Методотдел

Глава XXVII Любовь злой карлицы (Волшебная история)

Есть такая земля на свете, где вода на лугах, чистейшей прозрачности, стоит почти круглый год. Глубина здесь разная: где чуть покрывает землю, и в некоторых местах даже выглядывает ярко-зеленая травка, но иные пространства затоплены по колено, а то и вовсе по пояс. Там, где глубоко, довольно высокая трава, превращаясь в водоросли, волосами развевается по течению, и в них запутываются редкие рыбки. Особенно интересно видеть, как из воды растут деревья, сбившиеся в маленькие рощицы, как они отражаются в зеркальной глади по утрам или на закате солнца. В их ветвях можно рассмотреть диковинных птиц. Здесь всегда свежо, даже в самый знойный день, и запаха стоячей воды совсем не чувствуется. Здесь нет комаров. Когда идет дождь, вода сверху и вода снизу сливается в одно целое и перевертышем смывает всяческие различия, а когда светит солнце — яркий свет каждый раз торжественно являет картину вновь сотворенного мира. И как же чудесно, проезжая по этим местам в поезде, наблюдать из окна столь благословенный пейзаж!

В поезде? Через всю лагуну проходит насыпь, по которой проложено железнодорожное полотно. Рельсы едва выступают из воды, кажется, будто ты плывешь, хотя нет — скользишь, и притом очень быстро, как какая-нибудь водомерка, едва соприкасаясь с водой. Нет привычной тряски поезда — вместо этого легкое подпрыгивание на воздушной подушке. Иногда за окном можно любоваться лотосовыми полями, нежными кувшинками, и уж совсем невозможно оторвать взгляд от застывших длинноногих фламинго где-то на горизонте. А если повезет, то необыкновенным зрелищем, небесным добрым знаком будет встреча с одиноко пасущимися лошадьми, которые забредают сюда за сочностью здешней зелени — тут покойно, никто не потревожит их.

Поезда проходят через этот многокилометровый участок утром и вечером, собственно, когда тут особенно красиво. Кондукторы загодя специально идут по вагону, чтобы объявить «заливные луга». Пассажиры стараются пошире открыть окна, чтобы подышать этим благотворным воздухом, бурно повосхищаться и пофотографировать. Каждый раз все повторяется снова и снова, в том числе с теми, кто не раз бывал в этих краях, потому что привыкнуть к этому невозможно.

Но не думайте, что поезд едет безостановочно весь путь; здесь есть две станции: крохотные, едва обозначенные. С этих станций, если позволяет глубина, лодочники переправляют пассажиров на большую землю, там же, где мелко, — проложены мостки.

Станции представляют из себя небольшие площадки на сваях, с павильоном, где разметаются касса, буфет, газетный лоток, крохотная продуктовая лавка и маленький зальчик ожидания. Гостями павильонов являются не только пассажиры (за день тут проходят лишь два поезда), но и обитатели окрестных мест, переезжающие из хутора в хутор. Станции составляют некоторое подобие перевалочного пункта, где перекусывают, пьют кофе, обмениваются новостями, где можно позвонить или отправить письмо. В последнее время частыми посетителями станций стали путешественники да натуралисты, охочие до местных природных красот.

Эта земля была крайне необычной и даже странной. Кроме природы таковой ее делала одна примечательная особа — одна злая карлица, сделавшая эти края местом своей любимой резиденции. Она была весьма деловой дамой и после насыщенных поездок любила лагуну за уединенность. Ее могло по-настоящему захватывать лишь нечто нетривиальное, поэтому казалось, что лагуна была создана специально для нее. Карлица приезжала сюда, когда в ее жизни случались серьезные огорчения или провалы, ведь только здесь она могла успешно зализывать раны после неудачных авантюр. Она была злой и склочной, и хотя никогда не жила здесь подолгу, все равно держала всю округу в некотором интригующем волнении, где между собой переплелись интерес и тревога. Поговаривали, что она водится с нечистой силой.

Карлица была богата, чрезвычайно проницательна и умна, держала вокруг себя интернациональное окружение. Ее сложно было увидеть. Даже из близлежащих хуторов редкий житель мог похвастаться, что разговаривал с ней лично. Но между тем некоторые отчаявшиеся по жизни люди специально приезжали сюда, надеясь с ней встретиться. Говорили, что она могла здорово помочь: деньгами, обширными связями, советом и еще колдовством, которое ей приписывала молва. Что только про нее не болтали… Ходили даже слухи, что она была руководительницей международного преступного синдиката, только я не верю этому. А еще она безумно искала любви, без которой очень страдала…

Луиза, именно так звали злую карлицу, была очень непоседливой дамой. Она никогда не задерживалась в одном месте слишком долго отчасти из-за своего характера, требующего перемен, но отчасти из-за множества дел, которые обязывали ее лично присутствовать в самых разных частях света. Она внезапно могла появиться в обожаемом ею замке Шенонсо в долине Луары, на крыше мельбурнского небоскреба Риалто Тауэрс, в одном из монастырей Непала, в морском порту Йокогамы или на Египетском базаре Стамбула. В Лондоне и Нью-Йорке у карлицы были финансовые дела, в Париже, Риме и Мадриде — интересы в сфере искусства. Луиза обожала пляжи острова Маргариты в Карибском море. Ей была не страшна преступность Каракаса и Гватемалы. Специально в Перу она ездила посмотреть на кулачные бои, а в Колумбию — на петушиные. Ей по сердцу были одинокие прогулки по гаванскому кладбищу Колон и набережной славного города Сан-Салвадора-да-Баия-ди-Тодуш-уш-Сантош, куда она, будучи азартной, приезжала для подпольной игры в «жогу дэ биту».

Луиза одевалась на редкость старомодно: пышная гофрированная фиолетовая юбка, блузка из зеленого атласа, худенькие плечики часто покрывал цветастый платок в русском стиле, из-под шляпки торчали рыжеватые букли. Черты ее веснушчатого лица, особенно нос, были неприятным образом заострены, а между верхними передними зубами бросалась в глаза лукавая щербинка. Несмотря на то что карлица была некрасива, когда того требовали обстоятельства, она могла преобразиться в элегантную леди, образ которой уводил от ее невзрачной внешности. Словно хамелеон она умела делать так, чтобы ее воспринимали сообразно обстоятельствам. Если ей было нужно стать незамеченной, то никто впоследствии и вспомнить не мог о ее присутствии, а если имелась необходимость произвести фурор, то карлицу, напротив, очень долго не могли забыть.

В поездках Луиза снимала просторные двухэтажные апартаменты или коттедж, а иногда, когда не было ничего подходящего, — несколько квартир на этаже. Для нее было крайне важно, чтобы ее свита находилась всегда поблизости.

Едва проснувшись утром, карлица любила подолгу стоять перед большим зеркалом и расчесывать волосы. Она мечтательно разглядывала собственное отражение, трепетно перебирая пряди жидких волос. Луиза широко улыбалась, радуясь, как блестит ее позолоченный гребень, как он проворно ходит вверх-вниз, организуя огненно-рыжие локоны. «И все же я хороша, как хороша…» — прерывистым голосом говорила она. При этом Луиза заливалась звонким девичьим хохотом, кружась вокруг себя, расставив руки в стороны. Белая шелковая сорочка карлицы, отделанная кружевами, воланом закручивалась в воронку, ускоряясь с каждым новым витком.

Позавтракав, она разбирала в кабинете почту и читала новости. Она крайне внимательно следила за тем, что происходит в мире. Как опытный рыбак, накануне расставивший сети, теперь Луиза проверяла, что в них попало. У нее было много самых разных источников информации, порой довольно неожиданных.

Каждое утро ей приносили сырое куриное яйцо на блюде. Луиза брала яйцо в руки, и ей сразу все становилось понятным про этот день. Или же с вечера она наливала стакан воды, ставила его на окно, а на утро сделанный из него глоток лучше любых аналитиков предсказывал о грядущих событиях. Иногда, когда карлица рано просыпалась, она открывала окно и начинала нюхать воздух — и лучше всяких информационных агентств знала, что происходит там, откуда дул ветер.

Собрав необходимые сведения. Луиза была готова дать поручения своему конеголовому секретарю Ричарду. Обычно к этому времени он уже ожидал в соседней комнате ее приглашения войти. Карлица садилась в кресло и начинала очень быстро надиктовывать задания, периодически упрекая своего помощника в нерасторопности. Затем Ричард еще раз пробегался по каждому пункту. Из личного опыта он знал, как дорого ему придется заплатить за недоразумение, вызванное неправильно понятым распоряжением своей хозяйки.

Распорядок дня Луизы включал обязательную прогулку. Конечно, ее маршрут во многом определялся тем местом, где она находилась в данный момент. Больше всего Луиза любила гулять в парках и на набережных. «Водоем, зелень листвы и ветер — вот все, что мне нужно от жизни», — часто кокетничала карлица, умолчав об огромных суммах, что она тратила ежедневно на свои прихоти.

На прогулке ее всегда сопровождала Торсвик — тихая и скромная девушка, выполнявшая обязанности прислуги и наперсницы одновременно. Девушка поражала бледностью своего лица и темными кругами под ясными голубыми глазами. Кожа Торсвик была настолько бледной, будто она специально для этого использовала белила. Впрочем, эту особенность отчасти объясняло скандинавское происхождение молодой особы.

В тени каштана или пальмы Торсвик читала своей госпоже книгу, чаще какой-нибудь роман о возвышенных чувствах, в котором красивые люди совершали благородные поступки во имя прекрасной любви. Порой, впечатлившись услышанным, Луиза просила Торсвик отложить книгу, и тогда девушке приходилось внимать пространным и непонятным рассуждениям карлицы о том, что составляет счастье жизни, а затем отвечать на пытливые вопросы своей строптивой хозяйки. Сама Торсвик ни в коем случае не должна была перечить карлице, равно как и проявлять какую бы то ни было инициативу в общении.

Когда пасторальная безмятежность лужаек и скверов угрожала карлице потерять внутренний стержень, ей помогал прийти в себя большой город. Луиза, хотя и не переносила шум и суету, но время от времени вместе со своим телохранителем — лысым здоровяком Бульдонежем, отправлялась в самую толчею улиц мегаполисов. Она стремительно врезалась в толпу и, активно работая локтями, пробивала себе дорогу вперед. Бывало, Бульдонеж, еле поспевая за ней, уже выбивался из сил, а карлица все семенила своими маленькими ножками.

Самой настоящей слабостью и страстью Луизы были продуктовые и блошиные рынки. Нередко вместе со своей кухаркой, бразильянкой Далвой, карлица лично отправлялась туда, чтобы пополнить запасы. Впрочем, дело было не только в том, что карлица наслаждалась колоритом этих мест, — многое из того, что могло понадобиться ей для тайных занятий, она должна была выбрать непременно сама. Луиза была без ума от барселонской Бокерии, мадридского рынка Святого Мигеля, каирского Хан-эль-Халили и Рынка ведьм в Ла-Пасе.

После обеда Луиза дремала. Обычно она засыпала под звуки аккордеона, на котором ей играл самый юный из числа приближенных — чернокожий воспитанник и паж Ипполит. Она подобрала сироту на улице Найроби, когда он пытался ее обокрасть. «Вот было бы всегда так легко, как сейчас», — думал мальчик, когда выхватил у карлицы сумочку в толпе. Но он был тут же схвачен за шею могучей рукой Бульдонежа, который шел всегда немного позади своей госпожи. Никто не мог ускользнуть от могучего лионца, настигавшего ловких плутов даже в темных трабулях своего родного города. Луиза простила подростка и, увидев в глазах бедняжки талант, взяла его к себе на воспитание, дав ему новое имя — Ипполит, в честь героя своей любимой трагедии Еврипида. Обладая многими незаурядными талантами, Ипполит выполнял некоторые особенно деликатные поручения карлицы.

После полдника Луиза могла неохотно дать аудиенцию. Вообще, она не любила принимать у себя, поэтому гости, даже хоть и во временных ее пристанищах, были большой редкостью. Карлица предпочитала деловые встречи на нейтральной территории. Довольно часто Луиза назначала их в весьма неожиданных местах — на вокзалах и кладбищах, в музеях и выставочных залах, на блошиных рынках, в метро, на городских свалках и в театрах. Невозможно было предсказать, где в следующий раз свои переговоры проведет Луиза. Но наряду с этим карлица была не прочь сходить в гости в хороший дом, особенно если окна этого дома выходили на Колизей, Мулен Руж или Пер-Лашез.

Находясь в поездках, Луиза ужинала всегда в самых дорогих ресторанах, где существовал строгий дресс-код и играла живая музыка. Больше всего она любила рестораны, где исполняли танго. А как она любила смотреть на танцующие пары… Наблюдательный человек тотчас бы увидел в ее глазах тоску по несбывшейся мечте со жгучим красавцем выписывать на паркете сложные фигуры этого страстного танца. Право, временами карлица была очень сентиментальна.

За ужином Луиза не только обсуждала дела вместе с Ричардом, но и болтала о всякой ерунде, шутила, сплетничала, предавалась воспоминаниям. Ричард давно был влюблен в свою хозяйку. Конечно, Луиза знала про это, и ей доставляло удовольствие немного помучить своего секретаря, заставляя его поддаться соблазну думать, что его чувства взаимны. Впрочем, карлица быстро охлаждала Ричарда, когда тот забывался и называл ее по имени.

— Сколько раз тебе говорить — называй меня госпожа, — раздражено восклицала карлица. — Моя госпожа. Что, это так сложно запомнить?

Перед сном Луиза принимала ванну, которую ей готовила Торсвик по особой схеме. В строгой последовательности служанка добавляла в воду более двадцати самых разных снадобий, природа происхождения которых держалась в строжайшем секрете. Перламутровая купальня в форме морской раковины была точно в пору, и могло создаться впечатление, что маленькая женщина, подобно моллюску, благополучно проживает в ней. Лежа в ванне, карлица любила слушать свою любимую запись — серенаду Шуберта под звуки морской волны. Луиза часто просила ставить именно эту пластинку, которая, успокаивая, смягчала ее природную гневливость. Из двух диковинных ламп-медуз лился приглушенный фиолетовый свет. Карлица каждый вечер купалась в море фиолета, отчего ее ванная комната напоминала лабораторию фармацевта. Так Луиза отдыхала.

После принятия ванны карлица в роскошном китайском халате шла в свою спальню, и теперь до утра никто не смел ее тревожить. Стены овальной комнаты были обиты зеленым бархатом. Атмосферу леса довершал потолок, весь расписанный затейливым цветочно-травчатым узором. И без того мягкий от высоковорсного ковра пол был застелен многочисленными подушками и валиками. Центр спальни занимало ложе. Форма кровати, покрывало и постель, а также балдахин были увеличенной копией сиреневого листа.

Через некоторое время, по обычаю, дверь опочивальни отворялась, и в комнату входила Торсвик с холодным травяным чаем. Луиза молча выпивала чай и бросала в спину уходящей девушке: «Очень душно». И тогда, постепенно набирая обороты, начинал крутить свои лопасти огромный вентилятор, висевший под потолком прямо над ложем карлицы. Механизм был устроен так, что вращение его крыльев сопровождалось звуками шелестящих листьев, будто сам ветер, играя, ласкал ветви и макушки деревьев, слегка наклоняя их в разные стороны. С каждым новым оборотом вентилятор распространял по комнате запах леса — затейливое сочетание ароматов дубовой коры, папоротника, ландыша, ночной фиалки, грибов, гниющих осенних листьев, мха и земляники.

Кухарка Далва и Торсвик считали, что хозяйка не сразу ложится спать, а по ночам проводит свои колдовские обряды. Луиза каждый вечер просила, чтобы к ней в комнату приносили разные предметы. Многие из них накануне она покупала сама вместе с Далвой, как, например, клейкий сок драконова дерева из Кабо-Верде, сушеных жаб амазонской сельвы, кожу дальневосточного черного ската, туркменскую траву гармалу и множество другой всякой всячины.

Эта история началась на Чистопрудном бульваре в Москве, когда Луиза приехала на день рождения к двоюродной сестре Тине. Свою простодушную, болтливую кузину и ее окружение Луиза не могла долго выносить, а потому пользовалась малейшим предлогом, чтобы куда-нибудь улизнуть. Отчасти именно поэтому со временем у карлицы появилось много любимых мест в русской столице. Больше всего Луиза предпочитала Чистые пруды, куда наведывалась по нескольку раз в каждый свой приезд.

И вот однажды, когда она сидела на скамейке и безмятежно ела мороженое, к ней подсел красивый парень со статью античного бога. Молодому человеку на вид нельзя было дать больше двадцати пяти лет. У него были русые волосы и светлые глаза. Приятные черты лица незнакомца сразу наводили на предположение о том, что он был добрым и порядочным. Он излучал благородство, на какое в настоящее время существует большой спрос, словно был из эпохи барокко. Парень присел на скамью, чтобы сделать какую-то запись в своем блокноте. Он достал из рюкзака записную книжку.

— Простите, у вас не будет ручки на минуту? — спросил он у карлицы.

— Не будет, — ответила та, сначала даже не взглянув в его сторону. Но затем, когда голос молодого человека дошел до кончика ее носа, она непроизвольно повернула к нему голову. — Вот возьмите, — сказала Луиза, у которой в руках неожиданно появилась шариковая ручка.

— Спасибо.

Он улыбнулся ей, а карлица подумала: «Это он!»

Луиза вдруг вспомнила, как примерно месяц назад, когда она купалась в термальном источнике в Исландии, ей привиделся образ этого человека, а еще за месяц до этого оракул предсказал, что она обретет большую любовь. «Безусловно, это он. Сомнений быть не может», — ликовала карлица, разглядывая незнакомца с интересом и нежностью.

— Вас зовут Яков, верно?

— Да. Мы знакомы?

— Госпожа, зачем он тебе? — говорил вечером в ресторане Ричард. — Он ровным счетом ничего собой не представляет. Обычный смертный, да и только. Ты вскоре это поймешь, но тогда тебе будет больно, а я не хочу, чтобы тебе было больно. Я люблю тебя, и ты знаешь как…

— Оставь эти признания, — перебила карлица, — они ужасно мне надоели… Впрочем, как и ты сам. Иногда я жалею, что той лондонской ночью подобрала тебя. Ты был таким жалким, мокрым. Какая ж я дура… Ну, выкладывай, что узнал.

Ричард покраснел. Луиза говорила так громко, что люди за соседними столиками, которые и без того держали в поле зрения эту странную пару, стали на них оборачиваться.

— Прежде всего, он — такая посредственность. Его мысли очень примитивны, мечты — мещанские.

Карлица громко рассмеялась.

— А ты думаешь, я не знала этого?.. Но какое тебе дело? Вот ведь ты — обычный конь, а я сделала из тебя человека. Если б не я… да что там говорить…

— Не все так просто, — замялся Ричард. — Дело в том, что он влюблен в одну прелестную, очень юную особу…

— Что мне до этого? — ядовито перебила Луиза.

— Но та девушка… — глубоко вздохнул Ричард. — С ней совершенно невозможно соперничество…

Возникла пауза. Лицо карлицы исказилось в ужасной гримасе, от элегантной маленькой леди не осталось и следа.

— Изведу я всех, изведу, — прошипела Луиза. Она со всей силы сжала бокал, так что он треснул, и струйки его содержимого, смешавшись с капельками крови карлицы, растеклись по скатерти.

С тех пор как Яков встретил Луизу на Чистых прудах, он стал чувствовать, что за ним постоянно кто-то наблюдает, даже если он был в комнате совершенно один. Это жутко нервировало парня, у которого всегда была безупречная выдержка. Поначалу он никак не связывал это со своей новой знакомой. Тогда на бульваре выяснилось, что, оказывается, Луиза одно время была дружна с родителями Якова и помнит его еще совсем маленьким. Она была примерно его возраста в настоящем времени, когда эта прекрасная пара погибла в автокатастрофе. Яков помнил родителей в основном только по фотографиям, но свято хранил к ним любовь в своем сердце, и ему были дороги все, кто имел к ним хоть какое-то отношение, — так его воспитала тетка. «Какое счастье, что у Луизы феноменальная память на лица и она сразу узнала меня. И как замечательно, что Москва бывает такой маленькой», — думал Яков.

Луиза рассказала Якову, что в Москве сейчас по делам, что у нее здесь никого нет, и было бы чудесно, если бы он смог иногда проводить с ней время. Яков согласился, и они стали прогуливаться по вечерам в центре города. Яков показывал ей Москву и составлял компанию в походах по магазинам. Правда, вскоре он понял, что в магазины они заходят в основном ради него — Луиза делала ему дорогие подарки, не забывая при этом и о его невесте и тетке. Иногда они заходили куда-нибудь поужинать, пару раз карлица просилась в театр. По ее просьбе они с экскурсией посетили Мосфильм, Третьяковскую галерею и Мавзолей. Все расходы Луиза брала на себя.

Яков познакомил Луизу с самыми близкими своими людьми — возлюбленной Настенькой и теткой Рогнедой.

Луиза сразу понравилась юной и восторженной Настеньке. На самом деле карлице это было сделать совсем не сложно, достаточно описать несколько экзотических мест, куда она часто наведывалась, да подарить пару блестящих побрякушек. А вот Рогнеда Луизу никак не принимала. «Что-то я не помню эту малышку в окружении твоих родителей!» — делилась тетка с Яковом своими сомнениями, но Луиза сообщала столько разных деталей про их тогдашнюю жизнь, что не поверить ей было просто невозможно. В конце концов, она была богата, имела множество связей в самых разных кругах, а значит, могла быть полезна ее племяннику. И все же Рогнеда хотела, чтобы иностранка поскорее уехала.

— Ты просто ревнуешь, — улыбаясь, говорила Настенька, — но это вполне естественно.

— Что ж, может, и так, только все равно я предпочла бы, что она держалась подальше от нашего Якова.

Так случилось, что на время пребывания карлицы в Москве пришелся день рождения Настеньки. Виновница торжества сама решила пригласить Луизу на ужин для самых близких. Ее восхищала деятельная натура карлицы, то, какая она была уверенная в себе, как быстро могла решать самые разные проблемы. Казалось, для нее не существовало ничего невозможного. Настенька думала, что, когда придет время им с Яковом завести ребенка, Луиза должна непременно стать его крестной.

Родители Настеньки позвали гостей к себе на дачу.

— У вас тут отменные сосны и просто великолепный газон, — расхваливала Луиза хозяев дачи.

Она сидела на качелях и думала о чем-то своем, пока на лужайке накрывали на стол. От ее взгляда, конечно, не могло ускользнуть, как особенно хороша в этот день была Настенька. Нежная, как фиалка, она заставляла любоваться собой каждого из гостей, и это было совершенно справедливо: красота, молодость, легкость, энергия, природный ум — сама жизнь во всем своем великолепии предстала перед ними. Сердце Луизы разрывалось на части, когда она видела глаза своего Якова, влюбленные в ту, с кем, по словам Ричарда, «соперничество невозможно». А после того как было объявлено о предстоящей свадьбе пары, карлица и вовсе позеленела от ярости. «Ну, ничего, мы еще посмотрим», — прошептала она.

В тот вечер Луиза подарила Настеньке роскошную камею. Старинная брошь, выполненная из яшмы, изображала прекрасный женский профиль героини эллинистического мира. Все как один, гости тут же принялись восхищаться этой чудной работой и отмечать, что лучше подарка и быть не может.

— Только пообещай мне, что будешь ее носить, — просила Луиза. — Эта камея особая. Она приносит удачу.

— Очень похожа на сестру Клеопатры — несчастную Арсиною, — сам себе пробубнил один старичок, внимательно рассматривая брошь в завершение вечера.

Луиза уже лежала в кровати, когда Торсвик принесла ей травяной чай на ночь.

— Присядь, побудь со мной, — приказала она девушке.

Торсвик села на край постели, скрестила руки на коленях.

— Скажи, Торсвик, что, по-твоему, любовь? — слегка приподняв бровь, спросила карлица. — Что происходит, когда любовь?

Торсвик удивленно улыбнулась.

— Однажды я сидела у озера и расчесывала волосы, — в никуда ответила девушка. — Я пела одну печальную норвежскую песню, и слезы текли по моим щекам. А трава была кругом зелено-сочная, примятая, и юбка моя стала цвета малахита. Душа моя от легкости вознеслась к поднебесью, и вроде счастлива я, а слезы… Вот так.

— Вот дура! Ничего не понятно, — прошептала карлица.

— И мне.

— Выходит, что любовь — это когда ничего не понятно?

— Очень похоже, что да.

— Значит, у меня любовь?

Торсвик молчала.

— Так значит, у меня любовь? — повторила Луиза свой вопрос.

Не получив ответа она одним глотком допила чай и в сердцах швырнула чашку на пол.

Впервые Яков соотнес ощущение, что за ним следят, с персоной Луизы после одного сновидения.

В том сне они сидели на скамейке в парке.

— Поцелуй меня, — протягивая свои коротенькие ручки к Якову, говорила карлица.

Он смотрел, как вдали на лужайке весело играют в бадминтон дети, не смея обернуться к своей собеседнице. Карлица взволнованно теребила его руку:

— Ну, Яша, что с тобой? Яшенька, я умею любить, поверь мне, откройся. — Голос карлицы на удивление был приятным и свежим, его мягкие тона завораживали. — Да ты знаешь, как любят-то? — спросила она так, как, должно быть, разговаривают русалки или мертвые панночки-утопленницы.

«Ведьма», — подумал во сне Яков. Он никак не мог понять, зачем он здесь. Как получилось, что он — молодой, красивый, успешный — теперь объясняется с этой нелепицей? Ему вдруг подумалось, что его могут застать товарищи, а потом будут эти дурацкие злые шутки. «Боже мой, что за наваждение? Как же я допустил, чтобы эта карлица увязалась за мной?» — недоумевал Яков. Между тем карлица уже переместилась на его колени и смотрела на него снизу вверх, исподлобья.

— Поцелуй меня, Яша! — пропела она, пытаясь дотянуться до его лица своими губами.

Яков был мертвенно бледен. Сердце бешено колотилось, но отнюдь не от любовного томления, а от безграничного страха и брезгливости. Когда их лица поравнялись, лягушачье лицо карлицы расплылось в мольбе:

— Я ведь тоже, тоже хочу любви, Яша.

— Нет! — закричал молодой человек.

Он стремительно отшвырнул свою воздыхательницу, и та кубарем покатилась в сторону лужайки, где резвились дети. Яков поспешил убраться вон.

В летний знойный день в парке было прохладно, пели птицы. Вековые дубовые аллеи располагали к раздумьям и неспешности, а мраморные скульптуры необыкновенно умиротворяли. У паркового пруда, где плавали черные и белые лебеди, сидела жалкая злая карлица-тролль и горько плакала. «Но почему, — говорила она, — мне, злой тролльчихе, даже отказано любить? Ведь злые карлицы как никто заслуживают это. Отчего так? Эх, Яша, милый… ну, подожди у меня».

— Боюсь, что бедняжке будет очень плохо, — рассуждала на кухне Далва. — Уже давно я не видела хозяйку такой озабоченной. Это значит, она не уверена в себе, а следовательно, готова решиться на что угодно. Вот увидишь. Жаль девочку, ведь Луиза может ее обезобразить, как она сделала однажды с Жанной из Анси. А за парня я спокойна, она не причинит ему вреда. Тина говорила, что любовь избранника Луизы обязательно должна быть свободной в своей взаимности, без всякой там магии. Это непременное условие.

Торсвик внимательно глядела на свою старшую подругу Далву, как будто ждала, что та все-таки скажет что-нибудь обнадеживающее, до того ей было жалко Настеньку.

— Она же влюблена, ее сердце должно быть размягченным… Я попробую с ней поговорить, — рассуждала Торсвик.

Далва резко оторвалась от плиты и в ужасе посмотрела на свою подругу:

— Ты что, не вздумай! Слышишь?

Но Луиза не хотела на этот раз действовать грубо. Она уважала свою соперницу, поэтому решила быть предельно деликатной.

— Она сама откажется от Якова, — внезапно перебила карлица Торсвик, когда та читала ей книгу. — И не смотри на меня так удивленно, я же знаю, как ты ей сострадаешь. Ходите все — перешептываетесь, переглядываетесь. А кто меня пожалеет?

Торсвик опустила голову, не смея ничего говорить, чтобы не разозлить свою хозяйку.

— Да не бойся, я не уничтожу ее.

— Спасибо, госпожа. Это очень великодушно!

— Ну, еще бы… Тебе, верно, хочется узнать, что произойдет? На день рождения я подарила этой девочке волшебную камею. Теперь всю работу сделает она и Ипполит, а я буду просто ждать.

Через неделю Яков заметил, что Настенька вдруг резко переменилась к нему. Под разными предлогами она стала отменять их встречи, до нее теперь было сложно дозвониться, а на сообщения она отвечала лишь скупыми фразами.

— Я не понимаю, что произошло, — делился Яков с Рогнедой.

— Поговори с ней, — советовала тетка.

— Но как? Она избегает меня.

Однажды Яков застал свою невесту около ее дома. Он сразу почувствовал, что в ней что-то изменилось — фиалковая Настенька превратилась в ледышку. Она по-прежнему была прекрасна, но теперь ее красоту покинули теплота и озорство, ее юность отныне не была с ней. «Она будто прибавила в годах. Совсем как та камея, которую ей подарила Луиза», — подумал Яков.

— Что случилось? Почему ты меня избегаешь? — спросил он.

Настенька уверенно смотрела в глаза Якова. Она выглядела совершенно спокойной — никакого волнения перед объяснением.

— Я думаю, нам пора повзрослеть, но вместе мы этого никогда не сделаем, потому что знакомы с детства. Понимаешь?

— Нет. Я ничего не понимаю.

— Ты обязательно потом поймешь, а пока просто прими это. Недавно Луиза познакомила меня с мальчиком из Кении, которого она взяла на воспитание. Он очень много рассказывал об этой замечательной стране и о том, какая там чудовищная бедность. И я приняла решение ехать туда волонтером, потому что это прямой ответ на тот запрос, который у меня возник. Луиза пообещала все организовать.

— Луиза? Опять Луиза…

— Прости, я должна идти.

Злая карлица ликовала: соперница была устранена. Луиза курила на кухне сигарету из длинного мундштука, пила бальзам и раскладывала пасьянс. Свет был приглушен. В дальнем углу комнаты на табуретке сидел Ипполит. Он тихо играл на аккордеоне старинную мелодию давно минувших лет.

— Все ко мне, — скомандовала карлица, не отрываясь от карт.

Вскоре незаметно вошла Торсвик, а за ней и Далва с Бульдонежем. Последним в дверях появился Ричард. Они встали вокруг стола.

— Всем бальзама, — распорядилась Луиза, продолжая заниматься пасьянсом, — мальчик, иди к нам тоже.

Ипполит подошел к столу, где Торсвик разливала тягучий пряный напиток. Слуги молча пили бальзам из широких чаш под тиканье больших настенных часов. Они знали, какое событие отмечает карлица, что в ее деле все идет хорошо, но они также чувствовали, что она сильно нервничает.

— Сегодня замечательный день, — говорила она им.

Луиза поджидала Якова в Сокольниках, где он любил совершать пробежку.

— Яков, — позвала карлица.

Яков остановился не сразу. Печальный и погруженный в свои мысли, он никого не замечал. Лишь после второго оклика он оглянулся на Луизу.

— Присядь со мной, — мягко, но властно сказала карлица.

— Не могу, мне надо бежать, извини.

— Да от кого ж ты бежишь? Подожди. Я хочу кое-что предложить тебе.

Яков остановился не потому, что его заинтересовало предложение Луизы, а потому что услышал, как ее голос дрогнул, и ему стало жаль ее.

Луиза довольно быстро приблизилась к нему.

— Постой, — сказала она взволнованно. — Я хочу предложить тебе партнерство. Мне нужен помощник в моих делах, и я уверена — лучше тебя мне не найти. Поверь, я знаю, что говорю. Ты даже не представляешь, какие грандиозные проекты тебя ожидают! Перед тобой откроется весь мир! Ты побываешь везде, где только захочешь, я покажу тебе те места, которые видят очень немногие люди. Я открою для тебя множество тайн, научу тому, что не подвластно смертным. Это твой блестящий шанс, какой не выпадает обычным людям. Не упусти его.

Яков внимательно выслушал ее.

— Нет, Луиза. Я всего этого не хочу, — он набрал побольше воздуха в легкие, словно для смелости. — И вообще, мне ничего от тебя не надо. Более того, я прошу тебя навсегда уйти из моей жизни. Все, хватит.

Луиза смотрела в спину быстро удаляющемуся Якову, его пробежка теперь превратилась в самое настоящее бегство от нее. Крупные слезы катились по ее веснушчатому лицу. Луиза плакала первый раз в своей жизни.

— А я ведь могу просто стереть тебя в порошок. Это так просто…

В съемной квартире карлицы было суетно. Она собиралась съезжать.

— Я вам говорила, что из этого ничего не выйдет, — делилась Далва с Бульдонежем, складывая на кухне банки в корзину. — Но это еще все хорошо закончилось.

— Такая уж у нас влюбчивая хозяйка, — отвечал Бульдонеж. Он перетягивал бечевкой коробки. — Видимо, здесь ничего не поделать. Бедняжка, она будет мучиться все время в своей безответственности. Должно быть, в этом есть какой-то смысл. Не зря же болтунья Тина однажды сказала, что весь этот мир держится на безответной любви злой карлицы — нашей госпожи.

Далва покачала головой.

Злая карлица Луиза со своим кортежем покинула город на рассвете в направлении аэропорта.

Сквозь плотную ткань портьер солнечный свет почти не проникал. Приятный полумрак завладел пространством — то была небольшая столовая комната. Ее стены, обшитые резными дубовыми панелями, источали уютное древесное тепло. В центре стоял массивный стол овальной формы, накрытый голубой льняной скатертью. Шесть громоздких стульев с витыми подлокотниками и высокими спинками стройным оцеплением выстроились вокруг охраняемой столешницы. В углу висела большая клетка с певчими птицами.

За столом спиной к окну сидела Рогнеда с забранными в пучок волосами. Ее открытое широкое лицо располагало к себе, оно дышало покоем. Серо-зеленые глаза дамы мягко улыбались сидящему напротив племяннику.

— Яша, как я по тебе соскучилась, — сказала она голосом негромким и плавным. Она чуть всплеснула руками, соединила пальцы на уровни груди, затем поставила локти на стол и положила в чашу своих ладоней безукоризненно ухоженную голову. Тетка любовалась своим мальчиком.

— Как мне хорошо здесь у тебя, как будто и не уходил никуда отсюда, — признался Яков.

Рогнеда накрыла стол тем, что так любил Яша в детстве. В глубокой вазе лежали крупные кисти зеленого и черного винограда. По многочисленным вазочкам и розеткам были разложены имбирные пряники, яблочные дольки в янтарной карамели, цукаты, конфеты, апельсиновое варенье, крендельки с тмином, соленое сырное печенье… Яков и Рогнеда пили кофе с корицей из чашек тончайшего китайского сервиза.

Рогнеда вспоминала разные истории из детства своего племянника, как он причинял ей доброе беспокойство, как был необыкновенно любознателен и, несмотря на проказы, не по годам благороден. Ее речи уносили Якова в безмятежность, где ничто не могло омрачать мыслей и чувств. Рогнеда как кот Баюн заговаривала все его тревоги, а Яков вспоминал, как в детстве тетка баловала его разными кушаньями и лакомствами, сладкими как мед сказками, диковинными игрушками. Сейчас было все так, как тогда, «только кофе с корицей стал еще лучше», признался Яков.

Он остался ночевать у тетки в своей комнате, которая ждала его в любое время. Засыпая, он все еще ощущал корицу. Ее нежный запах расслаблял тело и, казалось, уносил куда-то высоко, к расписному потолку столовой, где они только что сидели. Ему чудилось, что он в пустыне, в окружении крутых серповидных барханов. Яков слышал, как свистит ветер, видел, как снимает мелкую светло-коричневую стружку с песчаных холмов. Он шел по пустыне, и его ноги проваливались где по щиколотку, а где и почти по колено. Песок был на удивление мягким, словно пух. Он совсем не обжигал ног, хотя нещадно пекло солнце. У Якова вдруг возникло желание зарыться в этот песок, закопаться в нем с головой, им хотелось умыться. Тогда он присел на корточки, взял пригоршню песка и поднес к лицу. Песок источал пряный, такой знакомый аромат.

— Так ведь это корица! — воскликнул Яков.

Вдруг он увидел Настеньку, такую же фиалковую, как и тогда на дне рождения. Она появилась, будто бы из облака, и ее окружала легкая дымка. Босая, она невесомо танцевала по этому песку. Девушка звонко смеялась и не сводила с него своих прекрасных глаз. Яков любовался ею, протягивая навстречу руки, совершенно не думая о том, что будет дальше.

Когда он проснулся и открыл глаза, то увидел, что на краешке его постели сидит Настенька и держит его за руку.