Мир русской души, или История русской народной культуры

ПЕСНИ

Все больше становилось школ. Быстро развивалась печать, книги становились дешевле и доступнее, выпускалось множество газет и журналов. Появилась литография, позволявшая выпускать цветные картинки лучшего качества и любыми тиражами. Издавались специальные дешевые книги для народа, начало которым положил еще Некрасов, выпускавший так называемые «красные», копеечные книжки. По-прежнему гигантскими тиражами печатались лубочные картинки и лубочные книжки с множеством картинок. И в них, как и в нелубочных изданиях, были теперь в основном уже произведения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Некрасова, Кольцова, Никитина и других крупнейших писателей, и прежде всего, разумеется, произведения о самом народе и для народа. И репродукции с картин виднейших художников издавались большей частью такие же.

То есть господская культура, господские искусства к концу девятнадцатого века делали уже все что могли для сближения с народом.

Ну а он?

Любопытнейшее свидетельство оставил крупнейший русский книгоиздатель, в том числе и издатель лубочной продукции, Иван Дмитриевич Сытин:

«Знаменитый художник Виктор Михайлович Васнецов дал для Никольского рынка картину «Страшный суд» (с Лубянки основной оптовый рынок лубочной продукции переместился в то время на Никольскую улицу Москвы, по соседству с бывшим Печатным двором), но не только не затмил прежнюю, старую картину, написанную на ту же тему неведомым художником, но даже не повлиял на ее сбыт.

Старая картина нравилась больше новой… Хотя… рядом с неведомым наивным рисовальщиком прошлых столетий, изобразившим «Страшный суд», Васнецов кажется настоящим исполином. Но вот деревня прошла мимо исполина и почему-то тянулась к старому, привычному.

Наша фирма делала эти опыты неоднократно и привлекала к лубочной работе самых прославленных, самых талантливых художников. Но результаты почти всегда были одни и те же.

Очевидно, есть в народном вкусе своя устойчивость, которая слагалась веками и от которой народ отказывается нелегко».

И с произведениями Пушкина, Гоголя и других великих, особенно с прозой и особенно с сочинениями менее талантливых, нарочито подставившихся под народные, происходило нечто весьма любопытное. Читать-то их читали. Тиражи Пушкина и Гоголя у того же Сытина были стотысячные, тоже, естественно, дешевые, но отличного качества, и расходились прекрасно. Однако в устную литературу — разносимую устно — ни одно их прозаическое произведение так и не попало. А эта литература, как вы видели, была по-прежнему главной, основной у народа, и все, что всерьез ложилось ему на душу, что он действительно принимал и признавал, — все это непременно всегда попадало в устную литературу. Пусть переиначенное, переделанное — но непременно. А тут — ничего! То есть картина практически та же самая, что с васнецовским «Страшным судом».

А вот песни попали, причем очень многие. «Среди долины ровныя», «Не шей ты мне, матушка», «Из-за острова на стрежень», «Не брани меня, родная», «То не ветер ветку клонит», «Однозвучно звенит колокольчик» «Ой, полна, полна коробушка», «Степь да степь кругом» «Что стоишь качаясь»… Они ведь все тоже авторские, все с печатных страниц и с лубочных листов. И можно назвать еще десятки столь же популярных и любимых и по сей день песен того же происхождения.

Почему же их-то народ брал? А если быть совсем точным, то только их ведь и брал.

А давайте вглядимся, вникнем в эти песни. «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» написана, как уже говорилось, Николаем Григорьевичем Цыгановым — сыном крепостного крестьянина, талантливейшим самородком, который стал бродячим актером, — в старину наверняка бы был скоморохом, — собирал народные песни, особенно волжские разбойничьи, был за талант взят в Малый театр, прекрасно пел и играл на гитаре и зачастую сочинял свои песни прямо с гитарой в руках — импровизировал. И если кто-нибудь из друзей не записывал их тут же, они нередко бесследно исчезали — сам Николай Григорьевич записывал лишь немногие.

«Не брани меня, родная» — автор Алексей Ермилович Разоренов. Крестьянский сын села Малое Коломенского уезда Московской губернии. Поэт-самоучка. Бродяжничал, служил в театре статистом, был лакеем, разносчиком мелких товаров, приказчиком, в конечном счете, обзавелся в Москве овощной лавкой, которую превратил в своеобразный клуб, где собирались московские поэты-самоучки. Перед кончиной, недовольный своими творениями, которые между тем вовсю распевались, сжег все рукописи.

«Что стоишь, качаясь», «Степь да степь кругом», переделанная из народной «Степи моздокской» — это Иван Захарович Суриков. Он из деревни Новоселово Углицкого уезда Ярославской губернии, и первые годы, как известно, подписывал свои стихотворения почти так же, как Голышев, — «крестьянин И. З. Суриков», он же не был крепостным. Работал в типографии, торговал, жил перепиской бумаг. Создал знаменитый Суриковский литературно-музыкальный кружок, объединявший, как и разореновский, поэтов из народа. А всего прожил тридцать девять лет.

Самый любимый песенник своего времени. Двадцать три его стихотворения положены на музыку только крупнейшими профессиональными композиторами, а безвестных народных музыкальных сочинителей песен на его слова было в несколько раз больше.

И Кольцов и Никитин, песни которых пользовались огромной популярностью, были, как вы знаете, из народа.

И «Живет моя зазноба в высоком терему» написал крестьянин села Писцово Костромской губернии Сергей Федорович Рыскин. А «Однозвучно звенит колокольчик» — крестьянин Иван Иванович Макаров.

Самое же показательное, что и поэты не из народа, песни которых стали народными, как выясняется, все до единого увлекались, собирали, любили, да просто жили русскими народными песнями.

Автор «Среди долины ровныя» — профессор Московского университета Алексей Федорович Мерзляков — собирал их.

Съедаемый чахоткой, недоучившийся студент, пробавлявшийся в Симбирске домашними уроками и стихотворными переводами, Дмитрий Николаевич Садовников собрал чуть ли не все волжские разбойничьи песни и сам написал целый разинский цикл, в том числе и «Из-за острова на стрежень».

Нет нужды говорить о том, как изучал и знал народное творчество Николай Алексеевич Некрасов, двадцать стихотворений которого ушли в народ песнями: «Что ты жадно глядишь на дорогу», «Меж высоких хлебов затерялося», «Ну пошел же, ради бога», «Ой, полна, полна коробушка»… Причем некоторые из них ведь всего лишь части каких-то больших его стихотворений и поэм, народ сам вынимал их оттуда, иногда и переиначивал, сочинял мелодию и пел как совсем свое.

А своей для народа у всех перечисленных поэтов была образность, сугубо народный многовековой поэтический образный строй, который одни — Разоренов, Суриков, Кольцов, Рыскин — впитали с молоком матери, а другие — Мерзляков, Садовников, Некрасов — обрели чутьем и знаниями, но и те и другие соединили с профессиональной поэзией. То есть фактически они создавали все те же народные песни, только в более отточенных формах. И это получалось уже не сближение господского и народного — это стало первым истинным слиянием того и другого. Именно в песне. Ибо интеллигенция, господа любили и пели их так же, как народ. Это уже были песни всех.

Кстати, тогда же из самого народа пришли и стали общенациональными такие песни, как «Глухой неведомой тайгою», «Вот мчится тройка почтовая», «Далеко в стране иркутской», «Липа вековая». Тоже ведь потрясающие, но, как всегда, без авторов…