Мир русской души, или История русской народной культуры

ОСОБАЯ РОЛЬ

Во второй половине девятнадцатого века фактическим хозяином России стало купечество.

А из каких они были — новые русские богатеи-то?

В основном, как и прежде, из вчерашних крепостных, из черносошных да посадских людишек. Помните, Иван Тихонович Посошков вышел в купцы второй гильдии. У Николая Петровича Шереметева было несколько «капиталистых» крепостных, то есть имевших изрядный капитал, а один — Шелунин — даже числился миллионером, владел торговыми судами, приписанными к Рижскому порту, лавками в Москве и Санкт-Петербурге, не единожды ссужал хозяина большими суммами взаймы. Но по законам Российской империи вел все свои дела Шелунин под именем, вернее — именем его сиятельства графа, действительного тайного советника, обер-камергера, сенатора и кавалера Николая Петровича Шереметева. Он же юридически значился и владельцем всех шелунинских богатств вместе с ним самим и со всеми его ближними. Крепостной человек не имел никаких прав на самостоятельные владения и дела.

Ну а с 19 февраля 1861 года у всех были все права.

И смотрите, как они в основном делались — тогдашние капиталы-то.

Крестьянин деревни Зуево, что на Клязьме за Гавриловым посадом, Савва Василия сын Морозов, устроил на своем подворье первоначально простейший ручной ткацкий стан, на котором изготавливал шелковые цветные ленты и шелковую ажурную ткань. Работал только семейством: сам, жена, подраставшие сыновья и дочери. Сыновей в конечном счете было пятеро. Всю неделю все, значит, у этого стана, а в ночь на субботу или на воскресенье Морозов складывал все наработанное в заплечный берестяной короб и пешком в Москву. Всю дорогу рысцой, чтоб побыстрей. Утром придет в Первопрестольную, иногда на базаре свои ленты и ажур продаст, а то и прямо по домам разнесет — постоянных клиентов завел, — похарчится, и к вечеру обратно, да тоже рысцой, чтоб побыстрей. И в понедельник спозаранку снова со всеми домашними у стана.

А от его Зуева до Москвы, между прочим, шестьдесят верст, а он их все рысцой. За сутки, значит, помимо пребывания в Москве, пробегал сто двадцать верст, а по-нынешнему — три полных марафонских дистанции. Да так каждую неделю, да много лет подряд, и работая остальное время на стане, расширяя и расширяя производство, устанавливая новые машины уже с механическими приводами, нанимая рабочих.

Ведь подлинный же богатырь был, даже исполин, равных которому и во всем мире не больно-то много сыщется. А от него и сыновья, и вся морозовская династия пошла такая же могучая, давшая России невероятно много, начиная с основания целого нового текстильного города Орехова-Зуева, со строительства десятков самых современных по тем временам фабрик и разных иных производств и кончая изданием крупнейших российских газет, созданием Философского общества при Московском университете, строительством Московского Художественного театра, Музея французской живописи, возведением целого клинического городка на Девичьем поле, ныне Пироговской улице, учреждением и строительством Кустарного музея на нынешней улице Станиславского, огромным собранием русского фарфора.

И костромской подросток из крепостных Ванюшка Сытин, пришедший в Москву на заработки и нанявшийся мальчиком на побегушках в книжную лавку, не год и не два потом ходил офеней с коробом за спиной по всей Руси, торговал лубками и дешевыми книгами для народа, пока сам не стал их печатать и не завел, в конце концов, огромную и самую совершенную по тем временам типографию, в которой печатались миллионы отличных недорогих книг, календарей, учебников и миллиард, как он сам считал, все тех же лубочных картинок, в основном, конечно, осовремененных, литографских, но немало и старых.

Иван Дмитриевич Сытин практически все издавал, прежде всего, для народа, как по характеру, так и по доступности, по ценам. То есть занимался великим просветительством. И его «Товарищество» было тогда крупнейшей книгоиздательской и книготорговой монополией мира.

И торговец и финансист Кузьма Терентьевич Солдатенков основал большое книгоиздательство, выпускавшее в основном научную литературу, в том числе и очень редкую, ценнейшую, и самую что ни на есть популярную. А кроме того, Солдатенков строил училища, больницы, собирал редкие книги и картины, которые завещал Румянцевскому музею. «Мое желание, — писал он великому художнику Александру Иванову, с которым дружил, — собрать галерею только русских художников». И Иванов вовсю помогал ему в этом деле, в коллекции были великолепные полотна, в том числе и самого Александра Андреевича, и даже эскиз его знаменитого «Явления Христа народу».

Кстати, Солдатенков был старообрядцем, «по Рогожскому кладбищу», как тогда писали; Рогожское кладбище в Москве было официально старообрядческим, с главным старообрядческим храмом (поповцев) при нем. Имел в доме и свою молельню.

И Савва Васильевич Морозов похоронен на этом кладбище.

Из крупнейших наших предпринимателей-меценатов большинство старообрядцы.

Ну а какую уникальную и, кажется, тоже единственную в своем роде на весь белый свет картинную галерею собрали текстильные фабриканты Павел и Сергей Михайловичи Третьяковы, слишком хорошо известно. Хочется лишь обратить внимание и особо подчеркнуть, что тоже ведь «только русских художников».

А кожевенный фабрикант, предок которого пришел в Москву с семейством и с двумя подводами скарба из Зарайска, Алексей Александрович Бахрушин так увлекался театром, что собрал единственную в мире — это тоже абсолютно точно — коллекцию буквально всего, что имело хоть какое-то отношение к театру, разумеется, к своему, к русскому. Построил для нее специальное здание у Зацепы (недалеко от Павелецкого вокзала), в котором и поныне размещается широко известный Театральный музей имени А. Бахрушина.

Многие годы Алексей Александрович председательствовал и в Русском театральном обществе, сделав для него невероятно много полезного. И вообще был для тогдашних московских, да и не только московских, театров и артистов почти что за отца родного и любимого.

А его брат Сергей Александрович опекал балет и не пропускал ни одного балетного спектакля ни в Москве, ни в Петербурге. И еще опекал Михаила Александровича Врубеля, покупая у него все, что мог.

Бахрушиных — и этих, и старшее поколение — даже прозвали в Москве «профессиональными благотворителями», так много они делали для русской культуры и простого народа.

И Щукины тоже. И Прохоровы. И Алексеевы. И Боткины. И Хлудовы. И Зимины. И Остроуховы. И Рябушинские. И Мамонтовы…

Почему же русские торговцы, промышленники и банкиры так массированно и напористо вошли в русскую культуру? Так целенаправленно?

Да потому, что, став хозяевами жизни, они сами по-прежнему жили в духовном мире своего народа, были воистину одной с ним плоти и крови, тем более старообрядцы, и заемная господская культура, конечно, была им слишком чужда, и они, сильные и сплоченные, просто восстанавливали справедливость — делали и господскую культуру русской, старались, чтобы народ везде, во всех сферах занял наконец соответствующее ему место.

Один к одному повторилось то, что это сословие уже начинало делать в семнадцатом веке, но было вскоре остановлено великим преобразователем.

Активно участвовало купечество и в общественных движениях, больше всего поддерживая, разумеется, славянофилов.

Кстати, Александр Иванович Герцен, заединщик западников и поначалу ярчайший пропагандист этого течения, в своей долгой эмиграции постепенно настолько разочаровался и разуверился в Западе, что целиком перешел на позиции славянофилов, только, как истый социалист, к вере в русский народ вообще веровал еще конкретно и в народившийся рабочий класс.

И Федор Михайлович Достоевский, бывший сначала с западниками, пришел, в конце концов, к почвенности, к славянофилам, провидчески уверовав, как и они, в особый путь исторического развития России, если произойдет подлинное сближение, слияние дворянства, интеллигенции с народом.

В это же свято верил и железнодорожный магнат Савва Иванович Мамонтов.

Его отец, сибирский винный откупщик, перебрался в Москву в сороковые годы девятнадцатого столетия. Торговал, в начале шестидесятых строил железную дорогу от Москвы до Сергиева Посада, а сын учился, а потом тоже стал строить железные дороги. А вскоре купил неподалеку от Сергиева Посада красивейшую усадьбу Абрамцево, принадлежавшую ранее Сергею Тимофеевичу Аксакову, в которой у него бывали Гоголь, Тургенев, Щепкин, Тютчев, другие великие творцы, в которой росли его знаменитые сыновья Константин и Иван Аксаковы. Мамонтов и его жена Елизавета Григорьевна — (тоже из именитого купеческого рода Сапожниковых) боготворили этих людей, старались во всем на них походить, следовать их святым светлым заветам — потому и покупали усадьбу у дочери Сергея Тимофеевича, и даже специально оговорили, чтобы в барском доме оставили и всю обстановку. И ничего в нем долго-долго не трогали, сохраняя атмосферу своих кумиров. Но главное: они превратили Абрамцево в совершенно особый художественный центр, равный по значимости лишь художественному гнезду Николай Петровича Шереметева, его Кускову и Останкину.

Савва Иванович Мамонтов сам обладал редчайшими талантами: большой музыкальностью, прекрасным голосом, учился профессиональному пению, был талантливейшим режиссером, талантливым профессиональным скульптором, имел могучее телосложение, неукротимую энергию и блестящий деловой ум и хватку. И еще поразительно чувствовал истинную талантливость в других, самозабвенно в таких людей влюблялся и умел очень заботливо и тепло опекать их, всячески поддерживать, материально, разумеется, тоже, и потому вокруг него собрался кружок из самых тогда больших и интересных художников, музыкантов, писателей, певцов, драматических актеров, который получил название «Мамонтовского кружка». Поленов, Васнецов, Репин, Врубель, Серов, Коровин, Римский-Корсаков, Рахманинов, Шаляпин, Леонид Андреев и многие другие знаменитости регулярно собирались у Мамонтовых в московском доме и в Абрамцеве, где подолгу жили и работали, разумеется — на полном хозяйском довольствии.

Савва Иванович построил там скульптурную и гончарную мастерские, в первую очередь для увлекавшегося тем и другим Михаила Александровича Врубеля. Построил маленькую церковку «в русском духе», проект которой сделали Виктор Михайлович Васнецов и Василий Дмитриевич Поленов, а расписывали ее внутри, писали иконы и украшали многие члены кружка.

Репин писал в соседней деревушке Быково «Проводы новобранца» и начал «Крестный ход в Курской губернии».

Васнецов на темнющем усадебном пруду с большим камнем изобразил «Аленушку», работал в ближнем селе, где нашлось необходимое большое помещение, над «Богатырями».

Молодой Серов, живший в Абрамцеве по нескольку месяцев, написал «Девушку с персиками» — дочь Мамонтовых Веру.

И многое, созданное там, Савва Иванович, конечно же, сразу покупал у авторов. Врубеля практически содержал постоянно, делая ему все новые и новые заказы, в том числе, по керамической скульптуре.

А в Москве Мамонтов открыл Частный оперный театр, где дотоле высокопарное, ходульное оперное искусство превратил в реалистическое. Любил оперу необычайно и занимался ею больше всего, сам ставил все спектакли и, кстати, давал там по режиссуре уроки двоюродному брату Елизаветы Григорьевны, молодому хозяину волочильной (изготовлявшей тонкие золоченые нити из золота и серебра) фабрики Косте Алексееву впоследствии Константину Сергеевичу Станиславскому. Для мамонтовской оперы писали музыку Римский-Корсаков и другие великие композиторы, в ней начинал свой сценический путь и стал знаменитым Федор Иванович Шаляпин, декорации для нее создавали Константин Коровин и Головин.

А для окрестных крестьян в Абрамцеве на следующий же год после его приобретения создали лечебницу, потом в полуверсте от старинного особняка построили первую в этой округе школу для крестьянских детей. Потом рядом с ней библиотеку. Потом еще одну для всеобщего пользования в трех верстах, в селении Хотьково. Потом рядом со школой и библиотекой построили большую столярную мастерскую, в которой начали обучать крестьянских ребят этому ремеслу и, главное, художественной резьбе по дереву. Принимали туда только после обучения в школе, подростки при мастерской и жили в специально для этого возведенном доме, а завершив четырехлетнее овладение мастерством, получали от хозяев в подарок набор необходимых инструментов и верстак и становились надомниками, работавшими на эту же мастерскую.

Задача ставилась прекрасная: создать совершенно новый художественный промысел, чтобы нищавшее крестьянство получило дополнительный приработок, и вместе с тем сближать через эти резные изделия город с деревней, господ с народом.

Существовала мастерская много лет. Руководила ею первые годы дивный человек, истая подвижница-народница, хорошая художница Елена Дмитриевна Поленова, сестра Василия Дмитриевича Поленова. Все в мастерской делалось по ее эскизам: разные, украшенные резьбой «шкапики», ларцы, шкатулки, полочки, кухонная утварь, некрупная мебель, рамки. Елена Дмитриевна изучала для этого народные изделия и народную резьбу, ездила по ближним и дальним краям, собирала резные домовые наличники, лобовые доски, резные предметы домашнего обихода, росписи, тканые вещи, расшитую крестьянскую одежду, набивные ткани, платки, плетения из лозы и лыка, шитье шелками, жемчугом и бисером, кружева.

Мамонтовский кружок весь безумно увлекся, буквально заболел народным прикладным творчеством. Собрали даже свой, по существу первый в стране, музей народного творчества, отведя ему в усадебном доме особые помещения. И церковку-то абрамцевскую неповторимую соорудили потому, что все занялись изучением древнерусского, особенно новгородско-псковского каменного зодчества. Опять же одними из первых в стране. И даже совсем сказочную избушку на курьих ножках на одной из парковых аллей поставили деревянную для отдыха.

На основании народных изделий Елена Дмитриевна Поленова и составляла свои эскизы — много напридумывала.

В Москве на Поварской улице открыли магазин с вывеской: «Продажа резных по дереву вещей работы учеников столярной мастерской сельца Абрамцева Московской губернии Дмитровского уезда».

Изделия шли хорошо, даже очень хорошо, и число столяров-резчиков вокруг Абрамцева росло и росло, лет через семь-десять они уже были почти в каждой тамошней деревне. Трудно сказать, сколько точно — всех никто никогда не учитывал, ибо многие бывшие ученики и сами выучивали родственников и детей, многие стали работать совершенно самостоятельно, помимо мастерской.

Одним словом, новый промысел родился. Да со своими оригинальнейшими изделиями, со своими особыми узорами и техникой резьбы, которые, однако, довольно скоро совсем уже не были похожи на то, что делала Елена Дмитриевна Поленова. И хотя эту резьбу стали называть абрамцевско-кудринской, и так и называют ее по сей день, ибо промысел процветает, и ныне есть, даже широко известное, художественное училище в Хотьково с таким же именем — от начальной, поленовской, абрамцевской, резьбы в ней не осталось буквально ничего, и правильней было бы называть ее лишь кудринской и даже ворносковской, так как она целиком и полностью рождена в деревне Кудрино крестьянином Василием Петровичем Ворносковым.