Раньше я с некоторым презрением относился к тем, кто зовется методистом. Ведь всем известно, что методисты — бесполезные люди, для кого суть работы в бумагах, которые хорошо если на двадцать процентов отражают реальность. Там сплошная ложь и сплошные ошибки. Да плюс ко всему никто не понимает, для чего нужны эти методисты, и получается, что они всегда работают как бы для себя, так как только они одни и понимают значимость своего труда. Ну, может быть, еще всякого рода проверяющие, но ведь и те мало вчитываются в груды текста — больше смотрят на его наличие или на какие-то отдельные пункты. Учитывая, что в нынешний век многие документы, не облекаясь плотью, так и остаются в виртуальном пространстве, вопрос об осязаемости результата методического труда становится не таким уж и праздным. В конце концов, для кого-то это просто слова, ценность которых вовсе не очевидна.
И мне поначалу мучительно не хватало действия. Я не хотел быть вспомогательным, я привык быть главным. А тут так случилось, что я стал бесполезным человеком. Наверное, когда однажды ты открываешь свою ненужность в каком-то одном деле, то готов стать еще ненужнее в другом и во всех последующих случаях.
Быть методистом, пусть даже самым главным, то есть начальником, разумеется, никогда не являлось моей целью. Так уж вышло. И я принял то дело, которое раньше презирал, но так и не смог стать его типичным представителем, какими были Максим Петрович, Таня или Зина. В этом смысле я был абсолютной подделкой или засланным агентом. Мне были мучительно скучны составления всяких реестров, расписаний, подсчет часов, написание бюрократических отчетов, справок и ответов на запросы… Кстати, все это не имеет ничего общего с подлинной методической работой. Разумеется, без этого обойтись нельзя, но относиться к такой рутине как к основному важному делу совершенно недопустимо. В противном случае методотдел осядет невзрачным осадком, уподобится жадному упырю-паразиту на здоровом теле. Так зачастую и происходит, отчего неловкость и стеснение.
Нет, ну правда, какой-нибудь «проектный офис» на первый взгляд звучит гораздо более модно, чем «методотдел». Однако если поскрести пальцем… Если поскрести, то будет как минимум то же самое или даже много хуже. Но поверхностный ум не способен это понять. Он не может отличить основательность от создания непродолжительного эффекта и потому стыдится такого, как ему кажется, невзрачного названия, а самого же методиста с легкостью переименовывает в более благородного «методолога». Правда, и методисты в том виде, в каком существует подавляющая часть этой братии, приложили немало усилий, чтобы ими не хотели становиться.
Я как какой-нибудь еврей-антисемит во многом превратился в методиста-антиметодиста. Со временем я особенно стал непримирим в вопросе разрыва между написанным и реализуемым. Всякий формализм для меня превратился в нечто ненавистное, при сохранении понимания того, что методотдел призван выдавать «дисциплинированные» тексты.
Методист — это тот, кто знает, как делать. Но кто же знает, как надо на самом деле?
В Америке у методистов есть целая церковь, своя церковь. Они, конечно, другие методисты, но, в сущности, между нами нет никакой разницы, как и между всеми людьми вообще. Хотя нет, все же некоторое различие есть. Те методисты идут по проложенному пути, а мы вынуждены зачастую прокладывать его сами. Получается, что мы даже больше боговдохновлены миссионерской идеей вести за собой паству. Если вдуматься, мы — более религиозны, чем те, равно как и преступны, поскольку берем на себя слишком много, а значит, преисполнены гордыни.
Наверное, из-за высокомерия, взращенного необходимостью постоянно оценивать, судить, исправлять, делать замечания, жизнь методиста сера и уныла. Это расплата за забытое сократовское «Я знаю, что ничего не знаю». Безусловно, такая жизнь — наказание, и прощенный методист, чтобы обрести крылья, обязательно должен быть расхристан на манер есенинского бродяги. Но это могут сделать лишь жалкие единицы, и посему методическое племя в массе своей обречено оставаться покалеченным. А вот когда настанет час этих самых расхристанных методистов, тогда многое действительно изменится — может быть, даже судьбы всего человечества! И тогда методисты станут архитекторами нового мира, главным свойством которого окажется проточность.