо заявляю я, поднимаясь со стула. — Я не просил твоего совета или мнения о том, как мне воспитывать моего ребенка. Бриннли попросила больше с тобой не видеться. Это последствия твоих действий.
Я разворачиваюсь и иду к двери, и мать спешит за мной по пятам.
— Ты воспитываешь грешницу. Ее портит компания, в которой ты ее оставляешь. У этого ребенка нет уважения! Нет дисциплины! Пожалеешь розгу — испортишь ребенка. И, Леви, ты испортил эту девочку. Она…
Я разворачиваюсь к ней, снова прерывая ее на полуслове, и медленно качаю головой.
— Не заканчивай предложение. Мне не нужно приходить к тебе. Я делаю это ради тебя, а не ради себя. Но, клянусь, если ты продолжишь нести при мне эту чушь, я больше никогда сюда не приду. Ты моя мать. Но это не дает тебе права ни на что.
Она не соглашается. Не извиняется. Даже не кивает. Но также не спорит.
— До свидания, мама.
Со злостью хлопнув за собой сетчатой дверью, спокойным шагом иду к грузовику. Мои руки прижаты к бокам, пока мне не приходится разжать пальцы, чтобы открыть дверцу грузовика, а затем я уезжаю, ни разу не оглянувшись на дом.
Когда дело доходит до воспитания детей, я подвергаю сомнению многие свои действия, но только не в этом вопросе. Мама сделала мою юность невыносимой. Мне потребовались годы, чтобы обрести собственный голос, потому что родители постоянно заставляли меня молчать. Я уже взрослый мужчина, но мне до сих пор время от времени снится кошмар, в котором фигурируют Священное Писание и ремень.
С Бринн я не совершу тех же ошибок.
Я дал обещание ее матери, самому себе, и сдержу их.
Заскочив в продуктовый за водой на всю команду, отвожу ее обратно на строительную площадку Ривер-Вью. Еще раз делаю обход, разговариваю с субподрядчиками, кое-кому звоню. Убедившись, что все под контролем, возвращаюсь в офис.
Бринн спрашивает, может ли остаться еще на одну ночь у Шэрон, чтобы завтра пойти в церковь, и я соглашаюсь. Я проезжаю мимо одной из местных строек и прохожусь по ней, проверяя прогресс. Делаю еще несколько телефонных звонков. Занимаю себя работой весь день, а потом один еду домой.
Обычно в свободный субботний вечер я заскакиваю в «СэндБар», чтобы выпить пива и послушать музыку, но сейчас я не в настроении для толпы. А еще мне не хочется встречаться с Молли по причинам, которые я отказываюсь признавать. В любом случае я был бы дерьмовой компанией. Можно было бы попробовать порыбачить, но мне это тоже неинтересно.
Я не хочу ничего, кроме как погрузиться в размышления, что я и делаю.
Несмотря на головную боль с утра, я готовлю себе «олд фешен» и выхожу с ним на заднюю террасу. Разжигаю небольшой огонь в кострище и сажусь на шезлонг. Отпиваю из бокала, затем откидываю голову назад и закрываю глаза.
Сосредотачиваюсь на шуме воды.
Ветра.
На еле слышимом смехе и музыке, доносящемся по ночному воздуху из центра города всего в нескольких кварталах отсюда.
Так долго, как могу, сосредотачиваюсь на чем угодно, кроме того, что действительно терзает мое сердце и разум, но когда выпивка заканчивается, как и моя защита, все, что я вижу — это Саванна Шоу.
Она — все, что я когда-либо видел.
И тогда я позволяю вине поглотить меня.