Множество книг, или Библиотека (Мириобиблион)

Введение

Птолемей Хенн — римский грекоязычный автор родом из Александрии, живший на рубеже I–II веков н.э. Посвященная ему статья из византийской энциклопедии Суда приурочивает время его жизни к правлениям императоров Траяна (98–117) и Адриана (117–138), однако в другой статье он назван современником своего земляка и коллеги-грамматика Эпафродита Херонейского, деятельность которого приурочена к правлениям Нервы (96–98) и даже Нерона (54–68). Приведем оба эти свидетельства:

«Птолемей Александрийский: грамматик, сын Гефестиона, жил при императорах Траяне и Адриане, прозывался Хенном, написал Истории о невероятном, Сфинкса, историческую драму, Антигомера (Ἀνθόμηρος), поэму в двадцати четырех рапсодиях, и кое-что другое» (Suda π 3037).

«Эпафродит Херонейский: грамматик. Вырос в доме грамматика Архия Александрийского, давшего ему воспитание; был куплен Модестом, префектом Египта, и воспитывал сына его Петелина. Находился в Риме с Нероновых времен и до Нервы; в эту пору жил и Птолемей, сын Гефестиона, и многие другие знаменитые в сфере образования люди. Постоянно скупая книги, он собрал до тридцати тысяч сочинений — всё серьезные и глубокие. Телом он был крупен и черен, как слон. Обитал же он в Фенианокории (= лат. Faeniana horrea), где купил себе два дома. Прожил до семидесяти пяти лет и умер от водянки. Оставил после себя немало сочинений» (Suda ε 2004).

Птолемея Хенна нередко — начиная с Иоанна Цеца (Chil. 7.195) — катахрестически именовали «Птолемеем Гефестионом», однако это может привести к путанице, поскольку известен еще один александрийский грамматик по имени Гефестион — по-видимому, младший современник нашего автора (о нем см. Suda η 659). Его прозвище Χέννος — гапакс, связываемый с χέννιον ‘разновидность перепела’, по Гесихию — «птаха, которую в Египте принято солить (ταριχεύω: этим словом обозначали и мумификацию)» (Hsch. χ 348, ср. Ath. 9, 393c), при том что обычный греческий термин для ‘перепела’ — ὄρτυξ. Возможно, однако, что Χέννος связано скорее с греч. χήν ‘гусь’ и египетским термином smn, обозначавшим ‘нильского гуся’, священное животное Амона; во всяком случае, предполагать египетскую подоплеку прозвища не более фантастично, чем видеть намек на Птолемея Хенна в эпиграмме Марциала (10.3) с упоминанием «перепела (лат. coturnix), чьим голосом начинает кричать попугай» (Bowersock 1994, 26–27).

Перечисленные в Суде произведения Птолемея до нас не дошли, разве что «Истории о невероятном» (Περὶ παραδόξου ἱστορίαι) было другим названием «Новой истории на потребу многознанию» (Περὶ τῆς εἰς πολυμαθίαν καινῆς ἱστορίας), сохранившейся в пересказе, включенном в «Библиотеку» патриарха Фотия (ок. 810/820–893). Впрочем, полное заглавие этого сочинения не принимает А. Хацис, считавший εἰς πολυμαθίαν частью посвящения (Chatzis 1914: xxxiv), а другие исследователи не оставляют попыток отойти от дословного перевода καινὴ ἱστορία как вводящего в заблуждение и передать название книги как-то иначе — более четко, по их мнению, отражающим ее содержание: так мы получаем Novel Research (Hartley 2014, 59–60, etc.) и Original Inquiry (Decloquement 2021, 281, n. 4). Такой акцент на «изыскания» отсылает к практике научной деятельности тех, кого называли во времена Птолемея «грамматиками»: подыскав — а то и просто придумав — некую проблему (ζήτημα ‘искомое’), как правило связанную с текстом Поэта, то есть Гомера, ученый выставлял ее затем на общественное обсуждение, которое нередко встраивалось в симпотический контекст (ср. «Застольные беседы» Плутарха, «Пир софистов» Афинея) — причем, поскольку подобные пиры-симпосии устраивались не только друзьями и коллегами, но и сильными мира сего, начиная с императоров, грамматические изыскания зачастую превращались в род светского развлечения.

Конечно, грамматики старой закалки — александрийцы восходящей к Аристарху Самофракийскому (ок. 220 — ок. 143) школы — занимались настоящей критикой, текстовой и литературной. Вот как описывает их деятельность Квинтилиан (ок. 35 — ок. 100):

«Старые грамматики были настолько строги, что не только отбраковывали не выдержавшие критики строки и отметали целые сочинения, авторство которых казалось им подложным, будто изгоняя подкидышей из семейного круга, но и составляли жесткий канон, куда иных авторов принимали, а иных вовсе не допускали» (Inst. 1.4.3).

Птолемей, конечно, чужд такой строгости — скорее, он ее имитирует, попросту придумывая источники, на которые ссылается, — и его сочинение действительно трудно назвать историческим — оно написано на стыке мифографии и парадоксографии, популярных в то время жанров, и явно выказывает черты пародии или пастиша. Разумеется, трудно судить об этом наверняка по пересказу: у нас нет возможности оценить стилистическую расцветку оригинального сочинения, которая показала бы, насколько серьезно сам автор относился к передаваемым им парадоксальным историям и насколько близко эти причудливые перепевы смыкались с преднамеренной пародией — лишь с высокой степенью вероятности можно предполагать, что исходный текст на самом деле был насыщен игрой, иронией и безудержной фантазией. Составитель эпитомы именно неортодоксальность классических — восходящих к Гомеру — мифологических сюжетов выделяет как привлекательную черту «Новой истории».

Первое критическое издание текста эпитомы «Новой истории» в составе Фотиевой «Библиотеки» осуществил Иммануил Беккер (Bekker 1824, 146-153); страницами и строками именно этого издания принято структурировать текст нашего памятника. Спустя десятилетие отдельным комментированным изданием «Новая история» вышла под редакцией Ж.-Э.-Г. Руле (Roulez 1834), а вскоре — еще раз в составе сборника античных писателей-мифографов под редакцией Г. Вестерманна (Westermann 1843, 182–199). Значительной вехой в истории рецепции текста Птолемея стало издание, подготовленное А. Хацисом (Chatzís 1914). Настоящий перевод выполнен по изданию «Библиотеки» Фотия, осуществленному Рене Анри (Henry 1962); отсюда заимствована разбивка текста перевода на параграфы. Ссылки на комментарии Евстафия Фессалоникийского (ок. 1115–1195/6) к «Илиаде» приводятся по изданию Ван дер Валька (Valk 1971–1987), к «Одиссее» — по изданию И.Г. Штальбаума (Stallbaum 1825–1826); византийский комментатор важен потому, что только у него можно найти немногочисленные параллели (подборку см. Hercher 1856) к ряду иначе не объяснимых Птолемеевых «изысканий».

НОВАЯ ИСТОРИЯ

(146a) Читано из «Новой истории на потребу многознанию» Птолемея, сына Гефестиона, в шести книгах. (146b) Сочинение поистине полезное для всех, кто взялся трудиться на поприще исторического многознания, ибо дает возможность за короткое время обозреть свидетельства, разбросанные по разным книгам, на сбор которых всякий, кто принял бы на себя такой труд, потратил бы долгую жизнь. В нем много гротеска и нелепых вымыслов, а еще нелепей попытки объяснить причины возникновения тех или иных сказок из мифологии.

Что до собирателя этих историй, то он поверхностен, склонен к пустозвонству и выражается совсем не изысканно. Свое сочинение он посвящает некой Тертулле, которую объявляет своей госпожой и прославляет за любовь к словесности и многознание. Он напускается на иных своих предшественников за их нездоровый подход к теме исследования. И всё-таки бо́льшая часть этих историй, а именно не омраченных вещами неправдоподобными и невероятными, сообщают читателю знания, которые отклоняются от привычных, но при этом могут доставить удовольствие.

В первой книге содержится история о кончине Софокла, а до этого — о смерти Протесилая. Еще там есть о смерти Геракла, который покончил с собой на костре, когда, достигнув пятидесяти лет, оказался неспособен натянуть собственный лук; история о спасении возведенного на костер Креза, о смерти Ахилла и о гетере Лаиде, которая умерла, проглотив косточку оливки. Представляя все эти истории, он говорит об ошибках своих предшественников в том, как те их подхватывали и излагали[672].

Далее он рассказывает о царе Александре, как тот, увидев в Эфесе картину с изображением хитростью погубленного Паламеда, встревожился из-за сходства жертвы с Аристоником, его партнером по игре в мяч: такого уж нрава был Александр — исполнен доброты и дружелюбия. А еще он утверждает, будто строка из «Гиацинта» Евфориона — «Коцит один омывал Адонисовы раны» — означает следующее: Коцитом звали ученика Хирона в искусстве врачевания, который и врачевал Адониса, раненного вепрем[673].

Он рассказывает, что тот, кто у Геродота в первой книге «Истории» был убит Адрастом, сыном Гордия, назывался Агафоном, и убит он был в споре из-за перепела. И о том, как Кадм с Гармонией были превращены во львов, и как Тиресий превращался семижды, и объясняет, почему критяне называют его дочерью Форбанта. И о том, что Эриманф, сын Аполлона, был ослеплен за то, что увидел (147a) Афродиту, купавшуюся после соития с Адонисом, а разгневанный Аполлон превратился в вепря и убил Адониса, поразив его клыками[674].

Он рассказывает, почему Поэт сделал голубей прислужниками, подающими пищу богов, и о том, что́ говорили об этом царь Александр и Аристотель, и о Гомере и голубях. И говорит, что поэт Эпихарм происходил из рода Ахилла, сына Пелея. И что Гомер называет Патрокла отменным конником, поскольку тот научился искусству вождения от Посейдона, ставши его возлюбленным[675].

Одиссей назывался сперва Утис, потому что у него были большие уши; но рассказывает также, что его беременная мать, застигнутая ливнем, не стерпев, разродилась им прямо на дороге (κατὰ τὴν ὁδόν), потому-то и был он так назван — Одиссей[676].

Один аркадянин именем Перитан совершил прелюбодеяние с Еленой, когда та жила с Александром в Аркадии; в качестве кары за прелюбодеяние Александр его оскопил, поэтому аркадяне называют скопцов пеританами[677].

Аристоник Тарентский рассказывает, что Ахилл, когда жил у Ликомеда среди девушек, назывался Керкисерой; назывался он также Иссой и Пиррой, Аспетом и Прометеем. Ботриад Миндский говорит, что все дети Ниобы были умерщвлены Аполлоном. Отец Одиссея дал ему в спутники и советчики кефалленийца именем Мииск. Вот и при Ахилле состоял советчиком Ноэмон, родом карфагенянин, а при Патрокле — Евдор. Антипатр из Аканфа сообщает, что Дарет, написавший «Илиаду» прежде Гомера, был советчиком Гектора и призывал того не убивать товарища Ахилла. Он же говорит, что советчиком Протесилая был Дардан, родом фессалиец, а Антилоху щитоносцем и советчиком отец его Нестор приставил Халкона. Вот вопросы, затронутые в первой книге[678].

Вторая книга посвящена Гераклу, рассказывая, как он был исцелен после того, как впал в безумие, при помощи чемерицы Антикиром, нашедшим эту целебную траву в фокидской Антикире, где она изобилует; но другие рассказывают о его исцелении иначе. Еще он пишет, что Нестор был возлюбленным Геракла. И что костер Гераклу зажег не Филоктет, но трахинянин Морсим. И что один палец Гераклу откусил Немейский лев, так что (147b) он стал девятипалым, а отсеченный палец похоронен в гробнице; другие утверждают, что палец он потерял, уязвленный шипом ската. В Лакедемоне можно увидеть стоящего на гробнице пальца каменного льва — символ силы героя. Отсюда и на других гробницах стали воздвигать каменных львов; впрочем, другие установку львиных памятников объясняют иначе. Пишет и о том, как с погребального костра Геракла взметнулась туча саранчи, опустошив страну подобно чуме, и как эту саранчу истребили[679].

И как Афродита из-за того, что Адонис был возлюбленным не только ее, но и Геракла, научила кентавра Несса подстроить тому смертельную ловушку. И что Нирей из Симы был возлюбленным Геракла и помог тому одолеть Геликонского льва. Иные же говорят, что Нирей был сыном Геракла[680].

Кем были Хариты для Поэта, с которыми он сравнивает волосы Евфорба? От рождения Геракл назывался Нилом, но когда он спас Геру, убив нападавшего на нее безымянного огнедышащего гиганта, тогда и сменил он прозвание, коль скоро защитил (ἀπαλαλκεῖν) Геру в бою. Абдер, возлюбленный Геракла, был убит Тесеем, когда принес тому весть о погребальном костре Геракла[681].

Аристоник Тарентский утверждает, что средняя голова гидры была золотой. Александр Миндский говорит, что против Немейского льва вместе с Гераклом бился землеродный змей, вскормленный Гераклом, который последовал за ним в Фивы и оставался на стоянке за городом; он поедал воробьиных птенцов, и был обращен в камень[682].

«Арго» был построен Гераклом на горе Осса в Фессалии, а назван был по его возлюбленному Аргу, сыну Иасона, из-за которого Иасон и предпринял плавание в Скифию. Говорится и том, как Гера сражалась бок о бок с Герионом и была ранена Гераклом в правую грудь, и о том, что́ из этого вышло. И о том, что Корит, родом ибер и возлюбленный Геракла, первым стал изготовлять шлемы (κόρυθα), откуда эта деталь вооружения и получила свое название[683].

В могиле на Крите, слывущей могилой Зевса, покоится критянин Олимп, который принял и воспитал Зевса, и научил его божественным тайнам; однако Зевс, говорит он, поразил молнией своего воспитателя и учителя из-за того, что (148a) тот подстрекал гигантов отнять у него власть. Но когда Зевс увидел перед собой мертвое тело, он раскаялся и, не имея иной возможности унять страдание, подарил собственное имя могиле убитого[684].

Кому принадлежала строка, которую приговаривал Александр, сын Филиппа: «Выпей вина, о Протей, человечьего мяса поевши»? И еще много чего о Протее. Какую песню имел в виду Александр и чье это творение? И кому этот же Александр, сын Филиппа, написал эпитафию? Вот вопросы, затронутые во второй книге[685].

Третья книга посвящена Гиллу, сыну Геракла. У него был маленький рог, выросший с левой стороны головы, который забрал себе сикионец Эпопей, когда убил Гилла в единоборстве, и в этом роге он доставил воду из Стикса, и стал царствовать в стране. По поводу воды из Стикса в Аркадии рассказывают следующее. В пору, когда Деметра оплакивала дочь, Посейдон попытался соблазнить убитую горем мать, и та, возмутившись, превратилась в коня, явилась к какому-то источнику и, увидев в нем свое отражение, ужаснулась (ἐστύγησε), и сделала воду черной[686].

Рассказывается о Гекале и обо всех, кто принял это имя. И о том, что отцом Александра был не Филипп, но Драконт, родом аркадянин: отсюда и история о змее. И о псе Птолемея, который сражался рядом с хозяином; когда после смерти его вскрыли, то обнаружилось, что сердце у него волосатое; был он молосской породы, а прозывался Бриареем[687].

О Полидаманте, и что́ означают слова Поэта: «Дочь Пандарея, лесов зеленеющих дева-соловка», и так далее. И о Палладии, который собрались украсть на пару Диомед с Одиссеем. О тростнике, вещавшем, что у Мидаса ослиные уши; о поисках Акесталийских птиц у Стесихора; о Гигоновой скале на берегу Океана, которую никакой силой не сдвинуть, не поколебать, разве что асфоделью. О Ропале, сыне Геракла, который в один день принес отцу жертвы и как герою, и как богу. И что Амфиарай был назван так, поскольку родители его матери оба молились, дабы та разрешилась от бремени без страданий[688].

Кому принадлежит гимн, который поют в Фивах в честь Геракла, где он назван сыном Зевса и Геры? И кто вообще сочинял гимны по разным городам? Еще рассказывает, что поэт Филостефан из Мантинеи (148b) отродясь не надевал гиматия, а фиванец Матрид, сочинитель гимнов, всю жизнь питался ягодами мирта. А Евпомп Самосский воспитал дикого змея — вот диво дивное, невероятно и неслыханно! Говорят, то был сын его по имени Драконт, у кого зрение было настолько острое, что он запросто видел всё на расстоянии до двадцати стадиев; за тысячу талантов он стакнулся с Ксерксом и, сидя с царем под золотым платаном, наблюдал и описывал тому морскую битву эллинов с варварами, и доблесть Артемисии. И что фессалиец Плесиррой, сочинитель гимнов, был возлюбленным Геродота и наследником его сочинений; и будто бы это он составил введение к первой книге «Истории» Геродота Галикарнасского, а настоящее начало «Истории» Геродота таково: «По словам сведущих среди персов, финикияне были виновниками раздора». Еще рассказывает, что Полизел Киренский вообще никогда не смеялся, за что и был прозван Несмеяной. И что превзошедшим всех прочих в благочестии был, согласно одним, Антигон Эфесский, а по другим — Лукий Гермионский, кого и Феофраст упоминает в своих письмах. Еще он сообщает, что у Ахилла и Деидамии было двое детей — Неоптолем и Онир, и Онир был убит не узнавшим его Орестом, когда они подрались в Фокиде из-за места, чтобы разбить палатку[689].

Далее обсуждаются случаи совпадений в истории. На могиле Амика вырос розовый лавр, и всякий, вкусивший от него, испытывал влечение к кулачному бою; отведавший его Антодор завоевал тринадцать победных венков, но в четырнадцатом своем поединке всё же был побежден Диоскором из Феры — совсем как сам Амик, как говорят, был повержен одним из Диоскуров. А Крез, по его словам, рожден был во время праздника Афродиты, когда лидийцы, совершая шествие, осыпают богиню своими несметными богатствами. Отец Фемистокла, когда ему сообщили о рождении сына, принес в жертву быка и, испив бычьей крови, скончался. Дария, сына Гистаспа, брошенного матерью, вскормил у сосцов кобылы Спаргапис, смотритель коней, и воцарился он благодаря конскому ржанию. Слуга мелического поэта Ибика по имени Геракл был сожжен заживо за то, что помогал разбойникам, напавшим на его хозяина[690].

Орест же родился на праздник Деметры (149a) прозванием Эриния. Филипп, еще будучи ребенком, пытался раз вечером подстрелить из лука падающие звезды, и Диогнет предсказал, что дитя это обретет власть над многими; Астер звали того, кто выбил ему глаз стрелою. А Марсий, авлетист, с которого была содрана кожа, родился на праздник Аполлона, во время которого тому подносят ободранные кожи всех закланных в жертву животных[691].

Рассказывает и о Титии, злоумышлявшем против Александра. Мать Клавдия, когда носила его, тянуло на белые грибы, сам же Клавдий расстался с жизнью, наевшись грибов, сдобренных ядом. И о кентавре Ламии, который, застигнутый за прелюбодеянием, был убит евнухом Пирифоем, но по другим — Тесеем. Совпадений в таких историях действительно много. И на этом завершается третья книга[692].

В четвертой рассказывается о том, что Елена была первой, кто придумал выбрасывать жребий на пальцах, и обыграла в этом Александра. Была она дочерью Афродиты. На Островах блаженных от Ахилла и Елены родилось крылатое дитя, кого назвали Евфорионом из-за плодородия (εὔφορος) страны. И в него влюбился Зевс, но когда был отвергнут, поразил его молнией на острове Мелосе, где он настиг беглеца, а нимф, почтивших его погребением, превратил в лягушек. Иные утверждают, что Елена была похищена Александром, когда охотилась на Девичьей горе: сраженная его красотой, она последовала за ним, как за богом[693].

Рассказывается и о расшитом поясе, который Гера получила от Афродиты и подарила Елене, а потом его украла служанка Елены Астианасса, но Афродита отобрала его и вернула хозяйке[694].

Что́ означают слова Елены у Гомера: «Голосу сходство аргивян придав с голосами супруг их»? Елена была будто бы дочерью Гелиоса и Леды и прозывалась Леонтой. А похищение Елены, говорят, случилось из-за гнева Афродиты на Менелая, который за свою женитьбу обещал почтить ее гекатомбой, но обещания не сдержал[695].

И о цветке Елены, что растет на Родосе: свое имя он получил от Елены, потому что на глазах вырос под дубом, на котором та повесилась; и те, кто отведают его, непременно ссорятся. Еще он говорит, что это Елена влюбилась в Менелая, вот тот на ней и женился. А кто-то утверждает, что Елена, в поисках Ахилла прибыв вместе с Менелаем к скифским таврам, была Ифигенией принесена в жертву (149b) Артемиде заодно с Менелаем; иные же уверяют, что она была уничтожена Фетидой при отплытии эллинов — превращена в самку тюленя[696].

Говорят, что собственным именем Елены было Эхо, из-за ее способности подражать голосам, а Еленой была названа потому, что Леда родила ее на болоте (ἐν ἕλει). Местечко Сандалий в Лакедемоне имя получило от сандалия Елены, слетевшего с ее ноги, когда за нею гнался Александр. От Александра у Елены родилась девочка, и родители спорили о том, как ее назвать: отец хотел Александрой, а мать Еленой; бросили кости, Елена выиграла, и девочка получила имя матери; ее, как говорят, убила при взятии Илиона Гекуба[697].

С троянских времен много еще было тех, кто назывался Еленой: дочь Эгисфа и Клитемнестры, убитая Орестом; помощница Афродиты в ее отношениях с Адонисом; дочь жителя Эпидамна, кого эпидамнийцы почитают под видом Афродиты, которая в голодную пору раздала им свое имущество; дочь Фаустула, воспитателя Рема и Ромула. И некая женщина, съедавшая за день по три козленка, тоже звалась Еленой, как и сестра Дикеарха, сына Телесина, и еще восемнадцать других, среди которых и догомеровская Елена, которая описала Троянскую войну, дочь афинянина Мусея: от нее-то, как говорят, и заимствовал Гомер свой сюжет, она же прижила (κτήσασθαι) двуязыкового ягненка. Еще одна — дочь этолийца Титира, которая вызвала на единоборство Ахилла и нанесла ему рану в голову, едва не ставшую смертельной, но всё же сама была им убита[698].

В этот список входит и художница Елена, дочь египтянина Тимона, которая написала битву при Иссе — тогда она достигла пика своего таланта; картина была выставлена в храме Мира при Веспасиане. Архелай Кипрский рассказывает, что была еще Елена из Гимеры, дочь Микита, возлюбленная поэта Стесихора; оставив Стесихора, она ушла к Бупалу, а поэт, желая оградить себя от презрения, написал, что ушла она по своей воле; неправда и то, что Стесихор ослеп[699].

Затрагивается вопрос о растении «моли», о котором упоминает Гомер. Растение это, говорят, выросло из крови гиганта, убитого на острове Кирки, а цветок у него белый. Соратником Кирки, убившим гиганта, (150a) был Гелиос; бой был тяжел (μῶλος), отсюда и название растения[700].

Рассказывает и о том, что Дионис был возлюбленным Хирона, от кого и научился всем песням и пляскам, вакхическим обрядам и таинствам. И о Тараксиппе в Олимпии, и о Миртилах, отце и сыне. И о том, что Неоптолем Макиот был единственным, кто услышал оракул Фемонои от Эфа из Дельф. Об этом-то Эфе и Геродот пишет в первой книге «Истории»: «Я знаю имя этого человека, но не хочу называть»[701].

И о двойных именах у Гомера — одно для богов, другое для людей, и о том, что Ксанф — единственный сын Зевса среди рек, и о других двойных именах. Есть, пишет он, в Тиррении башня Соли, названная так по Соли, тирренской колдунье, которая была служанкой Кирки и сбежала от своей госпожи. Это якобы у нее находился Одиссей: своими зельями она превратила его в коня и содержала при себе, пока тот не умер от старости. Историей этой проясняется такое спорное место у Гомера: «Смерть от морской к тебе явится соли». И на этом завершается четвертая книга[702].

В пятой книге рассказывается, что это Иасон, а не Полидевк, сражался с Амиком, и свидетельством тому — название места «Иасоново копье», где поблизости родится источник, зовущийся «Елена». Этим объясняется эпиграмма Кринагора. «Прокловы вот уж едят псалаканфу зеленую кони», неизвестная Каллимахова строка, принадлежит комику Евбулу, где он насмехается над Дионисием. Далее обсуждается этот пародийный стих. Псалаканфа — египетское растение, которое, если увить им коней, приносит победу и удачу. Но говорят также, что Псалаканфой звалась нимфа на острове Икарии, которая влюбилась в Диониса и помогла ему сойтись с Ариадной при условии, что он сойдется и с нею. Но тот не захотел, и тогда Псалаканфа стала строить козни против Ариадны. Разгневавшись, Дионис превратил ее в эту траву, но потом раскаялся и оказал честь растению, поместив его в венок Ариадны среди небесных созвездий. Трава же эта напоминает, по одним, полынь, а по другим — донник[703].

Афинодор Эретрийский в восьмой книге своих комментариев сообщает, что Фетида и Медея поспорили о том, кто из них краше в Фессалии, и судьею выступил Идоменей, который отдал первенство Фетиде. Разгневанная Медея сказала, что критяне вечно (150b) лгут, и поклялась, что сама никогда больше не вымолвит ни слова правды, так же как солгал судья; вот почему критяне слывут лжецами. Передавая эту историю, Афинодор ссылается на Антиоха, а именно вторую книгу его «Городских легенд»[704].

У Ила, отца Лаомедонта, был, говорят, султан из конской гривы, а еще такой был у сыновей Приама Меланиппа и Идея. Ксанф и Балий, кони Ахилла, прежде были гигантами, и они единственные сражались на стороне богов со своими собратьями. Когда Одиссей потерпел кораблекрушение у сицилийских Тил, щит Ахилла выбросило на берег у памятника Аяксу; на могилу героя его и возложили, но наутро в него ударила молния[705].

Шкура, в которую одевался Геракл, снята была не с Немейского льва, но со Льва, одного из гигантов, кого Геракл вызвал на единоборство. Дракон, стороживший золотые яблоки, был братом Немейского льва. Упоминаемый у Гомера Ир был беотийцем. Жена Кандавла, имени которой Геродот не приводит, звалась Нисией; говорят, она стала двузракой и обрела острейшее зрение, заполучив драконий камень, благодаря чему и смогла заметить выходившего из дверей Гигеса; кто-то называет ее Тудо, кто-то Клитией, но Абант утверждает, что ее звали Абро. Как говорят, Геродот умолчал об имени этой женщины, потому что Плесиррой, возлюбленный Геродота, сам был влюблен в некую Нисию из местного галикарнасского рода, а когда с подругой у него ничего не срослось, не выдержал и покончил с собою в петле. Потому Геродот и не склонен был оглашать ненавистное ему имя[706].

Кентавры, бежавшие от Геракла через Тиррению, были околдованы сладкозвучием сирен и умерли с голоду. Абдер, возлюбленный Геракла, был братом Патрокла. Эпипола, дочь Трахиона, скрыла свою женскую природу, чтобы отправиться в поход с греками; ее разоблачил Паламед, и греки побили ее камнями. Когда Александр похищал Елену, Менелай приносил гекатомбу Зевсу в Гортине на Крите. Паламед будто бы воцарился над греками вместо Агамемнона: по приезде в Авлиду Агамемнон сразил стрелою дикую косулю, посвященную Артемиде; греки оказались прикованы к берегу и не в состоянии отплыть (151a), тогда Калхант напророчил, что чудо это разрешится, если Агамемнон принесет в жертву Посейдону дочь свою Ифигению; поскольку тот не соглашался, разгневанные греки отняли у него власть и поставили царем Паламеда[707].

Филоктет умер, ужаленный змеею, Александр же пал, пораженный в бедро копьем Менелая. Когда скончался Деметрий Скепсийский, у его изголовья нашли книгу Теллида; у изголовья Тирониха Халкидского обнаружили, говорят, «Ныряльщиц» Алкмана, «Бесчинствующих» Евполида — у изголовья Эфиальта, «Евнид» Кратина — у изголовья Александра, царя Македонии, наконец «Труды и дни» Гесиода — у изголовья Селевка Никатора. Керкид, законодатель аркадян, завещал положить вместе с собой в могилу первую и вторую книги «Илиады». Помпей Магн никогда не отправлялся на войну, не перечитав одиннадцатую книгу «Илиады», будучи ярым поклонником Агамемнона. А римлянин Цицерон, перед тем как ему отрубили голову, ехал на носилках и перечитывал «Медею» Еврипида[708].

Диогнет Критский, кулачный боец, победив в поединке, не только не получил венка, но даже был изгнан элейцами, потому что побежденного и убитого им звали Геракл — так же, как героя; критяне же этого Диогнета почитают как героя. Гомеровская строка о том, кто вот-вот будет ранен, «Но про тебя, Менелай, не забыли блаженные боги», перепета Пифийским богом, заменившим Менелая на Менедема. На пиру у императора Августа был поставлен вопрос: какая строка Гомера перепета в оракуле и кто именно в этом оракуле упомянут? Элеец Менедем, сын Бунея, показал Гераклу, как, повернув реку, вычистить Авгиевы стойла. Говорят также, что он бился бок о бок с Гераклом в войне с Авгием, был убит и погребен под сосною в Лепрее; Геракл учредил в его честь игры и состязался в борьбе с Тесеем: силы оказались равны, поэтому зрители и сказали о Тесее: «этот — второй Геракл»[709].

Фантасия, жена Мемфиса и дочь Никарха, прежде Гомера сочинила (151b) повести о Троянской войне и Одиссее; книги эти, говорят, остались на хранении в Мемфисе; оказавшись там, Гомер получил списки от ученого жреца (ἱερογραμματεύς) Фанита и на их основе начал сочинять сам. Адонис же сделался андрогином и, говорят, вел себя как мужчина с Афродитой и как женщина — с Аполлоном[710].

Одержав победу в Олимпии, Геракл поднес дар реке Алфею — назвал его именем букву альфа и поместил ее во главу всех прочих букв[711].

Далее наш мелющий вздор мифограф утверждает, что Моисей, законодатель евреев, назывался Альфой, потому что у него был лишай (ἀλφός) на теле. Галерий Красс, военный трибун при Тиберии, назывался Бетой, поскольку питал пристрастие к свекле, которую римляне именуют betacius. Горпиллида, гетера из Кизика, называлась Гаммой, Антенор же, написавший «Историю Крита», — Дельтой, ибо был добр и любил свой город, а критяне доброе именуют дельтным (τὸ ἀγαθὸν δέλτον καλεῖν). Далее, Аполлоний, прославившийся во времена Филопатора своим знанием астрономии, назывался Эпсилоном, так как форма этой буквы соответствует форме луны — по расчетам, в которых он был особенно искушен. Сатир, приятель Аристарха, назывался Дзетой за свою страсть к изысканиям (τὸ ζητητικόν), а Эзопа хозяин его Идмон, как говорят, называл Тетой (θῆτα) за рабский и непостоянный нрав — ведь рабов именуют θῆτες. Мать Кипсела, которая была хромой, Пифийский бог назвал Лабдой. А Демокид сообщает, что Пифагор, описавший все числа, сам прозывался по третьей букве. Таково содержание пятой книги[712].

Следующие темы рассматриваются в шестой книге. Ахилл, убитый Пентесилеей, был якобы возвращен к жизни по настоянию Фетиды, его матери, и, убив Пентесилею, вернулся обратно в Аид. Ликофрон в своей «Александре», написав «яловка-соловей, кентавробойца ли», убийцами кентавров называет сирен. А Гелен, сын Приама, якобы был возлюбленным Аполлона и получил от того в подарок лук из слоновой кости, из которого ранил Ахилла в руку[713].

Приам пришел к Ахиллу молить того отдать останки Гектора (152a) вместе с Андромахой и ее сыновьями. Фетида детей своих, родившихся от Пелея (всего их родилось шестеро), втайне предавала огню; когда очередь дошла до Ахилла, узнавший об этом Пелей вырвал его из огня, так что сгорела лишь кость правой пятки, и отдал Хирону. Хирон же выкопал тело гиганта Дамиса, похороннего в Паллене (а был Дамис самым быстрым из всех гигантов), извлек из него пяточную кость и затем приладил и приживил ее при помощи снадобий к пятке Ахилла. Кость эта отпала, когда за ним гнался Аполлон, поэтому и Ахилл упал и был убит. Но говорят также, что Поэт называет Ахилла «быстроногим» (ποδαρκής), потому что, как сказывают, Фетида прицепила новорожденному младенцу крылья Арки, а ποδαρκής означает кого-то с крыльями Арки на ногах. Арка же была дочерью Тавманта и сестрою Ириды, и у обеих были крылья. Но Арка во время войны против титанов улетела от богов и перешла на сторону титанов, и после победы Зевс отнял у нее крылья перед тем как нивергнуть в Тартар, а впоследствии, явившись на свадьбу к Пелею и Фетиде, принес эти крылья в дар Фетиде. Пелей же, как рассказывают, получил на свадьбу в подарок: меч от Гефеста, от Афродиты — золотую чашу с резным изображением Эрота, от Посейдона коней, Ксанфа и Балия, от Геры — плащ, от Афины — цевницы, от Нерея ларец с солью, которую называют божественной и которая обладает неодолимой силой, изощряющей аппетит, вкус к еде и пищеварение — вот тебе и разъяснение строки «божественной солью посыпав»[714].

Рассказывается также о землеродном Ахилле и о других известных Ахиллах, сколько их было со времен Троянской войны. Этот землею рожденный Ахилл принял Геру в своей пещере, когда та бежала от Зевса, не желая вступать с ним в связь, и убедил-таки ее возлечь с Зевсом; говорят, это был первый раз между Зевсом и Герой, и Зевс пообещал Ахиллу, что сделает знаменитыми всех, кто будет впредь носить его имя. Поэтому знаменит и Ахилл, сын Фетиды. Учитель Хирона тоже звался Ахиллом: это в его честь Хирон назвал и сына Пелея. Ахиллом звался и сын Лисона — человек, придумавший остракизм в Афинах. Рассказывают, что и у Зевса и Ламии родился сын Ахилл, красоты невиданной — и он тоже участвовал в состязании за то, кто всех краше, и Пан присудил победу ему. Раздосадованная Афродита внушила Пану любовь к нимфе Эхо, а еще поработала над его внешностью, так что тот, кто был красавцем, стал казаться уродливым и непривлекательным. А еще сын некоего Галата звался Ахиллом, и у него, говорят, с рождения волосы были седые. Были и другие замечательные Ахиллы, числом четырнадцать, из которых двое были собаками, и свершения их как собак поистине удивительны[715].

Приам был возлюбленным Зевса и получил от того золотую лозу, которую он потом отдал в дар Еврипилу, сыну Телефа, чтобы тот помог как союзник. Эзоп, убитый дельфийцами, воскрес и сражался в рядах эллинов при Фермопилах. Филоктета на Лемносе исцелил Пилий, сын Гефеста, и научился от него искусству лучника. У реки Скамандра был сын Мелос (Μῆλος), прекрасный обликом, из-за которого поспорили Гера, Афина и Афродита — жрецом кому из них он станет; Александр рассудил, что победа должна достаться Афродите; от этой-то истории и разошлась молва о золотом яблоке (μῆλον). Гипермен в своей «Истории Хиоса» сообщает, что у Гомера был слуга по имени Скиндапс, которого хиосцы оштрафовали на тысячу драхм за то, что он не сжег тело своего скончавшегося хозяина. Изобретателем же инструмента, имя которого тот носил, скиндапса, был эретриец Пойкил, сын флейтистки. Таково содержание шестой книги[716].

В седьмой книге передан рассказ Феодора Самофракийского о том, что Зевс, едва родившись, смеялся без передышки семь дней кряду — вот почему число семь считается совершенным. Ахилл был спасен из огня, в котором его сожигала мать, поэтому прозывался «Огнестойким» (Πυρίσσοος), но поскольку одна губа (χεῖλος) у него всё же сгорела, отец и назвал его Ахиллом. Узнав, что Телемах — сын Одиссея, сирены убили его. Одиссей же в Тиррении состязался в авлетике и одержал победу: говорят, он исполнил «Взятие Илиона», поэму Демодока. Когда вскрыли этолийца Стихия, возлюбленного Геракла, оказалось, что сердце у него волосатое; а убил его сам Геракл, когда, одержимый безумием, не пощадил и своих собственных детей; как говорят, он был единственный, кого герой оплакивал[717].

Гермес, влюбившись в Полидевка, одного из Диоскуров, подарил (153a) ему Дотора, фессалийского скакуна. Когда Аполлон устроил поминальные игры в честь Пифона, на них состязались Гермес и Афродита, и победившая Афродита, получив в награду кифару, подарила ее Александру; это о ней у Гомера: «Не помогла бы кифара тебе», и так далее. А еще у Вакхилида — что за слово вкладывается в уста Силену и к кому оно обращено?[718]

Левкадская скала получила имя от Левка, товарища Одиссея, родом с Закинфа, который был убит, как сообщает Поэт, Антифом; он-то, говорят, и построил святилище Аполлона Левкатского. Рассказывают, что те, кто прыгает с этой скалы, избавляются от любви, и вот по какой причине. После смерти Адониса Афродита, как сказывают, бродила всюду и его искала — и нашла в Аргосе, городе на Кипре, в святилище Аполлона Эрифия, и забрала его с собой, но при этом призналась Аполлону в своей любви к Адонису. Аполлон же отвел ее на Левкадскую скалу и велел броситься со скалы; и вот она бросилась — и от любви своей избавилась. Когда же она стала выяснять причину такой перемены, Аполлон отвечал ей, что как прорицатель он знал, что и Зевс, всегда любивший Геру, приходил и садился на эту скалу — и от любви своей передыхал[719].

Но и многие другие, мужчины и женщины, болевшие любовью, от любви исцелялись, спрыгнув с этой скалы. Артемисия, дочь Лигдамида, принявшая участие в войне с Персом, была влюблена в Дардана из Абидоса; отвергнутая, она выцарапала тому глаза, пока он спал; но вожделение ее только росло вследствие гнева богов, и тогда она отправилась на Левкаду и, спрыгнув с той скалы, нашла свою смерть и могилу. А еще Гиппомедонт из Эпидамна, влюбленный в местного мальчика, ничего от него не добившись, поскольку тот испытывал склонность к другому, убил его, а потом отправился на Левкаду, спрыгнул и убил себя. И Никострат, комический поэт, влюбленный в Теттигидаю из Мирины, бросился с той скалы и от любви своей избавился. Буфротиец Макета, говорят, сам был прозван «Белой скалой» — за то, что прыгал четырежды, чтобы отделаться от любовных мучений[720].

И еще множество людей исцелялись подобным образом. Фанагорит Булагор, влюбленный (153b) во флейтиста Диодора, сбросился с той скалы и убился, когда был уже в преклонном возрасте. Убила себя и Родопа из Амиса, прыгнув из-за любви к двум юношам-близнецам из телохранителей царя Антиоха, по имени Антифонт и Кир. Ямбограф Харин, влюбленный в евнуха Эрота, виночерпия Евпатора, доверившись рассказу о той скале, бросился с нее, сломал ногу и умер от боли, обронив перед смертью такие ямбы:

Левкадская скала, обман и зло, гори! Увы, Харин, ямбическую Музу Пустых надежд посулом ты спалила в прах. Страдай же за Эрота так, Евпатор!

Вот и Нирей из Катаны, влюбленный в Афину из Аттики, пришел и бросился с той скалы, и от докуки своей избавился; спрыгнув, он попал в сети какого-то рыбака, и когда их вытащили, вместе с ним там оказался и ларец с золотом; он собирался судиться с рыбаком из-за золота, однако ночью во сне ему предстал Аполлон и отвратил от желания судиться, пригрозив и сказав, что он должен быть благодарен за свое избавление, а не зариться на чужое золото[721].

Еще говорится, что пан — это морская рыбина из породы китовых, обликом похожая на Пана; внутри нее находят камень астерит, который загорается, оказавшись на солнце; используют его и для любовных чар. Такой камень, с резным изображением рыбы пана, был у Елены, и она использовала его как печать. Таково содержание и седьмой книги «Новой истории на потребу многознанию» Птолемея, сына Гефестиона[722].

БИБЛИОГРАФИЯ / REFERENCES

Bekker, I., ed. (1824) Photii Bibliotheca. Vol 1. Berolini: typis et impensis Ge. Reimeri. Bowersock, G.W. (1994) Fiction as History: Nero to Julian. University of California Press. Chatzís, A. (1914) Der Philosoph und Grammatiker Ptolemaios Chennos: Leben, Schriftstel-lerei und Fragmente (mit Ausschluss der Aristotelesbiographie). 1. Teil: Einleitung und Text. Paderborn: Ferdinand Schöningh.

Decloquement, V. (2021) “Fallacious Etymology and Puns: Ptolemy Chennus’ Sham Homeric Questions”, in A. Zucker and C. Le Feuvre (eds.), Ancient and Medieval Greek Etymology: Theory and Practice I, 281–304. Berlin; Boston: Walter de Gruyter.

Hartley, B. (2014) Novel Research: Fiction and Authority in Ptolemy Chennus. Doctoral dissertation. University of Exeter.

Henry, R., ed. (1962) “Codex 190 (Ptolémée Héphestion)”, in Id. (ed.), Photius. Bibliothèque. Tome 3: 51–72. Paris: Les Belles Lettres.

Hercher, R. (1856) “Über die Glaubwürdigkeit der Neuen Geschichte des Ptolemaeus Chennus”, Jahrbücher für classische Philologie. Supplementband 1.3: 269–293.

Nikolaev, A. (2011), “†ἀκεσταλίων† ὀρνίθων (Stesich. PMGF 247)”, Mnemosyne 64: 625–628. Peirano, I. (2012) The Rhetoric of the Roman Fake: Latin Pseudepigrapha in Context. Cam-bridge University Press.

Roulez, J.-E.-G., ed. (1834) Ptolemaei Hephaestionis Novarum historiarum ad variam eruditionem pertinentium excerpta. Lipsiae; Aquisgrani; Bruxellis: apud Mayer et Somerhausen.

Stallbaum, J.G., ed. (1825–1826) Eustathii archiepiscopi Thessalonicensis Commentarii ad Homeri Odysseam. 2 voll. Lipsiae: sumptibus Joann. Aug. Gottl. Weigel.

SupHel = Lloyd-Jones, H.; Parsons, P., eds. (1983) Supplementum Hellenisticum. Berolini et Novi Eboraci: Walter de Gruyter.

Tomberg, K.-H. (1968) Die Kaine historia des Ptolemaios Chennos. Eine literarhistorische und quellenkritische Untersuchung. Bonn: R. Habelt.

Valk, M. van der, ed. (1971–1987) Eustathii archiepiscopi Thessalonicensis commentarii ad Homeri Iliadem pertinentes ad fidem codicis Laurentiani. 4 voll. Leiden; New York; Köln: E.J. Brill.

Westermann, G., ed. (1843) ΜΥΘΟΓΡΑΦΟΙ. Scriptores poeticae historiae Graeci. Brunsvigae: sumptum fecit Georgius Westermann.