Множество книг, или Библиотека (Мириобиблион)

Прочитал две книги Агатархида; первую и пятую в кратком изложении о том, что находится на берегах Красного моря и других необычных явлениях.

Извлечение из первой книги «О Красном море»

(1) Птолемей, сын Лага, был первым, кто устроил охоту на слонов, и кроме того других животных подобного рода, особой природы, он дальновидно объединил в одном месте обитания. Мы должны принять во внимание рассказ историка. Потому что еще до Птолемеев некоторые использовали на войне прирученных слонов, как Пор, царь индов, который сражался против Александра, и многие другие. Вполне возможно, что Птолемей был первым, кто по-видимому особо заботился об одомашнивании этих животных, во всяком случае, первый из преемников Александра и царей Египта.

(2) Красное море получило название не от того, что горы Аравийского залива, расположенные на западе, имеют вид углей, когда солнце опаляет их своими лучами, жгучими и яростными, или потому, что барханы песка и красноватой глины, простираются на востоке на морском побережье на многие стадии. Вовсе не по этим причинам оно называется Красным морем. Ибо, так как море слишком узкое, чтобы дать достаточно места для мореплавания, склоны гор и холмов по на обе стороны пролива, отражаясь в его берегах, создают видимость, что море является пустыней. Это ощущение поражает глаз, даже когда мы не в состоянии понять причину такого впечатления. Но не по этой причине море получило свое название, хотя до нашего автора многие люди так думали. (3) Вот первое объяснение, что он приводит, даже если оно несогласно с истиной. А вот другое. Солнце, говорит автор, которое поднимается над этими местами, освещает пролив не ясными лучами, а, напротив, они похожи на кровь. Наблюдателю эти явления напоминают разливы крови, и именно поэтому море называется Красным. (4) Третью причину выдвигают аргосцы. Она дерзкая, но неубедительная. Ибо историки, которые принимают мнение Клиния и основывают свою безнаказанность на поэтической вольности, сообщают, что Персей вышел из Аргоса, чтобы прибыть в Эфиопию, также называемую Цефения, с целью освободить дочь Цефея, а затем отправился в Персию и наделил персов своим именем через одного из потомков, а также имея сына по имени Эритр, он дал такое же имя морю. Вот полная чушь, которой верят жители Аргоса в деле о Красном море. (5) Четвертая причина является подлинной и автору стала известна от перса по имени Боксус, который языком и образом мыслей был греком, так как, покинув родину, он всю свою жизнь прожил в Афинах. Вот то, что сообщил этот перс. Жил в Персии человек, известный храбростью и богатством, по имени Эритр, сын Миозайя. Он жил неподалеку от моря, напротив тогда пустынных островов. Было это во времена господства Мидии, потому что именно тогда прославился Эритр. Оставаясь на зиму в Пасаргадах, он весной возвращался в свои владения, то ли потому, что находил какие-то выгоды, то ли потому, что ему просто нравилось сменить место проживания. Так случилось, что львы набросились на довольно большое стадо кобыл, что принадлежало ему, и убили несколько. Те, которые спаслись, в горячке, вызванной страхом увиденного, поскакали к морю и попали в течение (волей судьбы здесь были сильные ветры с суши), став жертвой волнения, они сперва плыли вдоль берега, но потом, в не меньшем испуге, были унесены волнами, и с большим трудом невредимыми достигли противоположного берега острова с одним из пастухов, юношей редкого мужества, которого унесли с собой на переправу, и который крепко держался за спину то одной, то другой (лошади). Тогда Эритр, в поисках исчезнувших кобыл, был первым среди жителей этих мест, кто построил плот малых размеров, но прочной конструкции и, пользуясь попутным ветром, который дул с умеренной силой в водах пролива, подталкиваемый быстрыми волнами, нашел своих кобыл и, кроме того, нашел пастуха. Но так как остров показался необычным, он также основал деревню вблизи подходящий бухты и населил бедняками с противоположного берега. Отсюда берет начало заселения и других необитаемых островов. Своими подвигами он приобрел репутацию в глазах людей настолько великую, что все мы, даже в наше время, называем море в тех местах, которое является безграничным, Эритрейским. Итак, в этом состоит различие в объяснениях происхождения названия так называемого «Эритрейского моря» (Έρυθρα θαλατταν) от весьма отличного, которое называет море «Красным» (Θαλατταν ερυθραν): на самом деле, первое название выделяет человека, который подчинил это море, другое подчеркивает красный цвет природы, о чем мы говорили. Но автор уточняет, что объяснение названия моря от цвета является ложным (потому что море не красное), тогда как другое, которое обращается к тому, кто господствовал, истинное, насколько персидский вариант надежен.

(6) Автор также не считает достойным доверия объяснения, все же сообщаемого многими, в котором персы получили свое название от одного из потомков Персея: в самом деле, они не называют себя Περσαί, с ударением на предпоследнем слоге, но Περσαι, с диакритическим ударением на последнем слоге.

(7) Рассматривая кратко лживую природу рассказов о Персее среди множества других рассуждений, прибавим кроме того это. В ролях, что исполняются на трагических представлениях, Персей совершает свои действия с маской на лице и с серпом в руке, и даже вдобавок он может давать актеру и хору задание решать в мифе элементы противоречия, что более соответствует роли богов. Мы кратко рассмотрим основные принципы этих элементов.

Были кентавры, Герион, циклопы, Хрис, Цирцея, Калипсо, Минотавр, Сцилла, Химера, Пегас, лестригоны, Цербер, морской Главк, Атлант, Протей, Нерей, нереиды, дети Алоя, которые выросли в девять саженей в высоту и девять локтей в ширину. По Гесиоду они сперва увидели рождение Золотого Века, затем Серебряного, и, наконец, Бронзового. Тогда же появились лошади, которые беседовали с Ахилом о будущих событиях; Сфинкс, предлагающая загадки сынам Фив; сирены, чья песнь губила тех, кто их слушал; Ниоба и Полидект, которые из страха обратились в камень. К этому добавим моряков, спутников Одиссея, которые в ходе путешествия из людей превратились в свиней, а из свиней — в людей. Тантал был награжден за свою умеренность и был угоден богам: но позже, наказанный за свою несдержанность, был унесен ветром. Другие говорят, что он исполнил замысел, состоящий в том, чтобы спуститься в Аид. Некоторые говорят, что это было ради вопрошания мертвых предсказателей о судьбе живых; другие (утверждают) нечто обратное: чтобы силой взять в жены Прозерпину, которая тогда была одинока. Овечья шкура была золотым руном: в Ливии выросла яблоня, которая приносила золотые плоды. Живые проводили всю жизнь, не ведая сладости сна. Борей, Нот и другие ветра были заперты. А еще Пасифая, которая соединилась с быком и рекой Тиро, хотя, конечно, разные виды не могут иметь общего потомства. Филомела превратилась в соловья, Терей в удода, а Гекуба в сторожевую собаку. Кроме того Ио, что была дочерью реки, будучи в облике коровы, преследуемая оводом, переплыла Понт, за это море получило название Босфор. Лапиф Кеней сначала был женского пола, достигнув возраста зрелости превратился в мужчину, и наконец кентавры забили его еловыми кольями и живьем вколотили в землю. Леда родила не так, как это делает обычная женщина, но родила яйцо, из него выросла красавица, что была объектом желаний и причиной сражений: я имею в виду Елену. Гелла и Фрикс, пересекшие пролив верхом на быстроногом баране[889], дали свое имя Геллеспонту, морю, что лежит между двумя этими сторонами. Геракл путешествовал по морю в лохани во время сильных штормов и пересек Ливию, где нет ни плодов, ни воды, ни хоженых дорог: он занял место Атланта, чтобы держать этот мир, и не потому, что получил приказ, но ради пользы. Когда Орфей щипал струны своей лиры, ее сладкозвучие влекло за ним горы и скалы. Жареное мясо коров, посвященных солнцу, издавало голос, понятный людям. Мертвые мирно беседовали с Одиссеем на всевозможные темы, и хотя они были бестелесны, признается, что каждый образ имел свои особенности. Некоторые из них пили, хотя не имели ни желудка, ни глотки. Другие боялись оружия, хотя и не могли быть ранены. <Некоторые, чьи тела были некогда сожжены, катали огромный камень.>[890] Были те, кто отправлял правосудие среди других мертвых, несмотря на то, что были неспособны к какой-либо справедливости. Наконец мы видим, что тени умерших переправлял на лодке Харон, потому что если этого не случится, то они нуждались бы в новых похоронах. Алкест, Протесилай и Главк, хотя покойные, возвращались к живым. Первый был выведен Гераклом, второго воскресила любовь жены, а третьим был прорицатель, который был похоронен вместе с ним. И Амфиарай живым был поглощен землею вместе с лошадьми и колесницей. Кадм посеял зубы дракона, из которых выросли воины и сражались друг с другом. Талон, охранник Миноса, трижды в день обходил весь остов Крит, размеры которого известны; он был единственным из разумных существ, чья душа находилась в пятках. И лишить жизни Миноса было невозможно, кроме как поливая его кипятком. Старый баран чарами Медеи превратился в молодого. Дочери Пелия сварили своего отца, чтобы вернуть себе молодость. Три старухи, прозванные Порки, которые имели только один глаз, проводили свою жизнь, пользуясь им по очереди и соблюдая друг к другу нерушимую верность. Жители Аркадии и Аттики родились из земли вопреки законам природы. И женщина, принесенная в жертву в Авлиде, появилась живой в Тавриде, в то время как та, кто была брошена в море ее отцом Акрисием, в сохранности с детьми пристала к берегу на остове Серифос. Побежденный Менелаем в единоборстве, Парис избежал удара и очутился в спальне, готовый наслаждаться радостями любви и забыть все свои беды. И город был взят не постройкой деревянного коня, но коварством Одиссея, Неоптолема и их спутников. Рассказ этот показывает безмерную наивность и мастера, что построил коня, и великих героев, засевших в нем, и жителей города, принявших (дар) в свой город. Добавим к этому Атласа, что взвалил на свои плечи небеса с богами, что населяют его, но в то же время произведшего на свет дочерей, называемых атлантидами: что абсолютно невозможно. Океан целиком окружает землю водами, которые служат ей преградами. Гесиод говорит, что горгоны живут на краю земли. Он же говорит, что некоторые герои навсегда сохранили неизменными тела на островах блаженных, на которых ни один человек не побывал лично. А эти истории, что скатились до недоказуемых воззрений, по праву являются предметом насмешек даже для многих женщин. Если доверять сообщениям о богах, один из них был зашит и выношен в бедре, другой родился из головы Зевса, а третий (я имею в виду Гефеста) родился без отца. Гелий, в результате нападения Атрея на Фиеста, сделал запад востоком, а восток западом. Кроме того в Трое Аполлон и Посейдон в течение года служили за плату как каменщики или как пастухи, перенося жестокое обращение со стороны Лаомедонда. Дионис, в страхе убегая от Ликурга, бросился в море и спасся у Фетиды. Добавим к этому спор о красоте, что возник среди богинь. Каждая из них пыталась подкупить судью дарами, что были в их власти, однако ни одна из них не добилась желаемого приговора. Кроме того, Афина уменьшалась до размеров ласточки, величие Зевса смирялось до принятия облика лебедя. Красота Деметры претерпела самое постыдное превращение. Зевс, который, как думают, был самым могущественным, стал объектом заговора со стороны близкого родственника, — брата жены, — и был спасен злейшими врагами — титанами. Разбив цепи и выйдя из тьмы, где они были заточены, оказав услуги Зевсу и Посейдону-Потрясателю, они добровольно перешли через Ахерон и удалились в подземное царство. Афродита была ранена в руку смертным, Арес был закован Отусом и Эфиальтом. Аид в своем царстве был пронзен стрелами Геркулесом и претерпел тяжкие страдания. Гефест из-за бессердечного обращения был низвержен с неба и упал на остров Лемнос. Зевс остановил Геру, привязав к ногам тяжелые наковальни. Наконец боги прелюбодействуют, есть которые поражают молниями, есть хромоногие, есть склонные к краже, есть более слабые чем люди, склонные к оскорблениям, действующие несправедливо, жалующиеся на судьбу. Короче говоря, подверженные тем же самым страстям, под тяжестью которых мы взываем к богам.

Таким образом, россказни эти брехня и не имеют ничего общего с истиной, и мы не должны опускаться до того, чтобы преподносить их другим. Вот что Агатархид говорит о Персее и других баснях подобного рода. И отмечает, что Эритрейское море получило свое название вовсе не от имени потомка Персея.

(8) По словам автора, есть основания упрекать его в использовании вольности, позволенной авторам басен, ради переосмысления оных басен в область фактов. Если эту вольность возможно опровергнуть, от этого он не обеднеет, поскольку все это и так малоубедительно. Именно поэтому, по его словам, он в некоторой степени оправдывает Гомера за рассказ о ссоре между Зевсом и Посейдоном, потому как невозможное для человека добавляет веры. Он не винит Гесиода за дерзость выяснить генезис богов. Он не осуждает Эсхила за частую ложь и описание многих вещей, которые мы неприемлем. Он не обвиняет Еврипида за присвоение Архелаю деяний Темена и выведение на сцене Тиресия, как жившего пять поколений. И не стоит обвинять других, кто привносит в сюжеты своих драм элементы совершенно невозможные, ибо поэт направлен более на развлечение, нежели на правду.

(9) В Индии, говорит наш автор, водятся слоны; а также в Эфиопии, что граничит с Фиваидой. И еще в Ливии.

(10) Границы Египта с четырех сторон: на севере море, с востока и запада пустыни, на юге Эфиопия.

(11) Язык очень трудный, но благотворный. Не будем огорчаться, но будем хранить осторожность: уберем из речей все то, что может польстить чувствам из опасения, что мы доставим удовольствием только тем, что дают вещи приятные, мы выбираем худшее вместо лучшего, и, ради Зевса и ради богов, мы не пренебрегаем пользою, что предстала перед нашим взором.

(12) Отдельному выдающемуся человеку трудно без усилий сохранить удачу; можем ли мы надеяться с наименьшими горестями стяжать во владение имущество настолько крупное? Мы знаем, однако, что закон охраняет тех, кто нажился и кто железом поражает более слабого.

(13) Долгое время мы придерживались мнения, что случайности скрепляют и разрушают дружбу влиятельных людей. И то, что мы делаем в отношении другого, дает доказательства сообразно тому, что мы увеличиваем или уменьшаем счастье одного или другого.(14) Тот, кто любит говорить беспрестанно, подвигнутый к действию выше возможного, зачастую в таком случае лжет, в схожих обстоятельствах призывая своих друзей участвовать в совете, не нужному человеку, склонному действовать решительно. Кто достаточно обделен здравым смыслом для того, чтобы желать учиться у другого, кто сам думает о вещах и в сомнительных случаях принимает решения, которые отвечают желаниям того, кто спрашивает? (15) Если некто имеет состояние, если добро может перемочь жадность тех, кто совершает насилие, я думаю, что счастлив обладатель такого жребия. Принуждаемый силой оружия, я не сподоблюсь к щедрости. Разве не могут дела совершенно переродиться в пустую болтовню, и (разве нельзя) больше отдать предпочтение неопределенным надеждам, чем очевидной опасности? (16) Но эфиопы ужасают греков. Почему? Цветом кожи и иной наружностью? Но такому страху подвержены только дети. На войне и в спорах решает не внешность и цвет, а мужество и воинское мастерство. (17) Что касается меня, в день, когда судьба поставила меня твоим опекуном, — ты в это время был еще слишком юн, — в то самое время, когда я нес ответственность за управлением царством, я поставил перед собой большую цель. В чем она состояла? Вот она: показать отвращение и возмущение к тем, кто предается удовольствиям, но не с намерением умалить твои права, но рассеять твое невежество, чтобы ты наслаждался такою собственностью осмотрительно и без злоупотреблений. Вот такую цель я ставил, обладая благосклонностью твоего отца, которую приобрел с течением времени, и ни разу не выступил в роли глупого льстеца, роль с который ты знаком в данный момент. Мой возраст и великие познания в делах дают мне знание, что от лести погибли многие люди наивысшего достоинства, она привела к разрушению величайших царств, таких как Кассандрово, Лисимахово и Александрово, которое было много значительнее Мидийского, Сирийского и Персидского, да так, что не осталось зачатков, из которых они могли бы возродиться: и это произошло не без основания. Молодой человек, по причине возраста невежественный во многих вещах, но уже известный своими пороками, как можно заметить, более уязвим и более подвержен опасности. Именно поэтому Александр, непобедимый силой оружия, показал себя очень слабым в мирной жизни. Он соблазнился похвалами и когда назвался богом, думал, что перед ним будут благоговеть, а не осмеивать его. Он забыл, что не в его власти желать невозможного.

(18) Когда оратор выступает перед народом, не придерживаясь роли друга, но подобострастно, горячность толпы, которая находит советчика в ее дурных постановлениях, ускоряет гибель города. Ибо обвинителю угрожают не только его противники, но и те, кто открыт для зависти. Обвинитель не торжествует единственно по причине своих антагонистов, но опять-таки раздражает людей наиболее влиятельных, как только зависть пустит острые стрелы, склонный верить тому, что это действие недостойно их.

(19) Эфиопы для войны используют большие луки и небольшие стрелы, у которых наконечники не железные, а каменные, удлиненной формы, закрепленные с помощью нити, чрезвычайно острые и пропитанные смертельным ядом.

(20) Птолемей, сообщает наш автор, для войны с эфиопами нанял в Греции пятьсот всадников. И тем из них, кто первым подвергался опасности, — в количестве ста человек, — он дал особые доспехи. На всадников и на коней он возложил одежды из войлока, который жители этой страны называют касас, так что тело, за исключением глаз, было полностью закрыто.

Извлечение из пятой книги Агатархида «О Красном море».

(21) Многие, и среди простолюдинов и среди поэтов, столкнулись с проблемой как правильно объяснить чрезмерные бедствия, выпавшие на некоторые народы, которые искали приют от бедствий. Явление это не будет понятным, если не раскрыть причин, которые согласуются с рассказом, что мы хотим поведать. Олинф и Фивы, два знаменитых города, были разрушены до основания Александром и Филиппом. Эта ужасающая катастрофа, случившаяся неожиданно, вдохнула в большое число греков большую озабоченность о будущности империи и дала повод множеству ораторов говорить, распространяясь, в частности, на несчастья, от которых страдала Греция. Некоторые, как явствует, рассматривали это событие в аллегорической форме и обнаружили свое обилие в разнообразии применяемых стилей. Другие не побоялись говорить с большим пылом, чем обычно, и выражались в манере подобающей таким важным обстоятельствам. Я приведу примеры обоих видов красноречия, так что вы оцените их стили путем сравнения, и на опыте оцените, кто из авторов выступил лучше, а кто не добился такого же превосходства.

Гегесий показывает неубедительность в своих частых описаниях разрушенных городов. Он никогда не называет вещи прямо, как того требуют обстоятельства, и ищет любую возможность переложить избавление в речах на несчастный случай. Он до некоторой степени достигает назначенной цели, но никогда способом достойным темы, как это можно увидеть в его речах. Например: «мы прославились, покидая город». Обратите внимание: нет у него никаких чувств, но есть некий замысел, и поиск того, что он имел в виду. Ибо если вы заметили неоднозначность в мыслях, она располагается как раз в месте с напыщенным стилем. Почему? Не потому ли, что когда некто хорошо знает, что следует говорить, тогда легко понять мысль автора. Но утрата ясности не способствует силе выражений. Потом он говорит о фиванцах следующим образом: «несчастье пришло несказанное в город, что кричал громче всех». И опять же об Олинфе: «я уехал из города тысечемужного, а вернувшись, не застал никого». Вы спросите, почему? Ибо это выражение, смысл которого недостаточно установлен, выносится на наш суд с целью, которую преследует автор. Он приглашает того, кто чувствует сострадание, не сосредотачиваться на тонкостях языка, но определить причину, вызывающую в нем мучительное чувство; не увлекаться правильностями стиля, но сосредоточиться только на том, что вызвало бедствие. Однако, теперь перейдем к другому случаю.

«О Александр, размышляя об Эпаминонде, разглядывая руины города, ты не возносил молитвы к богам, тогда как были они в этих самых местах». Обвинение наивное, передача жесткая, печальное зрелище поступка. Другой случай. Эта фраза: «город, пострадавший от безумия царя, представлял зрелище более жалкое, чем способны представить трагедии», как кажется, лучше приспособлена к другим целям, чем к риторическим упражнениям, и своей хлесткостью мало соответствует данной теме. Я думаю, имеющееся впечатление трудно удержать тоном зубоскальства при обсуждении таких важных вопросов. Другой пример: «Почему мы должны говорить об олинфянах и фиванцах, которые сдали свои города?» Вот еще один, который выглядит как лесть, и который не отмечен ни порядочностью, ни простотой: «Ты, Александр, когда уничтожил Фивы, сделал нечто подобное тому, как если бы Зевс сбросил луну с небосвода, ибо солнце уподобляют Афинам, а эти два города — очам Греции. И теперь я беспокоюсь о другом: потому что один из этих глаз — Фивы — вырван». Эти слова ритора мне кажутся скорее насмешкой, нежели плачем о судьбе двух городов. Заметим, как быстро он оборвал свою речь, и как своею ясностью скрыл свой взгляд на катастрофу, им описанную. Еще один похожий пример: «близлежащие города оплакивали город, который был, а затем они сами увидели его уничтожение». И если бы кто-то прочитал эти слова фиванцам и олинфянам, утверждая, что разделяет их страдания в момент завоевания, не думаю, что они захотели бы смеяться над автором, и, в некотором роде, они скорее хотели бы позаботиться о себе. Мы сообщим еще один пример из того же ритора: «Ужасно видеть бесплодной страну, которая взрастила мужей из зубов Дракона (τυς Σπαρτούς)». Демофен, которого риторика лишила чувств, не выражается в такой манере. Он говорит, что был бы недоволен превращением в пастбище Аттики, которая первая подарила другим странам самые лучшие плоды. Но когда оратор говорит, что с сожалением видит в запустении плодородные земли, это антитеза, которая выражена словом, но не делом. Именно поэтому он проявляет крайнюю сдержанность. То же самое мы можем сказать про Гермесинакса, который сочинил похвальное слово Афине. «Родившейся из головы (εκ κεφαλης) Зевса, по праву принадлежит вершина (το κεφαλαιον) счастья». Еще почти такой же образец: «Кто может сделать бесполезным (ακυρον) пожертвование Кира (Κυρου)?» Вот еще: «как это бывает, оно стало непрактичным (άβατος) целиком находясь в пути (βάτου)». Все эти выражения, говорит Агатархид, теперь неуместны. Но если оратор не собирался возбудить сострадание, то это не слишком прилично. Но если он намеревался быть безучастным ко всякой идее и не придавал своим суждениям правильного направления, кроме похожих на те, что мы только что привели, это может быть подвергнуто такому же осуждению, как это: «Фиванцев в битве против македонян полегло более десяти тысяч». Сказано красиво! Но такое количество погибших невероятно. Еще: «Город разрушен, мужчины предчувствуют горести, ожидающие детей, женщин угоняют в Македонию после своего рода похорон города». Вот нечто подобное: «Фаланга македонян пробилась через стены силой оружия, разрушив город»: здесь могилы, там смерть. Осталось только добавить тех, кто будет рисовать картины похорон отточенными эпиграммами. Он ничего не говорит об этом, чтобы не показать горечи, выражая такую шутку, или скорее такую глупость (μανιας): считаю, говорит автор, что привел достаточное количество примеров.

Наш автор также приводит других ораторов, которые высказывались на эту тему с ясностью и с подходящей для речи элегантностью. Среди других Стратокл так говорит: «Город Фивы был распахан и засеян, тот город, жители которого воевали против Филиппа». В то же время, по словам Агатархида, ясно изложены страдания города, и он напомнил о дружеском участии к тем, кого коснулось несчастье. Это ужасно, если добродетель, обычно, связана с сильным состраданием. После Стратокла он цитирует Эсхина: «Город, наш сосед, изъят из Греции». Нельзя сказать лучше, уверяет наш автор, он находчиво дал метафору о разрушении города, чтобы доходчиво показать всем опасность, которая угрожает Афинам на примере катастрофы соседнего города. И, конечно, Демосфен, добавляет он, который пользовался метафорами в своих выступлениях против Александра, высказался следующим образом: «Выкорчевали город до основания, даже праха не осталось там, где были дома, а жены и дети тех, кто обладал гегемонией над Грецией, рассеяны по шатрам варваров». Для изображения ситуации выбрана метафора резкая, точная и краткая, хотя без необходимой ясности, чтобы проиллюстрировать события. Этот же оратор сказал об Олинфе: «Олинф, Мефона, Аполлония и тридцать два города во Фракии уничтожены с таким варварством, что если к ним не приближаться, то и нельзя сказать были ли они когда-нибудь основаны». Говоря о множестве городов, он повествует и несчастьях людей таким образом, что возбуждает большое сострадание, и вопреки ожиданию слушатели испытывают очень сильные чувства.

Ссылаясь на эти и другие отрывки различных авторов, некоторые он принимает, но Гегесия осуждает и отвергает все, что исходит от него.

(22) Между городами Мемфис и Фивы расположены пять номов, вот их порядок по численности населения. Первый из них Гераклеотиды, второй — Ликополитиды, третий — Оксиринхиды, четвертый — Гермополитиды. Пятый некоторые называют Стражи (Φυλακή), другие — Корабли (Σχεδία). Именно здесь налагают и взыскивают налог на товары, поступающие из верхних провинций. Непосредственно за только что упомянутым находится город Лик (Волк) где начинается Фиваида; потом город Афродиты, после него Панон, Тронис, Бопос, южнее находится город, называемый Зевса-младенца. После нома Тентириды город Аполлона, далее Копт и Элефантида; далее идут эфиопские края и первым город Кортия. Вот, следовательно, упомянуты города от Мемфиса до Эфиопии.

(23)[891] Рядом с Красным морем, где Нил, несмотря на частые повороты и излучины, не меняет своего очевидного курса и проявляет сильное отклонение вправо, есть огромный залив, который вдается от моря в материк, так что пространство, находящееся между водами, соленой и пресной, за малым не сужается до кучи ила. Рядом с морем, о котором мы только что говорили, есть место богатое металлами, называемых благородными: оно, в действительности, чрезвычайно черное, но образует в себе мрамор такой, который сияющей белизной превосходит все что бы то ни было.

(24) Тех, кто занимает низшую ступень нищеты, тирания низвела до кабалы, которая заключается в разработке золотых шахт: некоторые переносят груз несчастья с женами и детьми, другие в одиночку. После преувеличения в трагической манере о судьбе этих людей, которое оставляет много места для будущих бедствий, автор объясняет, как добывается золото. (25) По его словам шахтеры жгут дрова на прочной и почти неприступной породе, содержащей золото, и после размягчения огнем она поддается обработке; настолько, чтобы получить из нее камень. И они раздробляют ее железным инструментом, чтобы добыть камень. Опытный рабочий, который отвечает за эту задачу, руководит другими. Он показывает рудокопам направление, куда они должны следовать, взваливая все труды на тех бедолаг, которые работают по принуждению. Итак, молодые и сильные мужчины молотками разбивают породу, что содержит мрамор, их труд требует больше силы чем умения. Они роют в скале несколько ходов, которые никогда не бывают прямыми. Камень, содержащий золото, следует в направлении иногда вверх, иногда вниз, иногда прямо, иногда наискось и поперек, так же как корни деревьев. Поэтому, привязав лампады ко лбу, они извлекают блестящий камень, следуя за жилой. И когда они работают в разных положениях, материал, который они извлекают, они бросают на пол, руководствуясь отнюдь не своим желанием или силами, но волей надзирателя, скорого на расправу. (26) Дети, не достигшие возмужалости, проскальзывают по ходам, прорытым рабочими, собирают с большими трудами обломки выбитых из скалы камней, и выносят их наружу. С его слов, старики и большое число увечных заняты переноской камня; когда они завершают эту работу, они зовут «рубщиков». Сильные мужчины, около тридцати лет, взяв каменные ступы, железными пестиками измельчают материал, и принимают все усилия, чтобы куски были не больше черного гороха, и в тот момент отдают другим. Это уже работа женщин, которые находятся в тюрьме вместе с мужьями или родителями. Ибо одна за другой установлены несколько мельниц, на которых женщины измельчают щебень. На каждую спицу становится по три женщины, одетые настолько ужасно, что едва прикрывают срам. Они работают до тех пор, пока не растирают кусочки до состояния муки. Все, кто подчинился этой страшной судьбе, с нетерпением ожидают смерти. (27) Этот порошок у женщин забирают рабочие, которых называют «переработчики»: только они могут провести столь важные завершающие операции. Вот как они это делают: они раскладывают мрамор на большой доске, гладкой и правильной формы, но размещенной не горизонтально, а слегка наклонно. Затем поливают водой и растирают руками эту массу то нежно, то нажимая сильнее в случае надобности. В результате этого процесса земля растворяется и исчезает с наклонной доски, но минерал прочный и драгоценный остается на дереве. Переработчики выливают воду несколько раз на эту массу, затем берут мягкую и толстую губку, при помощи которой осторожно протирают мрамор и слегка прижимают, и она вбирает в поры и удаляет легкую (фракцию), рассыпчатую и грязную, но тяжелая и блестящая остается на столе, отделившись от других материалов, так как ее естественная тяжесть не позволяет ей легко перемещаться. (28) Таким образом, после того как они очистили золотые опилки, переработчики отдают это тем, кто ответственен за переплавку. Они, после измерения и взвешивания принесенного им материала, бросают его в глиняный сосуд и смешивают в должной пропорции с куском свинца, солью, оловом и ячменными отрубями. После этого они закрывают сосуд, замазывают по кругу крышку, и обжигают в печи непрерывно в течение пяти дней и ночей. На следующий день, когда расплав должным образом остынет, они переливают его в другой сосуд, и нет в нем никаких других элементов кроме золота, которого получается чуть меньше, чем было до переплавки. (29) О бессмысленной гибель большого числа людей, работающих на руднике, уже говорилось. Словно сама Природа показывает, что добыча золота очень трудоемка, охрана трудна, все это требует неустанных забот, и применение этого металла находится между удовольствием и болью. Работа здесь началась в глубокой древности, так как природа металлов была открыта еще при первых царях страны; но разработка приостанавливалась, когда эфиопы с армией вторгались в Египет и в течение многих лет удерживали города (мы говорим о тех, кто построил монумент Мемнона). Еще раз такое случилось во времена господства мидян и персов. Вплоть до нашего времени в шахтах находят бронзовые молотки для колки камня, потому что тогда железо еще было неизвестно, а также невероятное количество человеческих костей; кроме того, что весьма вероятно, некоторые люди задохнулись в глубоких штольнях. Так как шахты огромны; своею глубиной они доходят до самого моря.

(30) По направлению к югу от Египта есть четыре основных племени. Первое, которое селится вдоль рек, сеет кунжут и просо; второе обитает в болотистых местах и собирает тростник и другие нежные растения; третье — кочевники, бродят тут и там и живут за счет мяса и молока; четвертые живут по берегу моря и занимаются рыболовством. (31) Это племя не имеет ни городов, ни селений, ни какого-либо искусства. Но как некоторые говорят, это самый крупный народ из всех остальных; в самом деле, от побережья Автеи, которая занимает внутреннюю часть залива, соединяющегося с Великим морем, до Индии, Гедросии, Кармании и Персии и на прилегающих островах, везде живет народ ихтиофагов; они и их женщины ходят нагие, дети у них общие. Они имеют естественные понятия об удовольствии и боли, но не имеют ни какого понятия о стыде и нравственности. (32) Они избегают глубоководных мест, которые не дают им никаких средств к существованию, равно как и обширных пляжей. На самом деле эти виды территории не могут дать обильного улова или нечто в подобном роде. Жилища этих людей расположены вдоль скал, где также есть глубокие впадины и извилистые овраги, узкие каналы и протоки. В тех, которые расположены в удобном месте, они камнями загораживают стоки, лежащие ниже их жилищ. Когда прилив набегает на материк, что происходит дважды в день, в девятом и в третьем часу, море заливает все побережье и приносит на берег огромное количество рыбы, которая блуждала там в поисках пищи. Но когда происходит отлив, вода течет обратно через камни и теснины в тех местах, что идут под гору. Оставшаяся в углублениях рыба становится легкой добычей и пищей ихтиофагов. И если всю прочую рыбу, как я уже говорил, поймать легко, то когда море выбрасывает акул, тюленей, мурен, рыбу-скорпиона, борьба с ними нелегкая и опасная. (34) То что они поймали, они выкладывают на горячие камни на южных склонах, а через непродолжительное время они переворачивают их другой стороной. Затем, когда они берут за хвост и встряхивают тушку, плоть, размягченная жарой, о чем было рассказано, отделяется, а хребты они сваливают в огромные кучи, хорошо видимые издали. Выложив мясо рыбы на плоский камень, они растирают его достаточное время и смешивают с плодами держи-дерева. Добавка этого ингредиента вскоре делает массу очень твердой; плоды, по всей видимости, служат приправой или начинкой. Наконец, потоптавшись еще ногами достаточное количество времени, в виде кирпичиков они выкладывают это на солнце. Как только те высохнут, дикари устраивают пиршество, и все едят, не соблюдая ни меры, ни веса, но в соответствии со своим желанием и удовольствием.

(35-36) Вот меры предосторожности, которые они принимают против внезапных бурь, что препятствуют им заниматься обычной рыбалкой. Они бродят по берегу и собирают ракушки (они такой величины, что те, кто их никогда не видел, не верит в их размеры). Сырым мясом моллюсков они утоляют голод в ненастье. Даже когда у них есть рыба в изобилии, они собирают ракушки, о которых мы только что говорили, бросают в ямы, где они добывают рыбу, и подкармливают моллюсков свежими морскими водорослями и головами мелкой рыбешки. Когда наступает голод, они употребляют в пищу этих моллюсков, как уже было сказано. Но если пищи не хватает, они выбирают из кучи позвонков те, которые посвежее и полны соком, разбирают их на суставы, и затем некоторые измельчают камнями, а другие сразу зубами, уподобляясь животным, которые живут в пещерах. (37) Их способ питья еще более замечателен. Четыре дня они проводят за рыбной ловлей, любовными соитиями, пением безыскусных мотивов, ничем не отвлекаясь, так как с легкостью получают пропитание. С наступлением пятого дня они направляются к подножию горы в поисках водопоя. Место это расположено у рек, где кочевники поят свои стада. В путь они отправляются вечером. (38) Как только они приходят к водоемам кочевников, они становятся вокруг озера. Прижав руки к земле и став на колени они пьют словно быки, не сразу, а по несколько раз. Как только их животы наполнятся водой так, словно это бочки, они с большим трудом бредут в сторону моря. (39) Как только они прибывают на место, они проводят день не употребляя в пищу ни рыбы, ни чего другого. Но переполненные сверх всякой меры, тяжело дыша, лежат вповалку словно пьяные. На следующий день они возобновляют образ жизни, нами описанный. Таков круг их жизни, и никто не беспокоится о чем-то другом. Ввиду простоты их пищи они редко болеют, но она же уменьшает срок жизни пропорционально беспечности их образа жизни, который отличает их от других народов.

(40) Так живут ихтиофаги, которые имеют свои жилища в горных ущельях. Но те, которые живут на побережье, всегда имеют много ресурсов, получаемых от рыболовства, и не нуждаются в воде. Они питаются рыбой сочной, а не сильно переработанной, поэтому не чувствуют потребности в питье, и даже не знают, что это такое. Они терпеливо переносят свою судьбу, довольствуясь тем, чем наделила их фортуна.

(41) Обитатели мест, о которых мы говорили, в отличие от нас не боятся самых больших бед, они даже не знают о них. Они не пугаются направленного на них оружия, не чувствительны к оскорблениям. Чуждые боли, они безразличны к судьбе тех, кто страдает, и когда насилие направлено на кого-то другого, они пристально наблюдают за этим, часто кивают, но не проявляют ни малейших понятий об обычных отношениях человека к человеку. Именно поэтому, говорит автор, я думаю, что в их нраве нет ничего достоверного; ибо соответствуя своему образу жизни, они управляются со всеми своими делами в силу привычки, знаками, звуками и другими проявлениями подражаний.

(42) Те, кто живут в непосредственной близости с ихтиофагами не знающими жажды, как будто заключили нерушимый договор между ними и тюленями, никогда не наносят вреда этим животным, и те, в свою очередь, никогда не вредят им. Наоборот, они сохраняют нетронутой добычу друг друга, что добывает каждый охотник, и они живут в такой гармонии, что трудно сыскать пример такого совершенства среди людей, живущих с другими людьми.

(43) Некоторые ихтиофаги живут в пещерах, но из-за удушающей жары не в тех, что выходят на южную сторону, а на противоположном склоне. У других кровля из рыбьих ребер покрытых морскими водорослями. Другие связывают воедино верхушки оливковых деревьев, которые затем используют как навесы. Этот вид олив приносит плоды похожие на каштан. (44) Существует четвертый вид ихтиофагов, которые живут следующим образом: огромные кучи песка, напоминающие горы, скапливались с незапамятных времен. Постоянный прибой смешал и уплотнил песок до состояния однородной и плотной массы. Они роют там ходы в рост человека, твердую верхнюю часть они используют как крышу, укрепленную причиной уже упомянутой. Внизу же они прокладывают во все стороны сообщающиеся друг с другом тоннели, в которых они отдыхают, наслаждаясь прохладой. Во время прилива они занимаются промыслом, о чем было сказано. (45) О мертвых они не заботятся, их души не доступны жалости. Они бросают (трупы) на берегу, пока отлив не утянет их в море на корм рыбам.

(46) Некоторые туземцы, живущие дарами моря, имеют ту особенность, отличающую их от других, которой нелегко дать убедительную причину, потому что никто не знает как они пришли в те места, которые они населяют. Отвесные скалы окружают их изнутри, горы предотвращают доступ со стороны, а спереди море, ограничивающее все пространство. И поэтому ни с одной стороны совершенно невозможно достичь этого места пешком, таким же образом это трудно сделать на плоту, а ничего похожего на лодки у них нет. В таком случае остается сказать, что они являются автохтонами (αει υπαρχοντες), которые произошли не из первичного семени, но существовали всегда, так думают некоторые натуралисты.

(47) За теснинами, окружающими Аравию и противоположную страну, лежат Спорады, низкие, широкие, но многочисленные острова. Они не производят плодов ни культурных, ни дикорастущих, которые могли бы прокормить туземцев. Они удалены от упомянутого континента примерно на семьдесят стадий и вытянуты в сторону моря, простирающегося до Индии и Гедрозии. Там нет волнения, потому что остова, обращенные друг к другу, перехватывают волны извне. Как кажется, климат там более благоприятный. Но обитатели этих островов, соразмерные величине, живут следующим образом. В окружающих водах, ужасающих и бурных, обитают многочисленные черепахи, мощью и размерами превышающими доверие; мы считаем, что это все морские черепахи. Ночью они пасутся на дне моря, но день проводят в тихих и спокойных водах, умиротворенных островами, где они спят на поверхности, подставив солнцу выступающие части, и выглядя как перевернутый корабль. Жители пользуются этой возможностью, чтобы вытащить их на землю посредством умения, силы и веревок; они едят все внутренние части этих черепах, готовя их некоторое время на палящем солнце; а что касается панцирей, они строят из них жилища. Они укрепляют тем же средством хижины, установив возвышающуюся часть изгибом вниз, словно это хижина, а также используют для мореплавания и как сосуды для воды. Получается, что эти черепахи в одно и то же время служат людям судном, домом, сосудом и пищей.

(48) Недалеко от только что упомянутого народа есть другой, менее многочисленный; и вот как он живет. Средства к существованию они получают от китов, выброшенных на берег, а когда еда заканчивается, что бывает часто, они берут кости и объедают хрящи на концах ребер. Хотя этим трудно утолить источник страданий, но этот ресурс для них немалое подспорье.

Вот виды ихтиофагов, — говорит Агатархид, — нам известные, но существуют тысячи других, нам неизвестных.

(49) В то время как наш образ жизни выражается для нас в наличии вещей нужных и ненужных, племена ихтиофагов, о которых мы говорили, отклонили все вещи ненужные, и тем не менее не лишены тех, что им подходят, во всем выбрав по жизни божественный путь, который не меняет натуру и не порабощен предрассудками. Стремление достичь первенства не связано со страданиями и неудачами, которые научают принимать во внимание разногласия и интриги. Не знают они жажды богатства, чтобы совершать несправедливости против других людей; напротив, они поддерживают многих других вопреки необходимости. Никогда они не возбуждают сильную вражду, не допускают жестокого обращения, но они и не смягчают несчастий своих близких. Их мера печали — невзгоды, которые испытывает в жизни человек, выходящий в море в стремлении увеличить добычу, чтобы скрасить свое существование. Но хотя они нуждаются в малом, столь же мало им нужно для печали. Обладая необходимым, они никогда не ищут излишнего. То, что огорчает всякого человека, так не то, чего он не знает, когда этого нет, а то, чего он страстно хочет, но лишен средств найти удовлетворение. Вот почему тот, кто имеет все что хочет, будет счастлив, приняв руководителем природу, а не мнения. Он также не подвластен суду законов. В самом деле, почему предписания должны порабощать тех, кто живет не по писаным правилам, а в соответствии со здравым смыслом?

(50) За ихтиофагами вдоль реки Астабара, которая течет через Эфиопию и Ливию и которая гораздо меньше Нила, и которые согласуют свои течения на большом пространстве, омывая со всех сторон остров Мероэ, недалеко от реки, мною упомянутой, на обоих берегах живет народ, образ жизни которого вызывает недоверие. Они вырывают корни камыша, что растут на соседнем болоте, и после того как хорошенько промоют, измельчают камнями. Добившись однородной и клейкой массы, они делают кучки, которые помещаются в руке, а после того как испекут их на солнце, употребляют их в пищу. Эти люди имеют дело с неотвратимым бедствием: львы приходят на болота и нападают на несчастных. С наступлением сезона жары поднимается неисчислимое множество мошкары, достаточно сильное, чтобы заставить людей укрываться в болотной воде. Львы же вынуждены покинуть страну, не столько из-за того, что они страдают от укусов, сколько потому, что не могут выносить их жужжание. Я сообщаю об этой особенности потому, что она необычна, ибо что может быть более странным зрелищем, чем вид львов, вынужденных покинуть страну, тогда как люди не страдают от такой опасности.

(51) Нации гилофагов, которая питается растениями, <и те которые едят плоды>[892], обитают рядом с теми, о ком мы только что говорили, и не сильно отличаются. Последние едят плоды, что падают с деревьев, так же срезают траву, которая растет в тенистых долинах. Это трава весьма прочная и похожа на репу. Гилофаги едят нежные побеги. Ночи они проводят в таких местах, чтобы обеспечить себе защиту от диких животных. С рассветом вместе с женами и детьми они взбираются на деревья, стараясь достичь верхушек. Добравшись до нежных побегов, они с удовольствием их поедают. Они усвоили такие привычки на протяжении всей жизни, что ловкость их лазания по деревьям кажется невероятной, точно также как проворство не только рук, пальцев и ног, но и всего тела, ибо они не только с легкостью ступают с ветки на ветку, но и зачастую осмеливаются забираться на ветки в самых опасных местах; кроме того зрелище иных проделок такого же рода повергает в изумление всякого, о чем не осмеливаются говорить те, кто не имеет понятия. Они перетирают зубами любые ветки и поэтому легко их переваривают. При падении сверху их тела не страдают из-за малого веса. Все они голые, женщины и дети общие. Они постоянно воюют между собой за владение землей. Умирают они от голода, примерно в возрасте пятидесяти лет, когда бельмо закрывает их глаза.

(52) За этими народами, только что названными, живет другой, которых местные жители называют охотниками. Обилие зверей, которых эта страна производит до бесконечности, вынудило этот народ жить на деревьях. Они устраивают западни на животных, а добычу употребляют в пищу. Также они превосходные лучники. Когда добычи недостаточно и они голодают, то они питаются шкурами ранее добытых животных: размочив их и поджарив на углях, затем стряхнув пепел, они делят их на части.

(53) После охотничьего народа, но очень далеко от него на запад, есть народ, добывающий средства к существованию охотой на слонов. Некоторые прячутся на деревьях, выжидая прохождения животных, цепляются за хвост, ногами охватывают левое бедро, и маленьким топором, приготовленным для этой цели, подрубают сухожилия правого колена: одной рукой он наносит удары, а другой сжимает хвост животного, таким образом считая, что от этой борьбы зависит его жизнь, потому что он должен либо убить, либо умереть: тут уж по-другому никак. Как только кровопролитные удары повергают зверя, другие охотники приходят к месту падения, и в то время пока тот еще жив, срезают плоть с кобчика и пируют этим, ожидая пока зверь умирает в агонии. (54) Эта группа охотников подвергает себя крайней опасности. Есть и другие способы охоты. Трое мужчин, имея только один лук, но множество стрел, смазанных змеиным ядом, прячутся в зарослях, пока зверь не покажется перед ними. Когда добыча приблизится, один держит лук, закрепив его ногой, двое других изо всех сил натягивают тетиву и пускают стрелу, целясь исключительно в грудь, для того чтобы она проникла во внутренности, разрушила и покалечила внутренние органы, в результате чего огромный зверь бьется в судорогах, теряет силы и падает. (55) Существует третий вид элефантофагов, которые охотятся на слонов, когда эти животные насытились и ищут место для ночлега: спят они не на земле, но опираясь на большие деревья так, чтобы обе ноги у корневища опирались на землю лишь слегка, навалившись всем телом на ствол. Этот способ сна неестественный, он даже оскорбляет здравый смысл, ибо самый крепкий сон обеспокоен глубокой тревогой, так как смерть будет уделом тех, кто упал из-за физической невозможности встать. Вот почему те, кто живет охотой на слонов, бродят по лесам, и как только обнаружат логово животного, подпиливают дерево на противоположной стороне, но не до конца, при этом не оставляя слишком крепким и слишком толстым: надо чтобы оно простояло лишь короткое время. Животное, возвращаясь с пастбища на отдых как обычно, неожиданно падает, когда ствол ломается, и становится добычей охотников, изготовившихся съесть его. Затем они срезают плоть со спины, заставляя животное истечь кровью и умереть, а затем разделяют тушу в соответствии с потребностями каждого.

(56) Птолемей, царь египетский, предложил этим охотникам воздержаться от уничтожения слонов, желая сохранить их живыми: он сделал им множество блестящих обещаний. Он не только не убедил их, но, говорят, они ответили, что не променяют свой образ жизни на целые царства.

(57) Среди охотников, которых кочевники имеют обыкновение называть нечистыми (ακαθαρτοί), западные части Эфиопии населяет народ, называемый сими. А на юге живет народ струтофагов, не очень многочисленный. Хитростью, ловушками и палками они охотятся на страусов, которые служат им пищей. Они едят мясо, а шкуры используют как одежды и постель. Сими воюют с ними. Их оружие — рога антилопы, очень большие и очень острые. Страна эта дает поддержку для большого количества этих животных.

(58) Недалеко от этих народов есть акридофаги[893]. Эта нация мала ростом и чрезвычайно черная. С началом весеннего равноденствия, когда в этих странах дует сильный юго-западный зефир, ветер приносит огромное количество саранчи, которая происходит с места, которым история никогда не занималась. Силою полета они мало отличаются от птиц, но зато сильно отличаются формой. Народ этот в любое время года в разных видах ест этих насекомых, <главным образом солеными>[894]. Они охотятся на них дымом, заставляя падать на землю.

Эти люди, говорят, очень подвижны и быстроноги; но живут не более сорока лет, питаясь исключительно сухой пищей. <Заканчивают они свою жизнь способом весьма прискорбным:>[895] по мере приближения старости на теле появляются крылатые вши, формой похожие на клещей, но меньше тех паразитов, которые бывают на собаках. Начиная с груди и живота они быстро захватывают все тело. Страдающий этой напастью поначалу испытывает зуд, напоминающий чесотку, но потом расцарапывает себя до крови. Когда болезнь достигает последнего этапа, и паразиты поражают все тело, начинаются истечения гноя, заставляя несчастных испытывать невыразимую тоску. Вот так они умирают, причина их гибели или в пище, или в климате.

(59) Недалеко от страны акридофагов есть край, замечательный разнообразными и обширными пастбищами, но совершенно необитаемый и недоступный для тех, кто живет рядом. Люди там отсутствуют не с самого начала, но потому, что страна наполнена невероятным множеством скорпионов и тарантулов, которых некоторые называют четырехчелюстники (τετραγναθους). Утверждают, что насекомые плодятся из-за обилия дождей, и туземцы не могли бороться с этим злом, но спаслись бегством, и предпочли распрощаться со своей страной, которая поныне находится в запустении; подобно тому, как множество полевых мышей в Италии, воробьи, сожравшие посевы в Мидии, лягушки, которые в великом множестве вторглись в страну автаритов, львы, нападавшие на некоторые города в Ливии, вынудили жителей покинуть свои дома. И другие неожиданные бедствия вынуждали жителей покидать свои земли.

(60) Последний народ, живущий на юге, это те, кого греки называют кинамолги, и которых соседние народы называют дикари. Они носят длинные волосы и густые бороды. Они выращивают огромных собак, подобно жителям Гиркании. Используют они этих животных при охоте на буйволов, что пасутся в их стране. Они плодятся в изобилии от летнего солнцестояния до середины зимы. Они также доят сук и кормятся их молоком и плотью других животных, на которых охотятся. Вот описание последней страны, расположенной на юге.

(61) Что касается троглодитов. Этот народ живет при тиранической власти. Женщины и дети общие, нельзя только иметь сношения с женой вождя. Если кто осмелится (на это), тот должен отдать овец в виде штрафа. Их образ жизни таков. Зимой, когда дуют этесии, Бог благословляет страну обильными дождями, и они питаются кровью с молоком, смешав и чуть-чуть проварив в горшочке. С наступлением лета они откочевывают в болотистые места, где спорят друг с другом за пастбища. Они едят свой скот, старых и больных животных: забивают их мясники, которые называются «нечистыми». Ни одного человека они не называют родителями, но только быка и корову: их они называют отец и мать. Точно также барана и овцу, потому что свое ежедневное пропитание они получают от этих животных, а не от родителей. Питьем большей части народа является настойка держи-дерева. Вождей — из определенных цветов, вкус которых совершенно неестественный. Они ходят голыми, только прикрывают свои ягодицы кожаными кушаками. Другие троглодиты, подобно египтянам, имею обычай делать обрезание. Что касается тех, кого греки называют изувеченными, обычно одному из каждой партии детей бритвой отсекают то, что другим просто обрезают. Поэтому они получили название изувеченных.

(62) Хотя автор говорит аттическим языком, он применяет диалект Камары, критского города.

(63) Вот, с его слов, обычаи троглодитов в отношении покойных. Они с привязывают шею к ногам лозою держи-дерева, приносят на холм, и бросают камни размером с кулак, и при этом шутят и смеются, пока тело покойника не будет полностью скрыто. А затем устанавливают козлиные рога и уходят спокойные и счастливые. Таким образом, говорит автор, они ведут себя мудро в отношении похоронных обрядов, так как благоразумно не оплакивать судьбу тех, кто более не чувствует боли. Когда трава на пастбищах начинает зеленеть и подниматься, эти люди враждуют, ссорятся и сражаются, потому что никогда не воюют ради других целей, и старые женщины бросаются между сражающимися, чтобы положить конец борьбе и умиротворить обезумевшие души словами примирения. Что касается сна, — говорит автор, — они не спят, как это делают другие народы. За ними всегда следует большое количество скота, на рогах самцов висят колокольчики, потому что этот звук отпугивает диких животных; как только наступает ночь, они уводят стада в стойло, где они раскидывают резаные пальмы[896]: именно здесь отдыхают женщины с детьми. Мужчины сидят вокруг огня и поют старинные предания. Таким образом они отгоняют сон, потому что во многих случаях потребность в заботах берет верх на природой. Если кого одолела старость, что есть общий удел, и он уже не может поспевать за стадами, он затягивает на шее петлю из коровьего хвоста, и таким способом избавляется от жизни. Если кто-то из них слишком долго задерживается с уходом из жизни, всякий, кто случайно окажется рядом и готов услужить, из благих побуждений прогонит его нерешительность и, обвинив в промедлении, тем же самым способом положит предел его существованию. Таким образом не только старики уходят из жизни, но и те, кого долгая болезнь или увечье сделали неспособным следовать за стадами.

(64) Обитаемый мир заключен в четыре стороны света: я имею в виду восток (ανατολή), запад (δυσίς), север (αρκτος) и юг (μεσήμβία). Лик и Тимей дали описание Запада, Гекатей и Балисис — Востока, Диофант и Деметрий — северных стран, мы же, говорит автор, взялись за трудную задачу истории народов юга.

(66) Образ жизни чрезвычайно различный у людей, но расстояние не пропорционально различиям между странами в которых они обитают, потому что многие за десять дней на торговых судах добирались от Болота Меотиды до Родоса, еще четыре дня нужно, чтобы дойти до Александрии, откуда под парусом против течения за десять дней и без особого труда можно добраться до Эфиопии: таким образом не более двадцати пяти дней занимает путь от мест холодных до жарких стран, если путешествовать без остановки. Хотя расстояние между этими местностями незначительно, но разница в образе жизни, привычках и климате настолько велики, что некоторые не верят вещам к которым другие привыкли и с которыми в общем согласны, с которыми одни не могут ужиться и без которых другие не выживут. Таким образом, всякий обычай содержит некое очарование, и время, включающее первые годы нашего существования, торжествует над неудобствами, которые нас окружают.

(68) Львы в Аравии менее волосаты и более злобны, чем таковые в Вавилонии, но цвет их такой же. Их шерсть блестит, палевые гривы светятся как будто золотые.

(69) Что касается так называемых мирмеколеонов[897], большинство едва отличаются от других львов внешним видом, но их половые органы противоположны.

(70) Леопарды в этой стране не такие как в Карии и Ликии. Они большего размера; лучше выдерживают раны и усталость, поскольку силой превосходят других, подобно тому как дикие животные над домашними.

(71) Носорог не такой большой как слон, и меньше размерами. Кожа по цвету и на ощупь напоминает самшит. На кончике ноздрей он имеет изогнутый рог, прочный как железо. Время от времени затачивая рог на тех камнях, что попадаются, он способен проколоть грудь врага, на которого бросается. Но когда речь идет о борьбе со слоном, с которым он постоянно воюет из-за пастбищ, он проскальзывает под брюхо, и распоров рогом плоть, вызывает истечение крови; и мы можем увидеть большое количество слонов, загубленных таким способом, но если случается, что носорог не может проникнуть под живот слона, тот в свою очередь бьет хоботом и бивнями своего противника, пока он не обессилит и не умрет, потому что слон значительно превосходит его силой и мощью.

(72) В стране троглодитов есть животное, которое греки называют верблюдолеопард, смешанное по природе и по имени. Оно пятнистое как леопард, и больше чем верблюд. Его размеры огромные, шея длинная, и оно способно брать пищу с верхушек деревьев.

(73) Сфинксов, киноцефалов и кепов[898] привозят в Александрию из страны троглодитов и Эфиопии.

Сфинксы похожи на свои изображения на картинах, за исключением того, что они очень волосаты, кротки и легко приручаются. Они очень сообразительны, хорошо поддаются дрессировке, и то как они выполняют команды, вызывает всеобщее восхищение.

(74) У киноцефалов уродливое человеческое тело, которое неприятно на вид, а лицо собачье. Его голос похож на звук, издаваемый ноздрями при сжатых губах. Он чрезвычайно дикий и не приручается. Брови и глаза придают ему тяжелый взгляд. Так выглядят самцы, особенность самки в том, что матка у нее снаружи, и в таком состоянии находится всю жизнь. (75) У кепа морда льва, тело леопарда, размером с газель или козу; именно из-за такого разнообразия он получил свое имя[899].

(76) Но самый дикий и неукротимый зверь — это плотоядный буйвол. Размером он превосходит домашнего, очень быстро бегает, а цветом темно-красный. Пасть у него от уха до уха, глаза яснее, чем у льва. В обычном состоянии он рогами шевелит как ушами, но в бою держит их крепкими. Шерсть растет в направлении противоположном, чем у других животных. Он нападает на зверей самых сильных, и гоняется за прочими, особенно вредит стадам туземцев. Он неуязвим против копий и стрел, и никто никогда не сумел его приручить, хотя многие пытались. Если он попадает в яму или в другую ловушку, то задыхается от ярости. Совершенно справедливо троглодиты считают, что это животное имеет ярость льва, скорость лошади, выносливость буйвола, и даже железо не может его укротить.

(77) В Эфиопии есть животное крокоттас, получившее свое название от того, что похоже и на собаку и на волка, свирепее, нежели эти два зверя, голова и ноги у него мощнее; зубы и желудок сильнее, чем у других животных, так как оно перемалывает любые кости, а желудок, буквально, переваривает все подряд. Некоторые утверждают, чему я не верю, что это животное может подражать человеческому голосу. Эти же люди добавляют, что ночью оно зовет человека по имени, и когда тот выходит как будто голос действительно человеческий, зверь стремительно набрасывается на него и пожирает.

(78) Змеи в этих краях поразительных размеров и самых удивительных видов, и все они живут за счет охоты. Из тех, что на самом деле он видел, говорит (автор), самая большая была тридцать локтей в длину. Любая змея, даже самая огромная, будет приручена, когда будет подавлена и удручена недостатком пищи, так утверждает автор, ибо своими глазами видел, что змея умеряет свою злобность по мере усиления голода, и когда получает пищу, воображает, что это жертвоприношение, чем достигается кротость и послушание у такого дикого зверя. Как можно сделать вывод, у животных есть состояние, когда оно одновременно ласковое и опасное. Я думаю, что это естественно происходит со всеми одомашненными животными: мы наказываем, когда оно сопротивляемся, но кормим когда оно послушно. Каждое животное учится вести себя благоразумно, не потому, что осознанно познает, что является лучшим, но потому, что память вызывает череду чувств.

(80)[900] Есть несколько мест настолько замечательных, что далеко превосходят наш обычный опыт, и я взялся перечислить места, которые я нашел самыми запоминающимися. Если, начиная от Арсинои, пересечь страну, что лежит справа, мы столкнемся с горячими водами, состоящим из множества ручейков на вершине высокой скалы, выступающей в море. Эти узкие струйки содержат воду отнюдь не сладкую, но довольно горькую и соленую. Источник, из которого они выходят, имеет такой же характер. Затем после озера находится Нил, воды которого, пересекая пористые почвы, в этом месте сильно убывают. (81) Рядом с озером, расположенном на обширной равнине, возвышается гора ярко-красного цвета, но не имеющая никаких особенностей. До самой вершины она окрашена в этот цвет, который достаточно ярок, чтобы повредить глазам тех, кто слишком долго ее разглядывает. Сразу после находится большая гавань, которая раньше называлась Мышиная пристань, а теперь гавань Афродиты. Там же находятся три острова, два из них густо покрыты оливковыми деревьями, тогда как третий не такой заросший, но он кормит множество птиц, называемых мелеагриды[901]. (82) От этих островов идет залив, называемый «нечистый». Продолжив плавание, мы встретим остров, лежащий в открытом море, длиною около восьмидесяти стадий. Называется он Змеиный, потому что когда-то на нем было много гадов всех видов, но в настоящее время они истреблены. На этом острове, говорит автор, добывают камень топаз; он прозрачен как стекло и возвращает приятный золотистый блеск. Жители этого острова собирают и хранят камень по приказу царя, а делают это они таким образом. Ночью по раздельности они совершают обход, прихватив сосуды всех размеров. Днем топаз среди камней почти не виден из-за солнечного света и изнуряющей жары; но когда наступает ночь, там где находится топаз, можно увидеть блеск. Сторож, заметив его, отмечает место сосудом соответствующей величины, а затем, когда наступает день, он вырезает камень нужной пропорции и отдает мастеру на полировку.

(83) Затем море становится очень мелким, не более двух сажень[902]. Вода вообще говоря — зеленая, но не из-за свойств самой воды, а из-за обилия морских мхов и водорослей. Отметим еще огромное количество акул. Так что место это удобно для плавания военных кораблей и весельных судов, потому что здесь не бывает сильных бурь и больших волн. <И место это изобилует рыбой.>[903] Несчастье случается с судами, перевозящими слонов. У свидетелей вид его вызывает самую высокую степень сострадания, ибо волны неожиданно бросают корабль на скалу или отмель, так что для команды нет спасения. Те, кто имел несчастье оказаться в этих гиблых местах, начинают оплакивать свою судьбу, но все еще не теряют надежды на лучшее. Иной раз бывает, что из такого плачевного состояния их спасает волна, вдруг пришедшая из недр моря и поднявшая увязший корабль. Но когда запасы пищи иссякают, и когда они страдают от тысячи тревог, в конце концов, они умирают от голода, или — если не могут долго терпеть ужасы — убивают себя мечом или бросаются в море.

(84) Мы дали описание страны, простирающейся до Тавра и Птолемаиды. Что касается стран, которые находятся над ними, достичь их не так легко. Местности эти тянутся скорее не на юг, а на восток, и в два часа тени там падают на сторону противоположную северу[904]. Орошаются они реками, берущими свои истоки на горе Псебей. Часть страны, простирающаяся до взморья, полна слонов, носорогов, буйволов и кабанов. В море много бесплодных островов, но изобилующих птицами неизвестных видов. С этого места море глубокое и судоходное; здесь обитают киты огромных размеров, которые пугают всякого, кто их увидит. Однако они никого не убивают, разве кто столкнется с ластами непреднамеренно[905], и даже больше, они не в состоянии преследовать моряков, потому что они ничего не видят, если поднимут голову из воды.

(86) Местность, которая возвышается на Фениконом[906], заполнена скалами разной величины, тогда как те, что выдаются в море, длинные и узкие. (87) Далее идет побережье называемое Несса[907] по причине их обилия. Рядом находится заросший лесом мыс. По правую руку находится страна называемая Петры, а также Палестина, куда, как говорят, герреи, минайи и арабы, которые живут в стране по соседству, привозят ладан и множество других благовоний из области, расположенной прямо над ними.

(89) После залива под названием Леаниты, вокруг которого живут арабы, будет земля бифеманов. Это обширная равнина, хорошо орошаемая во всех частях. Здесь растут травы, персики и лотос в рост человека. Ничего другого здесь не растет, поэтому в этой стране огромное количество диких верблюдов, огромные стада антилоп и оленей, овец, мулов и буйволов. Но все эти преимущества уравновешиваются следующим недостатком: здесь водится огромное количество львов, волков и леопардов, так что плодородие страны является причиной несчастий для ее жителей.

(90) Чуть дальше находится залив, глубоко врезающийся в материк, длина его не менее пятисот стадиев[908]. Здешние обитатели известны как батмизомены и живут они охотой на наземных животных. (91) Близ этой области есть три острова, которые имеют много гаваней. Первый посвящен Исиде, второй ному Сукабия, третий — Салидо. Все три необитаемы и покрыты густыми оливковыми рощами. Деревья эти не такие как наши.

(92) Когда мы минуем острова, которые мы только что обсудили, мы увидим берег скалистый и чрезвычайно обширный. Это земля арабов тамуденов. Плавание в этом направлении более тысячи стадий является самым сложным. Здесь нет порта, где можно было бы стать на причал, нет места, где можно было бы бросить якорь, ни залива, где можно укрыться, ни волноломов, где моряки могли бы найти приют в чрезвычайной ситуации. (94) После этих мест, но не сразу, несколько ниже, лежит скалистый берег, <богатый водой>[909] и гора, называемая Лимос[910], необычайно высокая и окруженная лесом с деревьями всех пород.

(95) Рядом с горной страной обитают дебы, одни разводят скот, а другие обрабатывают землю. Страну пересекает река, которую природа разделила на три ветки; она несет частицы золота в таком обилии, что ил, скопившийся устье, блестит. Местные жители незнакомы с обработкой этого материала, но они очень гостеприимны, в особенности к тем, кто прибыл из Пелопоннеса и Беотии, так как по некоторым мифологическим рассказам имеют отношение к Гераклу.

(96) Рядом народы алилеи и касандрины, которые занимают страну не схожую на те, что мы уже описали. Воздух там ни холоден, ни сух, ни горяч; страну закрывают мягкие и густые облака, которые приносят благодатные дожди и грозы даже летом. Большая часть этой земли плодородна, но она не обрабатывается из-за неумения жителей. Много золота находят в пещерах этой страны. Золото это не такое, что получается из золотой пыли путем обработки, но самородное. Греки называют его Apyron, потому что оно не подвергалось воздействию огня. Самый маленький самородок не больше оливковой косточки, средние размером с мушмулу, а самые большие можно сравнить с царским орехом. Просверливая самородки и чередуя их драгоценными камнями, жители носят их на шее и руках. Своим соседям они продают его задешево: три части бронзы на одну золота, или две части железа на одну золота, а серебро стоит в десять раз дороже золота. Стоимость определяется избытком или нехваткой этих металлов, поэтому и по жизни эти люди оценивать предметы исходя не из природы, а из пользы, которую можно извлечь.

(97) Рядом с этими народами живут карбы; здесь находится глубоководная гавань, в которую впадают многочисленные источники.

Эта страна непосредственно соприкасается с сабеями, наиболее крупным арабским народом, которые имеют в своем распоряжении все, что может сделать человека счастливым. В самом деле эта страна производит все, что необходимо для жизни, а жители этой страны выделяются красотой. <Их стада неисчислимы.>[911] Приятные ароматы витают над побережьем, обеспечивая божественное наслаждение, неподвластное описанию, потому как на прибрежной полосе в изобилии растут бальзам, кассий и некоторые другие растения, которые в свежем виде очень приятны для глаз, но со временем быстро теряют силу и становятся непригодны быстрее, чем мы сможем ими воспользоваться. А на побережье такие же деревья образуют густые леса. Отметим такие деревья необычайной высоты, которые производят мирру, ладан, корицу, финики, тростник и так далее, так что нет слов, чтобы объяснить те ощущения, которые испытывает человек, вдыхающий эти ароматы. Плоды этих деревьев не портятся в своих оболочках, и они не делятся на материал строительный и питательный, но цветут всегда в полную силу, в чем можно усмотреть божественное вмешательство и не связывать эту замечательную особенность с проявлением самой природы. Действие их таково, что многие люди забывают о смертных удовольствиях, и как считают, вкусили амброзии. Между тем плод, принимая во внимание его названием, выражает все это своим изысканным вкусом.

(98) В лесах, где растут эти благовонные растения, водятся особенные змеи, словно фортуна, дав изысканность и обилие плодам земли, примешала зло к добру, чтобы ограничить ощущение счастья людей высокомерных, дабы они несли ответственность за преступные деяния и оскорбления богов, так что это сочетание и память о последствиях является для них благотворным наставлением. Змеи эти пурпурного цвета, длиной двадцать пальцев, а их укус неизлечим, когда задевает внутренности. Она наносит удар снизу вверх.

(99) Хотя в остальном, для тех же самых сабеев, запах благовоний является слишком сильным, удовольствие в результате является менее сильным, ибо то, к чему мы привыкли с детства, волнует гораздо меньше, но напротив притупляется, потому что жизнь не испытывает никаких изменений. Тем не менее они не могут настолько управлять своим существованием, чтобы всегда находится в счастливом состоянии. Их тела опухают, если сила, которая обустраивает умеренность, рассеется настолько, что слабость становится чрезвычайной. Чтобы исправить это зло, они жгут кусочки битума и козлиную бороду, таким образом рассеивая последствия запаха слишком сильного, и умеряют таким способом все то, что разрушает приятное ощущение, ими вызванное. Вот так мы проведем счастливую жизнь, если возьмем за правило умеренность и порядок, но не достигнем пользы, если не будет (следовать) сдержанности и соразмерности.

(100) Город Саба, который носит имя народа, расположен на холме, и является самым красивым городом Аравии. Цари получают отличие от народа, которое с одной стороны является честью, так как они обладают абсолютной властью и не несут ответственности, а с другой — большим несчастьем, ибо после получения власти царь не может покинуть дворец. Если он нарушит это обязательство, то будет побит камнями в соответствии с древним оракулом, так что его высокое достоинство несет в себе ущерб.

(101) Что касается мужчин, чья цель охрана дома, они показывают больше бодрости, чем лица другого пола; в силу привычки к праздности они полностью изнежены. Другие берут на себя военные заботы, ухаживают за страной, и перевозят товары, используя суда большого размера. Среди прочего они вывозят плод с изысканным запахом; он растет в дальней стране. По-арабски он называется ларимна по причине превосходства благоухания над всеми прочими. Говорят, что этот плод имеет свойство исцелять большую часть телесных недугов. В стране, в которой не произрастают другие деревья, жители вынуждены каждый день сжигать корицу и кассию ради жизненных потребностей. Вот так фортуна неравномерно оказывает благосклонность; скупо одним и щедро другим. Так сабеи, которые используют лодки из шкур, хотя они живут в роскоши, тем не менее научились использовать морские течения. (102) Поэтому кажется, что нет нации богаче сабеев и герреев. Они обеспечены всем, что попадает под расчет выгод, что перевозятся из Азии и Европы. Они способствовали изобилию золота в Сирии в царствование Птолемея, они вознаграждали деятельность финикийцев, предоставляя им торговые привилегии, не считая тысячи других примеров такого же рода. Они делали значительные траты не только на скульптурные произведения искусства и посуду всех видов, но еще на пышные кровати и столы и другие предметы домашней обстановки, стоимость которых неоценима. Некоторые, как мы убедились, соответствуют царскому величию. У них есть колонны, покрытые золотом и серебром, своды и двери украшены россыпью драгоценных камней. Колонны, установленные внутри их жилищ, не менее приятны для глаз, в чем, собственно, очевидно их богатство по сравнению с другими странами. Таковы обстоятельства, которые в наши дни сообщают об образе жизни сабеев. Но если бы они жили не так далеко от народов, которые водят свои войска на другие страны, захватывая имущество, которое является наградой за доблесть, то война была бы выиграна за счет их распущенности, так как трусы долго не могут сохранять свободу.

(103) Море вдоль всего побережья выглядит белым, словно (бурная) река; этому явлению нельзя не удивляться. В этом море виднеются блаженные острова. Там весь скот белый, а у самок нет рогов. На этих островах можно видеть пришвартованные торговые суда, пришедшие из того места, где Александр разместил свой флот на берегу Инда, а также из многих мест Персии, Кармании и других стран.

(104) Небо этих островов представляет нечто замечательное, из всех явлений отметим те, что связаны с созвездием Большой Медведицы. Начиная с месяца Маместерион по афинскому календарю[912] до первой стражи не видно ни одной из семи звезд, составляющих это созвездие, но в Посейдионе[913], — до второй стражи, — и так далее в течение других месяцев. Что касается других звезд, планеты не наблюдаются, некоторые звезды выглядят более крупными, а некоторые не имеют определенного времени заката и восхода.

(105) Островитяне говорят, что в областях за пределами Птолемаиды восход солнца выглядит по-особенному. Во-первых, согласно тому, что они сообщают, поутру, когда солнце какое-то время еще невидимо, свет, который предшествует восходу солнца, не наблюдается; по истечении этого времени, когда светило поднимается во всем великолепии, ночной мрак рассеивается. Здесь день не наступает, пока солнце не встанет. Во-вторых, солнце встает из середины моря. В-третьих, предстает в виде огненного угля, швыряющего искры, освещая страны, лежащие под его кругом, а следовательно и другие, которые расположены ниже. В-четвертых, они говорят, что солнце имеет не форму диска, но изначально похоже на грубую колонну, верхняя часть которой несколько больше и напоминает голову. А в-пятых, первый час оно не посылает ни сияния, ни лучей, но (выглядит) как будто огонь приглушенный мраком; во втором часу светило видно в форме щита и испускает и на сушу и на море сияние необычайное и жгучее, и как считается, силою превосходящей все мыслимые размеры. И в-шестых, говорят, вечером эти явления наблюдаются в обратном порядке, ибо, когда оно опускается ниже земли, то еще не менее трех часов посылает свет. Островитяне считают это время самым приятным временем дня.

(107) Сообщив различные причины морских отливов, наш автор отметает их как лишенные истины и продолжает следующим образом: «Все это только презренная болтовня, и лучше промолчать, чтобы не придать какого-либо веса подтверждению, которое будет выдвинуто; оно с легкость приобретет уверенность». Прибавив к этому некоторые соображения, он опять возвращается к этой теме: «Именно поэтому мы можем позволить более свободно, потому что мы занялись поиском таких вещей, сообщить причины морских приливов, землетрясений, ветров, грома и других подобных явлений. Что касается печальных событий, которые сопутствуют катастрофам, о них мы узнали из рассказов сведущих людей. Нам очень хотелось бы найти наиболее вероятные гипотезы для объяснения причин удивительных (явлений), но мы пишем историю продиктованную истиной, поэтому мы не можем признать предположения, далекие от истины».

(108) В проливе, о котором мы говорили, нечто странное происходит с оливковыми деревьями. Во время прилива вода закрывает их, но когда она отступает, деревья в это время цветут. Здесь у морских скал есть растение, очень низкое и которое напоминает черный тростник. Туземцы говорят, что это волосы Исиды, пытаясь придать веры сказочному вымыслу. Когда это растение треплют волны, оно колеблется в разных направлениях, так как его ткани мягкие, и такое же явление наблюдается у других растений; но если отрезать кусок и оставить на воздухе, он мгновенно становится тверже железа.

(109) В местах, о которых мы говорили, обитает большое количество рыбы разных видов. Отметим один чрезвычайно черный, размером с человека: называют его эфиопом по этой причине и, потому что по очертаниям морда приплюснутая. Сначала те, кто ловили эту рыбу, верили в сходство ее с человеком и не ели, и не продавали ее; но со временем стали делать по другому и не придавать значения сходству.

(110) Мы представили данные пять книг и, насколько это зависело от нас, дали точную историю народов, живущих на юге. Что касается островов, позже открытых в море, о народах, их занимающих, о благовониях, что производит страна троглодитов, мы отказались от изложения истории, потому что возраст не позволяет нам взяться за это дело. Во-вторых, мы писали труды о Европе и Азии; наконец напомню, по причине бегства из Египта, мы не можем предоставить достаточно точные сведения. Что касается того, кто станет свидетелем этих предметов, и будет обладать стилем, достойным исторического повествования, и решимостью добиваться славы своею работой, то он, конечно, не отступит (от своего замысла).

(111) Арриан, написав книжечку о природе комет и строении метеоров, большим количеством доводов пытается показать, что такие явления не предвещают ничего ни хорошего, ни плохого.