Мгновения

Евгений Горбунов КОМАНДАРМ ТУХАЧЕВСКИЙ Главы из повести

Перед вами хроника двух недель жизни Михаила Николаевича Тухачевского. Это были самые трудные, полные тревоги дни борьбы против мятежников Кронштадта. Тогда молодому командарму пришлось уйти с головой в боевую работу: сколачивать части, планировать весьма редкую в военной истории наступательную операцию сухопутных войск на морскую крепость, не спать перед боем, волноваться, как волнуются все командармы, когда по утвержденному ими плану приходят в движение войска.

В основе хроники — новый исторический документ. Недавно в одном из дел Центрального государственного архива Советской Армии обнаружены листы, на которых наклеены серые полоски телеграфной ленты. Оказалось, что это записи телеграфного разговора по прямому проводу между Главнокомандующим Вооруженными Силами Советской республики С. С. Каменевым и командующим Западным фронтом М. Н. Тухачевским в марте 1921 года. Живая речь двух видных советских военных деятелей доносит до нас дух далекого времени, правду истории. Автору не пришлось что-либо домысливать: лишь взят в кавычки текст разговора по прямому проводу и лаконично, в форме хроники изложены связанные с ним события.

Вызов был неожиданным, и он быстро перебрал в уме последние события: на линии перемирия с поляками серьезных происшествий не было, на территории, занимаемой войсками фронта, тоже все как будто бы спокойно. Активизация бандитизма ожидалась в конце марта, когда сойдет снег, — к отпору этим силам тщательно готовились. Очевидно, причина вызова Главкомом была связана с какими-то другими событиями.

— Передайте, — сказал он дежурному телеграфисту, — у аппарата Тухачевский.

Разговор с Каменевым закончился. Удивило то, что он не знал подробностей событий в Петрограде, хотя ему, очевидно, уже было ясно, что военное руководство там не справилось и его нужно менять. Тухачевский, хорошо зная Каменева не первый год, всегда считал, что Главком первым получает всю информацию о военных событиях.

Странный случай. Трудно было поверить, что Главком не знал о важнейших событиях, происходивших в Петрограде, но архивные документы подтверждают этот факт… Каменев узнал обо всем только 3 марта, когда в газетах было опубликовано правительственное сообщение о мятеже в Кронштадте. Он сразу же отправил телеграмму командующему:

Именно поэтому и в разговоре с Тухачевским Главком не мог сообщить никаких подробностей.

Тухачевский прошел в свой кабинет, достал крупномасштабную карту. Если захвачены линейные корабли в Кронштадте, то, очевидно, в руках мятежников и весь остров. На что можно тогда надеяться?

Группа фортов на берегу Финского залива не уступала кронштадтским фортам по силе артиллерии. Но если к ним присоединятся орудия линейных кораблей, то положение будет очень тяжелым.

Тухачевский вспомнил предостережения В. И. Ленина. В начале ноября прошлого года перед началом операции по разгрому банд Булак-Балаховича Михаилу Николаевичу удалось вырваться на несколько дней в Москву. 6 ноября посчастливилось побывать на торжественном заседании, посвященном третьей годовщине великого Октября. Холодный нетопленный зал был переполнен. Сидели в проходах между рядами. Кому не хватало стульев, устраивались прямо на полу.

Владимир Ильич говорил о положении страны, с чувством радости предвещал близкую победу над Врангелем и окончание войны. Он вместе с тем предостерегал от успокоенности, благодушия, напоминал о возможных провокациях весной 1921 года.

«Прав был Ленин», — не успел он обдумать свое заключение, как в кабинет вошел Перемытов. Бывший офицер царской армии, воспитанник Академии Генерального штаба, он был отличным оперативником, прошел с Тухачевским всю польскую кампанию от Березины до Вислы. Соблюдая субординацию и относясь на людях с некоторою долею почтительности к молодому командующему фронтом, Перемытов в разговорах наедине с Тухачевским позволял себе небольшую дозу шутливости.

Михаил Николаевич не возражал против такой формы общения, тем более, что сам глубоко уважал Перемытова. Он очень ценил его военные знания и боевой опыт, накопленный на фронтах мировой войны.

— Увлекаетесь морем, Михаил Николаевич? А как же поляки за линией перемирия?

— Полякам придется подождать. Только что разговаривал с Главкомом. Нам нужно выехать на некоторое время в Петроград.

— Что серьезного может быть для командующего фронтом в Петрограде?

— Беспорядки на линейных кораблях в Кронштадте. Более подробных данных не имею.

Перемытов сразу оценил сообщение Тухачевского. Подошел к карте и долго задумчиво смотрел на голубое пятно Финского залива, в восточной части которого вытянулся Котлин, прикрывая Петроград с моря. С севера нависал финский берег и только Котлин и форты южного берега прикрывали подступы к городу.

— Погода в Петрограде и толщина льда в заливе, конечно, неизвестны?

Вопрос звучал как утверждение. Очевидно, Перемытов и не думал получить ответ. Если Главком не знает всех подробностей событий в Кронштадте, то о погоде и толщине льда он тем более не мог ничего сообщить. Но Тухачевский тут же уловил его мысль.

— Считаете возможным штурм по льду? Но ведь еще ни одна морская крепость в мире не бралась штурмом сухопутной армией по льду.

— Совершенно верно. Но и ни одна морская крепость в мире не находилась в таких климатических условиях. Если остров окружен толстым слоем льда, по которому может пройти пехота, то он превращается на какое-то время в зимнюю сухопутную крепость. А такие сухопутные крепости зимой брали штурмом и не раз. Да и по льду русские войска ходили, вспомните историю.

— Поход русских войск к Выборгу при Петре?

— Вот именно! С Котлина до Выборга по льду и тоже в марте.

— Да, это, пожалуй, единственная реальная возможность взять крепость. Но для успеха нужны надежные части. Новичков и необстрелянных новобранцев под орудия бетонных фортов и линейных кораблей не пошлешь. Но это нужно решать на месте после знакомства с войсками.

Беспорядки в Кронштадте начались 28 февраля. К 1 марта весь остров, форты в Финском заливе и линейные корабли «Севастополь» и «Петропавловск» были в руках мятежников. Руководство военного округа не смогло овладеть положением, сил для этого в Петрограде не было.

3 марта в центральных газетах публикуется Правительственное сообщение о мятеже и постановление Совета Труда и Обороны, которое подписывает В. И. Ленин. Положение было очень серьезным и меры принимались самые решительные: Петроград и вся территория губернии объявлялись на осадном положении, вся полнота власти в Петрограде передавалась комитету обороны города.

В этот же день в Петрограде на афишных тумбах, на фасадах домов был расклеен приказ комитета обороны. В городе вводился комендантский час, отменялись все зрелища: запрещалось скопление людей на улицах и площадях. Патрули курсантов военных школ, поддерживающие порядок в городе, получили приказ открывать огонь в случае сопротивления. Запахло порохом, обстановка напоминала суровые дни лета 1919 года, когда войска Юденича рвались к Петрограду.

К этому времени Реввоенсовету Республики стало ясно, что комитет обороны и командование округа упустили инициативу и не могут справиться с событиями. Для скорейшего восстановления положения и захвата мятежной крепости необходимо было сменить военное руководство и поставить во главе войск инициативного командира, способного к решительным действиям.

Утром 5 марта экстренный поезд из Смоленска, прошедший через Москву, подошел к перрону Московского вокзала Петрограда. Из теплушек высыпали стрелки 27-й дивизии и быстро оцепили состав. Два красноармейца в шинелях, папахах и сапогах, сжимая в руках винтовки с примкнутыми штыками, стали у будки паровоза. Положение в городе было неизвестно, и комендант поезда решил не рисковать, обеспечив надежную охрану.

По ступенькам единственного пассажирского вагона на перрон спустились Тухачевский и Перемытов. Навстречу им шагнул щеголеватый военный в ладно сидящей шинели, затянутый ремнями.

— Здравствуйте, товарищ Тухачевский. Главком ждет вас в штабе округа. Машина на площади у здания вокзала.

— Здравствуйте, едем.

Закрытый автомобиль медленно двигался по Невскому проспекту. Немногочисленные прохожие провожали его взглядами, пытаясь сквозь стекла рассмотреть сидевших в машине.

Тухачевский с любопытством разглядывал старинные здания.

— Почему так мало народа на улице?

— Осадное положение, скопления людей запрещены, кино и театры закрыты.

У въезда на Аничков мост машину остановил первый же патруль. Мужчина средних лет в кожанке, с деревянной кобурой маузера на правом боку подошел к машине и потребовал документы. Удостоверения сопровождающего и пассажиров изучались очень тщательно. Особенно его заинтересовало удостоверение командующего Западным фронтом. Он с сомнением посмотрел на слишком молодого командующего, потом еще раз перевел взгляд на удостоверение. Подписи Главкома и начальника Полевого штаба Реввоенсовета были на месте, печать в порядке. Хотел спросить, что нужно в Петрограде командующему фронтом, но вовремя спохватился, поняв, что спрашивать об этом не положено, да и все равно не ответят. Молча протянул три удостоверения.

— В порядке, можете проезжать!

Четверо курсантов, загораживавшие въезд на мост, отошли в сторону, и машина медленно тронулась.

— Жесткие порядки, — сказал, улыбаясь, Тухачевский. — И везде такие строгости?

— Курсантские патрули и возглавляющие их чекисты получили приказ проверять машины на всех крупных улицах города.

У въезда в арку Главного штаба — второй патруль. После проверки машина въехала на Дворцовую площадь и свернула к одному из подъездов, около которого стояли два красноармейца. Охранялись и другие подъезды здания Главного штаба.

В огромном кабинете командующего войсками округа за длинным столом сидели несколько человек. Топорщились усы Главкома, рядом, в тщательно пригнанной тужурке военного покроя, сидел Лебедев. Напротив — еще трое. Одного, председателя Петроградского комитета обороны Зиновьева, Тухачевский помнил по выступлениям в Москве в двадцатом году. Двое других были незнакомы. Вдоль стола своей стремительной походкой шагал Троцкий.

— Здравствуйте, товарищи.

— Здравствуйте, Михаил Николаевич.

Каменев поднялся, подошел, крепко пожал руку.

— Познакомьтесь, командующий войсками округа Авров и член комитета обороны Лашевич.

Тухачевский молча поклонился по старой гвардейской привычке, от которой до сих пор не мог отвыкнуть, и сел.

— Я утверждаю, — продолжал разговор Троцкий, шагая вдоль длинного стола, — что Кронштадт выкинет белый флаг после первых же выстрелов. Достаточно начать обстрел из двенадцатидюймовок, а частям северной и южной групп перейти в наступление — и все будет кончено. Сил для атаки мятежного острова вполне достаточно. В общем, нужно начинать штурм. Пару дней на подготовку, и в атаку.

— Нужно, — Каменев выделил это слово, — воссоздать седьмую армию, объединить все части округа, подчинить ей Балтфлот, авиацию, курсантов — в общем все, что имеется в округе. Но, конечно, воссоздание армии — мероприятие временное, потом распустим, а командующий вернется к своим обязанностям. Считаю, что для большей полноты власти командарм должен войти в состав комитета обороны города.

Каменев, в отличие от Троцкого, говорил тихо, спокойно, без всяких ораторских эффектов, присущих председателю Реввоенсовета. Фамилию Тухачевского он не упомянул. Очевидно, его кандидатура была согласована еще в Москве и вопрос считался решенным.

Зиновьев и Лашевич не возражали против назначения Тухачевского. Они прекрасно понимали, что Аврову не под силу справиться с кронштадтцами, а Тухачевский был известен как инициативный командующий. Да и его слава командзапа, доведшего красные полки до стен Варшавы, была достаточно громкой.

Но пускать его в комитет обороны, где они чувствовали себя полными хозяевами?! Это не устраивало ни того, ни другого. Однако, если Каменев говорил так уверенно о реорганизации войск округа, значит, он согласовал с Троцким и назначение командарма в комитет, а возражать Троцкому, своему идейному вождю, ни Зиновьев, ни Лашевич, конечно, не могли.

И Лашевич, хотевший резко возразить Каменеву и уже привставший со стула, получив незаметный знак Зиновьева, сел и ничего не сказал. Вопрос о назначении командарма был решен.

— Еще раз повторяю, — сказал Троцкий, — два дня на подготовку, не больше, и штурм. Ко дню открытия съезда Кронштадт должен быть взят.

В пять часов дня Авров сдал командование войсками округа Тухачевскому, в чьих руках сосредоточилась вся полнота военной власти: войска, расположенные в районе города, воздушные силы, Балтийский флот, береговая артиллерия.

Вечером начальник регистрационного отдела штаба округа, занимавшийся организацией агентурной разведки, познакомил командарма с составом «кронштадтского правительства». Отдел сумел быстро и оперативно наладить получение необходимой разведывательной информации из крепости, послав туда своих разведчиков и организовав каналы связи.

На следующий день в очередной агентурной сводке сообщалось о том, что мятежники не собираются начинать активные боевые действия против Петрограда и фортов южного берега залива. А именно этой активности Тухачевский, еще не имевший надежных войск, опасался больше всего.

Нужно было действовать. К этому обязывал врученный ему документ.

На следующий день из Ораниенбаума возвращались уже к вечеру. В сумерках дорога едва просматривалась, и шофер снизил скорость, осторожно объезжая ямы и выбоины разбитого шоссе.

Тухачевский и Перемытов сидели на заднем сиденье и молчали. Впечатление от поездки и осмотра частей Южной группы было неважным, и Тухачевский, отвернувшись, смотрел в сторону морского берега. Внезапно послышался резкий свистящий звук и громовой взрыв ударил по барабанным перепонкам. Шофер, пригнувшись к рулю, резко затормозил. Все обернулись назад и увидели султан поднятой земли.

— Очевидно, двенадцатидюймовый, Михаил Николаевич?

— Судя по силе взрыва, да. Стреляет «Севастополь» или «Петропавловск». Корректировки у них нет и бьют наугад по берегу.

— Похоже, что играют на нервах. Эффект от такого обстрела мизерный, но на слабонервных производит впечатление.

Шофер завел мотор, и машина медленно тронулась дальше.

— Впечатление от частей Южной группы у меня неважное. Считаю, Михаил Николаевич, что с такими силами идти на штурм нельзя, рано.

— Это еще не боевая группа, а так, сторожевка по берегу. Сил, конечно, мало, но штурмовать нужно не откладывая. Штурм восьмого марта.

— Я не понимаю вашей настойчивости, Михаил Николаевич. Неужели нельзя подождать несколько дней до подхода основных частей 27-й дивизии? И тогда штурмовать крепость?

— А лед? Если через неделю он не выдержит бойцов, что тогда? Дожидаться чистой воды и штурмовать на кораблях? Эсминцы против линкоров?

Лед тревожил командарма с первого дня прибытия в Петроград. Синоптики не обещали ничего утешительного, предвещая температуру от пяти градусов мороза до пяти градусов тепла.

Но была и еще одна серьезная причина, о которой не следовало говорить Перемытову: Троцкий требовал взять крепость к открытию съезда партии. Тухачевский теперь, после поездки по южному берегу Финского залива, хорошо представлял те огромные трудности, которые были связаны с неподготовленным штурмом такой мощной крепости. Но как командарм, он обязан был выполнить приказ председателя Реввоенсовета, а требование Троцкого было приказом, хотя и высказанным в устной форме. Его желание преподнести «подарок» обязательно к открытию съезда не укладывалось в голове.

У въезда в город дорога стала лучше, и шофер прибавил скорость. По безлюдным улицам, где изредка встречались курсантские патрули, не останавливавшие машину командарма, ее номер уже был известен всем патрулям города, быстро доехали до здания Главного штаба. От подъезда навстречу остановившейся машине шагнул военный.

— Товарищ командарм! Вызывала Москва: главком и начальник полевого штаба Реввоенсовета.

Тухачевский быстро поднялся на второй этаж и прошел в аппаратную узла связи.

— Немедленно вызывайте Москву.

— Москва на линии, товарищ командарм. Вызывают второй раз.

— Передавайте, у аппарата Тухачевский.

Тухачевский хорошо понимал, что для успешного штурма такой первоклассной морской крепости, как Кронштадт, нужна солидная артиллерийская подготовка. Кроме артиллерии Северной группы, расположенной в районе Лисьего Носа, и нескольких тяжелых дивизионов в Ораниенбауме, было также восемь мощных двенадцатидюймовых дальнобойных орудий. Им предстояло вести огонь по линейным кораблям, стоявшим в Кронштадтской гавани. Остальная артиллерия южного берега сосредоточивала огонь по береговым батареям острова, казармам, складам.

Днем седьмого марта из штаба армии в Сестрорецк и Ораниенбаум поступил приказ за подписью командарма: «Командсевгруппы атаковать противника в направлении форта четыре — Кронштадт. Командюжгруппы атаковать противника в направлении Ораниенбаум — Кронштадт… Приступ вести стремительно и смело, подготовив его ураганным огнем». Всем воздушным эскадрильям ставилась задача обрушить полную бомбовую нагрузку на линейные корабли и казармы крепости.

Утром восьмого марта под лучами весеннего солнца полки из Ораниенбаума и батальоны с Лисьего Носа спустились на лед залива. Командиры, курсанты, бойцы — в темных шинелях, папахах и сапогах, а многие и в валенках — шли по льду, сжимая в руках винтовки. Они представляли собой открытую, хорошо видную цель для пулеметов и орудий мятежной крепости.

Общая численность войск для штурма была явно недостаточной. Южная группа наступала всего двумя полками. К тому же один из них сформирован в основном из солдат белых армий и махновцев, его моральное состояние было не на высоте. Тухачевскому очень не хотелось бросать этот полк на форты крепости, но надежными испытанными частями он не располагал и пришлось идти на риск.

В самом начале штурма прервалась и так плохо действовавшая связь с Сестрорецком. Штаб Северной группы замолчал. Только на следующей день выяснилось, что курсантские батальоны под сильным огнем все же смогли занять и удержать один из фортов, прикрывавших с севера остров. А полк Южной группы ворвался в крепость, но под яростным пулеметным и ружейным огнем был вынужден с большими потерями отойти обратно в Ораниенбаум. Первый неподготовленный штурм провалился.

Все самые худшие предположения Тухачевского о ненадежности имеющихся частей, о слабости артиллерии полностью подтвердились. За необдуманный приказ Троцкого, который он был обязан выполнить, пришлось расплачиваться дорогой ценой. Размышления об этом прервал треск аппарата связи с Москвой.

Но это можно было признать только в разговоре с Главкомом. Естественно, что о неудаче первого штурма в те тревожные мартовские дни в печати ничего не говорилось. 9 марта в газете «Известия» была опубликована беседа с командующим армией Тухачевским. Он, рассказав о положении в крепости, заявил, что наши боевые силы вполне закончили организационную работу и в великолепнейшем настроении стали на свои места и что разгром мятежников дело ближайших дней. Заявление после неудачного штурма и больших потерь весьма оптимистичное.

Но в центральной газете перед открытием съезда партии могло появиться только такое заявление, хотя оно полностью не соответствовало действительной обстановке. Тухачевский прекрасно понимал, что сообщение в газетах накануне съезда о неудачном штурме вместо победного заявления о ликвидации мятежа, как хотелось Троцкому, было бы опасным. Слишком тяжелым было положение в стране на всех внутренних фронтах, а ему как командующему Западным фронтом это известно лучше, чем многим другим, и сообщение о неудачном штурме могло всколыхнуть и подбодрить и махновцев на Украине, и банды Антонова в тамбовских лесах. Нельзя допускать этого, и Тухачевскому пришлось говорить то, чего не было, чтобы дезинформировать внутренних врагов.

Шифровка из Берлина попала на письменный стол Чичерина вечером 8 марта. Среди дипломатических депеш, писем, меморандумов, небольшой листок с машинописным текстом расшифровки не выделялся. Чичерин, просматривавший поступающую корреспонденцию поздно вечером, добрался до телеграммы уже ночью.

Взяв в руки листок и прочитав первые строчки текста, он сразу насторожился. В сообщении говорилось, что, по сведениям, полученным из Копенгагена, через датские проливы в Балтику прошла эскадра английских и французских военных кораблей. В шифровке перечислялись названия легких крейсеров и номера эсминцев. Как удалось выяснить берлинскому корреспонденту, курс эскадры: Ревель — Кронштадт.

Чичерину как наркому были хорошо известны все подробности кронштадтских событий, так как информацию он получал непосредственно от заместителя председателя Реввоенсовета Склянского. Знал он и о готовящемся на 8 марта штурме крепости. Поэтому сообщение из Берлина сразу насторожило. Что это: военная демонстрация у наших берегов или прямая поддержка мятежной крепости? Хорошо зная расстановку сил в Европе, Чичерин мало верил в возможность прямой военной поддержки Кронштадта да еще со стороны объединенной эскадры. Английские и французские корабли вряд ли осмелятся встать на кронштадтском рейде. Значит, возможна военная демонстрация для моральной поддержки мятежников.

Необходимо было немедленно предупредить Реввоенсовет. Командарм 7 (а Чичерин знал Тухачевского как командующего Западным фронтом, хотя лично и не был знаком с ним) должен быть в курсе возможных событий.

— Сергей Сергеевич! Извините, что побеспокоил. Думал, не застану вас в Реввоенсовете. Как дела у Тухачевского?

— Сегодняшний штурм не удался. Нужна солидная подготовка, а это потребует времени.

— Плохо. А как погода?

— Синоптики ничего определенного не обещают. Возможно потепление и в связи с этим всякие неприятности.

— Я получил шифровку из Берлина. По сообщениям из Копенгагена, проливы прошла англо-французская эскадра. Курс: Ревель — Кронштадт. Я лично не верю в возможность прямой военной поддержки. На это сейчас англичане, ведя с нами переговоры в Лондоне, не пойдут, а французы одни не решатся. Но военная демонстрация, чтобы поднять дух мятежников, не исключается.

— Это очень плохо. Прошу завтра утром переслать нам текст шифровки. Отправим в Петроград Тухачевскому и примем все меры для ускорения нового штурма.

Шифровка из Берлина была передана Тухачевскому на следующий день. После неудачного штурма, когда стало ясно, что крепость нельзя взять с налета и потребуется время для подготовки серьезного штурма, получить подобное сообщение из Москвы было очень неприятно. Время торопило. Мартовское солнце при повышении температуры могло быстро растопить лед, и тогда…

Тухачевский старался не думать о том, что будет тогда. Но именно в эти дни командарм должен был проявить твердую волю, собрать в кулак достаточное количество надежных частей и ударить так, чтобы взять крепость. Второго неудачного штурма быть не должно, нужна только победа. Нельзя допустить, чтобы среди тающих льдин задымили трубы английских и французских крейсеров и эсминцев.

Предстояло ускорить подготовку нового штурма. Об этом командарм и завел разговор с Перемытовым.

— Александр Михайлович, как идет сосредоточение частей?

— С Западного фронта перебрасываются дивизионы тяжелой артиллерии и авиационный отряд. Эшелоны уже в пути. Через 3—4 дня, если не будет никаких задержек, они будут в Петрограде. Отдано распоряжение начать погрузку бригад 27-й дивизии.

— Сколько дней уйдет на перевозку пехоты?

— Не меньше шести дней при самых благоприятных обстоятельствах.

— Много, нужно сократить сроки.

— При современном состоянии железнодорожного транспорта это практически невозможно.

— Да поймите же, что мы не можем столько дней стоять под стенами крепости и ждать, не можем! Солнце и лед! Если лед начнет таять, то тогда конец! Крепость мы не возьмем.

Тухачевский замолчал, поняв, что слишком погорячился. Сделав несколько шагов по кабинету и успокоившись, он повернулся к Перемытову.

— Извините, пожалуйста, за резкость, но вот вам и еще одна важная причина. На этот раз внешняя.

И он протянул ему бланк с расшифрованной телеграммой, только что полученной из Москвы, о прохождении датских проливов англо-французской эскадрой. Перемытов взял бланк и, молча прочитав текст телеграммы, склонился над крупномасштабной картой Балтийского моря, лежавшей на столе. Потом выпрямился и посмотрел на немного смущенного своей резкостью Тухачевского.

— Если сведения абсолютно достоверны, то прежде чем идти в Кронштадт, корабли должны остановиться и заправиться топливом. В мелководный Рижский залив эскадра не сунется, там ей делать нечего. Значит, пойдет прямо в Ревель, и мы будем иметь несколько дней в запасе.

Все сообщения из Берлина хранятся в архиве. Вот выдержки только из двух документов.

Эшелоны мчались на север. Кочегары и машинисты выжимали все возможное из старых, уже отслуживших свой век и кое-как подремонтированных паровозов. Из распахнутых дверей теплушек навстречу весеннему мартовскому солнцу под звуки гармоник неслась песня. К Петрограду перебрасывались, по требованию Тухачевского, части знаменитой 27-й стрелковой. Лучшая дивизия Западного фронта, наиболее боеспособная, прошедшая с боями от Урала до стен Варшавы, должна была стать основной ударной силой войск Южной группы армии.

К 12 марта под Петроградом была сосредоточена вся дивизия. В пути находились три тяжелых артиллерийских дивизиона из войск Западного фронта, а также железнодорожные артиллерийские установки из Новороссийска и Туапсе. В Северной и Южной группах уже было сконцентрировано около 16 тысяч штыков и сабель, но сосредоточение войск продолжалось.

Днем 11 марта заработал аппарат прямой связи с Москвой. Тухачевский, держа в руках узкую полоску грубой серой бумаги, всматривался в плохо пропечатанные буквы.

Зиновьев, не очень-то хорошо разбиравшийся в военных вопросах, требовал, и требовал очень настойчиво, немедленного штурма. Тухачевский доказывал ему, что необходимо сосредоточить достаточное количество войск, что вторая неудача может иметь тяжелейшие последствия. Но убедить председателя комитета обороны было трудно, и командарму очень вежливо, с присущим ему тактом пришлось сослаться на свои права командующего армией, подчиняющегося лично Главкому.

Зиновьев понял, что за военную сторону дела отвечает командарм, наделенный широкими полномочиями приказом Реввоенсовета Республики и умерил свои требования, уже не настаивая в категорической форме на немедленном возобновлении штурма. Тухачевский получил несколько дней, которые были так необходимы для сосредоточения всех частей и выработки окончательного плана операции.

Основная идея штурма мятежной крепости оставалась прежней: концентрированный удар Северной и Южной групп войск по острову. Но чтобы ослабить и в какой-то мере рассредоточить внимание противника, Тухачевский предложил вести штурм с южного берега залива двумя колоннами. Сил для этого было достаточно, а двойной удар с разных направлений деморализует противника.

Вечером 8 марта о неудаче под Кронштадтом известили делегатов X съезда партии. На закрытом заседании по инициативе В. И. Ленина принимается решение о направлении части делегатов и гостей съезда непосредственно в ряды действующей армии.

Под Кронштадт отправилось около 300 делегатов во главе с К. Е. Ворошиловым. Перед отъездом 10 марта В. И. Ленин беседовал со старейшинами делегаций X съезда партии. Владимир Ильич говорил о том, что делегатам предстоит поднять боевой дух в полках, готовящихся к штурму крепости, сцементировать эти полки.

11 марта посланцы съезда пополнили Южную и Северную группы войск. К. Е. Ворошилов был назначен комиссаром Южной группы, Ю. В. Саблин — помощником командующего Южной группы, И. Ф. Федько — командиром 187-й стрелковой бригады, А. С. Бубнов и В. П. Затонский — особоуполномоченными частей. Прибытие большой группы делегатов X съезда партии в части 7-й армии воодушевило и командиров, и бойцов, вселило уверенность в победу над мятежниками.

Работа в штабе армии не прекращалась и ночью. Почти непрерывно к вокзалу подходили воинские эшелоны. Нужно было организовать выгрузку тяжелых орудий, боеприпасов, воинских частей, распределять их между Северной и Южной группами, руководить переброской на Лисий Нос и в Ораниенбаум. Перемытов, руководивший штабом, заканчивал работу глубокой ночью. Но рано утром сотрудники штаба, приходившие на Дворцовую площадь, видели его за письменным столом, чисто выбритого, подтянутого, в начищенных до блеска сапогах и без каких-либо следов усталости на лице.

Подготовка к штурму близилась к концу. 14 марта Тухачевский в штабе Южной группы определил направление движения колонн с южного берега к острову. Сводная дивизия наносила удар на Военную гавань и Петроградскую пристань Кронштадта. 79-я бригада должна была ворваться в город. Курсантским батальонам Северной группы ставилась задача после взятия номерных фортов помочь частям Южной группы, нанести удар по Кронштадту с севера. Стрелковые части сводной и 27-й дивизий начали выдвигаться на исходные позиции.

Ночью 15 марта Тухачевский и Перемытов подписали приказ о штурме крепости. Заработали телеграфные аппараты, передавая его в Ораниенбаум и на Лисий Нос. Ждали этот приказ и в Москве. На вызов из Петрограда узел связи Реввоенсовета откликнулся сразу же. Копия приказа была передана Главкому. Штурм назначался в ночь с 16 на 17 марта.

Последняя ночь перед штурмом. Можно было бы прилечь на несколько часов на кожаном диване и, укрывшись шинелью, постараться заснуть. Но сон не шел, одолевали мысли о предстоящих действиях. Вроде бы сделано все возможное. Весь план штурма продуман до мелочей, учтено все, что можно учесть при организации такой необычной операции. Воинские части сосредоточены на исходных позициях, связь штаба армии и с Ораниенбаумом и с Лисьим Носом вполне надежна. Все ошибки первого штурма учтены полностью. И все-таки Тухачевский волновался.

Он молча ходил по большому кабинету, вглядывался в ночную мглу Дворцовой площади, стараясь разглядеть что-либо в темноте мартовской ночи. Перед окном темнела громада Зимнего дворца, за ним едва просматривался шпиль собора Петропавловской крепости.

В три часа ночи раздался телефонный звонок. Командующий Северной группой войск Казанский сообщил с Лисьего Носа о начале наступления. Курсантские батальоны, одетые в белые маскировочные халаты, сжимая в руках винтовки, ушли в ночную мглу. И почти сразу же заработал аппарат прямой телефонной связи с Ораниенбаумом. Тухачевский по голосу узнал командующего Южной группой Седякина.

— Слушаю вас, Александр Игнатьевич.

— Докладываю, Михаил Николаевич. Наступление началось в три часа. Все бригады сошли на лед и начали движение к крепости. Идут в походных колоннах. Связь с наступающими частями устойчивая.

— Сколько времени займет движение к Кронштадту?

— Около трех часов. К шести часам передовые части должны подойти к острову.

— Сообщайте регулярно о движении колонн. Я буду в штабе.

Положив телефонную трубку, подошел к карте и еще раз посмотрел на расположение частей перед штурмом. Стрелы наносимых ударов сходились в Кронштадте. Но чтобы добраться до города, частям нужно пройти по льду залива и взять штурмом форты, прикрывающие остров. Да, крови прольется много и победа будет дорого стоить.

Вошел Перемытов. Не удивился, увидев среди ночи склонившегося над картой командарма. Подошел и стал рядом.

— Есть новости, Михаил Николаевич?

— Звонили командующие Северной и Южной группами. Наступление началось. Войска в походных колоннах сошли на лед.

Ночью в густой туман на лед спускаются одетые в белые маскировочные халаты полки Южной группы войск. Приказ командующего группой: соблюдать полнейшую тишину, не расстраивать рядов. Командирам полков и бригад через каждые 15 минут сообщать по телефону штабу группы в Ораниенбаум о пройденном пути. Вслед за колоннами связисты тянули несколько линий телефонной связи. За передовыми частями, которые в это мартовское утро должны были нанести первый удар по Кронштадту, двигались войска второго эшелона и резервы. Командарм и штаб армии понимали, что сопротивление мятежной крепости будет очень упорным. На этот счет никто не строил иллюзий. И такое эшелонированное построение наступающих частей должно было обеспечить наращивание удара при штурме.

Через несколько часов движения по льду залива передовые части наступающих скрытно от мятежников подошли к острову. Обнаружили их только в полутора километрах от берега. По рассыпавшимся в цепь полкам открыли огонь орудия и пулеметы крепости. В 5 часов 30 минут утра взлетела в небо зеленая ракета. Сигнал о том, что передовые части Южной группы ворвались в Кронштадт, придал бодрости наступавшим полкам.

Утро 17 марта застало так и не заснувшего командарма у аппаратов узла связи штаба армии. Рассветало и в больших окнах хорошо была видна панорама центральной части города. В громаде Зимнего дворца не светилось ни одно окно, мост на стрелку Васильевского острова был разведен и на пустынной Дворцовой площади ходили только группы курсантских патрулей. Тухачевский, прислушиваясь к гулу артиллерийской канонады, доносившейся с берегов залива, изредка подходил к телеграфным аппаратам. Поступающие из Ораниенбаума и Сестрорецка сообщения об успешном продвижении наступающих колонн к острову подняли настроение, и то тревожное нервное возбуждение, которое было в начале ночи, сменилось уверенностью в успешном штурме крепости.

К рассвету 17 марта части Южной группы войск завязали уличные бои. Сопротивление мятежников было отчаянным. Они яростно отбивались, используя каждый каменный дом. К вечеру для завершения разгрома Тухачевский направил главный удар войск Северной группы в обход фортов Тотлебен и Краснофлотский на северо-западную часть города для содействия войскам Южной группы.

В 22 часа он отдает последний боевой приказ командующим войсками Южной и Северной групп. К тому времени упорные и ожесточенные бои на острове продолжались почти сутки. Полки и бригады, понесшие очень большие потери, были измотаны до предела. Все имевшиеся в распоряжении командарма резервы были введены в бой. Кавалерийский полк по приказу Тухачевского был брошен по льду залива на остров. Конечно, командарм понимал, что отдавать такой приказ — рискованно, что никогда в истории морская крепость не атаковывалась кавалерией. Но этот полк был его последним резервом.

Боевой приказ требовал от Седякина к утру окончательно завладеть Кронштадтом. Войска Южной группы должны были затем стремительным ударом овладеть остальной частью острова Котлин и батареей Риф, расположенной в западной части острова. В завершающих боях приказывалось проявить максимум энергии, быстроты и настойчивости. В ночь с 17 на 18 марта команды обоих линейных кораблей сдали свои суда штурмовавшим войскам. И хотя некоторые форты еще оставались в руках мятежников, было ясно, что штурм завершен удачно.

В два часа ночи усталый, с красными, воспаленными от бессонницы глазами командарм подошел к аппарату прямой связи с Москвой. В Москве Главком и начальник полевого штаба Реввоенсовета тоже не спали, с нетерпением ожидая последних сообщений из Петрограда.

Тухачевскому было ясно, что штурм будет закончен к утру или в крайнем случае днем 18 марта, но ему всегда претила преждевременная газетная шумиха. Поэтому он и высказал Главкому свое мнение. Если газеты и сообщат об успешном штурме крепости днем позже, то ничего страшного не случится.

Все произошло так, как предполагал Тухачевский. Ночью 19 марта Михаил Николаевич отдает последний приказ о назначении командующего Южной группой Седякина комендантом Кронштадта. И в ночь на 20 марта в Москву из Петрограда была послана последняя телеграмма:

Экстренный поезд, простоявший две недели на запасных путях Московского вокзала, набирая скорость, мчался сквозь ночную мглу к Смоленску. Кронштадтская эпопея закончилась.