Методотдел

Глава VIII, где главным действующим лицом выступает хозяйка местного бара по имени Приянка

Приянка работала в баре, который находился у меня во дворе. Несмотря на соседство, я долго не обращал на него ровным счетом никакого внимания, и если бы не Витька, кто знает, стал бы я завсегдатаем этого мира.

«Как? Ты живешь рядом с „Ветерком“ и ни разу там не был?» — изумлялся мой товарищ. Он и затащил меня туда в одну из пятниц, чтобы отпраздновать начало выходных.

Заведение было совсем домашним: четыре столика, два маленьких диванчика вдоль стен напротив друг друга да барная стойка. Ввиду ограниченности пространства даже небольшое количество посетителей создавало ощущение тесноты — но такой ее странной разновидности, которая не вызывала ни капли дискомфорта. Напротив, этот маленький зальчик объединял всех попавших сюда. Он производил такое воздействие, какое можно испытать, только находясь в компании хороших друзей. И пожалуй, самым странным для питейного заведения было чувство безопасности, что возникало здесь сразу же. Я, никогда не любивший скученности, в первый же свой визит почувствовал, что мне тут хорошо.

Конец рабочей недели вызывал особый ажиотаж — пятница и суббота были самыми жарким днями. И я очень хорошо помню ту пятницу. Мест совершенно не было, все шесть табуреток у барной стойки заняты, но мы все же кое-как протиснулись между ними. И тогда я впервые увидел настоящую звезду в своем деле, рыжеволосую барменшу с голубыми глазами — Приянку.

— Скажи, что тут хорошо? — спросил или даже потребовал Витка.

— Пожалуй, скажу, — согласился я не без улыбки.

Меня всегда смешили такие прямые вопросы. Они отдавали пацанством, незрелостью, какая у иных людей так никогда и не перерастает в свою логическую противоположность. Витек качал головой в такт музыке и, оглядывая кафе, несколько раз с кем-то здоровался.

— Я вижу, ты тут многих знаешь? — спросил я.

— Ну, не то чтобы знаю… Так…

— А ее?

— Около года.

Он престал разглядывать присутствующих и вернулся взглядом ко мне.

— Она классная! Редкая девчонка — я думаю, ты заметил, раз спрашиваешь о ней. У меня был период в жизни, когда я заходил сюда почти каждый день и наверняка спился бы, если б не Приянка. Казалось бы, ей-то выгодно — наливай себе и наливай, но нет — она человечище. По сути, это она научила меня вовремя останавливаться.

В этот момент Приянка делала коктейли, одновременно болтая с лысым худощавым мужчиной, руки которого были покрыты татуировками, изображающими драконов.

— Сейчас я засмеюсь противно, — отшила она горбоносого парня с короткой стрижкой, который пытался встрять в их разговор.

Впоследствии я узнал, что эта фраза была ее визитной карточкой. Приянка довольно часто ее повторяла, и в разных случаях эти слова носили разный смысл. В теплой приятельской беседе они были знаком особого расположения к собеседнику и вообще сообщали о хорошем расположении духа, а в таких случаях, как сейчас, фраза была предупреждением, что кто-то серьезно испытывает терпение Приянки и дальше могут последовать совсем иные слова и действия. Что же касается самого смеха… Когда ему давалась полная воля, он был настолько необычный, что не мог с непривычки не вызвать недоумевающую улыбку окружающих. Это был смех безумной жены Эдварда Рочестера из «Джейн Эйр» — густой, низкий и раскатистый, словно хохот пьяного бородатого пирата. Что совсем не вязалось с точеной фигуркой и голубыми мальвинистыми глазами в длинных ресницах. Впрочем, таким смехом она пользовалась крайне редко. Я слышал его не более одного десятка раз вплоть до моего отъезда из Крыма, хотя после той первой пятницы в баре я бывал довольно регулярно.

Горбоносый парень был чужаком и не сразу понял, как именно нужно воспринимать брошенные ему слова, и когда он снова попытался вмешаться в разговор. Приянка метнула на него свой фирменный взгляд, чего было достаточно, чтобы он замолчал.

Приянка была плодом страстной любви русской и индийца, чей союз, однако ж, был недолог, как жизнь мотылька. Восточный принц не смог жить в холодной России, а русская красавица не захотела уезжать в чужую страну. Они расстались по-доброму, но несмотря на это в дальнейшей жизни не поддерживали стабильного общения. Приянка никогда не видела своего отца вживую. Единственным, что ей досталось от него, было имя. Отец дал девочке это красивое имя, которое оказалось на удивление очень созвучным славянским именам. У Приянки был младший сводный брат, и мать воспитывала их одна. Жили они скромно, и девушка очень рано поняла, что должна во всем помогать своей семье. Она быстро повзрослела и, даже уехав из дома, каждый месяц отправляла им денежные переводы.

В Крым она приехала лет десять назад и за это время сменила работу продавца, парикмахера, администратора отеля и даже гида. Но все это было мимолетно — настоящее дело по себе Приянка нашла в этом баре.

Она попала сюда случайно. Все началось с внезапного романа с одним ялтинским парнем из довольно состоятельной семьи, и так хорошо у них все шло, что девушка была вскоре представлена его родителям. А спустя некоторое время произошло весьма странное: отношения с молодым человеком стали портиться и сходить на нет, но с родителями росла искренняя симпатия и дружба. Они часто приглашали девушку на семейный ужин, брали с собой на пикник, в театр, на пляж. И даже когда пара уже совсем распалась, Приянка продолжала общаться с родителями несостоявшегося жениха. Его отец взял девушку работать в свой самый любимый бар, и с тех пор их взаимоотношения, помимо дружеских, стали еще и профессиональными. Прошло время. После долгих раздумий владелец бара со своей женой решили эмигрировать из страны. Они продали весь свой бизнес, кроме «Ветерка». Бар был оставлен из-за добрых воспоминаний о месте, откуда все начиналось, а также из-за хорошего отношения к девушке, которую их непутевый сын променял на избалованную фурию, похожую на Перри-Утконоса. На Приянку была составлена генеральная доверенность, сделавшая ее практически хозяйкой заведения. «Веди дело, как считаешь правильным», — сказано было в качестве напутствия. Бар приносил скромные доходы, но часть из них она честно раз в год перечисляла хозяину.

Со временем Приянка перебралась жить в бар. «Уж лучше деньги, что плачу за квартиру, буду откладывать на что-то хорошее», — думала она. За барной стойкой, между шкафом с посудой и холодильником, была дверь, ведущая в небольшую комнатку, где и жила девушка. Здесь была вся необходимая мебель, и даже своя туалетная комната. Правда, по вечерам из зала доносился шум, но наушники были хорошим средством от нежелательных звуков. К себе в помощницы Приянка взяла подругу — кареглазую Дину.

Несколько раз в месяц, чаще всего в курортный сезон, Приянка приглашала петь в бар мулатку Розу. Тогда конфигурация зала менялась: освобождалось место в правом углу у барной стойки, куда ставилась стойка с микрофоном. В такие дни в бар набивалось невероятное количество народу и приходилось даже выносить дополнительные столики на улицу. Репертуар Розы состоял из разных песен. Больше всего она любила петь карибские и бразильские, так же легко ей давались джаз и блюз. «Ох, были бы у меня деньги, — вздыхая, рассуждала Приянка. — Я бы создала свое кабаре, где шло бы отличное шоу». На что Роза ей однажды ответила: «Так в чем же дело, девочка моя? Начинай собирать средства. Все когда-то начинается с малого». На Приянку произвели впечатление эти слова, и она принялась каждый месяц откладывать деньги на свою мечту. Этого, конечно, было ничтожно мало для того, чтобы арендовать большой зал, провести там необходимый ремонт и составить программу, но сама мысль, что она движется к мечте, придавала сил. «В конце концов, — думала она, — эти деньги я всегда могу потратить и на что-то другое. Пусть будут».

— Привет, — кивнул Витек Приянке.

Она подняла глаза и оживилась:

— О, привет. Давно не заходил к нам. Подожди минутку.

Она сделала наконец коктейль татуированному парню, дав ему понять, что должна уделить время другим клиентам.

— Так, почему пропадал? — обратилась к Виктору.

Витька развел руками и, улыбаясь, покачал головой.

— Все ясно с тобой. Мальчики, что будем пить?

Приянка бросила на меня быстрый взгляд как бы невзначай, но мне показалось, что я произвел на нее хорошее впечатление.

— Два мохито, — заказал Витек.

— Нет, нет, — поспешил уточнить я, — я буду негрони.

— Хорошо. Негрони так негрони, — улыбнулась Приянка, продолжая возиться с бокалами.

— Как твои дела? — спросил Витек.

— Да все как обычно — замечательно! Людей много последние недели две. Очень много новых лиц. Кстати, одно из них ты сегодня сам привел…

— Ах, да. Знакомьтесь, это Егор, начальник нашего методотдела, а это — Приянка, самая лучшая застоечная в Ялте и во всем Крыму.

Так Витька в шутку называл Приянку, не желая называть ее грубым словом «барменша». «Застоечная» конечно же весьма специфичное слово, но у людей с чувством юмора, к числу которых, безусловно, относилась и Приянка, оно всегда вызвало теплую улыбку.

— Ох, ну и льстец, — отреагировала она. — Не надейся за это на скидку, кстати. Как ваш Дом пионеров?

— Пионеримся, — ответил Витька.

— А что, разве методисты пьют? — спросила у меня Приянка с некоторым вызовом.

— Вообще, по-разному, — неожиданно серьезно ответил я. — Но в основном… — не зная, как закончить фразу, я замолчал.

Тут Приянку позвали клиенты, и она отошла от нас.

— Ребята, еще увидимся. Хорошего вечера! — бросила через плечо.

Витька все равно знал меру неважно и по иронии судьбы в тот вечер слегка перебрал. Мы переместились за освободившийся столик, и пока я выходил в туалет, он мирно задремал, положив голову на руку. Не став его будить, я решил еще немного тут посидеть в относительной тишине, потому как, если честно, Витька немного утомил меня своей болтовней про все на свете. Он долго восхищался фильмами Олтмана, которого я рекомендовал ему на прошлой неделе. Затем перескочил на Тамару, у которой находился в прямом подчинении: Витек жаловался, что после каждой встречи в киноклубе та делает ему глупые замечания по организации просмотров. «Я же не лезу в ее спектакли», — возмущался он. Потом посетовал на то, что никак не может найти хорошую девчонку — в последнее время ему попадаются одни только дуры. Постепенно темы про девушек и кинематограф слились в одну. И вот уже Витя мечтательно вздыхал: «Как бы встретить такую, как в „Амели“ или как в „Пианино“, но только чтоб не немую». Я рассмеялся на последнее уточнение и подумал: «Да вот же одна из них — за стойкой бара».

Совсем захмелев, Витя начал рассказывать, как недавно принялся читать Генри Миллера, но он ему совсем не понравился:

— Я убедился, что все же терпеть не могу этого развратника.

— Почитай лучше Лоренса Даррелла, — советовал я.

Было уже поздно, и людей в баре оставалось мало. Я наблюдал за Приянкой, за тем, как она лихо справлялась со своей работой. В первую же встречу я убедился, что она является источником сильнейшего магнетизма. Многие посетители так и норовили если не пофлиртовать, так пообщаться с ней, и надо признать. Приянка замечательно справлялась с ролью общительной хозяйки заведения. Она поддерживала легкое, ни к чему не обязывающее общение, а когда надо, умела мягко отшить забывшегося клиента. С постоянными гостями Приянка шутливо пикировалась под одобрительное улюлюканье всех присутствующих.

Я как раз наблюдал одну из таких сцен. Простоватый на вид парень в серой футболке пытался философствовать. Он допытывался у Приянки, в чем смысл жизни и для чего конкретно она живет на этой Земле.

— Вадик, далась тебе моя жизнь, — посмеивалась Приянка, вытирая тряпкой стойку бара.

— А все же? — не отступал Вадик.

— Жить и радоваться жизни. Такой ответ тебя устраивает?

— Фу, как банально!

Я так понял, что это был вызов на традиционный ироничный поединок. В баре находилось еще человек восемь, и все они внимательно наблюдали за диалогом.

— Почему ты так примитивно рассуждаешь? — подначивал Вадик. — Разве ты не можешь мыслить абстрактно?

Приянка закончила свои дела со стойкой и изобразила на лице удивление.

— Это как? — спросила она.

— Ну… абстрактно… — не очень убедительно повторил Вадик.

Девушка сообразила, где слабое место оппонента, и решила идти до конца.

— А что значит абстрактно-то? — стала допытываться она у Вадика.

— Ну… это такое мыслительное выделение… — замялся парень, и Приянка нанесла решающий удар:

— Мыслительное выделение — это как раз то, что ты сейчас говоришь. Прям сплошные выделения.

В баре раздался громкий хохот. Широко улыбаясь. Вадик поднял ладонь вверх, признавая свое поражение. В подтверждение дружбы Приянка в ответ дала свою «пять» и угостила парня кружкой пива.

— Это я тебе должен, — противился Вадик. — Я же проиграл.

— Так это за твой подарок, что ты мне завтра сделаешь, — сказала она.

Все еще раз громко засмеялись, и только Вадик вопросительно посмотрел на девушку.

— Слушай, — она нагнулась к нему поближе, — посмотри, пожалуйста, завтра вон ту большую колонку, она совсем перестала работать.

Вадик отлично разбирался в технике, и Приянка частенько пользовалась его услугами, равно как и услугами других своих постоянных клиентов.

Раньше, когда за стойкой хозяйничала Дина, Приянка могла позволить себе посидеть в баре с постоянными посетителями. Ей импонировало всеобщее внимание — она чувствовала себя хозяйкой маленького королевства. Но когда среди подданных стало множиться число желающих приударить за ней, она поняла, что этого делать не стоит. Теперь она крайне редко позволяла себе выйти в свет, что, впрочем, только увеличивало ценность каждого такого выхода. С алкоголем у нее все было в порядке — эта милая девушка знала, когда нужно нажимать на «стоп».

Что касается личной жизни Приянки, то тут следует сказать, что мужчин она держала на расстоянии. Разумеется, она могла с ними флиртовать и кокетничать, но при этом умела вежливо пресечь обещающие зайти далеко отношения. Ее называли «гордячкой» и «недотрогой», но относились с пониманием. Поговаривали, что после сына хозяина бара ее разочарование в мужчинах было столь глубоко, что она решительно не хотела начинать все сначала. Местные парни, как женихи Пенелопы, ждали, когда же красавица оттает и уже наконец отдаст кому-то из них свое предпочтение. Все эти вадики — парни, делающие для Приянки мелкую работу, да просто улучающие минутку поболтать с ней, я уверен, были чуточку влюблены в нее.

Признаться, и я не смог избежать влияния ее чар. Я стал частенько захаживать в «Ветерок», и не только с кем-то, а чаще один. Особенно я любил зайти в выходные, возвращаясь с моря, до того как начнется полуденная жара. Брал себе смузи или молочный коктейль и, усевшись за барную стойку, смотрел на суетящуюся Приянку. Море размягчало меня, снимало угрюмость и, как вино, развязывало язык. В это время в баре почти никого не было, и мы могли замечательно болтать обо всем на свете. Приянка обладала живым природным умом, который помогал ей компенсировать недостатки образованности. Я же делался невероятно разговорчивым, а любознательность Приянки только подогревала мое желание говорить. Особенно она любила расспрашивать меня про путешествия. И я не только рассказывал о смешных и драматичных случаях, приключавшихся со мной в поездках, но касался истории и культуры этих мест. Так, рассказывая о Париже, я не мог обойти стороной La Belle Epoque — прекрасную эпоху, об Италии — Возрождение, о Греции — Античность. За непродолжительное время я прочел ей целый курс по истории мировой культуры, и она, несомненно, была одной из моих лучших студенток.

Мне нравилось, что Приянка часто проецировала услышанное на то, как бы она могла использовать это в своем будущем кабаре. Ее прагматичный ум вкупе со способностью фантазировать тут же рисовал стильные интерьеры. Порой она в буквальном смысле брала карандаш и лист бумаги, чтобы набросать эскизы. И надо сказать, рисовала она весьма неплохо. Я удивлялся тому, как тонко она схватывала настроение моих рассказов, как правильно могла передать через рисунки дух эпохи или страны. Так, постепенно мои визиты в бар превратились в работу по проектированию будущего кабаре, и мы стали кем-то вроде партнеров. Это была очень легкая и приятная работа.

— Правда, — предупреждала Приянка, — все это относится к очень далеким перспективам, но, как говорит Роза, если представлять свою мечту конкретно — из плоти и крови, то будущее начнет стремительно приближаться.

Со временем мы сделали целую серию эскизов оформления кабаре. К каждому прилагалась лаконичная концепция программы, выдержанная в определенной стилистике: кабаре Монмартра, итальянские таверны, андеграундные подвалы, бурлеск-шоу и даже стиль советской открытой эстрады в летних парках. Мы очень веселились за этим занятием, но нам действительно удалось перебрать множество вариантов, и в конечном счете мы пришли к выводу, что нужно сделать что-то свое, ни на что не похожее.

В субботу и воскресенье я все больше времени проводил в «Ветерке», и кто знает, возможно, я, как и многие другие, совершенно потерял бы голову, если бы не произошло вот что.

Однажды из далекого Дагестана в Ялту приехал голубоглазый табасаранец. Обычно он одиноко сидел в углу бара и наблюдал за нашими очень бурными обсуждениями нового кабаре. Я был так увлечен, что не обращал на него никакого внимания, до тех пор, пока однажды не почувствовал, как кто-то буравит мне спину взглядом. Машинально я стал оглядываться и сразу увидел пару больших голубых глаз, неотрывно смотревших в нашу сторону. С тех пор я всегда невольно держал в поле зрения этого человека. Невысок, коренаст, широкоплеч — он был похож на борца. И это, и короткая стрижка, и маленькая бородка делали его типичным представителем малой родины, но пронзительно голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, выпадали из общего ряда. Непонятно было — хороший он или плохой, нужно ли быть с ним настороже или он совершенно не опасен? Его взгляд всегда был подернут грустью, как будто он чем-то был болен. Причем недуг был явно не телесного свойства. В нем читалась неведомая душевная тоска, и это вступало в явное противоречие с довольно воинственным внешним видом. Все это казалось странным, и во мне с появлением незнакомца поселилась какая-то непонятная тревога.

Однажды я уехал на выходные на джазовый фестиваль в Коктебель, но уже в следующую субботу, возвращаясь с пляжа, спешил в «Ветерок», чтобы поделиться свежими идеями. «Ветерок», однако, был закрыт. Так начался роман Приянки и табасаранца.

Я и не догадывался, что они встречались уже несколько недель. Он приходил посидеть днем в бар после того, как проводил ночь в спальне его хозяйки. Но как скрывали?.. Зачем?

— Сама не знаю зачем, — впоследствии призналась Приянка. — Я влюбилась и, наверное, чтобы не спугнуть, хотела подержать некоторое время наши отношения в тайне.

Табасаранец приехал в город по приглашению друга, чтобы стать его компаньоном в строительном бизнесе, но между ними что-то не заладилось, и они поссорились. И вот, уже собираясь домой, в последний день перед отъездом, табасаранец зашел в «Ветерок», где увидел «свою ласточку» и понял, что потерял голову навсегда.

Бар оставался закрытым пару дней, а затем за стойку встала подруга Приянки — Дина. Влюбленные уехали к песчаным пляжам западного Крыма, а по возвращении всем было объявлено, что они поженятся. Табасаранец стал помогать Приянке с баром. Теперь стало заметно, что здесь есть не только хозяйка, но и хозяин. Он действительно был очень домовитым: больше не протекал кран в туалете, не искрила розетка и не заедал замок. Отныне все было под надежным, основательным присмотром табасаранца.

Он нежно любил ее. «Изус иву ккундис» — так звучало на табасаранском «Я тебя люблю». Приянка млела от этих странных слов, похожих на древнее восточное заклинание. Табасаранец любил шептать их, касаясь губами ее красивой шеи, взяв Приянку в охапку могучими руками. У него почти не было явных изъянов — добрый, покладистый, сильный, очень спокойный — или, скорее, умеющий сдерживать себя. Но все же один недостаток, вполне типичный для горцев, у него имелся. Табасаранец был ревнив. Сложно сказать, чего было больше в его постоянном пребывании в баре: ревности или желания помочь своей возлюбленной? Можно представить, как ему было нелегко и какую сложную он провел над собой работу, учитывая всеобщее обожание Приянки.

По причине его ревности наше с Приянкой проектирование кабаре резко сошло на нет. Он не мог не заметить нашу искреннюю взаимную симпатию, как мы дружески обнимались при встрече и расставании, как беззаботно смеялись и в порыве увлеченной беседы касались друг друга. Он прекрасно понимал, чем могут закончиться общие интересы мужчины и женщины, поэтому ему было трудно — невозможно! — относиться к этому спокойно. Но, зная свободолюбивый нрав девушки, он не стал ничего требовать и запрещать. Мудрый горец пошел по другому пути. Он стал объяснять, как ее встречи со мной ранят и разбивают ему сердце, и то, что Приянка в конце концов услышала его, честно говоря, для меня было приятно, так как свидетельствовало о том, что она все же признавала некоторую искру между нами. Я не обиделся, да и в сущности ничего между нами не изменилось. Мы по-прежнему оставались дружны, только стали немного реже видеться.