Мир русской души, или История русской народной культуры

НАКОНЕЦ-ТО!

Единственное, над чем большевики никогда не мудрствовали и не измывались, — это народное творчество. Считали, что коль государство народное, значит и любому народному художественному творчеству должна быть самая широкая и всемерная поддержка. Тем более что при совсем небольших соответствующих идейных коррективах в том же песенном, музыкальном или устном творчестве кроме великой пользы от них народу ничего не будет. Лишь удовольствия и радости. Как и ото всех прикладных искусств народных, которые только украшают жизнь и идейно людей никак не разлагают. Еще и разруха-то после гражданской войны не кончилась, а Наркомпрос уже собирал в Москве на разные смотры, конкурсы, выставки и конференции всякие народные таланты и коллективы: музыкантов, танцоров, песенников, сказителей, резчиков, гончаров, кружевниц.

Семидесятидвухлетняя Марья Дмитриевна Кривополенова, по персональному приглашению Луначарского, со специальным посыльным более полутора недель добиралась по полуразрушенным железным дорогам с родной Пинеги до Первопрестольной и два месяца выступала в разных тысячных концертных и небольших научных и специальных аудиториях с былинами опять с колоссальнейшим успехом. Многое из ее репертуара в институте литературы записали на фонограф, и эти бесценные записи сохраняются по сей день. Луначарский приглашал ее к себе домой и был буквально заворожен этой действительно вещей великой старушкой. Ей была положена академическая пенсия.

И Марфу Семеновну Крюкову — дочь Аграфены Матвеевны Крюковой, — тоже великолепную сказительницу и сочинительницу новых былин, опекали так же заботливо.

И новых старинщиков из династии Рябининых, первого из которых, как вы помните, записывали совершенно им зачарованные Рыбников и Гильфердинг.

И Василия Ворноскова из Кудрина опекали.

И дымковскую Анну Мезрину.

И городецких живописцев-красилей.

То есть то, что прежде делали лишь отдельные прозревшие подвижники и меценаты, взялось теперь делать новое государство, Советская власть. И сейчас уже не важно, в какой год, что именно содеяно в этой области ибо по-настоящему созидательных годов у Советской власти было ведь всего лет сорок-сорок пять, если вычесть разрухи гражданской и Великой Отечественной войной, — важно и поразительно, сколько все же успели-то!

В каждом городе и городке, в большинстве сел и во многих деревнях выросли или были где-то устроены оборудованы сотни тысяч домов культуры, клубов, дворцов, библиотек, изб-читален. И в каждом доме культуры и клубе работали разные кружки и самодеятельные коллективы: музыкальные, танцевальные, хоровые, драматические, художественные, фольклорные, технические, всяческих ремесел.

Открылось огромное множество музыкальных, художественных, хореографических школ, училищ, специальных школ и училищ в центрах традиционных художественных промыслов.

В специальных высших учебных заведениях появились кафедры и отделения народной песни, народных инструментов, фольклора, прикладных искусств.

Во многих областях родились профессиональные народные хоры, ансамбли народных инструментов и народных танцев, сугубо фольклорные ансамбли: Северный хор, Воронежский, Уральский, Кубанский, Волжский, Рязанский, «Березка», фольклорный под руководством Дмитрия Покровского.

Хор имени Пятницкого, ансамбль имени Андреева и танцевальный, возглавляемый Игорем Моисеевым, стали академическими.

По стране ездили и ходили пешком тысячи экспедиций различных научных учреждений и музеев, собиравшие предметы народного быта, произведения народных искусств, фольклор.

Пооткрывались сотни новых музеев: этнографии, краеведения, народных художеств, истории, мемориальные. Причем не только в городах и городках, но и в селах, в деревнях.

Издавалось все больше и больше книг по разным областям народной культуры.

Бывший морозовский Кустарный музей вырос в серьезный научно-исследовательский институт, в котором педагог-исследователь Василий Петрович Воронов в блестящем труде «Крестьянское искусство» заложил основы подлинной науки о народном творчестве, а его последователи ученые Бакушинский, Бертрам, Соколов, Василенко, Чичеров и другие успешно развивали эту науку, разрабатывая в ней все новые и новые темы.

В Сергиевом Посаде, переименованном в советские годы в Загорск, создали Музей русской игрушки, который тоже вел большую собирательскую и исследовательскую работу.

На острове Кижи в Онежском озере, как вы наверняка знаете, создали Музей русского деревянного зодчества. К сказочно гениальным многоглавым Преображенской и Покровской церквям привезли из окрестных деревень еще одну небольшую церковку — Лазаря Муромского, возраст которой шесть веков, часовню Архангела Михаила из деревни Леликозеро, несколько изб, в том числе не менее знаменитый бесподобный дом Ошевнева — это фамилия его последнего владельца из деревни Ошевнево, что в двух верстах от Кижей, — ветряную и водяную мельницы, амбары, ригу, поновили колокольню, устроили вокруг всего этого такую же, как была когда-то, деревянную ограду с воротами и башенками по углам, и теперь Кижский музей знают во всем мире, он занесен Юнеско в реестр шедевров мирового значения, и желающих увидеть это чудо из разных стран и из родного отечества уже столько, что музей не в состоянии принять всех и в день к нему подпускают последние годы лишь по два туристских теплохода.

Есть похожий музей и на Белом море, неподалеку от Архангельска. Он больше Кижей и называется по тамошнему месту Малые Карелы. Там тоже все только деревянное, свезенное с русского Севера, и устроен музей как древнее городище-крепость: со стеной, сторожевыми башнями, въездными воротами, храмом, часовней, избами, мостами через маленькую речушку, амбарами, банями, сараями, колодцами и даже с крошечными полями, засеваемыми весной рожью и ячменем. А зимой по Малым Карелам катают и на лошадях в расписных санях и саночках.

И возле древнего Великого Новгорода, у деревни Лихославицы, есть такой музей, в котором, помимо всяких строений, хранятся и старинные деревянные суда новгородцев, ибо он расположен на берегу озера Ильмень, где испокон века обитали рыбаки и судоходцы.

На Волге, под Костромой близ Ипатьевского монастыря, есть такой музей.

Под Москвой — возле города Истра.

И свезено в эти музеи не только лучшее из лучшего. Там полно изб и обыкновенных. И обыкновенных церквей, обыкновенных часовен, колоколен, ветряных мельниц, амбаров, бань, ворот, сараев. Точно таких, каких в русских деревнях много и поныне. И все равно все они кажутся как будто специально созданными для музеев — такие они все великолепные, такие разные, так умно устроены, так виртуозно срублены, так дивно разукрашены.

Василий Петрович Ворносков, как уже говорилось, возглавил в советское время большую артель Кудринских резчиков. А неподалеку от них в поселке Хотьково построили большие мастерские, а потом и большое училище, которые процветают по сей день, и в училище обучают не только ворносковско-кудринской резьбе, но и резьбе по кости, керамике, росписи, кружевоплетению, металлообработке, работе с камнем, со стеклом. Это крупнейшее, лучшее в России среднее художественно-прикладное учебное заведение с сотнями учащихся, из которых выросло множество замечательнейших художников-прикладников, отмеченных и высочайшими государственными званиями, премиями. Называется же оно в честь первого мамонтовско-поленовского училища — Абрамцевским, и равное ему по величине есть ныне еще только в Твери.

Большая, оборудованная по последнему слову техники фабрика построена в коренной Хохломе — в деревне Сёмино, на которой трудятся сотни токарей, резчиков и художников из многих окрестных деревень.

И еще большая фабрика хохломской росписи с тысячью с лишним работающих существует в городе Семенове, до которого от Сёмина сто с лишним верст. Как раз вскоре после революции туда, в силу целого ряда обстоятельств, переселилась часть мастеров из коренной Хохломы — с них все и пошло. В росписях семеновцев и сёминцев довольно большая разница: как говорят сами художники, у семеновцев она — городская, более вычурная, усложненная, а сёминцы остались деревенскими — наивно-простыми и, пожалуй, подушевнее в своих фонах, травках и кудринах-то.

Сколько теперь везде самой разной Хохломы, известно всем.

Есть даже уже так называемая липецкая Хохлома. И касимовская. И какая-то уральская…

А в Курцеве, где некогда творили Игнатий Андреевич Мазин со товарищи, ныне только небольшое отделение тоже большой фабрики «Городецкая роспись», которая построена лет сорок назад в самом Городце и тоже выпускает огромное количество прекрасных разнообразных изделий, но по-прежнему, конечно, с жанровыми картинками и со своими символическими горделивыми стремительными коньками, жар-птицами и черными-черными розами.

И там, где когда-то в полном одиночестве Анна Афанасьевна Мезрина превращала обыкновенную дымковскую глиняную игрушку-свистульку в высокое искусство, давным-давно уже творят многие великолепные, талантливейшие скульпторы-художницы. Точнее, не там, не в слободе, где в крошечной хибарке в два оконца ютилась Мезрина, а в самом большом городе Вятке — Кирове много лет назад тоже выстроено отличное четырехэтажное здание, где глину готовят-мешают, разумеется, только машины и обжигаются скульптурки не в русских печах, а в специальных электрических. Работает там и детская художественная школа да с филиалом еще в одном месте. А величавые дымковские глиняные раскрасавицы в кокошниках, роскошных шляпах, с младенцами или цветами в руках, такие же красивые девицы водоноски с коромыслами и ведерками на плечах, нарядные осадистые всадники на крепких конях в золотых яблоках, фантастические индюки, похожие на павлинов, с распущенными хвостами всех цветов радуги, бывали и видели уже и Париж, и Токио, и Нью-Йорк, и Сидней, и Рим, вызывая везде неописуемый восторг и представление о России как о стране, где, оказывается, еще живут самые настоящие сказки.

А в Вологде для кружевниц выстроен аж целый особый городок с училищем, с пятиэтажным общежитием, с просторными светлыми мастерскими, с лабораторией-музеем, в котором изделий столько и такой немыслимой красоты и изящества, что голова идет кругом, и, чтобы осмотреть все даже бегло, нужно несколько дней, хотя, в принципе-то, здесь все свято-традиционно: везде все тот же брянцевский ленточно-вилюшечный узор на прозрачной решетке. Но уже не только белый, но и нежно-золотистый, и глубоко-черный, где по длиннозубчатому черному краю вдруг идет белоснежная оторочка — как игольчатой изморозью вдруг оделся черный узор. Представляете!

Кружевное разнообразие и богатство такие, что временами перестаешь даже верить, что это сотворено обыкновенными человеческими, женскими руками. И многометровые бесподобные тематические панно здесь теперь выплетают, уникальнейшие скатерти, парадные платья, пелерины, шарфы — многое, очень многое.

Вместе с отделениями и надомницами, разбросанными чуть ли не по всей Вологодчине, до десяти тысяч человек этим занимались. И среди них была даже кружевница Герой Социалистического Труда — Нина Ивановна Васильева. И народные художники России. И заслуженные. И лауреаты Госпремий.

Не расширившихся, не получивших новые здания, мастерские, фабрики и даже целые комплексы зданий среди основных русских художественных промыслов вообще нет.

Гжель разрослась необычайно, со многими отделениями, тоже со своим училищем, музеем, магазинами в Москве и других городах. И там тоже был свой Герой Социалистического Труда.

В рязанском Скопине, где делается самая фигурная, по существу совершенно скульптурная, не имеющая аналогов в мире керамическая посуда, построена великолепная большая фабрика.

Жостово, выпускающее знаменитые расписные цветами подносы, получило новое большое здание.

Михайловские, елецкие, балахнинские, мценские и кукарские кружевницы.

Каргопольские игрушечники, где лепят глиняных бело-сине-черно раскрашенных сказочных конечеловеков Полканов в современных шляпах, глиняные же лихие тройки, гармонистов, коз в сарафанах и многое, многое другое того же веселого характера.

Архангельское объединение «Беломорские узоры», где есть и традиционная северная резьба, и керамика, и шитье, и плетения.

Шемогодские резчики по бересте получили свое здание.

Фабрика великоустюжской черни по серебру.

Ювелирная фабрика в селе Красном на Волге под Костромой.

Фабрика ростовской финифти…

Родились и расцвели в советские годы и совсем новые промыслы.

Село Полховский Майдан расположено в юго-западном углу Нижегородской области, возле самой границы с Мордовией. Там прежде тоже были дремучие леса, от которых ныне мало что осталось. Железной дороги поблизости нет, только шоссейная да из Нижнего Новгорода до девяностых годов ежедневно летали два самолета. Дерево здесь тоже испокон века, и точили и резали из него всякую всячину и для себя и на продажу. У каждого мужика на задах или в огороде стояла маленькая работня с токарным станком, который приводился в движение огромным деревянным колесом, расположенным снаружи. Крутили эти колеса чаще всего подростки, сыновья мужиков. Чашки, миски, поставцы, кандейки — маленькие бочата, копилки в виде грибов — вот основная продукция, которую до двадцатых годов вывозили отсюда и продавали белой, некрашеной. А в двадцатые годы кто-то надумал копилки и матрешек, тоже здесь изготовлявшихся для детей, раскрашивать: дерево грунтовали крахмалом, сушили, наводили на нем ученическим перышком контуры большого цветка, похожего и на розу, и на цветок шиповника, вокруг закручивали несколько листочков-травинок и заливали этот цветок яркой анилиновой малиновой краской, а остальное помаленьку другими нужными красками.

Да вы наверняка хорошо знаете этот цветок неистово-малинового цвета, полыхающий на матрешках, которые продаются буквально в каждом сувенирном или художественном магазине, а прежде обильно продавались и на каждом колхозном рынке, да и сейчас продаются.

Помимо матрешек и копилок полхмайданцы делают и другие детские игрушки и разную декоративную посуду, отлично украшающую любые помещения. Но этого немного, матрешек же изготавливается гигантское количество. Потому что лет тридцать назад спрос на них пошел невообразимый, заграница и та закупала десятками, сотнями тысяч. Три, пять, десять и даже двадцать и тридцать неистово полыхающих, симпатичнейших, наивно таращащих подведенные глаза матрешек одна в другой. Расставишь по росту и хочешь не хочешь, а улыбаешься вроде бы неизвестно чему и радуешься, как дитя. Но подумаешь чуток и поймешь, чему: уж больно они тоже русские, эти полхмайданочки, и по стати, и по обличию, по характеру. Недаром они есть почти в каждом доме.

Полховский Майдан — село большое, более трехсот дворов, и буквально в каждом точат и расписывают в основном матрешек, и во всех окрестных селениях. А в районном городке Вознесенском построена большая фабрика по их изготовлению.

И второго такого сказочно богатого села, как Полховский Майдан, нет ныне во всей России — заявляем с полной ответственностью. За последние тридцать лет оно застроено сплошь двух- и трехэтажными не домами, нет, а самыми настоящими затейливейшими теремами.

Все ведь художники, вкус и фантазия у всех богатейшие, а доходы, достаток матрешка принесла фантастические. Поговаривают, что самые работящие и многочисленные семейства еще в советские времена вышли в миллионеры. Потому и превратили село в подлинное чудо задолго до всех нынешних неправедных нуворишских коттеджных селений.

— Все матрешка, — говорят тут. — Все она, родная, милая…

Но самая яркая судьба из всех промыслов все же у Палеха, и о нем отдельно.