Множество книг, или Библиотека (Мириобиблион)

Cod. 262. Лисий

Речей Лисия, которого я тоже читал, насчитывается триста двадцать пять; но действительно его двести тридцать три, остальные предположительно. Среди них большинство судебных, он не выиграл всего в двух случаях, хотя одолел множество соперников.

Этот оратор очень краток, и в то же время очень убедителен. Он настолько выразителен[922], что никто другой не выглядит так же хорошо: поэтому кажется, что нет ничего проще, чем подражать ему, однако нет ничего сложнее этого. Он написал несколько судебных речей для частных лиц[923], которые те учили наизусть, и произносили как если бы они были сделаны ими самими. В дополнение к судебным речам он оставил нам торжественные речи для народа, панегирики, погребальные похвалы, послания, трактаты о любви и апологию Сократа. В большинстве своих выступлений он нравственно тверд и переходит на поучительную манеру, когда предъявляет некоторые из причин, которые естественным образом связаны с нравственностью. Ибо тогда он говорит не просто о сути дела, но сообщает причины и мотивы. Например, если мы вынуждены говорить жестокие истины, ранящие наших друзей или честных людей, то видим, что это необходимость, которая нам неприятна; если наоборот (вещи) для них приятные, мы обнаруживаем удовольствие, что в нашей власти дать истину, согласную с их наклонностью: одним словом, вас не убедить настолько, насколько вы принимаете причину всего. Но в выборе этих причин есть честь, которой он следовал бескорыстно. Один человек порядочный, а другой человек не имеющий столь полезной репутации. Не просто соблюсти справедливость между этими двумя, а сам Лисий находится зачастую в стороне.

Одна из самых красивых речей та, что он сделал против Диогитона[924], который был опекуном. Повествование ясное, простое и постоянно поддерживает атмосферу правдоподобия, чем и убеждает. Он не острословит, подобно некоторым ораторам, усиливая аргументы всякий раз и некстати, он себя оставляет для преследования, где под впечатлением красноречия он раскрывается лучше и лучше, во всей своей силе. В качестве вознаграждения мы отмечаем с самого начала его речи очень чистый стиль, восхищаемся ясностью, как в дикции, так и в рассуждениях: повествование идет последовательно и без задержек; оно простое, вы не найдете ничего не имеющего отношения к теме. Но каждому дано почувствовать порядок и красоту композиции: потому что кажется, что он говорит вещи простые и как они сами по себе представляются: однако мало-помалу он возвышается и незаметно его движение становится напыщенным. И мы не знаем, чему мы должны восхищаться больше всего в этой речи: изяществу ли дикции, красоте ли мысли, силе доказательств, изобретательности, компоновке и расположению всех частей речи.

Кое-кто предполагает, что его речь на священную оливу — произведение не подлинное; но если бы они внимательно посмотрели, они бы изменили свое мнение; потому что и вступление, и повествование, и доказательства, и заключение, все это достойно Лисия; в ней царит простота, и в то же время сила, которые в совокупности свойственны только этому оратору. Мы кроме того признаем в этой речи манеру свойственную скорее для энтимемы, чем для эпихеремы; бегло просматриваются основные пункты, не удлиняя речь излишними деталями; и, пожалуй, в конечном итоге краткость, которая не оставляет желать лучшего; качество в котором он не уступает самому Демосфену: но что касается красоте описаний, по этой части он не уступает ни Платону, ни Демосфену, ни Эсхину.

Другой талант особенный и свойственный ему — это употребление антитезы[925], многочисленной в его сюжетах, которые не имеют ничего софистического или изысканного: состоит это в том, чтобы так удачно повернуть период, чтобы все его члены были в равном соотношении между собой: чтобы писать в манере чистой, элегантной и цветистой. Павел из Мисии, не потрудившись изучить и понять эту речь Лисия о священной оливе, дерзко решил[926], что она была не совсем его, и он отбросил некоторые другие, которые были не менее красивы: чем и оказал плохую услугу потомству; так как эти труды, попавшие под подозрение, никто не позаботился сохранить и они пропали почти тотчас же, ошибка возобладала над правдой в этом случае, как и во многих других. У Лисия также есть достоинство трогательно и восхитительно приукрашивать темы, им обсуждаемые, когда он это делает мимоходом. Некоторые риторы говорили о нем, что он умело договаривался о снятии пунктов обвинений, но никоим образом не достигал той степени, куда они могли дойти: что касается меня, я думаю, они не правы.

Я не желаю никаких других доказательств своего мнения, чем сами речи, и в том числе та, что он сделал против Мнесиптолема, где он выдвинул обвинение настолько сильно, насколько это возможно. Цецилий не имеет причин также не сказать, что этот оратор был изобретателен в разделении, но не в компоновке, ибо наверняка он превосходен в этом настолько, как никто другой. Впрочем, Лисий был из Сиракуз[927]; его отцом был Кефал, сын Лисания, внук Кефала. В старости он застал молодого Демосфена. Две вещи привлекли его в Афины, желание увидеть столь знаменитый город, и слава Перикла, сына Ксантиппа. Сначала он был возвышен месте с детьми до всего того, что делает выдающимся гражданином: но вскоре Республика пожелала выслать колонию в Сибарис, он воспользовался этим случаем вместе с Полемархом, своим старшим братом, чтобы вступить в наследство их отца. В возрасте пятнадцати лет он вернулся на родину, он изучал риторику у Никия и Тисия, двух очень известных сиракузян. Наследник значительного состояния он держал хороший дом и жил в достатке и покое до архонтства Клеарха в Афинах. На следующих год он был обвинен в том, что сочувствовал проафинской партии; и под этим предлогом он был изгнан из страны с тремястами другими[928]. В крайности он бежал в Афины, когда город управлялся Четырьмястами правителями: это не дало ему поселиться окончательно. Когда Тридцать заговорщиков установили тиранию в Афинах, он прожил там еще семь лет, в конце которых он потерял своего брата, и лишенный имущества избежал смерти с большим трудом спасшись бегством в Мегару. Те что были в Филе не прекращали добиваться своих требований, в то время как он, полный усердия для государства, сделал для него большие услуги: он из своих средств обеспечил тысячу драхм и двести щитов. Совместно с Гермоном он собрал триста солдат и содержал их; наконец он уговорил Фрасидея из Элиды, своего гостеприимца и друга, выделить два таланта в помощь афинянам. Ввиду такого похвального поведения Фрасибул писал народу Афин с просьбой предоставить Лисию права гражданства по его возвращению, которое и было ему предоставлено: однако Архин обвинил Лисия в противозаконном получении этого права, прежде чем оно было подтверждено указом Сената: но Лисий не имел от этого пользы; он провел остаток дней в Афинах как если бы являлся гражданином, и умер в возрасте 83 лет, но другие говорят — 72.