Мир русской души, или История русской народной культуры

РАСЦВЕТ

Не ослабляла партия свои заботы и о профессиональных искусствах.

Причем в течение почти трех десятилетий это, прежде всего, делал сам Сталин. Ибо Сталин, как редко кто, понимал истинное значение литературы и искусства в жизни общества и отдельных людей, в их духовном формировании и воспитании и практически почти каждодневно держал все это в поле своего зрения. Знакомился буквально со всеми серьезными новинками литературы, кино, театра, живописи. И, ясное дело, направлял их творцов туда, куда считал нужным, необходимым. Людям старшего поколения это его неослабное внимание очень хорошо известно. Как, впрочем, его внимание и к другим областям жизни: к науке, к армии, к промышленности — ко всему.

Ну и его личные художественные вкусы имели, конечно, огромное значение, особенно в предвоенные и послевоенные годы.

В общем, все годы правления большевиков диктат в культуре был самый крепчайший, были жестокости и насилия, была неослабная, недреманная цензура.

И вместе с тем, смотрите, кто при всем при этом работал в литературе: до двадцать пятого года Есенин, до тридцатого — Маяковский, до тридцать шестого — Горький, во всю мощь развернулся гений Шолохова. Были Алексей Толстой, Пришвин, Леонов, Фадеев, Паустовский, Катаев, появились Твардовский, Смеляков. Музыку создавали Прокофьев, Шостакович, Хачатурян, Глиер, Дунаевский, Шапорин, Александров. На театре творили Станиславский, Немирович-Данченко, Таиров, Вахтангов, Завадский. Среди актеров блистали Качалов, Москвин, Тарханов, Черкасов, Симонов, Щукин, Жаров, Ильинский, Тарасова, Пашенная, Яблочкина. Пели Нежданова, Обухова, Лемешев, Козловский, Михайлов, Пирогов. Танцевала Лепешинская. Вышла на сцену Уланова. На эстраде появились Русланова, Шульженко. В молодом кинематографе поднялись Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко, Герасимов. В живописи до тридцатого года работал Кустодиев, до тридцать девятого — Петров-Водкин, до сорок второго — Нестеров. И еще Корин, Дейнека, Кончаловский, Рылов, Юон, Сергей и Александр Герасимовы, в скульптуре — Шадр, Меркуров, Мухина.

И гениальные «Тихий Дон» и «Поднятая целина» созданы именно в эти годы, и ведь на века и века, так много в них заложено общечеловеческого при всей их глубочайшей абсолютной народности. И «Клим Самгин», и многие пьесы Горького из тех же годов. И «Хождение по мукам» Толстого. И «Василий Теркин», и все остальное Твардовского. И гениальные, воистину мировые творения Прокофьева и Шостаковича, которые, в сущности, ведь тоже очень и очень национальны. И «Броненосец «Потемкин» Эйзенштейна стал всемирным достоянием. И мухинские «Рабочий и колхозница». И высотные здания Москвы, преобразившие ее и сделавшие еще самобытней среди столиц мира.

Да много, очень много сделано за те годы воистину бесценного и на века.

Кто-то и сейчас уже недоуменно-возмущенно таращит глаза — как же, мол, так: полнейший диктат, ни шага, ни полшага в сторону — и столько творений, и столько по-настоящему великих творцов.

Ведь получается, что будто бы был некий свой, особый расцвет особой что ли культуры?

Да, несомненно. При всех издержках, но был. Был!

Потому что навязывала-то партия мастерам культуры, пусть однобоко и слишком жестоко, идеи только самые светлые и высокие — социалистические, которые лишь и должны нести людям настоящие художественные произведения. Требовала и ждала от них только таких произведений. Ну а когда высочайшие идеи сплавляются с высочайшим мастерством воедино — и получается выдающееся и неповторимое. Если, конечно, творец сам искренне исповедует и служит таким идеям.

Огромное значение имело и то, что никогда еще ни одно государство в мире не вкладывало в культуру столько средств, сколько вкладывали большевики. Материально хорошо обеспечивались не только отдельные ярчайшие звезды, хотя было и это, а буквально вся культура, включая полное материальное обеспечение всех театров, издательств, кинематографа, художественных вузов, творческих союзов и фондов, дворцов и домов культуры, библиотек, музеев, достойнейших гонораров для литераторов, художников, исполнителей. Для всех!

И наконец, самое показательное: да, идейно партия направляла и вела, но вела-то, в принципе, в народную же сторону, в социалистическую, но в народную, а в художественном плане практически вела не она, а сами творцы-исполины: Горький, Шолохов, Шостакович, Твардовский, Обухова, Черкасов, Лемешев, Петров-Водкин, Мухина и им подобные. Это они, только они двигали художественную литературу и искусства в ту же сторону. То есть туда же, куда и прежде, до революции.

Партия, по существу, всего лишь фиксировала директивно уже достигнутое.

Именно поэтому-то в шестидесятые-семидесятые годы народно-национальные начала снова стали основными и ведущими в нашей профессиональной культуре. И хотя прямые наследники послереволюционных борцов за всеобщую интернационализацию опять с помощью ЦК КПСС пытались запрещать, душить и изводить все это, но страна и люди были уже не те, расстрелов и лагерей уже не боялись, и за подлинно народное и национальное теперь уже в открытую бились журналы «Молодая гвардия», «Москва» и особенно «Наш современник». И целые творческие союзы бились, и объединения, и отдельные писатели, художники, режиссеры и музыканты. Один Владимир Солоухин сколько сделал! А стихи и проза Александра Яшина. А Федор Абрамов. А Владимир Чивилихин с его романом-эссе «Память». А астафьевские «Пастух и пастушка» и «Последний поклон». Беловские «Плотницкие рассказы» и «Привычное дело». Распутинские «Живи и помни» и «Прощание с Матёрой». Проза Бондарева, Алексеева, Носова, Шукшина и Екимова. Стихи Рубцова. Это же все не только эпохальное буквально во всех отношениях — это ведь целиком и действительно общенародная литература.

И живопись стала в шестидесятые-семидесятые годы такой же воистину общенародной: Кугач, Коржев, Стожаров, Попков, Глазунов, Сидоров, Юкин, Бритов.

А в музыку пришел исполин Свиридов, именем которого в будущем наверняка будут называть все наше время, как есть времена пушкинские, есенинские, кустодиевские. Ибо мы ведь действительно услышали голос нашей, конкретно советской эпохи у него, у Георгия Васильевича Свиридова. И он звучит ежедневно не только с экранов телевизоров, он ведь постоянно и навсегда в каждом из нас. И голос пушкинских времен, а по существу-то голос самой пушкинской души, всю ее необъятно-бездонно-пронзительную глубину и красоту воссоздал именно он — Свиридов. И наконец, никто и никогда до него, до Георгия Васильевича, не слышал голоса нашей земли, самой русской земли. Отдельные-то ноты звучали и звучат в песнях, в музыкальных сочинениях. А он услышал ее всю целиком, и теперь и мы слышим ее в «Деревянной Руси» — и это нечто сверхъестественное, это как необъяснимо-непостижимое чудо — слушать бесподобный, ошеломляюще прекрасный голос самой своей земли. Ее можно слушать миллионы и миллионы раз, и всякий раз услышишь в ней что-то новое, чего дотоле еще не знал. Слушайте, слушайте «Деревянную Русь» бесконечно — откровения и озарения будут бесконечные!

Кто-то наверняка опять недоумевает или возмущается: слишком, мол, однобоко все трактуется. Ведь кроме вышеназванных были же и другие выдающиеся творцы.

Да, несомненно, Анна Ахматова и Борис Пастернак — большие поэты. И Игорь Северянин и Андрей Вознесенский. И прозаики были крупные, и живописцы, и композиторы, и режиссеры, и певцы вроде Высоцкого, которые, однако, никогда не были и не будут общенародными, хотя до известной степени некоторые из них в чем-то, конечно, тоже национальны. Потому что творили эти люди в основном или для самого искусства, или для каких-то узких групп и слоев общества, кои сами себя называют эстетически просвещенными и развитыми. Какие знакомые термины-то! Они же разглагольствуют обычно и о том, что основная масса, то бишь народ, якобы просто еще не дорос до понимания таких художественных высот и ему еще предстоит учиться и учиться. Вранье все это! До Пушкина-то он дорос. До Некрасова дорос. И до Есенина с Твардовским. И до Кустодиева. И до Свиридова. До Белова с Распутиным. И вкусы у него, как вы видели на протяжении всей нашей истории по его собственному творчеству, нисколько не ниже, чем у этих «просвещенных», — они просто совсем иные.

Поэтому мы и не касаемся, не анализируем здесь многих, столь ныне некоторыми почитаемых, — уж больно далеки от народа, не о чем говорить.

Однако кинематограф-то стал общенародным без каких-либо национальных особенностей. Не успел народиться, сформироваться — и стал.

Действительно ведь любимейшее и популярнейшее было искусство. Все видели хрониками, как огромными колоннами с сияющими лицами и с лозунгами над головами люди шли в городах смотреть «Чапаева». Какие бывали бесконечные очереди за билетами в кинотеатры в любом городе и в Москве в знаменитые «Художественный» и «Ударник». И в деревнях что творилось, когда приезжала еще в конном фургоне кинопередвижка, и на стену заброшенной церкви или прямо меж березами на площади натягивали большущее белое, местами посекшееся полотнище и ждали сумерек. Каким бы великим ни было село или селение, не говоря уж о деревнях, в избах оставались лишь не способные двигаться больные да старики. Все остальные там — перед экраном, у которого долгое время и звука-то не было. Даже все деревенские собаки почему-то рассаживались там вокруг людей и тоже затихали.

Секрет фантастической всемирной популярности кинематографа в самой природе этого совершенно нового искусства, в его полнейшей приближенности к реальной жизни, в почти иллюзорном ее воссоздании, как бы включении в нее самого зрителя.

А у нас в нем ведь воплощались еще и действительно благороднейшие, светлейшие идеи человечества, идеи социализма, и именно они-то плюс, разумеется, художественные совершенства и превратили советский кинематограф в поистине великий. И столь любимый народом. Потому-то и лучший фильм всех времен и народов эйзенштейновский Броненосец «Потемкин». А потом были могучие кинопоэмы Александра Довженко, героика Сергея Герасимова, облагораживающие, счастливые комедии Георгия Александрова и Ивана Пырьева, глубокий психологизм Михаила Ромма, великие эпопеи Сергея Бондарчука, пронзительная правда жизни и характеров Василия Шукшина. Можно еще перечислять и перечислять воистину огромное, важное и нужное народу, что делал на протяжении многих лет наш кинематограф.